Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Letopis_3.rtf
Скачиваний:
0
Добавлен:
01.07.2025
Размер:
6.21 Mб
Скачать

Сентябрь 28

«Вчера Станиславский похвалил меня за последнюю сцену Фирса, сказал, что будет у меня хорошей ролью; гримом все и я сам очень довольны».

Запись В. В. Лужского в дневнике. Архив В. В. Лужского, № 5100.

Первый спектакль «Вишневого сада» в Берлине.

С. играет роль Гаева.

«Наконец, сам Константин Станиславский снова выступил перед нами… и с прежней прелестью открылось несравненное богатство его искусства». Его Гаев — «благородный медлительный, легкомысленная молодая душа. Каждое движение руки, каждый шаг ног в широких брюках, каждый взгляд проданных, моргающих, слезящихся глаз, каждое движение элегантного господина, видевшего хорошие дни и теперь незаметно катящегося вниз, — исходят из существа этого человека, которого нельзя не любить. Когда не понимаешь отдельных слов, еще больше наблюдаешь за этой сказочной силой образа, которая в своей ненавязчивой выразительности остается непостижимой».

Макс Осборн, Русские в Лессинг-театре. — «Berliner Morgenpost», 30/IX.

«28‑го шел “Вишневый сад”. Шел изумительно. Ольга Леонардовна была прекраснее, чем всегда; но меня особенно радовали “наши” {315} (в смысле качаловской группы) — Тарасова (Аня) и Крыжановская (Варя). Они в спектакле группы играли хорошо, но на этот раз, когда они влились в полноценный московский спектакль с Константином Сергеевичем (Гаевым), с Грибуниным (Пищиком) — они как будто просветлели, будто в них засветилось что-то внутри… Я не хочу опорачивать спектакль нашей группы, я уверен, что Василий Иванович был отличным Гаевым, очень многим он нравился даже больше Константина Сергеевича, но со Станиславским “Вишневый сад” приобретал свою первоначальность, свою подлинность, настоящесть.

… Главное же — что-то произошло с атмосферой всего спектакля — от этих двух репетиций и, главное, от участия Константина Сергеевича она стала иной, более чистой, ясной, более близкой к той, какая была на премьере. И это не мне одному казалось. Когда после отъезда (4‑й акт) Ольга Леонардовна села на стул у стены в ожидании конца акта для выхода на аплодисменты, я подошел к ней. Она подняла на меня заплаканные глаза и сквозь слезы лицо ее просияло таким счастьем, таким блаженством… И она вздохнула еле слышно: “Ох, как мне было сегодня хорошо”».

Из воспоминаний В. В. Шверубовича. Рукопись.

Франц Сервейс в газете «Berliner Lokal-Anzeiger» пишет, что современное искусство отказалось от полутонов, «оно перечеркнуло широкой, грубой чертой нюансы» в поисках большей напряженности, яркости линий. «Но может ли совершенное стать старомодным? Старомоден ли Гете, Рембрандт, Данте? Разумеется, сценическое искусство самое преходящее из искусств. Но здесь оно переступило бренность и осталось таким же живым, как и в первый день. И таким же захватывающим».

«Лессинг-театр. Русские гастроли: “Вишневый сад” Чехова», 29/IX.

Сентябрь 29

Пишет своим знакомым — москвичам, врачу М. С. Маргулису и его жене М. В. Маргулис196:

«Пишу пока коротко, так как занят, как никогда еще не был занят. Приходится делать чудеса. При ужасных условиях без репетиций ставить образцовые на всю Европу спектакли.

Я говорил с Ольг[ой] Влад[имировной]197 по телефону. Сказал, что хотел бы с нею повидаться. Она ответила, что приедет с Гайдаровым. На это я ответил, что будет неловко и ему и мне. После этого она была на премьере “Федора”, но за кулисы не зашла, ко мне не приехала и по телефону не говорила. Нахожусь в раздумье, что делать?! Охотно брошу всякие самолюбия и поеду к ней, но, пожалуй, {316} из этого ничего не выйдет, раз что угар от Гайдарова не прошел. …

Успех большой, много выше ожиданий. Европа не произвела никакого впечатления».

Архив К. С., № 5100.

Играет роль Сатина.

«Третья премьера — самый большой успех и лучшая сыгранность из всех спектаклей.

Нас осаждают иностранные корреспонденты и всевозможные театральные агенты».

Запись С. Л. Бертенсона в Дневнике спектаклей.

Людвиг Стернокс пишет в газете «Berliner Lokal-Anzeiger», что все сделанное немецкой сценой в постановках «На дне», включая Рейнгардта, оставлено позади спектаклем Художественного театра. Русские знают изображенную Горьким среду, знают прошлую Россию.

Автор приводит в пример режиссерское решение третьего акта. В немецких постановках этот акт играют не во дворе, а в ночлежке. «То, что мятеж вокруг Васьки и Наташи и убийство хозяина ночлежки не может там прозвучать, доказывает Станиславский, который с грандиозным режиссерским размахом всю эту сцену переносит на открытый двор».

Лессинг-театр. Гастроли русских: «На дне», 30/IX.

«Впечатление от этих гастролей сильнее, чем от прошлогодних выступлений “качаловской группы”, — пишет корреспондент газеты “Börsen Courier”». — Мастерство режиссуры и актеров уносят «игру от света рампы в сферу иллюзии, совершенство которой почти идентично жизненной правде.

… А Станиславский? Он дает Сатина с жестами гран-сеньера, великана, увенчанного благородной головой, чья душа в неразделенной загадочной замкнутости парит над всем окружающим».

Ги, Станиславский в Лессинг-театре. — «Börsen Courier», 30/IX.

Зритель забывался в «удивительном звучании славянской души». Автор статьи замечает, как постепенно расширялся изображаемый на сцене мир — «от говора, стука в подвале ко дворам и улицам, откуда доносились игра шарманки, разговоры, крики, драки невидимых людей, а потом в третьей картине с далеким свистом парохода вступал весь город и, наконец, в меланхолическом пении в финале в тусклое пристанище струилась вся страна: это был лучший Станиславский».

{317} «Станиславский был превосходный Сатин, и в лохмотьях элегантный, господин в царстве нищеты, которая его не поглотила».

Фехтер, Берлинский горьковский вечер. — «Tägliche Rundschau», 30/IX.

«Станиславский — Сатин, Александров — Актер, Качалов — Барон — они рисуют все ступени гениальной нищеты, бреда, отчаяния, указывают на гноящиеся раны. Они — те подземные, которые никогда не забывают, что наверху светит солнце».

«Berliner Tageblatt», 30/IX.

Л. Барнай пишет С. из Ганновера:

«Вам дорогой друг! Г‑ну Данченко и всем милым русским коллегам кричу я: “Сердечное добро пожаловать в Германию”». Сожалеет, что не может присутствовать на спектаклях Художественного театра.

Архив К. С., № 1987.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]