Октябрь 8

Играет роль Сатина.

«Такого переполненного театра, как сегодня, не было еще ни разу! Пришлось закрыть контору и скрыться от публики. Стояли в проходах, в ложах, в каждом углу… В антракте явилась полиция, требуя водворения порядка».

Запись С. Л. Бертенсона в Дневнике спектаклей.

«То, что эмигрантская печать, являвшаяся для общественного мнения Европы главным, вернее, единственным “референтом” по России, была вынуждена признать высоту, на которой был этот, уже теперь советский театр, признать и пропеть ему осанну — перевернуло все оценки, изменило все восприятие содержания, атмосферы, строя и лада жизни в Советской России».

Из воспоминаний В. В. Шверубовича. Рукопись.

Американская газета «The New-York Herald» печатает интервью Станиславского под заглавием «Новые идеалы в области театра, как они представляются Станиславскому. Русский актер говорит, что война и страдания изменили взгляды людей». «Война и вызванная ею нищета, новые проблемы, выдвинутые жизнью в последние годы, изменили взгляды людей. Прежние формы драмы — салонные пьесы, легкая комедия — не могут их больше удовлетворять. Это значит, что и в искусстве должны быть созданы новые идеалы, такие, которые могли бы удовлетворить новые потребности людей, отвечали бы их стремлениям. Я еще не знаю, каким станет новый театр, но я уверен в том, что он появится».

Станиславский также высказался против современных сложных декораций, обилия деталей и бутафории, мешающих актеру. «Если бы я мог, я бы играл на фоне черного экрана», сказал С.

Октябрь 9

Работает с В. И. Качаловым над ролью царя Федора.

Дневник репетиций.

Октябрь 10

Последний спектакль в Берлине. С. играет роль Вершинина. «Сразу после занавеса на сцену со всех сторон понесли корзины цветов. На сцену вышла вся труппа. В зал дали полный свет, {320} публика стояла… Директор Лессинг-театра Барновский произнес очень высокопарную речь; прочел адрес от берлинской русской колонии профессор Гессен и с коротким благодарственным словом выступил Константин Сергеевич. Бертенсон перевел его речь на немецкий. Что он говорил — я не помню, да не думаю, чтобы это имело большое значение… Прекрасно было то, как он говорил, как прекрасен и величествен он был в своей серо-голубой шинели с башлыком, с фуражкой в руке…»

Из воспоминаний В. В. Шверубовича. Рукопись.

«Вот теперь, когда прошел наш первый сезон, если можно так назвать эти 20 дней берлинских гастролей, можно было подвести итоги, можно было оценить и переоценить ценности. … Я понял, что основа всего нашего дела — это он, Константин Сергеевич. Он основа и он же его завершение. Из его страданий, из его мук исходит то, что театр наш — это не просто театр, а Театр. Его требовательность, его непримиримость, его бескомпромиссность — это цемент, держащий все здание. И он же — олицетворение величия и красоты этого здания. И не только в его режиссерской гениальности дело, не только в его теории и системе, и даже не в огромности его актерского таланта, нет, — основное в гениальности его личности, в его величии человека и творца».

Там же.