Важнейшие положения богословия Татиана

Апология Татиана представляет собой не изложение веры, а только приготовление к вере, и в ней не дано полного анализа христианского учения; несмотря на это, богословие Татиана представляет интересные положения. Но установить даже существеннейшие пункты его учения оказывается довольно затруднительным, во-первых, вследствие явной испорченности текста апологии в самых важных местах; во-вторых, потому что, не излагая всей системы своих христианских взглядов, он и те немногие идеи, какие нашли выражение в апологии, раскрывает отрывочно, без строго логической последовательности. К философии Татиан относится отрицательно: он резко порицает философов, не исключая и самых знаменитых, и не оказывает снисхождения даже тем, которые по своим воззрениям близко подходят к христианскому учению; широкую терпимость Иустина он заменил мрачным фанатизмом. Но, будучи менее справедливым, чем его учитель, он, анафемствуя философию, все-таки пользуется ею, но пользуется так, что его собственная система кажется образованной из разнородных элементов: то он соприкасается со стоицизмом (гораздо реже с платонизмом), то обнаруживает несомненное влияние на него некоторых гностических верований, то, наконец, дает совершенно противоречивые утверждения, которые свидетельствуют, что автор не успел совершенно освободится от эллинской философии.

Богословское учение Татиана изложено преимущественно в 4—19 главах апологии. Как и все апологеты, Татиан естественно начинает изложение своих взглядов с исповедания строгого монотеизма: «Бог наш не получил начала во времени, потому что Он один безначален и Сам есть начало всего» (cap. 4), — это основное положение всей апологии. При этом он особенно оттеняет то, что ему кажется существенным, — отличить Бога не только от материи, но и от силы, физического духа (πνεύμα), который, по стоическому учению, имманентен материи, проникает ее: «Бог есть дух, не разлитый (стоическое διήκων) в материи, но Создатель вещественных духов и форм, которые в ней. Он невидим и неосязаем, Сам Отец чувственного и видимого». «Дух, распространенный в материи, ниже Божественного духа... и недостоин почести, одинаковой с совершенным Богом» (cap. 4).

Прежде творения Бог был один, но потенциально в Нем было все творение; средством творения была присущая Ему сила Логоса (δύναμις λογική: cap. 5). «Господь всего, Сам будучи основанием (ипостасью — ύπόστασις) [всего]⁴⁷⁶, до происхождения творения был один... С Ним было все; с Ним существовало как разумная сила и Само Слово, бывшее в Нем» (ibidem). Логос, Его Слово, Его Разум, был имманентен Ему, но не был еще отдельной личностью. «Волей же Его простого существа вышло Слово; Слово же не исчезло в пространстве⁴⁷⁷, — Оно стало перворожденным делом Отца» (ibidem), т. е. Слово не исчезло в пространстве, как исчезает человеческое слово, которое мы произносим, — Оно стало отдельной личностью, делом Отца, Его первородным. «Оно, как мы знаем, есть начало мира» [(ibidem)].

Выясняя отношение Логоса к Отцу, Татиан говорит: «Родилось же Оно через сообщение [(κατά μερισμόν)], а не через отсечение [(ού каш άποκοπήν)], ибо что отсечено, то отделяется от первоначала; а что произошло через сообщение... то не уменьшает того, от кого произошло. Как от одного факела зажигается много огней, и притом свет первого факела не изменяется от зажжения многих факелов, так и Слово, происшедшее от могущества Отца, не лишило Родителя Слова». Рожденное Слово было виновником творения: «Слово, в начале рожденное, в свою очередь произвело это наше творение, устрояя Само Себе материю». Татиан с особенной энергией настаивает на том, что безначальной, равной по силе Богу материи не существует: «Материя не безначальна, как Бог, и не имеет власти, равной с Богом, как безначальная; но она получила начало и не от кого-нибудь другого произошла, а произведена Единым Творцом всего» (cap. 5).

