{398} Ноябрь 27

Играет роль графа Шабельского.

Из письма к М. П. Лилиной:

«Больше всего благодарю за то, что ты вдумалась и поняла мое душевное состояние и одиночество».

Собр. соч., т. 8, стр. 75.

Ноябрь 28, 30

Играет роль графа Шабельского.

Декабрь

Диктует О. С. Бокшанской книгу «Моя жизнь в искусстве». «И вот теперь ежедневно я к нему хожу на несколько часов интенсивнейшей работы, когда мы не говорим по нескольку часов ни слова, а только пишем, сменяем страницы, снова пишем и пишем».

Письмо О. С. Бокшанской к Вл. И. Немировичу-Данченко от 5/XII. Архив Н.‑Д., № 3361/12.

Из набросков С. к заключительной главе книги «Моя жизнь в искусстве»²⁴⁸:

«Подлинное искусство всех народов и веков понятно всему человечеству.

… Но разве то, что до сих пор сделано артистами, это то, что может и должен давать театр? Нет, тысячу раз нет. [Такого] театра еще не было. Там должны быть люди идеи, понимающие свою высокую миссию и выполняющие ее не из-за лишнего хлопка, венка, не ради удовлетворения своего маленького актерского, каботинского самолюбия, а ради националь[ной], патриотич[еской, и] общечеловеческой цели.

Вот такой театр должен быть одним из главных орудий борьбы с войной и международным средством поддержания всеобщего мира на земле. Театр — лучшее средство для общения народов между собой, для вскрытия и понимания их сокровенных чувств».

Собр. соч., т. в, стр. 202.

Декабрь 1

Играет роль Кавалера ди Рипафратта.

Декабрь 2

Утром и вечером проводит репетиции «Доктора Штокмана» перед премьерой спектакля в Америке.

«… К. С. попросил всех собраться за день до спектакля (в воскресенье в 12 час. дня) не для репетиции, как он сказал, а для объяснения {399} каждому его задачи. Действительно, сначала был разговор о ритме отдельных кусков, были сделаны разные упражнения, которыми К. С. удалось растормошить многих. Но некоторые все же продолжали вести себя страшно невнимательно, кто скучая и злясь, кто смеясь и болтая. К. С. очень нервничал, но продолжал показывать, тормошить, объяснять. … Наконец, К. С. был выведен из себя и сделал замечание; кто-то из стариков ответил, что эта репетиция ни к чему, т. к. он, читая за Качалова, всех сбивает и сам путается. Он был ужасно обижен и сказал, что пусть тогда сцена идет, как идет сейчас, и это будет верный неуспех. Конечно, это было жестоко, так поступить с бедным стариком. Как нечутки люди: когда Качалов в первый раз играл Федора, Москвин места себе не находил и сам говорил, что у него словно кусок сердца вынули, отдав роль Качалову. Что же должен чувствовать К. С., так любивший и любящий эту роль и пьесу, так изумительно игравший и понимавший Штокмана? Видя, что К. С. глубоко обижен, некоторые стали поправлять ошибку сказавшего жестокие слова, принялись репетировать конец акта, но К. С. — бледный, расстроенный, убитый отошел в сторону и тихо вышел. Я знаю, что Коренева и Жданова тотчас побежали к нему в отель, но он к себе их не пустил, через дверь поблагодарил за участие. Как было ужасно видеть, как он уходил с репетиции, — такой большой, так много отдавший своей души этим людям, — и такой одинокий, так страдающий.

Вечером была назначена полная генеральная “Штокмана”. Думали, что К. С. не придет вовсе, но он пришел и с начала до конца пробыл в зале, делая указания. Перед народной сценой он снова учил, показывал, волновался до того, что ему стало жарко. (Вот тут-то он, вероятно, и простудился, так как на нетопленой сцене снял пальто, а сам был влажный от волнения). После его урока началась репетиция 4‑го акта. Он ее не прерывал, но по окончании сказал, что ответственность с себя за эту пьесу снимает, что так играть нельзя в Художественном Театре, но если все артисты Театра находят, что это приемлемо, пусть действие идет так, как идет. Вероятно, от стыда за утреннее поведение, артисты уговорили его назначить еще одну репетицию народной сцены в день спектакля, утром, на что он и согласился».

Письмо О. С. Бокшанской к Вл. И. Немировичу-Данченко от 7/XII. Архив Н.‑Д., № 3361/12.