Глава 2. Основные принципы и формы организации музейной сети в крымской асср

2.1. Основные этапы формирования новой музейной сети в Крымской АССР (1920–1924)

Последствия революционных событий и Гражданской войны на территории Крыма, частая смена властей и приоритетов их гуманитарной политики не способствовали стабильному развитию культурной и научной жизни в регионе, подвергали соответствующие досоветские формы и учреждения постоянной угрозе уничтожения либо реорганизации. Вместе с тем, в 1917 – первой половине 20-х гг. ХХ в. в Крыму наблюдалась концентрация значительного количества представителей столичных научных кругов, вынужденно прибывших в крымские города из Петрограда, Москвы, Киева с целью укрыться от проявлений «белого» и «красного» террора, голода, либо – чтобы получить возможность продолжения систематической научной деятельности в филиале Киевского Университета Святого Владимира, в октябре 1918 г преобразованного в самостоятельный Таврический университет. Одной из наиболее заметных в этом отношении стала работа ряда представителей научных кругов досоветской эпохи (Д. В. Айналов, А. С. Башкиров, И. Н. Бороздин, В. И. Вернадский, Г. В. Вернадский, Б. Д. Греков, К. Э. Гриневич, И. А. Линниченко, Б. В. Фармаковский и др.) и представителей региональной интеллигенции (О.-Н. А. Акчокраклы, Я. П. Бирзгал, У. А. Боданинский, А. Г. Коренев, А. И. Маркевич, Ю. Ю. Марти, Л. А. Моисеев, П. Я. Чепурина, Н. Л. Эрнст), соответствующих государственных органов по сохранению уникального историко-культурного наследия различных эпох в форме постоянно действующих музейных экспозиций, а музеев – как неотъемлемого звена в системе просветительных и культурных учреждений Крыма [1, с. 288–290].

Итогом общественной и меценатской деятельности по развитию музейного дела в Крыму к 1921 г. стало функционирование музеев в Бахчисарае, Евпатории, Керчи, Симферополе, Феодосии, Ялте. За более чем столетний период функционирования музеев в Крыму как специализированных учреждений сформировалась их направленность и определенный уровень научной организации работы. Так, превалирующий историко-археологический профиль прослеживался в деятельности первых музейных учреждений полуострова: Феодосийского (основан в 1811 г.) и Керченского (официальное основание относится к 1826 г., однако, существование коллекции зафиксировано уже в 1817–1818 гг.) музеев древностей. Их основание произошло благодаря объединению усилий исследователей-любителей древностей и представителей местных властей (С. М. Броневский, Б. Галлера, И. И. Грапперон – в Феодосии, П. Дюбрюкс, И. П. Бларамберг, И. А. Стемпковский – в Керчи). Первоначально деятельность этих учреждений фокусировалась на сборе предметов старины, которые зачастую были случайными находками, их концентрации в специально отведенном помещении. Период второй половины XIX – начала ХХ в. ознаменовался привлечением к работе музеев квалифицированных специалистов (Е. Ф. де Вильнёв, С. И. Веребрюсов, О. Ф. Ретовский, Л. П. Колли в Феодосийском музее древностей; А. Е. Люценко, С. И. Веребрюсов, Ф. И. Гросс, К. Е. Думберг, В. В. Шкорпил – в Керченском) позволило начать систематизацию памятников, составление логически и исторически обоснованных экспозиций. Этот процесс был отражен в специализированных публикациях: Феодосийский музей древностей предпринял несколько изданий «Указателя», согласно данным которого, можно проследить динамику музейной работы, руководители Керченского музея древностей были авторами очерков о его деятельности в периодической прессе и продолжающихся изданиях статистического характера Керчь-Еникальского градоначальства. Благодаря исторической значимости памятников Керчи и Феодосии, была установлена связь с контролирующими общественными (Одесское общество истории и древностей) и государственными учреждениями (Императорская археологическая комиссия), их руководители (А. А. Бобринский, Н. Н. Мурзакевич, В. Н. Юргевич) способствовали выделению средств на археологические раскопки и содержание музеев, значительной была и меценатская помощь (И. К. Айвазовский). Также было налажено систематическое археологическое исследование памятников Керчи и Феодосии (А. Б. Ашик, А. Л. Бертье-Делагард, Е. Ф. де Вильнёв, С. И. Веребрюсов, П. А. Дюбрюкс, А. Е. и Е. Е. Люценко, А. А. Сибирский, В. В. Шкорпил, Х. П. Ящуржинский). Инициатива отдельных исследователей (О. Ф. Ретовский, В. В. Шкорпил) положила начало нумизматических и эпиграфических исследований открывших новые страницы в древней истории Восточного Крыма [2–5].

Особый статус действующих археологических раскопок имели исследования второй половины XIX – начала ХХ в., проводившиеся на территории античного и средневекового городища в Херсонесе, которое находилось в городской черте Севастополя. Масштаб памятника, значимость находок требовали создания постоянно действующего музея, что было предметом неустанных действий Одесского общества истории и древностей и Московского археологического общества в лице его главы – графини П. С. Уваровой (1840–1924). В 1888 г. городище было передано в ведение императорской Археологической комиссии, были утверждены научные руководители (А. Л. Бертье-Делагард, Н. П. Кондаков) и непосредственные исполнители работ (К. К. Косцюшко-Валюжинич), а в 1892 г. был основан «Склад местных древностей» – место временного содержания херсонесских находок. Создание полноценного музея в Херсонесе, несмотря на официальное одобрение представленного проекта, так и осталось проектом, связано это было, прежде всего, с недостатком средств, а также с неопределенной позицией Императорской археологической комиссии относительно значения и перспектив изучения Херсонеса. Вместе с тем, сама территория городища и помещение для временного хранения археологических находок стали своеобразным музейным комплексом, к которому имели доступ посетители. В связи с этим, Херсонесский музей можно рассматривать как пример деятельности первого музея под открытым небом на территории Крыма. Также необходимо выделить систематическую работу по проведению археологических раскопок под руководством К. К. Косцюшко-Валюжинича, Р. Х. Лепера, Л. А. Моисеева, которая проводилась в течение трех десятилетий и заложила основы научного изучения городища. В свою очередь, данная исследовательская деятельность не имела соответствующего качественного продолжения в виде научной музеефикации памятников, их полноценной охраны. Документы зафиксировали отсутствие систематизации находок в «Складе местных древностей», наиболее ценные экспонаты отправлялись в собрания Эрмитажа (г. Санкт-Петербург) и Исторического музея (г. Москва), что наносило ущерб развитию музея в Херсонесе. Значение Херсонеса как уникального памятника музейного значения подчеркивалось и тем, что благодаря находкам на городище значительно продвинулись нумизматические (А. В. Орешников) и эпиграфические (В. В. Латышев) исследования античного периода истории на территории Российской империи [1, с. 209–232].

Инициатива увековечивания памяти героев обороны Севастополя 1854–1855 гг. в ходе Крымской войны (1853–1856) принадлежала самим участникам событий и была выражена во всероссийском сборе средств для устроения соответствующего музея. Данное мероприятие было поддержано властями Таврической губернии. Музей Севастопольской обороны был открыт в 1869 г., и, согласно выявленным документам о планировании его работы, может считаться первым музеем в Крыму, предполагавшем не только экспозиционную, но и значительную исследовательскую работу. Она, по мнению первого директора учреждения П. В. Алабина, должна была выражаться в концентрации в музейных фондах, прежде всего, сочинений, материалов периодических изданий, записей, дневников, мемуаров, писем участников обороны опубликованного и неопубликованного характера. Также предполагалось собирать биографические, портретные, художественные, инженерные, вещественные источники по истории обороны 1854–1855 гг. Внимание государственных учреждений проявилось и в выделении средств на постройку специального помещения для музея, который с декабря 1895 г. стал носить новое название, отвечавшее его исследовательскому назначению – Военно-исторический музей Черноморского флота. Музей также имел источник финансирования в форме прибыли от владения землями в материковых уездах Таврической губернии, дарованными согласно решения императора Александра II. Значительную помощь в организации экспозиции музея оказывала работа специальной Комиссии по организации музея, которая занималась присылкой документов и вещей со всей страны. Высокий уровень научной работы в музее отражался в издании скрупулезно составленных каталогов музея, в которых в строгом хронологическом порядке указывались расположение экспонатов и составлялась их характеристика и история получения музеем. Огромное значение для завершения становления Военно-исторического музея Черноморского флота как музейного учреждения имела организация Панорамы «Штурм 6 июня 1855 года», в центре которой использовалось батальное полотно художника Ф. А. Рубо. Открытие данного подразделения музея состоялось в 1905 г. и способствовало значительному всплеску внимания посетителей к работе музея в целом и памятникам обороны 1854–1855 гг. – как его основной материальной составляющей – в частности [1, с. 197–202, 280–282].

Примерами активности научных краеведческих сообществ в организации музейного дела в Крыму в досоветский период являются инициатива членов Крымско-Кавказского горного клуба по созданию Музея организации в Ялте и деятельность ТУАК по созданию музеев в Симферополе и Бахчисарае. Основным направлением Музея Ялтинского отделения Крымско-Кавказского горного клуба (основан в 1892 г.) стала концентрация экспонатов и материалов по естественноисторическому профилю. К 1914 г. в его структуре выделились следующие отделы: альпинизма, ботаники, зоологии, метеорологии и петрографии, художественно-картографический, этнографический. Работа музея, ввиду ее многопрофильности, положила начало музейному делу на Южном берегу Крыма, стала фундаментом работы нескольких музейных учреждений в дальнейшем [6, с. 193–194]. Инициатива главы ТУАК А. Х. Стевена по созданию Музея древностей в Симферополе была осуществлена в 1889 г. Основой экспозиции стали археологические находки, произведенные членами ТУАК при раскопках в Симферополе и его окрестностях (Неаполь Скифский, курганные захоронения), Херсонесе, Пантикапее. Ряд экспонатов представлял собой дубликаты памятников, переданные из других музеев, сформировалась самостоятельная нумизматическая коллекция античного и средневекового периодов. Основным недостатком в работе музея была слабая материальная обеспеченность, что проявилось в выделении под помещение музея небольшого и недостаточного помещения. Это оказывало негативное влияние на размещение экспозиции, не позволяло производить полноценную работу по учету и каталогизированию экспонатов. Первым крымским музеем с постоянной этнографической экспозицией стал Этнографический и историко-археологический музей ТУАК в Бахчисарае, начавший свою деятельность в 1897 г. [7]. Свидетельством непрерывного развития музейного дела в регионе стало учреждение в 1916 г. по инициативе заведующего раскопками и музеем в Херсонесе Л. А. Моисеева и при деятельном участии профессора Петроградского университета М. И. Ростовцева (1870–1952) Евпаторийского археолого-этнографического музея [8, с. 139].

Анализ состояния музеев в Крыму в досоветский период выявляет несколько особенностей их становления и развития. Характерной чертой этого процесса являлось отсутствие непосредственного участия в создании и деятельности музейных учреждений профильных органов власти центрального, регионального или местного уровня. Это обстоятельство объясняется, в свою очередь отсутствием такой практики в Российской империи в принципе. Зачастую появление новых культурных очагов было следствием инициативы кругов провинциальной интеллигенции, в отдельных случаях поддерживаемых представителями власти на добровольных началах (Евпаторийский археолого-этнографический музей, Феодосийский музей древностей), общественными профильными организациями (Одесское общество истории и древностей) или государственными учреждениями (Императорская археологическая комиссия). Единственным примером непосредственного участия представителей государства в создании музейного учреждения в Крыму следует считать постоянную поддержку работы Военно-исторического музея Черноморского флота в Севастополе. Это объяснялось, прежде всего, идеологической и воспитательной функциями его работы. Таким образом, следует констатировать, что в досоветский период отсутствовала единая система руководства музейными учреждениями, как на региональном уровне, так и в масштабах государства. Инициатива исследователей находила понимание у меценатов, однако и это сотрудничество нельзя охарактеризовать как системное и постоянное.

Период 1917–1920 гг. наглядно продемонстрировал регрессивность отсутствия схемы контроля за работой музейных учреждений. Музеи в городах Крыма и их сотрудники остались полностью без средств к существованию, осуществление же научной и экспозиционной деятельности в условиях постоянной смены властей представлялось невозможным. Реалии Гражданской войны – голод, разруха, мародерство – стали характерной особенностью выживания музеев Крыма. Жертвой голода стал директор Феодосийского музея древностей Л. П. Колли, насилия грабителей – директор Керченского музея древностей В. В. Шкорпил. Единственным примером заинтересованности политических деятелей революционного периода в музейном строительстве стало преобразование Этнографического и историко-археологического музея ТУАК в Бахчисарае в Дворец-музей тюрко-татарской культуры в Бахчисарае. Данный процесс был осуществлен по инициативе Временного крымскотатарского исполнительного комитета, финансирование работы в 1918–1920 гг. происходило со стороны Крымскотатарской национальной директории [1, с. 288–290; 8, с. 27–28].

