Ноябрь 18

Играет роль Сатина.

Ноябрь, до 19‑го

Из письма И. М. Москвина к жене: «Смотреть нас съезжаются актеры со всей Сербии и Хорватии, народ ласковый, с большим желанием учиться у нас».

Архив И. М. Москвина, № 1185.

{328} Ноябрь 19

На литературно-драматическом утре исполняет с Бакшеевым сцену из второго акта «Горе от ума» и с Качаловым читает речи Брута и Антония из «Юлия Цезаря».

«Впечатление было столь сильным, что аплодисменты не смолкали, и Станиславский был вынужден прочитать еще несколько отрывков из роли Фамусова».

С. Батушич, Станиславский в Загребе. Воспоминания, свидетельства, документы, стр. 99.

Вечером играет роль Гаева в заключительном прощальном спектакле «Вишневый сад» в Загребе.

«Незабываемый, ни с чем несравнимый вечер. Море цветов, слезы, поцелуи, стон и крики восторга публики…»

Собр. соч., т. 6, стр. 403.

После спектакля «вышли делегации от разных общественных организаций с венками, адресами и речами. Говорили ласковые, сердечные слова, целовались с К. С. и “стариками”. Публика безумствовала, кричала “Живио!” К. С. сказал очень хорошую благодарственную речь, после которой восторги публики еще возросли».

Письмо О. С. Бокшанской к Вл. И. Немировичу-Данченко от 25/XI. «Ежегодник МХТ» за 1943 г., стр. 500.

К. С. говорил, что восприятие и понимание искусства в Загребе артисты МХАТ нашли больше, чем где-либо в другом месте. «Загреб показал, что схватывает то, что особенно отличает славян: вечное искание истины. … Далее Станиславский подчеркнул необходимость основания “Союза Славянских театров”».

С. Батушич, Станиславский в Загребе. Воспоминания, свидетельства, документы, стр. 112 – 113.

После прощального спектакля «мы спешили в наш ресторан “Анжелос”, где был товарищеский уютный ужин и, к счастью, без всяких речей».

Собр. соч., т. 6, стр. 143.

Юлий Бенешич от имени Загребского народного театра просит С. и всю труппу МХТ принять искреннюю благодарность «и большое хорватское спасибо» от славянских братьев, которые почувствовали и поняли «всю величину красы и гордости славянского художественного творчества».

Письмо Ю. Бенешича к С. Архив К. С., № 2016.

НОЯБРЬ 20

«На следующий день рано утром мы уезжали из Загреба. Огромная толпа новых друзей и поклонников с огромными букетами явилась {329} на вокзал и опять засыпала нас, поезд и весь пол дебаркадера благоухающими ветками и цветами».

Собр. соч., т. 6, стр. 143.

НОЯБРЬ 21

«Промелькнули на следующий день утром мимо Праги, где, несмотря на ранний час, приехали повидаться с нами наши верные друзья во главе с директором театра Ярославом Квапилом и его супругой».

Там же, стр. 143.

НОЯБРЬ

«Условия переезда из Загреба в Берлин были крайне тяжелые. Денег в обрез. И выяснилось, что при громадной стоимости провоза багажа до Парижа мы уже делаем долг. Надо ехать — день, ночь и опять день. При этом — две пересадки».

Письмо О. С. Бокшанской к Вл. И. Немировичу-Данченко. «Ежегодник МХТ» за 1943 г., стр. 499.

НОЯБРЬ 22

Люнье-По в статье о предстоящих гастролях МХАТ в Париже пишет:

«Никто так не достоин почестей и восхищения, как Станиславский, главный руководитель и апостол, равного которому нет на Западе».

Люнье-По, Московский Художественный театр. — «L’Eclaire», Париж.

НОЯБРЬ 24

В Москве в помещении Нового театра (ныне Центральный детский театр) открытие спектаклей студии Большого театра «Евгением Онегиным» с оркестром Большого театра.

«Весь строй спектакля остался таким же, каким был и в студии. Прибавились только костюмы эпохи, эскизы которых были сделаны художником Б. А. Матруниным еще весной этого же года по указаниям Станиславского и им же утверждены».

П. И. Румянцев, Станиславский и опера, стр. 198.

«Встреча Станиславского с Пушкиным в “Онегине” дала сценическое воссоздание “Онегина”, конгениальное поэту. Встреча Станиславского с Чайковским дала очищение психологизма из духа музыки. Психологизм возродился как чистейшая лирическая сущность, явленная вне натуралистических тенденций, как обнаружение поэта, музыканта, постановщика.

… Этот высокий и чистый жанр спектакля определил и его внешнюю форму: строгой, суровой и такой волнующей простоты, почти вдохновенной наивности.

Был прост и четок ритм сценического рисунка; движения ясны и просты, но внутренне насыщены и предельно выразительны; так ясно и чудесно звучали все пушкинские слова текста; так глубоко и верно была схвачена и действенно показана та внутренняя {330} связь, что скрепляет действующих лиц романа и заставляет их страдать, любить, убивать и умирать. В спектакле говорила эпоха Пушкина, сквозь всех исполнителей глядело мудрое и прекрасное лицо Станиславского, в год своих скитаний по чужим западным столицам со старым и таким далеким репертуаром, оставившего нам чудесное и простое явление своего “Онегина”».

П. Марков, Правда театра. Статьи, М., «Искусство», 1965, стр. 453 – 456.