О творении человека и ангелов Татиан учит так: Небесное Слово, «по примеру Отца, родившего Его, сотворило человека, во образ бессмертия, чтобы как Бог бессмертен, так и человек, получивший причастие Божества, имел также и бессмертие. Впрочем, Слово прежде творения человека создало ангелов» (cap. 7). Указывая на сходство природы людей и ангелов, одинаково одаренных свободной волей, равно способных к добру и злу, Татиан подготавливает почву для дальнейшего повествования о том, как произошло падение. Повествование это весьма интересно, но и очень темное. «Слово, по Своему могуществу, имея в Себе предвидение того, что имеет произойти не по определению судьбы, но от свободного произволения избирающих, предсказывало будущие события, останавливало зло запрещениями и похвалой поощряло тех, которые пребывали в добре. И когда люди последовали тому, который по своему первородству был мудрее прочих, и приняли его за Бога, хотя он восстал против закона Божия, то могущество Слова отлучило от Своего общения как инициатора этого безумия, так и последователей его. И вот сотворенный по образу Божию, когда высший дух оставил его, делается смертным; и тот первородный за свое преступление и безрассудство стал демоном; вместе с ним и те, которые подражали ему и увлеклись его мечтаниями, составили полк демонов и, так как они действовали по свободной воле, преданы своему безумию» (ibidem).

Ясно, как уклонился Татиан в своем повествовании о падении от Быт. 3, и только эпитет φρονιμωτέρω [мудрейшему], которым он характеризует вождя падших ангелов, может указывать на библейский текст: о бе δφις ην φρονιμώτατος πάντων τών θηρίων [(Быт. 3: 1)]. Но падение мотивируется не непослушанием первых людей, а тем, что, обольщенные первородным и мудрейшим из всех ангелов, они признали его за Бога. Демоны «сделали людей жертвой своего отступничества», утвердив свое господство над ними посредством астрологии (cap. 8—11). Рассуждения о падении и его следствиях Татиан заканчивает таким увещанием: «Умри для мира, отвергнув его безумие; живи же для Бога и, познав Его, отвергни древнее рождение. Мы сотворены не для того, чтобы умирать, но умираем по своей вине. Свободная воля погубила нас; быв свободными, мы сделались рабами, продали себя через грех. Богом ничего худого не сотворено, — мы сами произвели зло; а кто произвел его, тот может снова отвергнуть его» (cap. 11).

Особенного внимания заслуживает учение Татиана о духе и душе. Как сказано было, он различает два вида духа (πνεύμα): Богу, Который есть дух (πνεύμα о 0€0ς), он противополагает низший дух (πνεύμα τδ δια της υλης διήκον, 'έλαττον... του θ€ΐοτέρου πνεύματος [cap. 4]). «Мы знаем два вида духов, из которых один называется душой, а другой выше души и есть образ и подобие Божие. Тот и другой дух находился в первых людях, так что они, с одной стороны, состояли из вещества, с другой — были выше его» (cap. 12). Следовательно, дух низшего порядка уже называется душой — ψυχή; другой же, который выше материи — духом в собственном смысле, πνεύμα. Если мы припомним учение Татиана о том, что Логос сотворил человека во образ бессмертия и что человек делается смертным, когда высший дух оставил его (cap. 7), то ясно будет, что дух, высший души, является в человеке не только принципом святости, но и принципом бессмертия — αφθαρσία [букв.: нетления; см. 7.1]. Дух низшего порядка — πνεύμα ύλικόν (материальный дух) — проникает и одушевляет весь мир как жизненный принцип: «Есть дух в звездах, дух в ангелах, дух в растениях, дух в человеках, дух в животных; и хотя он один и тот же, но имеет в себе различия», разные степени совершенства (cap. 12). {Вселенная имеет части неравной силы и значения, подобно частям человеческого организма; но в целом [(мире)], одушевленном по воле Творца материальным духом (πνεύμα ύλικόν), который сообщает ему единство, несмотря на такое различие составных частей, царит величайшая гармония. Организация мира прекрасна, но худо живут в нем (cap. 19).} Πνεύμα ύλικόν в людях индивидуализируется и делается человеческой душой — ψυχή. Таким образом, человек по своей материальной стороне и по своей душе в существенном стоит не на иной ступени, чем и животные.