Окончательное установление Советской власти в Крыму открыло новый качественный этап в организации музейного дела на полуострове. В региональном контексте музейные учреждения подверглись масштабной и коренной реорганизации, в течение 1918–1920 гг. уже произведенной в музейной сфере губерний РСФСР. Как отмечал в своих воспоминаниях выдающийся русский советский художник, один из руководителей работ по сохранению и реставрации памятников истории и культуры в 20-х–40-х ХХ в., основатель и бессменный директор ЦГРМ Игорь Эммануилович Грабарь (1871–1960) основополагающие документы по организации музейного дела – декреты СНК РСФСР – были изданы в ближайшее время после событий Октябрьской революции в Петрограде и подчеркивали государственное значение этого процесса [9, с. 272]. Менялся основной принцип работы музеев: они переходили в прямое государственное подчинение, в идеологическом контексте данный процесс именовался «передачей культурных ценностей из рук эксплуататоров в руки народа» [10, с. 80.]. В действительности же эти преобразования формировали единую сеть государственных музеев, отсутствовавшую в досоветский период. Государственные органы также были призваны, кроме административного управления, обеспечить качественное научное и методическое руководство новыми музейными учреждениями. Музеи становились ключевой формой организации сбора, хранения и экспозиции памятников истории и искусства.

К концу 1920 г. на территории губерний РСФСР уже сложилась система организации музейной работы. Центральным руководящим органом был Отдел по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного комиссариата просвещения РСФСР (Музейный отдел Наркомпроса), созданный в мае 1918 г. В регионах соответствующую работу осуществляли губернские и уездные комитеты и подотделы, входившие в структуру органов народного образования [11, с. 126–127]. В 1921 г. структура Наркомпроса РСФСР была реорганизована, его полномочия – значительно расширены. В высшем государственном профильном учреждении РСФСР был создан единый академический центр, призванный стать контролирующим органом для всех научных, культурных, просветительных учреждений и общественных объединений республики – Главное управление научными и научно-художественными учреждениями Наркомпроса РСФСР (Главнаука Наркомпроса РСФСР). В его ведение перешла деятельность всех музеев, научных обществ и краеведческих организаций, библиотек и архивов. Музейный отдел Наркомпроса был преобразован в Главный комитет по делам музеев и охране памятников искусства, старины, народного быта и природы (Главмузей), в его компетенцию входило организационное, научное и методическое сопровождение работы всех музеев на территории РСФСР, контроль над их деятельность и ведение учета работы учреждений на местах. Работу координирующего органа возглавила Наталья Ивановна Троцкая (Седова) (1882–1962), супруга одного из руководителей Советского государства, председателя Революционного военного совета РСФСР Л. Д. Троцкого. О. В. Ионова отмечала, что 23 мая 1921 г. было издано новое положение о музейных органах в регионах. При губернских отделах народного образования образовывались профильные комитеты и отделы. Их компетенция включала в себя: направление работы как существующих, так и вновь создаваемых музеев, организацию региональных музейных фондов, производство археологических исследований, устройство выставок, лекций, экскурсий, изданий и прочих мероприятий [10, с. 94]. Это свидетельствует о приведении музейной работы в единый замкнутый цикл, закреплении за музеями ключевой и первичной роли в организации сбора, исследования, хранения, экспозиции и публикации памятников истории и искусства и публикации материалов о них. Последняя реорганизация затронула Главмузей в конце 1921 г.: 22 декабря было издано распоряжение о преобразовании ведомства в Музейный отдел Главнауки Наркомпроса РСФСР, что было вызвано необходимостью экономии государственных средств. Вместе с тем, внесение Музейного отдела непосредственно в структуру Главнауки Наркомпроса РСФСР подчеркивало научный характер работы музеев, что способствовало развитию в них исследовательской и краеведческой работы.

Непосредственно в Крыму проблема организации государственной музейной сети стала одним из направлений работы органов Советской власти в первые дни после изгнания с территории полуострова войск «Русской армии» генерала П. Н. Врангеля в ноябре 1920 г.

Уже 17 ноября 1920 г. при подотделе изобразительных искусств Отдела народного образования Крымского ревкома была создана Секция по охране памятников старины и искусства. Впоследствии, в связи с упомянутой реорганизацией органов Наркомата просвещения, секция была преобразована в самостоятельное учреждение – Крымский отдел по делам музеев и охраны памятников искусства, старины, природы и народного быта (КрымОХРИС), подчиненный Наркомату просвещения Крымской АССР. Именно с деятельностью КрымОХРИС в 20-е гг. XX в. связаны основные этапы развития музейного дела в Крымской АССР. Руководителем отдела был назначен молодой энтузиаст из Петрограда, находившийся с 1918 г. на лечении от туберкулеза в Ялте, в будущем – один из основателей советской первобытной археологии и антропологии, доктор исторических наук, профессор ЛГУ Глеб Анатольевич Бонч-Осмоловский (1890–1943). Г. А. Бонч-Осмоловский на момент назначения по объективным причинам не имел высшего образования. В 1915 г., не пройдя государственного экзамена для получения диплома Петроградского университета, он отправился добровольцем в армию, в ходе военной кампании у него открылись серьезные проблемы со здоровьем, потребовавшие длительного лечения в Крыму. Привлечение неспециалиста к руководству организацией музейного дела в регионе, охваченном хаосом послевоенных эйфории и краха разных сторон конфликта, было вызвано, очевидно, острой нехваткой кадров новой власти. В свою очередь, в пользу такого выбора могли сыграть общий уровень эрудиции назначенного чиновника, который имел основательную столичную университетскую подготовку, усиленную практическими полевыми этнографическими наблюдениями, совершенными в 1911–1912 гг. на Кавказе и в 1919 г. в ходе самостоятельных экспедиций по татарским селениям горного Крыма. Кроме того, в условиях господства правительства П. Н. Врангеля в Крыму установлены факты участия Г. А. Бонч-Осмоловского в действия подпольных большевистских партийных структур [12, с. 124–133].

Основной первичной задачей работы КрымОХРИС в 1921–1922 гг. было не развитие музейной работы, а безотлагательная деятельность по спасению музейных коллекций, а также памятников истории и искусства – потенциальных музейных экспонатов – от мародерства, продажи, вывоза за границу, использования населением не по назначению. Г. А. Бонч-Осмоловский выступил с инициативой о привлечении к работе КрымОХРИСа представителей столичной научной общественности и ученых регионального уровня.

В течение ноября 1920 г. при отделе было создано специальное Ученое совещание для научного руководства работой КрымОХРИС. В его состав входили: искусствовед, профессор Таврического университета Д. В. Айналов, преподаватель университета, филолог-востоковед О. А. Акчокраклы, директор Двроца-музея тюрко-татарской культуры в Бахчисарае У. А. Боданинский, декан историко-филологического факультета Таврического университета, профессор А. Н. Деревицкий, профессора Н. Н. Клепинин, Н. И. Кузнецов, И. А. Линниченко, председатель ТУАК, доцент А. И. Маркевич, профессора Э. А. Мейер, П. П. Сушкин, Н. Л. Эрнст, заведующий подотделом искусств Отдела народного образования при Крымском ревкоме Я. А. Тугендхольд и другие. Деятельность Ученого совещания в 1921 г. в значительной степени помогла сохранению музейных экспонатов и коллекций, отдельных памятников от массового разграбления и осквернения, стала подготовительным этапом к дальнейшей работе КрымОХРИС [13, с. 146–147]. Согласно материалам доклада Г. А. Бонч-Осмоловского на заседании Отдела народного образования Крымского ревкома 21 ноября 1920 г. основная задача начального этапа деятельности КрымОХРИС формулировалась как «изъятие предметов культурно-исторической ценности, брошенных на произвол судьбы или находящихся в ненадежных руках частного владельца, путем реквизиции». Структура отдела формировалась логично и сообразно присутствия в том или ином регионе музейных учреждений. В итоге были созданы пять ОХРИСов в уездных городах Крыма: Бахчисарае, Евпатории, Керчи, Феодосии, Ялте. КрымОХРИС, в свою очередь, закрепил внутреннее разделение учреждения на пять подразделений: музейную, архитектурную, восточную секции, секцию охраны природы и Ученое совещание [14, с 234–235]. Такое распределение с одной стороны разграничивало сферы деятельности учреждения, с другой – способствовало дальнейшей интеграции синкретического материала памятников различного происхождения и качества в музейных экспозициях. Во главе региональных подразделений профильного учреждения стали представители местной интеллигенции: в Бахчисарае уездный ОХРИС возглавил У. А. Боданинский, в Евпатории – архитектор М. Я. Гинзбург, в Керчи – заведующий городским музеем древностей К. Э. Гриневич, в Феодосии – художник Г. А. Магула и поэт, художник и культуролог М. А. Волошин, в Ялте – И. Г. Мясоедов [15, л. 21]. Данный кадровый состав первых уполномоченных автономии по охране памятников, однако, не был постоянным, уже очень скоро в нем произошли изменения.

Свидетельством приоритета и важности состояния крымских памятников и музеев для центральных органов Советской власти являются факты постоянной коммуникации уполномоченных чиновников автономии с центральными профильными органами РСФСР. Так, уже 15 декабря 1920 г. Я. А. Тугендхольд телеграфировал Н. И. Троцкой в Москву о первых результатах проведенной работы: «Секция охраны памятников старины [в] Симферополе [и по] всему Крыму налажена, при ней ученое совещание, организуется центральный музей, местные музеи наполняются частными коллекциями, учет всех ценностей архитектурных и музейных производится» [16, л. 30]. Со стороны Музейного отдела Наркомпроса РСФСР также была проявлена инициатива. Согласно приказу от 1 декабря 1920 г. в Крым был направлен уполномоченный эмиссар профильного органа профессор Алексей Васильевич Лебедев. Подвижнический характер поездки ученого в только что освобожденный от военных действий регион подтверждается специальной запиской, в которой сообщается о выдаче ему двух пар белья, трех пар носков, фуфайки, костюма сапог, шапки, перчаток, одного полотенца и мыла «ввиду крайней нужды тов. Лебедева» [16, л. 8].

Инспекция А. В. Лебедева продолжалась в течение декабря–января 1920–1921 гг. и охватила музеи и памятники Алушты, Ялты, Алупки, Байдарской долины, Балаклавы, Севастополя, Инкермана, Бахчисарая и Симферополя, которые эмиссару представил Г. А. Бонч-Осмоловский. Согласно отчету А. В. Лебедева, в Симферополе он «уже застал сорганизованный при Крым[ском] Наробразе подотдел искусств и при нем секцию по охране памятников старины и культуры». Ученый отметил качество работы двух руководителей названных подразделений – Я. А. Тугендхольда и Г. А. Бонч-Осмоловского – «и тот, и другой проявили достаточно энергии и понимания дела, так что закрепление их в занимаемых должностях признается мною очень желательным». В структуре памятникоохранительных и музейных учреждений на местах А. В. Лебедев выявил как новые подразделения, так и новых руководителей: уездные секции продолжали существовать в 5 городах, но в Ялте произошло подразделение на секторы – Алупкинский, Алуштинский, Байдарский, Гурзуфский и собственно городской Ялтинский. Руководство осуществлялось специальной коллегией секции. В Севастополе А. В. Лебедев отметил отсутствие самостоятельной секции, вместо нее соответствующие функции на себя взяла археологическая комиссия во главе с Л. А. Моисеевым.

