Глава XI умеренный рационализм

Как себя чувствует наш рационалист? Затравленный, поверженный и побитый за то, что он едва ли может принять, он тем не менее выжил. В нашем обсуждении возникла жизнеспособная точка зрения на научную работу. Она может быть помещена в рубрику «умеренный рационализм» и охарактеризована следующим образом. Изначальная схематизация рационалистической модели включала две составляющие: цель научной работы и представление о принципах сравнения (или о методологии), используемых в качестве руководства при выборе между конкурирующими теориями. Было сказано, что рационалист надеялся использовать свою модель, чтобы описать сдвиг в научных представлениях, показывая, что в подавляющем большинстве случаев при переходе от теории Т₁ к теории Т₂ выполняются следующие условия. Рассматриваемое научное сообщество ставит перед собой цель, описанную в этой модели. С точки зрения принципов сравнения и при учете доступных в рассматриваемое время доказательных свидетельств теория Т₂ превосходит теорию T₁. Научное сообщество осознает это превосходство, и это осознание вместе с этой целью служит тем мотивирующим фактором, который заставляет его изменить своей былой привязанности. Наш рационалист, стало быть, рассматривает историю науки как конституированную прогрессом в направлении к упомянутой цели. Объяснение строится главным образом за счет внутренних факторов. Такие внешние факторы, как социальные условия исторического периода или психология индивидов, привлекаются только тогда, когда наблюдаются отклонения от норм, подразумеваемых в рационалистической модели.

Чтобы быть рационалистом типа Поппера, Лакатоса и Лаудана, надо защищать эту модель, отвечая на ее критику по следующим пяти пунктам. Во-первых, рационалисту придется решить проблему несоизмеримости. Иными словами, он, должен ответить на доводы Куна и Фейерабенда, показывающие, по замыслу этих авторов, что в случае крупных теоретических сдвигов теории становятся несопоставимыми из-за радикального различия в смыслах терминов этих теорий. Во-вторых, рационалисту придется защищать свое заявление о цели науки. Чтобы защитить это заявление, ему придется, в-третьих, показать, что принципы сопоставления теорий служат на деле средствами к достижению этой цели. В-четвертых, считая науку прогрессирующей, рационалист не только должен показать, что, изложенная им методология принесет прогресс в будущем, он должен показать, что прогресс имел место в прошлом. И, наконец, рационалист должен продемонстрировать, что реальная история науки соответствует той рациональной реконструкции, которую генерирует его модель. Это значит продемонстрировать, что прогресс становится неотвратим ввиду тех решений о выборе той или иной теории, которые направляются установленной методологией, и что социологические и психологические факторы играют большей частью вспомогательную роль.

В седьмой главе было показано, что представленный аргумент от несоизмеримости не представляет опасности для рационалистического взгляда на науку. Эти аргументы предполагают не выдерживающую критики холистскую концепцию значения научных терминов. Кроме того, внимание неоправданно переносится с вопросов об истинности и референции на вопросы значения. Сдвигая внимание в обратном направлении и защищая антихолистскую причинно-реалистическую концепцию значения, мы можем показать, каким образом может проводиться сопоставление теорий даже в условиях парадигмальных сдвигов.

Чем менее притязательной мы делаем цель науки, тем легче нам защитить тезис о прогрессе науки. Например, если эта цель состоит не более чем в усовершенствовании предсказательной силы теории (в чем убеждает нас инструменталист), то утверждение о прогрессе науки бесспорно. Ведь все стороны в дискуссии о рациональности согласны с тем, что, продвигаясь на уровне наблюдаемых фактов, мы достигли многого. Однако, как было объяснено в главе II, из того, что мы стремимся не только предсказывать, но и объяснять, следует, что цель науки соотнесена с истиной. Но истина не возникает сама собой, если наука рациональна. Ведь пессимистическая индукция побуждает нас полагать, что мы никогда не наткнемся на такую полноценную теорию, которая была бы истинной в строгом смысле этого слова. Выход из этого затруднения состоит в том, чтобы вслед за Поппером и Лакатосом признать, что целью теоретизирования является возрастание правдоподобия. К сожалению, нельзя не согласиться с тем, что вполне удовлетворительный анализ понятия правдоподобия еще не проведен. Но даже тому, кто считает тот предварительный разбор понятия правдоподобия, который был проведен в главе VIII, всецело неверным, не следовало бы умозаключать, что это понятие лишено своего законного места в науке. Это было бы столь же абсурдным, как и доказывать, что логикам не следовало пользоваться понятие истины, пока не появился Тарский. Фактически нам не остается ничего иного, как принять гипотезу о том, что в науке происходит возрастание правдоподобия, ибо эта гипотеза дает наилучшее объяснение возрастания предсказательных и управленческих возможностей науки. Это заключение было подкреплено тем, что была показана безуспешность попытки Лаудана трактовать в качестве цели науки возрастание ее способности решать задачи. И, вообще, перспективы развить такой подход к науке, который не ставил бы в качестве ее цели возрастание правдоподобия, остаются, по-видимому, весьма туманными. Показывая через объясняющую силу гипотезы имеющий место рост правдоподобия, рационалист, принявший такую цель науки, решает третью из перечисленных выше задач.

