Из «Апологии сумасшедшего» п.Я. Чаадаева

(...) Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие ка­чества моего народа; но верно и то, что (…) я не на­учился любить свою родину с закрытыми глазами, с пре­клоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее (…) Мне чужд, при­знаюсь, этот блаженный патриотизм, этот патриотизм лени, который приспособляется все видеть в розовом свете и носиться со своими иллюзиями, и которым, к со­жалению, страдают у нас многие дельные умы. (…) Я считаю наше положение счастливым, если только мы сумеем правильно оценить его; (…) Больше того: у меня глубокое убеждение, что мы призваны ре­шить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обще­ствах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество. (...)

Что же, разве я предлагаю моей родине скудное бу­дущее? Или вы находите, что призываю для нее бесслав­ные судьбы? И это великое будущее, которое, без сомнения, осуществится, эти прекрасные судьбы, которые, без сомнения, исполнятся, будут лишь результатом тех осо­бенных свойств русского народа, которые впервые были указаны в злополучной статье. Во всяком случае, мне давно хотелось сказать, и я счастлив, что имею теперь случай сделать это признание: да, было преувеличение в этом обвинительном акте, предъявленном великому на­роду, вся вина которого в конечном счете сводилась к тому, что он был заброшен на крайнюю грань циви­лизации мира, далеко от стран, где естественно должно было накопляться просвещение, далеко от очагов, отку­да оно сияло в течение стольких веков; (…) наконец, может быть преувеличением было опечалиться хотя бы на минуту за судьбу народа, из недр которого вышли могучая нату­ра Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова и грациозный гений Пушкина (...)

Сочинения и письма П.Я. Чаадаева.– Т. II. – М., 1914. – С. 226-229.

А. И. Герцен о спорах западников со славянофилами

(...) Возвратившись из Новгорода в Москву, я застал оба стана на барьере. Славяне были в полном боевом порядке, с своей легкой кавалерией под начальством Хомякова и чрезвычайно тяжелой пехотой Шевырева и Погодина, с своими (…) ультраякобинцами, отвергавшими все бывшее последствиями киевского периода, и умеренными жирондистами, отвер­гавшими только петербургский период; у них были свои кафедры в университете, свое ежемесячное обозрение (…)

Война наша сильно занимала литературные салоны в Москве. Вообще, Москва входила тогда в ту эпоху воз­бужденности умственных интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни. (…) Подавленность всех других сфер челове­ческой деятельности бросала образованную часть обще­ства в книжный мир, и в нем одном действительно совершался, глухо и полусловами, протест против николаевского гнета (…)

В лице Грановского московское общество приветствовало рвущуюся к свободе мысль Запада, мысль умствен­ной независимости и борьбы за нее. В лице славянофи­лов оно протестовало против оскорбленного чувства народности бироновским высокомерием петербургского правительства.

(…) Говоря о московских гостиных и столовых, я говорю о тех, в которых некогда царил А. С. Пушкин; где до нас декабристы давали тон; где смеялся Грибоедов; (…) где, наконец, А.С. Хомяков спорил до четырех часов утра, начавши в девять; где К.Аксаков с мур­молкой в руке свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал, (…) где Грановский являлся с своей тихой, но твердой речью; где все пом­нили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев (…) сердил оторо­певших аристократов и православных славян колкими замечаниями (…) куда, на­конец, иногда падал, как Конгривова ракета, Белин­ский, выжигая кругом все, что попадало (...)

Споры возобновлялись на всех литературных и нелитературных вечерах, на которых мы встречались, – а это было раза два иди три в неделю. (…)

Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но неодинаковая (…)

У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, без­отчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы – за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей все существова­ние любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно.

Герцен, А. И. Былое и думы // А.И. Герцен. Собрание сочинений в 30-ти т. – Т. IX. – М., 1956. – 152-163, 170.

К.С. Аксаков об отличиях русского народа

Россия – земля совершенно самобытная, вовсе не похожая на Европейские государства и страны. Очень ошибутся те, которые вздумают прилагать к ней Ев­ропейские воззрения и на основании их судить о ней (...) в самом начале, разделя­ются эти пути Русский и Западно-Европейский до той минуты, когда странно и насильственно встречаются они, когда Россия дает страшный крюк, кидает род­ную дорогу и примыкает к Западной (...)

Все Европейские государства основаны завоеванием. Вражда есть начало их. Власть явилась там неприязненной и вооруженной и насильственно утверди­лась у покоренных народов (...) Русское государство, напротив, было основано не завоеванием, а добровольным призванием власти. Поэтому не вражда, а мир и со­гласие есть его начало (...) Таким образом, рабское чувство покоренного легло в основании Западного государства; свободное чувство разумно и добровольно призвавшего власть легло в основание государства русского. (…)

Итак в основании государства Западного: насилие, рабство и вражда. В основе государства Русского: добровольность, свобода и мир. Эти начала состав­ляют важное и решительное различие между Русью и Западной Европой и опре­деляют историю той и другой (...) пути эти стали еще различнее, когда важнейший вопрос для человечества присоединился к ним: вопрос Веры. Благодать сошла на Русь. Православная Вера была принята ею. Запад пошел по дороге католицизма (...) если мы не ошибаемся, то скажем, что по заслугам дался и истинный, и ложный путь Веры, – первый Руси, второй – Западу.

Ее (русскую историю) не понимали до настоящего времени, потому что приходили к ней с готовыми историческими рамками, заимствованными у Запа­да (...) потому, что позабыли свою народность и потеряли самобытный русский взгляд (...)

Аксаков, К.С. Сочинения исторические // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: хрестоматия. – М., 1997. – С. 129-133.