Общее состояние Крыма в историко-художественном отношении определялось последствиями отступления войск «Русской армии» П. Н. Врангеля и занятия полуострова войсками РККА. Так, в отчете отмечалось, что «белыми вывезено довольно большое количество историко-художественных ценностей», в числе потерь назывались нумизматическая и археологическая коллекции А. Л. Бертье-Делагарда, художественные миниатюры Алупкинского дворца и другие ценности бывших имений российской знати на Южном берегу Крыма. В свою очередь ущерб от прихода «красных» оценивался государственным эмиссаром как «сравнительно незначительный». Указывалось на повреждения строений некоторых имений в Симферопольском районе, на Южном берегу же более всего пострадал Алупкинский дворец: была «подпорчена штукатурка во входе с Львиной терассы, выбиты зубы спящим львам, разбита ваза на той же терассе, сожжена и уничтожена часть мебели, а также содраны гардины, шторы и др.». Такое поведение красноармейцев, конечно можно объяснить как общим низким уровнем культуры, который подкреплялся соответствующей революционной пропагандой, так и зимним сезоном, во время которого устанавливалась Советская власть в Крыму. Работа секции по охране памятников состояла, по словам А. В. Лебедева, в произведении учета и изъятия художественных ценностей из имений, городских домов, правительственных учреждений. Места раскопок и собрания предметов археологического значения охранялись и не подвергались расхищению. В целом, эмиссар Музейного отдела Наркомпроса РСФСР отметил хорошую сохранность дворцов, домов и дач Южного берега Крыма. Процесс изъятия ценностей требовал присутствия подготовленных специалистов: с этой целью к работе в Управлении Южнобережным советским хозяйством (Южсовхозе) были привлечены художники Костенко (Алушта и район), Ломакина (Гурзуф), Пастухов (Байдарская долина), Субботин (Алупка) [15, л. 1–2].

Характеризуя организованные или возобновленные музеи региона, А. В. Лебедев отметил, что они находятся «в полном порядке». Из отчета ученого можно установить следующий их перечень: Евпаторийский, Керченский, Симферопольский, Херсонесский и Ялтинский музеи определены как «археологические» (очевидно, в этом сыграла роль активных раскопок в этих городах в досоветское время и наличие в каждом из них либо частных коллекций, либо – собраний общественных организаций – ТУАК, КГК, КОЕЛП, либо – действовавших ранее музеев), в Феодосии работала картинная галерея И. К. Айвазовского, в Севастополе действовал комплекс Музея обороны, включавший в себя бастионы, Малахов курган и памятники, связанные со сражениями Крымской войны. К создающимся были отнесены: ЦМТ, который должен был «объединить все симферопольские музеи», музей в доме имения «Сельбильяр» в Ялте, который стал местом концентрации изымаемых предметов искусства и старины. При Ханском дворце в Бахчисарае «собирается музей татарских древностей» (очевидно, имеется ввиду кардинальная перестройка экспозиции Дворца-музея тюрко-татарской культуры, существовавшего с 1917 г.) [15, л. 2–3].

Среди решений и рекомендаций А. В. Лебедева, следует отметить достижение взаимопонимания с Земельным отделом Крымревкома и Южсовхозом о необходимости оказания всемерной помощи работе КрымОХРИСа и уездных подразделений – «рабочими руками, упаковочными материалами, транспортом» при изъятии и вывозе музейных ценностей. В Ялте было сменено руководство секцией: И. Г. Мясоедов ввиду загруженности другой работой был заменен скульптором Жолткевичем, его заместителем стал Мартьянов, а в Алупке место заведующего сектором занял Рыков. В Севастополе также был создан самостоятельный уездный сектор во главе с Л. А. Моисеевым. Наиболее значительным итогом экспедиции А. В. Лебедева стало решение о национализации «как бытовых памятников» следующих дворцов – Алупкинского, бывшей графини Воронцовой-Дашковой, который был «интересен во всех отношениях – и как лучшее по архитектуре здание в Крыму, и как памятник прошлого, и как хранилище большого количества картин, стильной мебели, бронзы, мраморной скульптуры, библиотеки»; Мисхорского, бывшего князя Долгорукого, представлявшего пример «русской барской усадьбы», также наполненной произведениями искусства и художественной мебелью; Малого Ливадийского дворца императора Александра III, представлявшего интерес как «выявление личности владельца и вкусов эпохи»; Большого Ливадийского дворца Николая II, который, однако, «хотя и не может претендовать на какую-либо художественность, но является ярким отображением упадочного времени последнего русского императора», чего по мнению эксперта, было достаточно для его сохранения. Неприкосновенными оставались дача А. П. Чехова в Ялте, а Пушкинский домик в Гурзуфе было решено преобразовать в музей. Недостатки работы в Крыму А. В. Лебедев объяснял отсутствием денег, транспорта и присутствием «многочисленных организаций переходного времени – комбедхозов, трофейных комиссий, особых отделов и т. д.», однако, все препятствия устранялись по мере возникновения. В целом, работа КрымОХРИСа и его руководителей была оценена высоко [15, л. 3–4].

Отчет А. В. Лебедева дополняет доклад Г. А. Бонч-Осмоловского «О работах секции по охране памятников старины и искусства подотдела искусств КрымНаробраза (КрымОХРИС)», прочитанный на заседании коллегии Наробраза Крымской АССР 17 января 1921 г. При оценке потерь в ходе военных операций и отступления «Русской армии» из Крыма было отмечено, что «отступавшими казаками были разграблены все антикварные магазины в Симферополе, Севастополе и Ялте», от действий воинов Революционной повстанческой армии Украины Н. И. Махно и красноармейцев пострадали «почти все имения Симферопольского уезда … и некоторые пункты Южного берега: Коккозы Юсупова, в Ялте дача «Уч-Чам» и дом Мельцера, Шуваловское крыло Воронцовского дворца» [17, л. 3 об.–4].

Конкретные планы по созданию музейных учреждений были очерчены Г. А. Бонч-Осмоловским следующим образом. Приоритетным проектом было объявлено создание ЦМТ, который должен был интегрировать в себе отделы: археологический (на основе экспонатов Музея древностей ТУАК), естественно-исторический (из материалов бывшего Музея губернского земства), художественный (коллекции в который должны были собираться не только в Симферополе, но и в других городах Крыма), этнографический (материалы должны были быть собраны по итогам специальной экспедиции в селах горного Крыма). В Бахчисарае планировалось создать Центральный восточный музей, отмечалось, что в Ханском дворце уже было сосредоточено «до 2000 ценных исторических предметов», остальные экспонаты предполагалось изъять у населения. Особо Г. А. Бонч-Осмоловский подчеркивал важность таких изъятий, обращая внимание на «быстрое исчезновение [ценных предметов] в руках малокультурного населения». Вновь созданные музеи, согласно докладу, носили пока художественный характер – были упомянуты Художественный музей в Ялте (в помещении усадьбы «Сельбильяр»), Художественно-археологический музей в Евпатории, Художественный музей в Феодосии (на основе картинной галереи И. К. Айвазовского). Музеи, существовавшие в досоветский период (имеются ввиду Керченский и Феодосийский музеи древностей, Херсонесские раскопки и Музей Севастопольской обороны), продолжали свою работу, пополнение и каталогизацию материалов. Основные мероприятия на текущий год были определены четко: предполагалось основное внимание уделить сбору татарских предметов этнографического характера, научной организации музейного дела в регионе, произведению обмеров, подготовке чертежей и зарисовок, фотографированию архитектурных памятников, при необходимости – проведению неотложного ремонта некоторых зданий и последующей реставрации. Среди первостепенных организационных мер были зафиксированы: необходимость присылки инструкций, декретов и постановлений центральных государственных органов в области памятникоохранительной работы и музейного дела, утверждение штатов и смет КрымОХРИСа, выдача финансового аванса для работы, утверждение полномочий и их существенное расширение, предоставление от Крымского ревкома автомобиля и закрепление за КрымОХРИСом юрисдикции над всеми национализированными памятниками и музейными учреждениями [15, л. 4–5 об.]. Таким образом, можно сделать вывод, что за два месяца работы КрымОХРИСа его руководителям – Г. А. Бонч-Осмоловскому и Я. А. Тугендхольду удалось завершить формирование общей структуры, определить круг первичных задач работы, сформировать штат сотрудников и перечень памятников, подлежавших приоритетной защите и учету. Итогом подготовительного этапа работы учреждения можно считать телеграмму, направленную 24 марта 1921 г. председателем Крымского ревкома Михаилом Харитоновичем Поляковым (1884–1938) на имя председателя Совнаркома РСФСР, главы Совета труда и обороны РСФСР Владимира Ильича Ульянова-Ленина (1870–1924). В ее тексте содержится краткий отчет о проведенной работе. Так, отмечено, что «в Красноармейске (Ялте – У. А.) открываются два музея-дворца – Барятинской (усадьба «Сельбильяр» – У.  А.) и Эмира Бухарского. Намечены [музеи] в Алупке в Воронцовском дворце, в Гурзуфе – в Пушкинском домике … Дворцы в Ливадии, Алупке, Мисхоре, Гурзуфе, Коккозах находятся под тщательной охраной секции ОХРИС Наробраза. … По 1 марта свезено в хранилища 1250 предметов» [17, л. 29].

Определенная информация о состоянии, проблемах функционирования и личные впечатления от посещения крымских музеев в 1921 г. отражены в докладной записке, научного сотрудника Главмузея Наркомпроса РСФСР, в будущем – выдающегося советского географа, профессора МГУ, доктора географических наук Бориса Федоровича Добрынина (1885–1951). Ученый был командирован в Крым летом 1921 г. с целью сбора этнографических данных, однако, параллельной целью поездки было ознакомление с работой музейных учреждений. В момент пребывания на полуострове, Б. Ф. Добрынин не смог предварительно встретиться с Г. А. Бонч-Осмоловским, который должен предоставить проверяющему необходимую информацию, по причине отъезда заведующего КрымОХРИСом в Москву. Поэтому информация московского исследователя носила характер наблюдений и личных выводов. Так, одной из задач сбора информации было установление судьбы коллекций А. Л. Бертье-Делагарда: благодаря общению с А. И. Маркевичем, удалось выяснить, что коллекции ученого были проданы им в годы Гражданской войны частным лицам, а позднее – вывезены заграницу. Библиотека выдающегося крымского историка и археолога, напротив, сохранилась в Ялте и находилась под распоряжением геолога А. С. Моисеева (1893–1939), в свою очередь завещание А. Л. Бертье-Делагарда определяло адресатом дарения библиотеки Российский Исторический музей (г. Москва). Осмотру Б. Ф. Добрынина подвергся ЦМТ, характер которого был определен как археологический, ввиду ценности собранных коллекций именно в этом отделе, указывалось и на малый размер этнографического отдела музея. В Судаке были обследованы местный «музейчик» и библиотека: экспозиция была признана небольшой и второстепенной, зато в библиотеке было сохранено около четырех тысяч томов, представлявших собой остатки частных библиотек бывших имений Капнистов и Стевенов. Руководство этими учреждениями находилось в руках местного райнаробраза и архитектора Шеймана. В бывшем имении князя Л. С. Голицына Новый Свет близ Судака Б. Ф. Добрыниным был осмотрен музей, созданный по инициативе дочери Л. С. Голицына и силами Судакского райнаробраза. Его экспозиция была основана исключительно на материалах коллекций стеклянных изделий и фарфора, собранных выдающимся крымским виноделом. Проверяющий зафиксировал желание Феодосийского наробраза перевезти данную экспозицию в Феодосийский музей древностей, однако, посчитал такую инициативу вредной для целостности коллекций и поэтому предложил Главмузею либо прислать подготовленных специалистов и перевезти экспонаты в Москву, либо – оставить музей на месте и подобрать для него квалифицированного заведующего. Перед отъездом уполномоченного Главмузея в Москву (в октябре 1921 г.) состоялась его встреча с Г. А. Бонч-Осмоловским и сотрудниками КрымОХРИСа. Крымские музейщики характеризовали положение в отрасли в Крыму как катастрофическое по причине «полного отсутствия денежных знаков». Дальнейшая работа по сохранению исторического и культурного наследия и созданию музейной сети в регионе могла быть продолжена только при срочном выделении единовременных средств в размере не менее 200 миллионов рублей либо немедленного бронирования кредитов для КрымОХРИСа. Ситуация была критической: в сентябре 1921 г. закрылся только что начавший работу ЦМТ в Симферополе, работники музеев в Херсонесе и Керчи, не получая жалования и пайков, «разбегались». Заключение Б. Ф. Добрынина, обращенное к руководству профильного государственного ведомства было однозначным: «Ввиду государственной важности Крыма по музейным ценностям … несомненно следует обратить Главмузею самое серьезное внимание на плачевное положение в Крыму музейного дела и охраны памятников искусства и старины» [15, л. 5–6].

