Декабрь 4

Чествование Художественного театра представителями артистического мира и литературы Франции в помещении Театра Елисейских полей.

«Первым говорил приветствие директор театра и наш парижский импресарио J. Hébertot. Потом выступил с длинной речью маститый {332} Antoine. За ним горячо [говорил] Copeau, считающий себя нашим последователем. Один из литераторов прочел подробный доклад и историческую справку об основании МХТ, о той культурной роли, которую он сыграл в искусстве, о главных основах нашего творчества»²⁰¹.

Там же, стр. 150.

После всех приветствий С. выступает «с ответной речью на французском языке, имевшей громадный успех».

Письмо О. С. Бокшанской к Вл. И. Немировичу-Данченко. Архив Н.‑Д., № 3358/7.

В конце речи «я пригласил всех присутствующих на завтрашний спектакль. Сказав это, я опомнился и стал поправляться. …

— Правда, не скрою от вас, что по сие время у нас нет ни декораций, ни костюмов, которые не по нашей вине, а по вине железнодорожного недоразумения неожиданно задержались в пути и никак не могут доехать из Загреба до Парижа. И тем не менее мы сделаем невозможное и будем завтра играть, хотя бы без соответствующих костюмов и декораций. Только бы не говорили: “O! Ces Russes!..”

— намекая на нашу неаккуратность. … Мы на месте уже две недели и будем на своем посту и завтра, а там — что будет угодно богу или судьбе. Французам понравилась эффектная фраза… но зато наши русские, и особенно администраторы, накинулись на меня, хватаясь за голову, лишь только опустился занавес.

… Ведь ни декораций, ни костюмов нет».

Собр. соч., т. 6, стр. 150 – 151.

Из воспоминаний Жака Копо о Станиславском:

«И где бы я его ни видел: на перроне Северного вокзала, когда он вышел из вагона, как патриарх среди своего народа; в Театре Елисейских полей, где Антуан, Жак Эберто, Андре Левинсон и я приветствовали его по случаю приезда; в театре “Вьё Коломбье”, среди членов моей труппы, пожелавших чествовать его; на сцене или во время отдыха за кулисами и наших задушевных бесед — главное, что меня поражало в нем, это благородство. Его могучая фигура, посадка головы, проникновенное выражение лица придавали ему властный вид, смягченный приветливой улыбкой и превосходными манерами аристократа; было что-то царственное в этом простом человеке. Я находил в нем также некоторую отчужденность, отрешенность, может быть, усталость; и даже в самой его учтивости проскальзывала грусть, вполне понятная у великого художника — недавнего свидетеля мировых потрясений».

Сб. «Станиславский». Писатели, артисты, режиссеры о великом деятеле русского театра, М., «Искусство», 1963, стр. 216.

{333} Декабрь 5

Ж. Копо в открытом письме к устроителю гастролей МХАТ в Париже Ж. Эберто высказывает благодарность за возможность видеть Станиславского, самого крупного деятеля современного театра. «Он привнес в театр драматическую выразительность и совершенство психологического реализма. Он довел до совершенства искусство театра и актера, сделал труд актера подлинно творческим и достойным».

«Paris-Journal».

Выдающийся французский театральный деятель Жорж Питоев пишет: «Мы все — сыновья Станиславского, часто блудные и мятежные сыновья, но всегда горячо его любящие. Мы все — дети русского великана — Станиславского».

Письмо Жаку Эберто. — «Paris-Journal».

«Станиславский для меня, как и Антуан, является величайшим режиссером современности, обладающим очень тонким чувством театральности. Его работа в театре определит историю современного театра».

Л. Жуве, Письмо Жаку Эберто. «Paris-Journal».

Люнье-По в статье «По поводу постановки “Царь Федор Иоаннович” называет Станиславского “апостолом всех дерзаний”»²⁰².

«Éclaire».

Люнье-По отменил спектакль в своем театре «Л’Эвр» для того, чтобы его артисты могли присутствовать на премьере «Царя Федора Иоанновича».

«Последние новости», 7/XII.

С. весь день ожидает прибытия в театр застрявших в пути декораций к вечернему спектаклю «Царь Федор Иоаннович». «А часы уже били четыре. Я чувствовал, что готов упасть от усталости, ожидания и распиравших голову мыслей и соображений, стараясь приготовить выход на все случаи, которые измышляло воображение. Потом я бросался к рабочим и мастерам сцены, стараясь понять, можно ли без всякой репетиции в короткий срок наладить вечерний спектакль. Я пытался установить освещение еще не прибывших декораций. Потом я звонил по телефону, чтоб собрать заблаговременно всех артистов, сотрудников театра, частных лиц и знакомых, просил их спасти нас! меня лично!! русское искусств!!! честь всей России!!!

{334} … Часы пробили шесть. И через четверть часа прибыл первый грузовик, потом второй, третий и т. д.

Я не берусь описать картины титанической, циклопической работы рабочих и всего согнанного со всех сторон штата добровольных помощников. Один человек подымал такие тяжести и корзины, которые в другое время он не смог бы сдвинуть с места.

… Каждый из актеров искал, спасал свои костюмы, собирал их по частям. Сотрудники, впервые надевавшие костюмы, примеряли их на лестнице, в коридорах, в фойе артистов, в конторе, на сцене. … В другом месте я учу сотрудников, как носить костюмы, как обращаться с только что приклеенной бородой и надетым париком.

… Вот и третий звонок. Администрация торопит начинать, так как произошло опоздание на целых полчаса. И зрители, которые ничего не хотят знать, заплатив деньги за свои места, уже зааплодировали от нетерпения. А свет еще не установлен. — Вали полный свет без разбора! …

— Что будет, то будет, начинаем.

В зале притушили свет. Гул толпы, переполнившей театр, все проходы, страпонтены, постепенно затихает, наступает такая тишина, о которой не ведают у нас в русских театрах. Занавес пошел, заговорили артисты. Итак, спектакль состоялся. Россия спасена от позора!! Ура!»

Собр. соч., т. 6, стр. 152 – 154.

В антрактах спектакля С. встречается и беседует с директором парижской Большой оперы Жаком Руше, художниками Пабло Пикассо, С. А. Сориным, композиторами И. Ф. Стравинским и С. С. Прокофьевым, дирижером С. А. Кусевицким и другими. Тафт Бернар благодарит С. за художественное потрясение и волнение, за «те слезы, которые вызываются только гением».

«Slovo», Париж, 11/XII.

«Константин Сергеевич выходил на вызовы во фраке и был величественно прекрасен, с его выходами на сцену овации вспыхивали и разрастались каждый раз с новой силой».

Из воспоминаний В. В. Шверубовича. Рукопись.

После первого спектакля в Париже посылает телеграмму в Москву Вл. И. Немировичу-Данченко:

«Колоссальный успех, общее признание, превосходная пресса. Открытию предшествовал торжественный вечер с речами Антуана, Копо и с другими приветствиями театру. Горячо поздравляем Вас. Для полной радости недостает лишь Вас. Станиславский, Подгорный».

«Ежегодник МХТ» за 1943 г., стр. 504.