Я обсудил тезис о прогрессе науки прежде, чем рассмотреть вопрос о принципах сравнения гипотез, хотя в своем списке задач, которые должен решить рационалист, чтобы отстоять свою позицию, я поместил этот вопрос раньше. Здесь как раз и раскрывается расхождение моей позиции с позицией Поппера и Лакатоса. Они выписывают свою методологию и затем поднимают вопрос о прогрессе. Поппер, полностью отвергающий индуктивизм, и Лакатос, воздерживающийся от использования индукции, не способны соединить свою методологию и ту цель, которую они ставят перед наукой. Они дают нам безосновательную надежду на то, что, следуя методу, который они описывают, мы, вероятно, движемся по направлению к цели. Намного более перспективно умозаключение от прогресса к жизненности методологии. Ученые, выбирая между теориями, следуют не своим прихотям. Они действуют взвешенно и в диалектике дискуссий вырабатывают основания своего выбора. Принимая, что наука прогрессирует, мы получаем основание полагать, что процедуры, которые они проводят, в общем и целом доказательные. Иными словами, те соображения, которые мотивируют их в отборе теорий, суть погрешимые индикаторы правдоподобия. Следовательно, защита той или иной методологии должна проводиться путем демонстрации того, что методология работает на прогресс. На практике Лакатос и действует таким образом, хотя он никогда не дает удовлетворительной ясной схематизации своих действий. И вряд ли бы он принял мою схематизацию, включающую столь высокоуровневую индуктивистскую аргументацию.

Ответ тем, кто, подобно Фейерабенду, отрицает существование того, что называют научным методом (НМ), состоит просто в том, что специфические результаты науки (получение которых Фейерабенд сам удостоверяет) указывают на то, что имеется нечто особое в научном методе. Если вы хотите достичь прогресса в науке, то вы не можете действовать произвольно. Выразим сказанное юмористически: лежа на солнышке и читая книги по астрологии вряд ли кто-нибудь придет к новой продуктивной теории о составляющих кварка. Даже если кто-то за таким приятным занятием (если не астрология, то, во всяком случае, солнышко будет доставлять удовольствие) и наткнется на такую теорию, он, конечно же, не сможет узнать, что действительно наткнулся на таковую. Чтобы открыть теорию кварков, придется делать то, что ученые обычно делают, т.е. придется покинуть пляж и пойти в лабораторию. Говоря, что в научном методе есть что-то специфическое, никто не имеет в виду, что найдется некоторое исчерпывающее выразимое в словах множество алгоритмических правил, приме­нение которых обязательно принесет успех. Я рассматривал один из аспектов НМ, а именно — факторы, отвечающие за выбор теории. Они дают не более, чем общие регулятивные максимы. Отсюда, однако, не следует то, что сказал бы Фейерабенд, а именно что они бессодержательны. Для умеренного рационалиста они осмысленны, ибо определяют текущие параметры научных дискуссий.

Охарактеризованное в первой главе понятие рациональной модели представляют методологию науки как статическую. Оно соответствует точке зрения Поппера, Лакатоса и Лаудана, ни один из которых не признает, что методология, наподобие самой науки, эволюционирует. Изменения в методологии, очерченные в главе IX, означают, что наша рациональная модель науки должна быть динамичной. Вместо единственной модели мы предполагаем последовательность моделей, каждая из которых представляет принципы сравнения, действующие в течение некоторого промежутка времени. Можно было бы усилить этот динамизм, предположив то, чего я не предполагаю, а именно предположив эволюцию целей науки. Если изменяется метод, то мы нуждаемся в модели, представляющей этот процесс. Общий контур такой модели очерчивает различие между предельным критерием превосходства одной теории над другой и факторами, которые управляют выбором теории, прежде чем этот критерий дает какие-либо результаты. Предельный критерий, учитывающий далекую перспективу успешных предсказаний, управляет через механизм обратной связи эволюцией других факторов. Имея в виду успех в далекой перспективе, мы укрепляем свою веру в эти факторы. Если надежда на этот успех не оправдывается, то мы начинаем не только подыскивать другие теории, но и пересматривать состав управляющих факторов. В конечном итоге мы надеемся (и не безосновательно) усовершенствовать наши представления о мире, усовершенствуя те способы, посредством которых мы выбираем между теориями. Этот процесс находит отражение в той динамической концепции науки, которую предлагает умеренный рационализм.

ЦИТИРОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

Кун Т.С. (1975). Структура научных революций.

М. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Полн. собр. соч. Т. 18.

Поппер К.Р. (1983). Логика и рост научного знания. М.

Фейерабенд П. (1986). Против методологического принуждения // Фейерабенд П. Избранные труды по философии науки / Пер. с англ. А.Л. Никифорова. М., С. 125.

Feuer L. S. (1974) Еinstein and the Generations of Science. New York: Basic Books.

Feyerabend P. K. (1975). Against Method. London: New Left Books. Kuhn T. S. (1970). The Structure of Scientific Revolutions, 2nd ed. Chicago University Press.

Laudan L. (1977). Progress and its Problems. Berkeley: University of California Press.

Pap A. (1963). An Introduction to Philosophy of Science. London: Eyre & Spottiswoode.

Popper K.R. (1963). Conjectures and Refutations. London: Routledge & Kegan Paul.

ReichenbachH. (1959). The Rise of Scientific Philosophy. Berkeley: University of California Press.

Zahar E.G. (1973). «Why did Einstein’s Programme Supersede Lorentz’s?» // British Journal for the Philisophy of Science, 24.PP.95—123,233— 262

Комментарии

¹ Эта глава называется «Наблюдение, теория и истина». Ньютон-Смит отстаивает реализм, возражая против инструменталистских истолкований науки, при которых теория рассматривается как/всего-навсего инструмент предсказания наблюдаемых данных. Если цель науки состоит лишь в том, чтобы предсказывать факты, то наука, пишет Ньютон-Смит, не должна идти дальше черного ящика, на входе которого наблюдаемые состояния физической системы в некоторый настоящий или прошедший момент времени, а на выходе которого ее состояния в будущий момент времени. Наука, однако, идет дальше и вводит термины, обозначающие ненаблюдаемые сущности. Кроме того, последовательный инструменталист испытывает трудности с истолкованием дедукции, обеспечивающей теоретические предсказания. Если теория лишь инструмент предсказания, то лишена смысла квалификация теоретических положений как истинных. Какой же смысл тогда имеет дедукция из теории наблюдаемых следствий, традиционно определяемая как трансляции истины от посылок к заключению?

Аргументация Ньютона-Смита против инструментализма зиждется на проведенной им дихотомии теории, с одной стороны, и предложений и терминов наблюдения — с другой. Не отрицая относительности этого различия, тем не менее, он констатирует тенденцию эмпирических предложений и терминов сохранять свои значения при достаточно радикальных изменениях в теоретическом знании и даже при изменениях в технике эксперимента.

² Дедуктивно-номологическая модель объяснения трактует эту познавательную операцию как дедукцию объясняемого эмпирического факта из номологического высказывания (научного закона) и положений об антецедентных (начальных я граничных) условиях наблюдаемого факта. Внелогическим (эпистемологическим) условием адекватности рассуждений, отвечающих этой схеме, эта модель принимает истинность или хорошую подтвержденность объясняющих положений (см. Печенкин А.А. Объяснение как проблема методологии естествознания. М., 1989).

³ Здесь речь идет о холистской точке зрения Куайна на научное знание, позволяющей ему утверждать, что наши знания о внешнем мире предстают перед трибуналом чувственного опыта как единое целое (см. вводные замечания к разделу 1). Если философия претендует на какие-либо содержательные утверждения о мире, то она должна рассматриваться как составная часть проверяемого знания и о ней надо судить по меркам, близким к тем, которые прилагаются к собственно научному знанию.

⁴ Ньютон-Смит различает правдоподобие (verisimilitude) как перевес истинного содержания теории над ее ложным содержанием и правдоподобность (likelihood) предсказаний теории. Последним термином широко пользуется теоретическая статистика для обозначения вероятности той или иной статистической характеристики и результатов будущих измерений (см., например; Кокс Д., Хинкли Д. Теоретическая статистика. М., 1978. С. 20).

⁵ Языками первого порядка называются языки, не содержащие кванторов по предикатным и функциональным переменным. Это, в частности, обычные языки исчисления высказываний и исчисления предикатов, с изложения которых начинается любой курс логики. Однако используемое здесь Ньютоном-Смитом ограничение достаточно сильное. Далеко не всякую математическую, а тем более физическую, теорию можно изложить на языке первого порядка.

Л. Лаудан «НАУКА И ЦЕННОСТИ»