Доказательством сложной обстановки вокруг КрымОХРИСа и музеев региона в 1921 г. является проведение в Главмузее Накомпроса РСФСР специального совещания, состоявшегося 1 сентября 1921 г. и посвященного работе в Крыму. В нем приняли участие представитель Наркомпроса РСФСР, хранитель Третьяковской галереи, выдающийся советский искусствовед Николай Георгиевич Машковцев (1887–1962), сотрудник Главмузея, художник Н. С. Моргунов, профессор А. В. Лебедев, представители КрымОХРИСа Г. А. Бонч-Осмоловский и Я. А. Тугендхольд. В докладе главы КрымОХРИСа было отмечено что «не смотря на все усилия, … которые были направлены на создание нормальных условий охраны художественных ценностей Крыма, создать их не удалось». Причину такого положения дел чиновник видел в препятствиях, которые чинились различными органами, от которых зависело исполнение декретов Крымского ревкома и Наробраза. Кроме саботажа, Г. А. Бонч-Осмоловский обратил внимание и на однозначное сопротивление, оказывавшееся рядом совхозов и советских учреждений, концентрации на их территории собранных музейных и художественных ценностей. Как резюмировал Г. А. Бонч-Осмоловский «приходилось напрягать все силы, чтобы вырывать музейные ценности и спасать их от расхищения». Однако, наиболее болезненным был вопрос отсутствия финансирования музейной работы. Так, из 25 миллионов рублей, выделенных Главмузеем, КрымОХРИС не смог получить ни копейки ввиду позиции Финотдела Крымского ревкома, для которого потребности охраны памятников и создания музеев «стояли на последнем месте». Более того, игнорировались любые просьбы по оплате счетов за выполнение зарисовок и обмеров архитектурных памятников. Нехватка жалованья и отсутствие пайков приводили к увольнению (проще сказать – бегству) сотрудников из музеев. Ситуация усугублялась началом торговых отношений с Турцией и Грецией, которые давали возможность контрабандного вывоза ценностей из территории Крыма, при этом параллельно активизировалась деятельность Внешторга, продававшего предметы искусства и старины заграницу ввиду необходимости закупки пшеницы.

Выход из положения Г. А. Бонч-Осмоловский видел в предоставлении КрымОХРИСу самых широких полномочий и мандатов на уровне наркомов РСФСР, при этом подкрепленных наличием собственного транспорта и денежных средств. При таких условиях организовать сохранность культурных и исторических ценностей, в регионе от Судака до Балаклавы, представлялось возможным. При этом была высказана и идея создания специального фонда Накомпроса для товарообмена. В обсуждении доклада была высказана поддержка его положений со стороны Я. А. Тугендхольда и А. В. Лебедева, последним также было предложено подкрепить полномочия сотрудников КрымОХРИСа мандатами ВЧК. Представитель Главмузея Н. С. Моргунов отметил, что с ситуацией знаком частично, констатировав, что она «напоминает условия, при которых протекала работа в местностях, где происходила гражданская война». Г. А. Бонч-Осмоловский и Я. А. Тугендхольд затрагивали и положительные результаты своей деятельности: были организованы музеи в Керчи, Севастополе, Симферополе, Феодосии и Ялте, проведена большая и действенная работа по сохранению многих имений, дворцов и имущества. Итогом совещания стало решение о направлении в Крым специальной экспедиции Главмузея во главе с Г. А. Бонч-Осмоловским, снабженной мандатом Наркомпроса РСФСР с визами ВЧК, Наркомзема, Наркомздрава и Наркомвнешторга. Экспедиция должна была быть снабжена денежными средствами в размере 40 миллионов рублей и автомобилем. Всем советским органам предписывалось оказать содействие работе уполномоченных по сбору музейных ценностей, предметы, имевшие материальную ценность, должны были передаваться в фонд Наркомпроса для дальнейшего поступления во Внешторг, музейные экспонаты – в Музейный фонд Главмузея [17, л. 85–85 об.].

Работа КрымОХРИС в 1921 г. проявилась в активной деятельности Ученого совещания при нем. Объединение данного органа с Крымской археологической комиссией, произведенное зимой 1921 г., оказало эффект значительного организационного укрепления. Руководители комиссии – заведующие Херсонесскими раскопками Лаврентий Алексеевич Моисеев (1882–1946) и Керченским музеем древностей Константин Эдуардович Гриневич (1891–1970), повысили научный авторитет учреждения. Г. А. Бонч-Осмоловский в письмах, адресованных Ученому совету РАИМК, подчеркивал, что организаторы музейного дела в Крыму считали необходимым укрепить свое положение, просили о предоставлении им соответствующего статуса в рамках Академии наук. Руководитель КрымОХРИСа достаточно объемно формулировал общие цели работы Ученого совещания: «Разрешение всех научных вопросов, связанных с делом охраны и музееведения, научные исследования и изыскания в области крымоведения, в частности археологии и этнографии Крыма, издание статей и планов» [18, с. 153–154]. Данная информация подчеркивает стремление профильного органа создать замкнутый цикл работы с памятниками истории и искусства в контексте музейных штудий.

В декабре 1921 г. были подведены промежуточные итоги работы учреждения. В отчете о деятельности Ученого совещания при КрымОХРИСе, составленном для подачи в РАИМК, перечислялись основные направления исследований сотрудников Ученого совещания и КрымОХРИСа в целом. Они касались реорганизации работы музеев и охраны археологических и архитектурных памятников (Бирюков, Н. Н. Клепинин, А. И. Маркевич, П. И. Новицкий, А. И. Полканов, Прево, Н. Л. Эрнст), раскопок памятников археологии и этнографических изысканий (П. Я. Чепурина, Н. Л. Эрнст), искусствоведческих штудий (Д. В. Айналов, П. И. Крестианполь, И. Н. Лаговский), методологии организации крымоведческой работы (Н. Н. Клепинин, Н. И. Кузнецов) [18, с. 148–149]. Свидетельством приоритета исследовательского направления в работе Ученого совещания стала подготовка многолетним главой крымских краеведов досоветского времени Арсением Ивановичем Маркевичем (1855–1942) капитального научного труда «Судьбы памятников древности в Тавриде», подводившего итог состоянию охраны памятников истории и культуры в Крыму и намечавшего возможности дальнейшего их научно-просветительного использования в музейной работе [19]. Активность работы Ученого совещания при КрымОХРИСе в 1921 г. объясняется преемственностью его состава и основных задач от крымоведческих изысканий ТУАК досоветского времени. После окончательного установления Советской власти в Крыму работа последней была приостановлена, а функции комиссии стал фактически исполнять КрымОХРИС. Благодаря нашим архивным изысканиям можно сделать вывод о том, что привлечение к работе Ученого совещания всего руководства ТУАК подтверждает промежуточный статус этой организации в процессе дальнейшего преобразования архивной комиссии в ТОИАиЭ в 1923 г. [20, л. 5–6 об.].

В конце 1921 г. произошла смена руководства КрымОХРИС. Г. А. Бонч-Осмоловский был вынужден выехать в Москву. Отсутствие высшего образования стало причиной торможения его дальнейших научных исследований. После отчета о деятельности в Музейном отделе Главнауки Наркомпроса РСФСР, ученый вернулся в Петроград, где окончил университет и занял должность научного сотрудника Государственного Русского музея. В этом качестве в течение 20-х гг. ХХ в. он проводил масштабные археологические и антропологические штудии в предгорной части полуострова [8, с. 56–57]. Учреждение возглавил крымский искусствовед, выдающийся организатор музейного строительства и краеведческого движения Александр Иванович Полканов (1884–1971). Юрист по образованию, общественный деятель Симферополя досоветской эпохи, А. И. Полканов после установления Советской власти в Крыму участвовал в работе Крымского ревкома, а с апреля 1921 г. занял должность заместителя главы КрымОХРИС. В связи с этим, можно считать, что кадровая ротация не привела к значительным изменениям в работе учреждения. Кроме того, А. И. Полканов совместил должность в КрымОХРИСе с назначением уполномоченным Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР по региону, что значительно повышало его административный статус, позволяло организовывать деятельность по развитию музейной сети в непосредственной связи с центральными координирующими органами Наркомпроса РСФСР. Благодаря его организаторской инициативе музейная сеть в Крыму прошла этап становления и сформировалась как единая система культурных и научно-просветительных учреждений. А. И. Полканов впоследствии первым в отечественной историографии осветил роль и достижения КрымОХРИС [21, с. 44].

Учитывая факт совмещения заведующим КрымОХРИСа функций представителя Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР интересно проследить основные этапы взаимоотношений руководящего органа с подчиненной ему организацией, тем более – документы о текущих деловых контактах позволяют оценить основные направления руководящей деятельности Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР по воссозданию и реорганизации музейных учреждений в Крыму.

Как программный в этом отношении, демонстрирующий планы и пути реализации задач, определенных руководящим государственным органом, может рассматриваться «Протокол № 7 заседания Совета Главмузея от 6 октября 1921 г.» [22, л. 79]. В рамках мероприятия, проходившего под председательством заведующей Главмузеем Наркомпроса РСФСР Н. И. Троцкой, был заслушан доклад заведующего Отделом искусств Наркомата просвещения Крымской АССР, искусствоведа и одного из организаторов музейной работы в Крыму в первые годы Советской власти Якова Александровича Тугендхольда (1882–1928) «О музейной работе и охране памятников искусства и старины в Крыму». Смежность тем, отраженная в теме доклада, объясняется параллельностью процессов непосредственно музейной работы и защиты памятников материальной, духовной культуры, природного происхождения от уничтожения или разграбления. Они осуществлялись как специальными уполномоченными органами – в частности, КрымОХРИСом – так и представителями ВЧК, милиции, самими музейными работниками. Решение Совета Главмузея Наркомпроса РСФСР от 6 октября 1921 г. носило многоплановый характер. Как явствует из текста документа, оно затрагивало вопросы организации в Крыму постоянной археологической станции, для работы которой предлагалось воспользоваться опытом РАИМК – единого методологического центра всех археологических исследований в РСФСР на тот период. Также руководящий орган Главмузея считал необходимым предложить КрымОХРИСу провести съезд представителей учреждения в течение февраля 1922 г., а также разработать декрет, препятствовавший проведению самовольных раскопок. Кроме того, руководство Главмузея Наркомпроса РСФСР считало необходимым вменить в обязанность своему региональному подразделению организацию совместных действий с представителями Наркомата внешней торговли РСФСР по недопущению вывоза «предметов музейного назначения» за границу. Озаботился Совет Главмузея и проблемами материального обеспечения работы по воссозданию музеев Крыма. Отдельным пунктом постановляющей части протокола от 6 октября 1921 г. значится «усиление средств» на охрану памятников и выделение таковых на «фотографирование, зарисовки и ремонты», то есть на мероприятия по музеефикации. Не осталось без внимания и социальное положение работников крымских музеев: в документе, подписанном Н. И. Троцкой, указывается на необходимость «организовать в Крыму общежитие для музейных работников и составить смету. Принять меры к улучшению материального положения крымских музейных работников путем распространения на них пайков» [22, л. 79]. В целом, следует отметить стратегический характер постановляющей части протокола. Чиновники Главмузея Наркомпроса РСФСР комплексно подошли к оценке ситуации в музейной сфере Крыма, определили ее ключевые проблемы, связанные в 1921 г. не столько с непосредственным функционированием музеев, сколько со спасением памятников – будущих экспонатов музейных коллекций – от разграбления или вывоза за пределы РСФСР. Вместе с тем, стремление изыскать средства на организацию музеефикации памятников свидетельствует о переходе к содержательной внутренней музейной работе. Также важным является зафиксированное стремление руководящего органа осуществлять организацию как исследовательской деятельности (раскопки, создание постоянной археологической станции в Крыму), находившейся в рамках ведения РАИМК, так и обеспечить минимальную социальную защиту сотрудников музеев путем выделения им места для проживания и организации их питания – в разоренных и голодных после Гражданской войны городах Крыма это было в прямом смысле вопросом жизни и смерти.

Сохранившиеся в тезисы доклада Я. А. Тугендхольда на заседании Совета Главмузея Наркомпроса РСФСР 6 октября 1921 г. [22, л. 80], помогают расширить границы задач по развитию музейного дела, которые предлагалось решить руководящему органу в ближайшее время. Так, важным представляется особое качественное отношение к памятникам Крыма, зафиксированное искусствоведом. В тезисах отмечалось «огромное мировое научно-художественное значение Крыма как сокровищницы прошлого» и делался акцент на том, что «Главмузею необходимо обратить на него совершенно особое, гораздо большее, нежели до сих пор, внимание в смысле охраны памятников старины, искусства и природы». Данная дефиниция Я. А. Тугендхольда подчеркивает важность мероприятий Советской власти по охране памятников и организации музейного дела в Крыму в первой половине 20-х г. ХХ в., т. к. она фиксирует однозначный государственный патронат данного процесса, что обеспечивало защиту памятников и формирование музейных коллекций путем сложения усилий не только специализированных органов, подотчетных Наркомпросу РСФСР, но и подразумевало участие всего управленческого аппарата властей Крымской АССР в этом важном процессе. В тезисах доклада Я. А. Тугендхольда содержалось также предложение об организации в рамках КрымОХРИСа специального товарообменного фонда, который позволял бы сотрудникам отдела получать в сельской местности Крыма памятники историко-бытового, этнографического профиля. Кроме этого, в отношении развития этнографических исследований, Я. А. Тугендхольдом была выдвинута идея направления в Крым специальной «этнографической экскурсии» и создания «особой Этнографической комиссии» [22, л. 80]. Стоит отметить, однако, что эти предложения исследователя не были отражены в постановляющей части протокола. Вместе с тем, материалы заседания Совета Главмузея Наркомпроса РСФСР от 6 октября 1921 г. демонстрируют масштабность и объемность задач, которые были сформулированы высшим органом, являются своеобразным итогом первого года административной работы КрымОХРИСа, фиксируют необходимость дальнейшего решения комплексных задач.