Истинным началом зла, как Татиан часто и настойчиво повторяет, служит свободная воля, которой люди и демоны злоупотребили. Тем не менее, остается истинным, что, по его взгляду, и в материи есть элементы лучшие и худшие. Отсюда известная темнота в системе; в принципе, Татиан всегда утверждает, что зло не может происходить от Бога (хотя материя создана Богом) и что оно может быть продуктом только свободной воли человека или ангелов; но в действительности, осуждая брак, употребление мясной пищи и т. п., он должен относиться к материи с большим подозрением. Также утверждая, что демоны изгнаны с неба за свое возмущение против Бога, он в то же время говорит: «Демоны... будучи образованы из материи и получив от нее дух, сделались невоздержанными и безнравственными», и в то время как ангелы, оставшиеся верными, возвратились к более чистым элементам, они избрали более низкие материи и сообразно с ними расположили свою жизнь (cap. 12). В другом месте он говорит, что все демоны не имеют никакой плоти, но что сущность их духовна (πνευματική) наподобие огня или воздуха (cap. 15). Πνεύμα ύλικόν, или ψυχή — род низшего духа, который Татиан противополагает Божественному духу, есть уже материальный. Далее Татиан называет демонов «сиянием материи и зла» (cap. 15). По-видимому, действительный смысл всех этих выражений тот, что после падения демоны сблизились с низшими элементами и соединились с ними, чтобы выполнять свои злые дела. Сверженные с неба, они «удостоили небесной почести животных... пресмыкающихся, плавающих в водах, четвероногих, живущих на горах» (cap. 9). С помощью низшей материи (ύλη τη κάτω) они воюют против материи, подобной им [(cap. 16)]. Но приведенные выражения могут служить основанием для заключения, что зло демонов происходит из материи, из которой они образованы; они приводят к мысли, что материя или, точнее, некоторые элементы ее злы в себе и служат источником зла.

Изложенная теория о душе мира напоминает стоическое учение; напротив, учение о Божественном духе носит признаки гностицизма, правда, ослабленного.

Человек, лишенный духа, имел только душу. О ней Татиан учит так: «Душа сама по себе не бессмертна... но смертна; впрочем, она может и не умирать. Душа, не знающая истины, умирает и разрушается вместе с телом, а после при конце мира воскресает вместе с телом и получает смерть через нескончаемые наказания. Но если она просвещена познанием Бога, то не умирает, хотя и разрушается на время. Сама по себе она есть не что иное, как тьма, и нет в ней ничего светлого. К этому относятся слова: "тьма не объяла света" [(Ин. 1:5)]. Ибо не душа сохранила дух, но сама им сохранена, и свет объял тьму. Слово есть Божественный свет, тьма же — душа, чуждая ведения. Поэтому, если она живет одна, то уклоняется к веществу и умирает вместе с плотью, а когда она соединена с Божественным духом, то не лишена помощи, но восходит туда, куда возводит ее дух. Ибо жилище духа на небе, а душа имеет земное происхождение. Сначала дух обитал вместе с душой, но потом оставил ее, потому что она не захотела следовать ему. Хотя она удержала в себе некоторые искры его могущества, но, отделившись от него, не могла созерцать высших вещей; ища Бога, она, по заблуждению, вымыслила многих богов, последуя ухищрениям демонов. Дух Божий не во всех присутствует, но пребывает только в некоторых праведно живущих людях и, соединяясь с их душой, посредством откровений возвестил и прочим душам о сокровенных вещах. И души, повинующиеся мудрости, привлекли к себе родственного им Духа, а непокорные и отвергнувшие Служителя пострадавшего Бога показали себя более богоборцами, нежели богочтителями» (cap. 13). Поэтому для спасения человеку необходимо снова войти в обладание Духом: «Нам должно теперь искать снова то, что потеряли, соединить свою душу со Святым Духом и образовать с Ним союз согласно с волей Божией (την каш θών συζυγίαν)» (cap. 15). Человек только тогда является истинным человеком, образом и подобием Божиим, когда, став выше человечества, приближается к Богу, т. е. когда он освобождается от материи. Когда это дело очищения совершится, когда наше тело с душой, которая соединяет его, сделается подобным храму, тогда Бог вселяется в нем посредством Божественного Духа: «Совершенный Бог бесплотен, а человек есть плоть. Душа есть связь плоти, а плоть есть вместилище души. Если существо, так составленное, будет держать себя наподобие храма, то Бог благоволит обитать в нем через Духа, Им посылаемого» (ibidem). Человек, таким образом, вновь делается образом и подобием Божиим и вновь приобретает святость и нетление.