Наглядной иллюстрацией решения насущных проблем охраны территории крымских музеев и их памятников от разрушения является переписка чиновников Наркомпроса РСФСР, посвященная решению вопроса о выселении военнослужащих 7-го стрелкового полка с территории Херсонесского городища в Севастополе. Информация о разрушениях и беспорядках, виновниками которых являлись красноармейцы, поступала в Главмузей Наркомпроса РСФСР на протяжении всего 1921 г. от КрымОХРИСа.

Реакцией на эти обращения стало письмо Н. И. Троцкой на имя уполномоченного Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР по Крыму А. И. Полканова [23, л. 6–6 об.]. В нем указывалось, что кроме обращений «в центр» дирекцией Херсонесских раскопок не было предпринято попыток взаимодействия с командованием полка или штабом Севастопольской крепости в вопросах недопущения беспорядков, а также в проведении соответствующей разъяснительной работы. В связи с этим, Главмузей Наркомпроса РСФСР предлагал следующий вариант урегулирования конфликта: определение часов посещения усадьбы и раскопок Херсонесского городища и порядка посещения, гарантировавшего сохранность памятников; установление посещения территории раскопок красноармейцами только в организованном порядке, что можно считать проявлением разъяснительной и просветительной работы; устранение всех недоразумений путем переговоров с командирским составом полка, а в случае неудачи – обращение в штаб Севастопольской крепости и к командующему войсками Украинского военного округа. Вместе с тем, руководство Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР брало на себя инициативу переговоров с Революционным военным советом (РВС) РСФСР на предмет вывода подразделений 7-го стрелкового полка с территории Херсонесского городища. Кроме решения проблемы сосуществования с красноармейцами и их командованием, Н. И. Троцкая поднимала в своем письме перед руководителем КрымОХРИСа вопросы непосредственной деятельности отдела и просила «спешно уведомить» о «состоянии охраны Херсонесских раскопок в настоящий момент» и «о мерах, посредством которых Вы предполагаете поднять эту охрану на должную высоту». Данные замечания свидетельствуют о желании руководства Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР предоставить инициативу по охране музейных территорий непосредственно в компетенцию органа республиканского значения, следовательно – этим действием еще более подчеркивалась приоритетность и ответственность его работы. Свидетельством серьезности намерений Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР является копия письма, подписанного заместителем Народного Комиссара Просвещения РСФСР и заведующим Главнаукой Наркомпроса РСФСР (копия документа не зафиксировала фамилии чиновников, однако, мы можем предположить, что письмо могли подписать занимавшие на тот момент ответственные посты выдающийся советский историк М. Н. Покровский и Н. И. Гливенко соответственно) в адрес РВС СССР [23, л. 5]. Чиновники Наркомпроса РСФСР высказывали настоятельную просьбу о необходимости вывода подразделений 7-го стрелкового полка с территории городища, мотивируя это наличием свободного помещения в казармах полка. Также высказывалось мнение о принципиальной нежелательности и нецелесообразности размещения «казармы и общежития на территории исторических памятников громадного культурного и исторического значения». В свою очередь, Нарокомпрос РСФСР принимал на себя обязательство предпринять меры к «ограждению Херсонесских раскопок от случайных повреждений со стороны посетителей». Для красноармейцев 7-го полка чиновники Наркомпроса РСФСР считали необходимым также проведение разъяснительной работы и неукоснительное выполнение ими всех требований администрации Херсонеса.

Документы переписки наглядно демонстрируют сложность условий, в которых проистекала работа крымских музеев в начале 20-х гг. ХХ в., приоритетность решения задач сохранения памятников над их исследованием или формированием экспозиций. К концу 1922 г. Музейный отдел Главнауки Наркомпроса РСФСР смог решить проблему сосуществования армейских подразделений и музея на территории Херсонесского городища: 4 декабря Н. И. Троцкая сообщала в письме к заведующему Севастопольским ОХРИСом Л. А. Моисееву о том, что ею направлено письмо на имя командующего Украинско-Крымской армией Михаила Васильевича Фрунзе (1885–1925) о необходимости перевода воинских частей [24, л. 443]. Учитывая взаимоотношения в руководстве страны на тот момент – Л. Д. Троцкий занимал пост руководителя РВС РСФСР и был непосредственным начальником М. В. Фрунзе – можно предположить, что обращения руководителей Наркомпроса и непосредственно Н.  И. Троцкой имели значительное влияние и получали перспективу быстрого исполнения.

Свидетельством разносторонней руководящей работы Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР являются письма от 4 и 6 декабря 1922 г., адресованные заместителю Наркома просвещения РСФСР М. Н. Покровскому [24, л. 442] и КрымОХРИСу [24, л. 413]. В первом документе Н. И. Троцкая обращала внимание на заслуги главы крымского подразделения Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР А. И. Полканова, подчеркивались его «исключительная энергия и подчас героизм в деле сохранения музейных ценностей» и констатировалось бедственное материальное положение исследователя. В связи с этим, «оценивая его труд, как незаменимого администратора и музейного работника», Н. И. Троцкая ходатайствовала о предоставлении А. И. Полканову академического пайка с получением такового в Симферополе. Второе письмо касалось спасения сокровищ библиотек органов власти досоветского периода и дворцов Крыма. Так, КрымОХРИСу было предложено перевезти библиотеку Таврического губернского земства в Центральный музей Тавриды, «как отвечающую общему характеру собраний этого музея», а библиотеку Алупкинского дворца переместить в Ялту (в документе не указывался конечный пункт перемещения).

Необходимость содержания и ремонта музейных зданий отражена в следующих документах Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР. 22 августа 1923 г. Н. И. Троцкая сообщала в КрымОХРИС о выделении 135.000 рублей на ремонтные работы в помещениях Бахчисарайского Ханского дворца, в котором расположился Государственный дворец-музей тюрко-татарской культуры, и аналогичной суммы на восстановительные работы ограды сооружений Херсонесского городища. Также в письме указывалось, что просьба КрымОХРИСа об отпуске средств на проведение ремонта мечети Хан-Джами в Евпатории, может быть решена либо «силами верующих», либо, в случае отсутствия такой возможности предлагалось выделить необходимые средства из уже переведенной на нужды других памятников суммы [25, л. 85].

Документы ГАРФ также отражают контроль над выделением средств на ремонт крымских музеев со стороны руководства Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР. 17 августа 1923 г. заместитель заведующего ведомством С. П. Григоров обращался к заведующему финансовой частью Академического центра Наркомпроса РСФСР Скудобиченко с просьбой дать справку о выделении средств на «экстренный ремонт стены Картинной галереи Айвазовского в Феодосии, когда именно и сколько» [25, л. 156].

Вариантом осуществления реконструкций и ремонта музейных помещений для Наркомпроса РСФСР стало также предоставление помещений музеев в пользование различным организациям и учреждениям. Свидетельством такой практики является «Соглашение», подписанное в 1924 г. заведующим Главнаукой Наркомпроса РСФСР Ф. Н. Петровым и заведующим Административно-организационным управлением этого же Наркомата А. П. Чаплиным [23, л. 11–12]. Из текста документа явствует, что Главнаука передавала подразделению Наркомпроса РСФСР в пользование сроком до 31 декабря 1925 г. Шуваловский флигель и Старый дворец Воронцовых, входивших в ансамбль комплекса Воронцовского дворца в Алупке, в котором располагался Государственный историко-бытовой музей. Помещения передавались со всем находящимся в них имуществом, инвентарем и оборудованием. Здесь должен был разместиться «Дом отдыха работников просвещения». Административно-организационное управление Наркомпроса РСФСР брало на себя обязательства по проведению ремонта в предоставленных ему помещениях, а также наружного ремонта помещений дворца, в которых располагался музей. Оговаривалось в тексте «Соглашения» соблюдение всех необходимых мер предосторожности при проведении ремонта во избежание порчи или уничтожения музейных экспонатов, переданные имущество и инвентарь вносились в специальную опись с оценкой их стоимости по ценам периода, предшествовавшего Первой мировой войне. Также арендатор брал на себя обязательства поддержания чистоты и порядка на территории дворца, а также обязывался любые ремонтные работы производить только по указанию и под контролем представителя Главнауки «в целях сохранения научно-художественной целости этих зданий и парка» [23, л. 11 об.]. Главнаука сохраняла право осмотра предоставленных помещений своими представителями, а также право расторжения договора в случае неисполнения арендатором своих обязательств. В целом, следует отметить, что практика передачи в пользование музейных зданий, была, очевидно, вынужденной мерой со стороны Главнауки, вызванной недостатком средств на содержание музейных помещений. В пользу этого предположения говорят четко выписанные рамки соглашения и приоритетность прав Главнауки в вопросах регулирования взаимоотношений с арендатором.

Важными для понимания материально-технического и имущественного положения крымских музеев являются их анкеты, представлявшиеся КрымОХРИСом в Главнауку Наркомпроса РСФСР. Так, в августе 1922 г. были представлены анкеты Симферопольского естественно-исторического музея и Центрального музея Тавриды (ЦМТ), сохранившиеся в ГАРФ. Документ первого учреждения [26, л. 256] подчеркивал статус музея как отдела Центрального музея Тавриды и констатировал подчинение КрымОХРИСу. Также указывался год основания (1900 г.) и отсутствие отдельного помещения. Источником бюджета музея были обозначены «случайные единовременные поступления из Главмузея и других источников». Ответственным лицом музея назывался заведующий ЦМТ. Количество экспонатов учреждения исчислялось цифрой более чем в 200.000 предметов, из которых в выставочном отделе были представлены только 12.677. Отмечалось, что остальные экспонаты музея хранятся «в специальных закрытых шкапах и представляют основные научные коллекции или научные материалы». В анкете приводилось разделение музея на 7 отделов: энтомологический, зоологический, геологический, почвенный, садоводственный и пчеловодственный, указывалась численность экспонатов каждого подразделения. Отмечалось также, что музеем производилась культурно-просветительная и научная работа, однако, ее содержание раскрыто не было. Посещаемость музея была определена цифрой свыше 2.000 человек в месяц. Анкета была подписана хранителем музея А. С. Дойчем. Аналогичный документ был также представлен в Главнауку ЦМТ [26, л. 257]. Его составил заведующий учреждением Николай Львович Эрнст (1889–1956). В анкете отмечалось временное отсутствие помещения у ЦМТ ввиду утраты прежнего помещения, в связи с чем, имущество Музея было сложено в подвалах Симферопольского естественно-исторического музея. Было зафиксировано существование археологического отдела с 1878 г., чем подчеркивалась преемственность археологической коллекции ЦМТ от Музея древностей ТУАК. Общее количество экспонатов определялось в 11.900 предметов, сосредоточенных в археологическом, художественном и этнографическом отделах. В отношении наличия научно-справочного аппарата было зафиксировано наличие библиотеки, музейного фонда и архива раскопок. Посещаемость музея также была определена в среднем в 2.000 человек в месяц. В числе сотрудников Естественно-исторического музея в Симферополе были названы четыре человека, в ЦМТ – шесть.

Анкета, заполненная сотрудниками КрымОХРИСа, по материалам ЦМТ в сентябре 1923 г. [27, л. 115–115 об.] содержала более развернутую информацию. Это было связано, прежде всего, с предоставлением музею нового помещения в бывшем здании Офицерского собрания 51-го Пехотного Литовского полка (ул. Долгоруковская, д. 35, ныне – помещение Симферопольского художественного музея). В связи с этим основным содержанием анкеты была оценка состояния помещений и их пригодности. В пунктах анкеты были представлены все технические данные здания, вплоть до состояния электричества (не работало) и водопровода (работал частично), наличия противопожарных приспособлений и охранной сигнализации (отсутствовали). Очевидно, акцент на состояние помещения ЦМТ при составлении анкеты для Главнауки делался с расчетом на выделение средств на проведение реконструкции здания.