Это учение о душе во многом напоминает учение стоиков, но предоставляет руководственное значение духу — πνεύμα. В учение Татиана о πνεύμα входят различные элементы. В одном месте (cap. 13⁴⁷⁸) он делает ссылку на Евангелие Иоанна (1:5: «тьма его не объяла»). Другие выражения имеют источник в платонизме, как например: «Дух совершенный окрылял душу; когда она грехом прогнала его, он улетел как птенец, и она упала на землю» (cap. 20). Некоторые, наконец, обнаруживают родство с учением, которое мы находим в главных гностических системах: соединение — συζυγία — души с Божественным духом; идея, что душа, оставленная духом, которому она не хотела следовать, сохранила некоторые искры его могущества; деление людей на два класса — ψυχικοί и тех, которые имеют духа (cap. 15; 16), и отсюда утверждение, что не во всех присутствует дух, но пребывает только в некоторых, праведно живших (cap. 13). Но все эти различные тексты могут быть признаны гностическими больше по выражению, чем по основному содержанию, и заключающееся в них учение представлено таким образом, что его нельзя признать абсолютно противным учению православному.

Преобразование души, которым обусловливается возвращение в нас духа, обращение грешника, совершается чрез покаяние — μετάνοια: «Люди, после утраты бессмертия, смертью через веру победили смерть, и через покаяние им дано такое звание, какое приписывает слово: "немного они умалены пред ангелами" [(Пс. 8: 6)]» (cap. 15). Непосредственное действие обращения состоит в том, что люди освобождаются от материи, и Татиан сильнее настаивает на этом, чем на том внутреннем процессе, который подготавливает это освобождение и предшествует ему. В этом пункте особенно сказываются аскетические тенденции, которые привели его к соприкосновению с энкратитами. Союз (συζυγία) души и духа возвращает человека в то состояние, в каком он находился до падения. Он снова делается чистым и бессмертным.

Души праведников и грешников временно — в промежутке, отделяющем смерть от конца мира — разрушаются, при конце же мира они воскресают вместе с телом. Это совершенно логично для системы Татиана, который рассматривает душу как только гармонию или связь тела. Что касается духа, то он образует союз с ней, обитает в ней как в храме, но не соединяется, не сливается с ней; естественно поэтому, что при смерти он оставляет душу.

Спасенная и достигшая бессмертия душа возвратится в местопребывание прародителей, которое Татиан описывает так: «Небо, о человек, не безгранично, но имеет границы и заключено в пределах; над ним — лучшие зоны, которые не подвержены переменам погоды, производящим различные болезни, но имеют благорастворение воздуха, постоянный день и свет, недоступный для здешних людей» (cap. 20). Это земля не наша, но лучшая, откуда были изгнаны первозданные. Мы должны желать прежнего состояния и бросить все, что этому препятствует, т. е. материю (ibidem).

В учении о демонах Татиан несомненно находится под влиянием Иустина. Излагая свой взгляд на них, Татиан старается опровергнуть противоположные воззрения о происхождении и природе демонов. Он возражает против мнения тех, которые полагали, что демоны — души умерших людей (cap. 16), и весьма энергично оспаривает философов, посредством аллегории стремившихся изъяснить мифы относительно языческих богов, применительно к учению о демонах (cap. 21).

В своем безумии демоны увлеклись гордостью и, возмутившись, покусились восхитить себе божество (cap. 12); они были низвергнуты с неба (cap. 20). После этого они стали обитать в земных областях, вошли в общение с пресмыкающимися, птицами, четвероногими, развратили людей, но и сами подпали под власть тех же страстей, что и люди. С того времени они не переставали вредить людям: со времени искушения первых людей они изобрели идолопоклонство и не переставали распространять его и впоследствии; они же явились ц в образе языческих богов, и вождь их отождествляется с Зевсом (cap. 8). Они изобрели астрологию и магию, которыми более, чем другим чем-либо, утвердили свою власть над людьми. «Демоны, по своей злобе неистовствуя над людьми, обольщают их поникшие долу души разнообразными и коварными ухищрениями и препятствуют им возвыситься к жизни небесной... Если бы можно было, они разрушили бы и самое небо с прочими тварями» (cap. 16). Не имея никакой плоти, а составленные из элементов воздуха и огня, демоны могут быть видимы только верными, которые восприняли Духа Божия, обитающего в них; напротив, душевные не могут видеть их, так как высшее не может быть объято низшим (cap. 15). Впрочем, и душевные люди видят демонов, когда последние являются им, для того ли, чтобы уверить их в своем существовании, или для того, чтобы повредить им, как это делают злоумышленные друзья врагам своим, или, наконец, чтобы склонить подобных себе к обоготворению их (cap. 16). Демоны, по-видимому, имеют преимущество перед людьми: они бессмертны; но это преимущество обращается во вред им: «Им нелегко умереть, потому что они не имеют плоти; но они, живя, творят дела смерти и сами умирают всякий раз, когда научают греху своих последователей. И то, что в настоящее время составляет их преимущество, именно, что они не умирают подобно людям, останется с ними и тогда, когда будут подвергнуты мучениям: они не будут причастниками вечной жизни и вместо смерти не получат блаженного бессмертия». У людей меньше грехов по причине краткости их жизни, а демоны много грешат в продолжение бесконечного времени (cap. 14). Господь попустил им быть в обольщении, пока окончится мир разрушением (cap. 12).