Свидетельством стремления крымских музеев к осуществлению исследовательской деятельности является поданный в Главмузей Наркомпроса РСФСР заместителем заведующего КрымОХРИСа Яном Петровичем Бирзгалом в июне 1924 г. «План археологических раскопок в Крыму на 1925 год» [28, л. 158–160 об.]. В документе представлены программы археологических раскопок, намечавшиеся к осуществлению Государственным Керченским историко-археологическим музеем (заведующий – Ю. Ю. Марти) и Центральным музеем Тавриды (инициатор – заведующий археологическим отделом ЦМТ Н. Л. Эрнст). Планы керченских исследователей сводились к исследованию городища древнего Пантикапея, в той его части, которая была занята современными частными постройками. Ввиду голода 1922 г. многие из них были разорены и разрушены, вследствие чего не возникало препятствий для раскопок. Объектами исследований должны были стать участки ул. Эспланадной, Госпитальной, Институтской, Воронцовской, склон горы Митридат, территория Предтеченской площади в районе Греческой церкви. Такие масштабные исследования требовали пять месяцев работы при минимальном количестве рабочих в пять человек. Расчет оплаты их труда определял сумму затрат на проведение экспедиции в 1.500 рублей [28, 158–158 об.].

Планы ЦМТ относительно археологических раскопок сводились к исследованию древностей в окрестностях Симферополя. В плане раскопок указывалось, что после успешных исследований памятников палеолита в 1923 г., проведенных Н. Л. Эрнстом совместно с Г. А. Бонч-Осмоловским, необходимо продолжение исследований пещер, в которых могут быть обнаружены древнейшие следы пребывания человека в Крыму. Как объект раскопок называлась пещера Аджи-Коба у подножья Караби-Яйлы. Для обследования памятника предполагалось привлечение четырех рабочих, время раскопок ограничивалось десятью днями. Также ЦМТ предполагал произвести раскопки курганных погребений, расположенных к северо-востоку от Симферополя. Данные памятники исследовались в конце XIX – начале ХХ в. профессором Петербургского университета Н. И. Веселовским, однако, им не были произведены соответствующие зарисовки и фотографирование раскопок, это объясняло необходимость повторного обследования памятников. Для осуществления раскопок планировалось 5–6 дней при наличии 3–4 рабочих. В соответствии с этим, смета работ по исследованию обоих объектов в окрестностях Симферополя, представленная ЦМТ к утверждению, составляла 520 рублей [28, л. 158–160].

Таким образом, можно констатировать, что после окончательного установления Советской власти на территории Крыма, в 1921–1924 гг., наблюдалось начало качественно нового этапа развития музейного дела в регионе. Благодаря усилиям Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР, подчиненного ему КрымОХРИСа была развернута масштабная деятельность по реорганизации музейных учреждений, установления над ними единого организационного, научного, методического руководства и контроля над их деятельностью. В ведение КрымОХРИСа были переданы все музейные учреждения, существовавшие на территории региона к концу 1920 г.: музеи древностей в Керчи, Феодосии, Симферополе; комплексы Военно-исторического музея Черноморского флота и Херсонесского городища со «Складом местных древностей» в Севастополе; музей Ялтинского отделения Крымско-Кавказского горного клуба, имевший естественноисторический профиль; музеи с первыми этнографическими коллекциями в Бахчисарае и Евпатории. Юрисдикция КрымОХРИС была неполноценной: основные финансовые и организационные проблемы, в том числе – определение новой специализации музейных учреждений, их названия, оставалось в ведении Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР.

Вместе с тем, в 1921–1924 гг. сложилась первичная система государственных музеев в Крымской АССР. Благодаря мероприятиям руководящих органов центральных государственных учреждений были решены основные материально-технические, имущественные, исследовательские проблемы музейных учреждений, социальные проблемы их отдельных сотрудников. Это способствовало не только организационному становлению музейной сети, но и открывало перспективы самостоятельной продуктивной научно-исследовательской работы сотрудников крымских музеев по изучению памятников истории и искусства, гарантированному их сохранению и мероприятиям по дальнейшей экспозиции.

2.2. Проблема реквизиций историко-культурного наследия в Крымской АССР (1921–1923)

В процессе становления сети музеев в Крымской АССР в первой половине 20-х гг. ХХ в. наиболее противоречивой и неоднозначной как по содержанию, так и по последствиям является проблема утраты части историко-культурного наследия, накопленного в результате исследовательской деятельности досоветского периода, а также находившегося в частной собственности владельцев дворцов и имений Южного берега Крыма до конца 1920 г. Несогласованность, поспешность, излишняя директивность и непрофессионализм при осуществлении работы по приему и распределению имущества бывших владельцев имений и дворцов представителями новой власти, невнимание к мнению экспертов и противодействие их работе, привели к показательным конфликтам, которые негативным образом повлияли на развитие музеев, как ключевых учреждений по сохранению памятников истории и культуры, так и музейных штудий как отдельной отрасли исторических и художественных исследований. Причинами возникновения этих ситуаций являлись столкновения интересов различных руководящих и контролирующих органов, зачастую вызывавших чиновничьи конфликты полномочий.

В деятельности КрымОХРИС можно выделить период с конца 1920 по 1923 годы, в ходе которого осуществлялась работа по выполнению озвученной Г. А. Бонч-Осмоловским при создании отдела стратегической задачи: спасение предметов старины и искусства от разграбления и вывоза путем их реквизиции и направления в создававшиеся и реорганизованные крымские музеи. Партнерами КрымОХРИСа в выполнении этого задания были Крымский ревком, 4-ая армия Южного фронта, дислоцированная на территории Крымской АССР и Крымская ЧК, в первые месяцы своей деятельности имевшая исключительные карательные полномочия. Согласно документам этих органов, датированным 24 ноября, 31 декабря 1920 г. и 5 февраля 1921 г., за КрымОХРИСом признавались полномочия единственного органа власти по изъятию художественных ценностей. В дальнейшем, в течение 1921–1922 гг., Крымский ревком и Крымский СНК своими решениями санкционировали национализацию археологических памятников, вводили запрет на вывоз ценностей с территории Крыма без соответствующего разрешения КрымОХРИСа. Впервые был составлен план отдела по фактической охране памятников истории и культуры. Он предполагал необходимость учета всех археологических памятников, осуществление их технической охраны (обмеры, зарисовки, фотографирование, нанесение на план, ремонт и реставрация), подготовку материалов для издания археологической карты Крыма, изыскание средств на наружную охрану памятников. В 1922 г., при деятельном участии председателя ТУАК А. И. Маркевича был составлен первый список археологических памятников Крыма, он содержал 130 наименований, и, безусловно, носил неполный характер [29, с. 174–176]. Учитывая отсутствие какой-либо защиты и материальной поддержки со стороны органов власти в первые месяцы после установления Советской власти в Крыму, работа крымских музейных работников в эти дни может быть оценена как героическая, ведь спасение памятников происходило в условиях полномасштабного голода, охватившего полуостров. Многие сотрудники КрымОХРИС и местных ОХРИСов погибли от голода и рук бандитов, защищая ценности от разграбления [11, с. 138].

Работа по сохранению памятников истории и искусства для музейных учреждений совпала с процессом их национализации и массового экспорта за границу как вынужденной экономической меры. Самый широкий размах он получил на территориях бывших имений представителей царской фамилии, их родственников, дворянских семей на Южном берегу и в горном Крыму. 18 ноября 1920 г. был учрежден орган распоряжения имуществом этой категории – Южсовхоз, во главе культурно-просветительского отдела которого встал профессор Петербургского (Петроградского) и Таврического университетов, академик, ботаник В. И. Палладин. Одновременность создания как Южсовхоза, так и КрымОХРИСа была неслучайна, параллельная работа этих учреждений проявилась в области учета, оценки и подготовки для экспорта отдельных экспонатов. Свидетельством этого сотрудничества является факт получения Г. А. Бонч-Осмоловским в начале 1921 г. мандата Уполномоченного Центральной экспертной комиссии для «организации государственного фонда художественных ценностей и предметов роскоши и старины, могущих служить предметом вывоза за границу». Представители КрымОХРИС с экспертными функциями были включены в состав комиссий Южсовхоза. Наиболее активно реквизиции осуществлялись в начале 1921 г. и охватывали усадьбы и имения Южного берега в полосе от Фороса до Судака.

Так, 20 января 1921 г. состоялся осмотр бывшего имения И. С. Мальцева в Симеизе, владелец которого вместе с семьей и другими обитателями имения был расстрелян за месяц до этого красноармейцами. Осмотр проводился сотрудником подотдела памятников старины при Южсовхозе В. П. Глуховцевым, при его совершении присутствовали бывший управляющий имением В. А. Ральцевич, представители рабочего контроля В. К. Баскаков и С. В. Лифляндцев. В опись предметов, которые привлекли внимание проверяющих, а, следовательно – имевших художественную и историческую ценность, было внесено 144 предмета. В перечне упомянуты экспонаты оригинальной и репродуктивной графики: рисунки, акварели, эстампы, семейные портреты, пейзажи. Среди изъятых произведений художественного характера фигурировали картины отечественных художников и полотна европейских мастеров первой половины XIX в. Также были изъяты бронзовые, стеклянные и фарфоровые предметы: сервизы, предметы утвари и декора. Несомненную ценность для комиссии Южсовхоза представляли пианино с фисгармонией «хорошей сохранности», а также две скрипки «без струн», создание которых предположительно было приписано итальянскому мастеру А. Страдивари [30, с. 25–29].

Аналогичную информацию можно почерпнуть и из актов осмотров следующих имений крымского Южнобережья, произведенных в первые месяцы 1921 г. комиссиями Южсовхоза совместно с представителями КрымОХРИСа: «Ай-Юри» (бывший владелец – А. К. Трапезников), «Верхний Кастрополь» (Э. Н. Пельтцер), «Узен-Бахчи» (Е. К. Ле Дантю), «Уч-Чам» (М. В. Барятинская), «Хаста» (Г. Р. Бидерман). Согласно указанию А. А. Галиченко, основными объектами реквизиций в имениях «Узен-Бахчи» и «Уч-Чам» являлись богатые коллекции живописи: в бывшем имении Е. К. Ле Дантю была сосредоточена французская живопись и мебель XVIII в., во владениях М. В. Барятинской – творения итальянских художников позднего Ренессанса и Нового времени (XVI–XVIII вв.) и собрание японских вещей и предметов роскоши. В бывшем имении Г. Р. Бидермана изъятию подверглась ценная коллекция немецкой живописи символистского направления (Э. Бидерман, О. Пиппель, Ф. Эрлер), а также картины русских художников начала ХХ в. В усадьбе имения «Ай-Юри» А. К. Трапезникова было реквизировано всего 25 картин, однако, навсегда утраченными вследствие изъятия стали работы русских художников XIX в.: академиста А. Г. Горавского и исторического живописца К. Ф. Гуна.

Результат и масштабы деятельности реквизиционных комиссий Южсовхоза, в которых принимали участие сотрудники КрымОХРИСа, наглядно демонстрируется пополнением коллекций первого музейного учреждения Ялты – Народно-художественного музея за 1920–1921 год, который расположился в помещении усадьбы бывшего имения «Сельбильяр» княгини Н. А. Барятинской. Первый отчет Ялтинского ОХРИСа за период с 20 ноября 1920 по 15 апреля 1921 г. отмечает, что от бывшей владелицы имения осталось всего 248 предметов искусства. В течение 1921 г. в фондах музея было сконцентрировано более 15 тысяч музейных экспонатов, полученных путем реквизиции ценностей из бывших имений и дворцов. Соответствующий приказ № 9 Народного комиссариата внешней торговли от 27 августа 1921 г. об образовании Чрезвычайной комиссии по экспорту при Совете Труда и Обороны РСФСР, завизированный руководителем государства, Председателем СНК РСФСР В. И. Лениным, открыл официальную, поощряемую государством, дорогу широкому экспорту материальных ценностей и памятников старины и искусства за рубеж [30, с. 30–33]. Уже в 1922 г., в отчете о составе экспозиции Ялтинского художественного музея, его заведующий А. Г. Коренев отмечал, что общее количество экспонатов учреждения составляет 2.900 предметов разного характера [26, л. 248–248 об.]. Разница, сконцентрированных в музее после реквизиций художественных ценностей и количества предметов экспозиции музея в дальнейшем, позволяют сделать вывод об истинных масштабах вывоза музейных ценностей из Крыма в течение 1921–1922 гг. Экспорту подверглись 80% предметов искусства, антиквариата, утвари, роскоши из имений и дворцов, подвергнувшихся осмотрам и изъятиям. Данные вещи могли бы стать неотъемлемыми составляющими крымских музейных экспозиций и фондов, значительно обогатили бы их. Необходимо также отметить, что при Крымском революционном комитете существовало собственное автономное экспроприационное учреждение – Комиссия по изъятию ценностей из дворцов и совхозов для создания товарообменного фонда и передачи в Крыммузей (очевидно, так в документе искаженно именуется КрымОХРИС). В Протоколе № 10 заседания Комиссии от 19 октября 1921 г. прямо указывается на необходимость координации работ с Центральной экспертной комиссией, высказываются пожелания к усовершенствованию работы комиссии в Ялте [31, л. 12]. Очевидно, Г. А. Бонч-Осмоловский осознал двойной смысл и возможные последствия участия в открытой распродаже и масштабном вывозе культурных ценностей за рубеж. Очевидно, это стало дополнительной мотивацией к его отъезду из Крыма в конце 1921 г. и возвращению к исследовательской научной работе в Петрограде.

Наиболее характерным и имевшим влияние на дальнейшее развитие музейного дела примером конфликта полномочий является сюжет с образованием Совнаркомом Крымской АССР т. н. «комиссии Бугайского». В 1922 г., в связи с необходимостью срочного обеспечения Крымской АССР материальными средствами для приобретения запасов продовольствия в условиях голода, спровоцированного последствиями хозяйственной разрухи периода Гражданской войны, власти республики предприняли кампанию дополнительного учета и сбора памятников истории и искусства различного происхождения и значения. Целью данных мероприятий была их официальная продажа за рубеж, осуществлявшаяся на уровне центральных органов региональной власти после соответствующей финансовой оценки. 3 января 1922 г. начала свою деятельность Комиссия по учету, охране, концентрации и выделении ценностей дворцов, дач и совхозов Крыма. Ее создание было санкционировано распоряжением Президиума Совнаркома Крымской АССР, ее руководителем был назначен управляющий делами Крымского СНК В. Бугайский [32, л. 1 об.]. В специальном Постановлении СНК Крымской АССР по этому вопросу определялись ее состав, полномочия и юрисдикция: кроме В. Бугайского, в нее вошли тт. Касимов и Полищук, представитель Рабоче-крестьянской инспекции Казьмин, представитель Ялтинского исполкома. В компетенцию комиссии входило привлечение к своей работе экспертов, членов РКП (б) и РКСМ, рабочих, технических сотрудников. Содействие комиссии должны были оказывать все военные, морские, туристические и хозяйственные субъекты, за что предполагалось соответствующее материальное вознаграждение (деньгами или мукой). В пункте 4 Постановления было отражено одновременно ключевое и вместе с тем конфликтное содержание деятельности комиссии: «С созданием настоящей комиссии упраздняются все ранее и ныне существующие Комиссии, работавшие по аналогичным заданиям; последним в 3-х дневный срок передать свои дела, вновь организованной Комиссии» [32, л. 29–29 об.]. Учитывая приоритетность прав КрымОХРИС в сфере музейной и памятникоохранительной работы, закрепленной как полномочиями от Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР, так и специальными декретами органов власти Крымской АССР, очевидным являлось, что создание новой комиссии полностью противоречило существованию и работе КрымОХРИС. Реализация же положений Постановления ставила КрымОХРИС фактически вне закона, тем более что основные функции Комиссии (учет, опись всех бывших дворцов, дач и совхозов; охрана наличных памятников старины и искусства, художественных ценностей; музеефикация их в т. н. «базисных помещениях») полностью повторяли функции КрымОХРИС. Уже 29 января 1922 г. на своем заседании Комиссия СНК Крымской АССР рассмотрела вопросы, связанные с состоянием Ливадийских дворцов. Было постановлено «сохранить в неприкосновенности» Малый дворец Александра III, придав ему статус дворца-музея. В свою очередь Новому дворцу, «не представлявшему с точки зрения художественной, никакой ценности», а исторически значимому лишь как «образцу безвкусицы его бывших владельцев», чиновники постановили найти практическое применение. Вариантом нового статуса памятника истории и архитектуры рассматривалось размещение в нем «санатории III Коминтерна», однако, осуществление этих намерений откладывалось вплоть до соответствующего положительного решения СНК Крымской АССР. В соответствии с этим, Комиссия постановила начать полное изъятие ценностей, в том числе музейных экспонатов, хранившихся в Новом Ливадийском дворце [33, л. 4]. Президиум Крымского СНК не замедлил одобрить все выводы Комиссии: уже 4 февраля 1922 г. по проекту, предложенному Комиссией, была изменена структура Ливадийского дворцового комплекса. Одновременно расширялись полномочия чиновников Комиссии: экспертов для консультаций они могли выбирать произвольно, а при необходимости – вообще делать заключения без их привлечения. Также, согласно документу, Центральному курортному управлению Наркомздрава РСФСР предлагалось вернуть все изъятое из бывших дворцов и дач имущество, находившееся в них перед устройством санаториев и домов отдыха. Разъяснил Президиум СНК Крымской АССР и новый статус главного конкурента своей Комиссии – КрымОХРИСа. Все предыдущие решения о передаче дворцов в ведение этой организации аннулировались, каждое последующее решение Комиссии по этим вопросам должно было утверждаться Совнаркомом Крымской АССР [33, л. 1].

Реакцией руководства КрымОХРИСа на такое развитие ситуации стало обращение А. И. Полканова на имя заведующего Главмузеем Наркомпроса РСФСР Н. И. Троцкой. В нем были изложены факты деятельности «комиссии Бугайского». Особое внимание было обращено на то что «без участия КрымОХРИСа в настоящее время производится изъятие художественных ценностей из всех дворцов южного берега. Производится варварское разрушение дворцов, объявленных бытовыми музеями, не считаясь с постановлениями Главмузея, как-то Алупкинского, Ливадийского, Юсуповского». Сообщалось и о планах дальнейших работ: комиссия должна была приступить к изъятиям в Долгоруковском дворце в Мисхоре. Глава КрымОХРИСа просил руководство Главмузея любыми способами – «по телеграфу через ВЦИК или СТО помешать этому не имеющему названия деянию». Мотивация такой острой реакции объяснялась тем, что «Долгоруковский дворец является наиболее типичным памятником культуры XIX столетия … Ни единого предмета нельзя оттуда трогать без нарушения историко-художественной гармонии». Основным лейтмотивом обращения была просьба о вмешательстве Главмузея в «судьбы памятников Крыма общегосударственного значения, каковыми распоряжаются местные власти, чуждые понимания всего значения в истории этих памятников». А. И. Полканов высказывал идею прямого подчинения КрымОХРИСа Главмузею Наркомпроса РСФСР, выражал готовность работать «даже без денег», лишь бы была возможность эффективно и действительно организовать работу по охране музейных ценностей от «решительных, но малокультурных людей» [15, л. 26–26 об.]. Данное обращение, судя по последующим фактам, имело свои последствия.

18 марта 1922 г. на заседании Крымского СНК был рассмотрен вопрос о представителе по приемке музейных ценностей на Южном берегу Крыма, в этой должности был утвержден А. И. Полканов, материальное снабжение исследователя во время командировки возлагалось на комиссию. В условиях напряженных отношений между ведомствами этот шаг можно охарактеризовать как сознательную провокацию со стороны руководителей Крымской АССР [34, л. 2]. Председатель комиссии В. Бугайский выступил с докладом, в котором проинформировал вышестоящую инстанцию о ходе изъятия ценностей на Южном берегу. В связи с озвученной информацией, Крымский СНК зафиксировал следующие решения по докладу В. Бугайского. Правительство автономии предписывало комиссии в срочном порядке организовать перевоз ценностей Старого Долгоруковского дворца из Мисхора в Ялту, сконцентрировать их в «базисном помещении» и готовить их для «дальнейшего направления», т. е – на продажу. Комиссию СНК Крымской АССР также обязали усилить работу КрымОХРИСа в деле музейного строительства. В частности, постановлением упразднялся такой вид музеев как дворцы-музеи «в местностях отдаленных и не представляющих гарантий в смысле сохранности художественных ценностей», их экспонаты должны были быть перевезены в города. Были внесены изменения в Приказ Крымревкома № 450 от 21 августа 1921 г. Статус музеев закреплялся за бывшим дворцом Эмира Бухарского в Ялте, где уже начал свою работу Восточный музей, в поселках – малый Ливадийский дворец Александра III, Пушкинский домик в Гурзуфе, Воронцовский дворец в Алупке, где должны были также открыться музейные учреждения разного профиля. Была зафиксирована идея открытия «Центрального музея Крыма», с размещением последнего в Симферополе или Севастополе. Данное предложение было однозначно направлено на ослабление позиций КрымОХРИСа, уже руководившего работой Центрального музея Тавриды, открытого в Симферополе 8 мая 1921 г. Также были сформулированы директивы по значительной реорганизации всей музейной сети в регионе. Указывалось на необходимость открытия музея в Керчи (очевидно, также ввиду конфликта с руководством уже существовавшего там Государственного историко-археологического музея, координировавшего свою деятельность и подотчетного КрымОХРИСу) и создания Татарского музея в Бахчисарае (очевиден систематический конфликт – на этот раз с руководством Государственного дворца-музея тюрко-татарской культуры, также подчинявшегося КрымОХРИСу), отмечалась необходимость пополнения коллекций вновь созданного Феодосийского краеведческого музея. Эти мероприятия должны были быть осуществлены в «кратчайший срок», материальное обеспечение всей операции было определено в двести пятьдесят миллионов рублей. При этом состав Комиссии сокращался до трех человек: председателя В. Бугайского, Касимова и Казьмина. Постановлением СНК Крымской АССР также был утвержден состав участников распределения ценностей: были перечислены Совнарком, Наркомфин Крымской АССР, КрымОХРИС и Внешторг. Для каждого учреждения выделялся специальный фонд, формировавшийся Комиссией. «Фонд Совнаркома» согласно документу переходил под надзор чиновника СНК Люсина, который должен был определить схему распределения ценностей и памятников искусства и старины между всеми «заинтересованными наркоматами». Особое значение представляли музейные и прочие материальные ценности, концентрированные в Ялтинском округе, где производились наиболее масштабные работы по изъятию. Внешторгу вменялось в обязанность ускорить прием поступавших в его распоряжение ценностей. Выделялась также специальная группа предметов, которые должны были быть подготовлены для вывоза в Москву, для передачи в Совет Труда и Обороны РСФСР. Назначение данной акции было зафиксировано в документе недвусмысленно – «в качестве подарков». Решения комиссии, посвященные изъятию и передаче ценностей Крымскому СНК, Наркомфину Крымской АССР, Внешторгу и КрымОХРИСу были одобрены. Вместе с тем, помимо передачи ценностей КрымОХРИСу (очевидно, вынужденной), комиссия получала право дополнительного исследования музейных коллекций «на предмет передачи предметов, не имеющих музейного значения» Внешторгу. В свою очередь дополнительное распределение и выдача памятников истории и искусства могли производиться теперь только из «фонда СНК» и исключительно по особому разрешению Председателя Совнаркома автономии [34, л. 2–2 об.]. Эта новая форма получения музейных экспонатов значительно усложняла пополнение соответствующих экспозиционных коллекций и тормозила развитие музейной сети в целом.

Итоги работы Комиссии Совнаркома Крымской АССР были подведены 4 апреля 1922 г. на специальном заседании Совнаркома Крымской АССР. Об итогах работы в Ялтинском уезде отчитался В. Бугайский. Правительство автономии постановило считать работу комиссии в Ялтинском уезде завершенной. Дальнейшая деятельность по изъятию ценностей должна была производиться в бывшем имении Новый Свет в Феодосийском уезде. Внешторг в качестве эксперта представлял профессор Н. Л. Эрнст, КрымОХРИС, с полномочиями члена комиссии – А. И. Полканов. Планировалось, что предметы из Нового Света, рассортированные в «фонды» Внешторга и КрымОХРИСа должны были морским путем направлены в Севастополь. Финансирование работ в Новом Свете возлагалось на Внешторг, который должен был срочно аккумулировать двести пятьдесят миллионов рублей, восстановив их на балансе после продажи ценностей своего фонда за границу. Работы «комиссии Бугайского» в Новом Свете должны были окончиться 16 апреля, Крымтур был обязан предоставить в распоряжение Комиссии полугрузовик, а морское ведомство – судно. Также все протоколы и акты Комиссии СНК Крымской АССР по Ялтинскому уезду были подтверждены и одобрены Крымским СНК [35, л. 1].