По окончании всего будет воскресение тел — не так, как учат стоики, по мнению которых после нескольких периодов времени одни и те же существа всегда являются и погибают без всякой пользы, но однажды, по исполнении наших веков и единственно ради восстановления одних людей для суда. Возможность воскресения основывается на всемогуществе Божием. «Как я, не существуя прежде рождения, не знал, кто я был, а только пребывал в сущности плотского вещества, а когда я, не имевший прежде бытия, родился, то самым рождением удостоверился в своем существовании; таким же точно образом я, родившийся, через смерть переставая существовать и быть видимым, опять буду существовать, по подобию того, как некогда меня не было, а потом родился. Пусть огонь истребит мое тело, но мир примет это вещество, рассеявшееся подобно пару; пусть погибну в реках или моряк, пусть буду растерзан зверями, но я сокроюсь в сокровищнице богатого Господа. Человек слабый и безбожный не знает, что сокрыто; а Царь Бог, когда захочет, восстановит в прежнее состояние сущность, которая видима для Него одного» (cap. 6). Сам Творец мира будет Судьей: «Придет Судия, и все люди, которые, несмотря на препятствия от демонов, стремились к познанию совершенного Бога, в день суда получат полнейшую похвалу за свои подвиги» (cap. 12).

Татиан во всей своей речи не называет имени Иисуса Христа; но все его учение о спасении имеет свой корень в проповеди о Боге в образе человека (Θεός έν άνθρωπου μορφή: cap. 21).

В нравственном учении Татиана, насколько можно судить по его апологии, кроме явного влияния на ее характер природных особенностей его, можно отметить некоторую склонность к морали стоико-кинической и гностической или маркионитов, именно — в его аскетических тенденциях, которые в последовательном раскрытии могли привести к мысли, что происхождение зла имеет свой источник не только в злоупотреблении свободной волей, но и в телесной природе человека. Эти идеи отчетливо не выступают в апологии; без сомнения, при этом не должно забывать, что течение мыслей в ней не давало повода для такого рода практических выводов. В этом отношении важнее опровергаемое Климентом Александрийским (Strom. III, 12.79 sqq.) учение Татиана, заимствованное из утраченного произведения его «О совершенстве по учению Спасителя». Здесь Татиан представляет брак как чувственный образ союза плоти с тлением и приписывает «измышление» брака диаволу. Кто женится, тот хочет служить двум господам: Богу и одновременно диаволу и любодейству. Татиан разделяет ветхого и нового человека; ветхий есть закон, новый — Евангелие, оба происходят не от одного Бога. На законе основывается брак: брак — «измышление» закона. Совершенно иного рода тот брак или союз, который соответствует Евангелию — воле Господа. Вместе с воздержанием от брака Татиан требует воздержания от мяса и вина. Если Татиан выразил эти мысли со всей решительностью только после разрыва с Церковью, то несомненно, что зачатки их были у него и прежде.

Иногда утверждают, что Татиан появился на свет слишком рано: его аскетизм легко был бы принят в IV в. после утверждения монашества, и он остался бы правоверным членом Церкви. Но это не совсем точно, так как разрыв его с Церковью мотивировался не только чрезмерной строгостью нравственных требований, но и разностью в учении: Ириней приписывает ему не только отрицательное отношение к браку, но прежде всего его учение об зонах, в котором он уподоблялся Валентину, а также мнение о том, что Адам не спасется. И апология в достаточной степени показывает, каким путем он пришел и даже фатально должен был прийти к схизме: она во всем обнаруживает жесткость его стремительного и страстного характера, нетерпимое отношение ко всякого рода авторитетам и определенным нормам, враждебность ко всякой мере; она дает возможность довольно ясно определить принципиальные тенденции его духа, очень склонного к таким идеям, которые могли привести к ереси. Хотя апология, если судить о ней с точки зрения того времени, не может быть названа явно еретической, но она заключает в себе несколько довольно подозрительных мест и стоит на крайней границе между православием и ересью.