Работа Комиссии Совнаркома автономии имела положительное значение для пополнения музеев городов Южного берега Крыма, бывшие имения лишились ценных предметов музейного значения, которым в противном случае угрожало разграбление либо уничтожение. Вместе с тем, одновременно с признанием своевременности и оперативности работы Комиссии СНК, в письмах Я. А. Тугендхольда и А. И. Полканова, датированных первой половиной 1922 г., присутствуют намеки на прямое участие членов комиссии в вывозе крымских ценностей за рубеж. С одной стороны, данная работа являлась одной из ключевых мотиваций создания Комиссии СНК Крымской АССР. Однако, авторы писем – авторитетные и признанные специалисты-искусствоведы – упоминали о вывезенных ценных коллекциях, мебели, сервизах, имевших все возможности и основания стать экспонатами крымских музеев. Ситуация усугублялась тем фактом, что ряд музеев располагался непосредственно в родственной обстановке для вывезенных ценностей – в бывших дворцах и усадьбах, что могло значительно обогатить экспозицию и повысить общий уровень музейных учреждений; также корреспонденты писем отмечали как тенденцию передачу Наркомфину Крымской АССР всех предметов, содержавших в себе серебро или золото.

Однако, обращения к руководству Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР, предпринятые руководителями КрымОХРИС, дали свои результаты. 22 апреля 1922 г. Председателю СНК Крымской АССР С. Г. Саид-Галиеву (1894–1938) была отправлена телеграмма, автором которой являлись формальный руководитель всей системы Советской власти – Председатель ВЦИК РСФСР Михаил Иванович Калинин (1875–1946) и Народный комиссар просвещения РСФСР Анатолий Васильевич Луначарский (1875–1933). Согласно этому документу работники крымских музеев, подчиненные КрымОХРИСу могли вернуть в музеи направленные в севастопольский порт ценности из дворцов Ливадии и Мисхора [11, с. 140–142]. В этот же день на заседании Президиума Совнаркома Крымской АССР, очевидно, собранного в срочном порядке, был заслушан доклад В. Бугайского. Работа Комиссии Совнаркома Крымской АССР признавалась законченной. Ее сотрудникам поручалось составить материальный и финансовый отчеты, а остатки денежных сумм, текущую документацию и печати передать Управлению делами Совнаркома не позднее 24 апреля 1922 г. [36, л. 2].

24 мая 1922 г., как логический результат противостояния Комиссии крымского СНК и КрымОХРИСа было принято специальное постановление СНК Крымской АССР об общем запрете вывоза художественных ценностей за границу [37, л. 1 об.]. Данный документ полностью подтверждал статус и главенство КрымОХРИС в деле обеспечения музейных коллекций и памятникоохранительной работы на территории Крыма. Сутью постановления был однозначный запрет «частным лицам, так и учреждениям» вывоза «из пределов Крымской Республики и в порты Черного моря, художественных произведений и предметов старины, признанных постановлением КрымОХРИСа подлежащими особой охране со стороны Государства», с последующим направлением этих ценностей в музеи. Прочие художественные памятники и предметы старины могли вывозиться только после разрешения Особых художественных экспертных комиссий, состоявших при Внешторге и включавших в себя представителей Рабоче-крестьянской инспекции и КрымОХРИС, с правом приоритетного «вето» у последнего. Устанавливался следующий механизм вывоза ценностей: желающие сделать это должны были подать соответствующее заявление в Художественно-экспертную комиссию местного отделения подотдела художественных ценностей Наркомата внешней торговли РСФСР со списком предназначенных к вывозу вещей. Далее производился осмотр вещей, после чего оформлялось специальное удостоверение с описью предметов. Каждый предмет должен был быть промаркирован специальной печатью Художественно-экспертной комиссии. Кроме того, с разрешением на вывоз предметов дополнительно взимался сбор в размере 20 % от оценочной стоимости вывозимого, что, в свою очередь, значительно ограничивало круг желающих осуществить вывоз. Возможность незаконного вывоза контролировалась Художественно-экспертной комиссией непосредственно при досмотре судов, выходивших из крымских портов. При выявлении попыток несанкционированного вывоза, предметы изымались и передавались КрымОХРИСу, а виновные получали наказание в виде штрафа, размер которого составлял 40 % от оценочной стоимости конфискованного. При совершении подобного преступления и его доказанности впоследствии предполагалось также наказание в виде лишения свободы сроком до 6 месяцев и уплата всей оценочной стоимости вывезенного в пользу государства. Контролем исполнения Постановления занимались Внешторг, Крымское управление таможни и КрымОХРИС, представители последнего принимали участие в досмотре судов [38, л. 414–414 об.].

26 июня 1922 г. состоялось совместное заседание Крымского ЦИК и Экономического совещания Крыма под председательством главы ВЦИК РСФСР М. И. Калинина. В ходе мероприятия был поднят вопрос о положении крымских музеев, который встретил полное понимание и поддержку со стороны председателя ВЦИК РСФСР. Председатель СНК Крымской АССР С. Г. Саид-Галиев озвучил несколько предложений, ставших новым эпизодом в конфликте полномочий КрымОХРИСа и распущенной Комиссии СНК. В частности предписывалось: «предоставить КрымОХРИСу через его экспертов и представителей СНК Крыма пересмотреть согласно телеграфного распоряжения Луначарского, Троцкой и Фрумкина художественные ценности, переданные для реализации Комиссией СНК Внешторгу, для отбора музейных и исторических предметов. Такую же меру произвести в отношении ценностей, переданных Наркомфину». Этим решением высшие власти Крыма косвенно подтверждали опасения, высказанные ранее в переписке А. И. Полкановым и Я. А. Тугендхольдом. Также Внешторг получил предписание реализовать оставшиеся ценности по такой схеме, чтобы половина всех вырученных средств была направлена на текущий счет КрымОХРИСа, для финансирования работы музеев, дворцов-музеев и прочих памятников под руководством СНК Крымской АССР. Более того, были озвучены рекомендации по возврату КрымОХРИСу всех ранее реквизированных помещений, объявлению музейных зданий государственной собственностью с полным освобождением от всяких сборов, передаче на содержание местных бюджетов Восточного музея в Ялте и памятников Севастополя [39, л. 23–24]. Данные решения нашли поддержку у М. И. Калинина и были утверждены совещанием. Позже они были оформлены соответствующим Постановлением СНК Крымской АССР «О КрымОХРИСе».

Восстановление статуса КрымОХРИСа в данном конфликте полномочий не было легким. Наркомат внешней торговли РСФСР, не заинтересованный в сокращении объемов вывоза, а, следовательно – в уменьшении выручаемых от продажи ценностей денежных средств, пытался тормозить внедрение нового порядка работ по контролю за движением ценностей через порты Крыма. 16 августа 1922 г. А. И. Полканов обратился с соответствующим обращением в СНК Крымской АССР. В нем он высказывал просьбу к правительству автономии «не пересматривать декрета о вывозе художественных ценностей за границу, так как Внешторг этот декрет саботирует, отозвав из Комиссии своего представителя». Руководитель КрымОХРИС отмечал, что Наркомат внешней торговли РСФСР пытался сорвать выполнение невыгодного для него документа, обращал внимание на легитимность нового порядка вывоза, согласованного с представителями Рабоче-крестьянской инспекции и с самим ведомством внешней торговли [38, л. 412].

Впрочем, негативное состояние крымской экономики, постоянные скачки инфляции, преодоление последствий голода 1921–1922 гг., вынуждали крымские власти идти на изъятия ценностей и в дальнейшем. В 1923 г. Совнаркомом Крымской АССР вновь была сформирована специальная комиссия, в задачу которой входило полная реквизиция из дворцов, имений и санаториев, домов отдыха и совхозов Ялтинского и Феодосийского округов всех художественных ценностей (картины, фарфор, мрамор, бронзу, художественную мебель и академические библиотеки).

5 мая 1923 г. заместитель заведующего КрымОХРИС Ян Петрович Бирзгал в своем письме в КрымЦИК констатировал: «в расположенных на Южном берегу дворцах… осталось значительное количество художественных ценностей, художественной мебели, имеющей музейное значение, библиотек научно-академического содержания». Сотрудник КрымОХРИСа обращал внимание руководства Крымской АССР на отсутствие концентрации этих памятников искусства и старины в специальных, приспособленных к условиям музея, помещениях, из-за чего повышалась опасность их разворовывания и распродажи, попросту – варварского уничтожения, вследствие использования не по назначению. Для преодоления ситуации Я. П. Бирзгал предлагал произвести срочное изъятие ценностей из дворцов и домов отдыха Южнобережья, которое должен был осуществить КрымОХРИС. Средства для проведения мероприятий должен был перечислить Центральный комитет последствий голода, созданный при ЦИК Крымской АССР [40, л. 1–2]. В приложенной смете была рассчитана стоимость упаковки и перевозки различного количества художественной мебели и книг, она составила 261.840 рублей нового образца [40, л. 10]. 22 мая 1923 г. ЦИК Крымской АССР поддержал предложения Я. П. Бирзгала. Были проанализированы недостатки работы Комиссии СНК Крымской АССР в 1922 г., отмечалось, что произведенные в спешке изъятия позволили оставить без соответствующей охраны практически всю художественную мебель и академические библиотеки, что негативно сказалось на пополнении непосредственно музейных коллекций. В связи с этим санкционировалось тотальное изъятие памятников искусства и старины из дворцов, имений, санаториев, домов отдыха и совхозов Южного берега Крыма. На проведение мероприятий по изъятию была уполномочена комиссия из представителей ЦИК Крымской АССР и КрымОХРИСа, представителем республиканского ЦИК при этом был назначен Я. П. Бирзгал, что показывало действительное восстановление статуса КрымОХРИСа и подчеркивало значительный объем полномочий его сотрудников. Ценности планировалось передать в музейный фонд КрымОХРИСа, библиотеки – распределить по согласованию с Главнаукой Наркомпроса РСФСР, Главполитпросветом и Главпрофобром на музейные и просветительные нужды. Художественные ценности, не имевшие музейного характера, должны были быть предоставлены в ЦК последствий голода Крымского ЦИК и реализованы [40, л. 8].

Таким образом, в течение 1921–1923 гг. усилиями КрымОХРИС, а также специально созданных временных органов по изъятию и реквизициям, которые были образованы различными учреждениями Советской власти (Крымский ревком, СНК Крымской АССР) была проведена значительная работа по концентрации памятников истории и культуры, имеющих музейное значение. Наиболее ярко и масштабно данные мероприятия проводились на территории бывших имений имущих слоев населения на Южном берегу Крыма. Реквизиции 1921 г. в Ялтинском районе позволили сконцентрировать в Народно-художественном музее Ялты более 15 тысяч предметов музейного характера. Однако, различная мотивация работы по осуществлению реквизиций, которая наблюдалась у КрымОХРИСа и созданных подразделений по реквизициям, привела к утрате подавляющего большинства потенциальных экспонатов крымских музеев. Это было вызвано острой экономической необходимостью государственных органов в условиях всеобщего голода 1921–1922 гг. Сравнительный анализ количественных показателей сконцентрированных в музее предметов художественного и исторического значения в течение 1921–1922 гг. позволяет говорить о вывозе 80 % реквизированных предметов за границу и их продаже, а значит – окончательной утрате как музейных экспонатов. Процесс вывоза художественных и исторических ценностей носил официальный характер, санкционированный высшими органами государственной власти на уровне СНК РСФСР, ценности, содержавшие золото и серебро изымались для обеспечения золотого запаса государства. Вместе с тем, экономическая целесообразность процесса реквизиций во многих случаях становилась причиной нерегулируемого вывоза, который наносил однозначный вред будущему музейной сферы как Крымской АССР, так и РСФСР. В этой связи активное противодействие КрымОХРИСа, направленное на предотвращение подобных проявлений (например, работе Комиссии СНК Крымской АССР под руководством В. Бугайского в 1922 г.), дало продуктивный результат, позволивший сохранить для крымских музеев значительное количество ценных экспонатов, предназначенных чиновниками к вывозу. Благодаря принципиальной и последовательной позиции руководства КрымОХРИСа в этом вопросе удалось отстоять и свои эксклюзивные полномочия контролирующего органа музейного дела и памятникоохранительной работы в Крымской АССР.

2.3. Мероприятия специальных органов РСФСР и Крымской АССР по руководству процессом реконструкции, реорганизации и воссоздания экспозиций крымских музеев (первая половина 20-х гг. ХХ в.)

Особенности сосредоточения культурной жизни в регионе вокруг нескольких внутрирегиональных городских центров обусловило концентрацию музейных учреждений в городах Крыма. Разнообразие форм организации музейного дела на местах можно проследить по соответствующей отчетной документации, сохранившейся в результате осмотров и обследований музеев городов Крыма. Наиболее полно этот процесс отражен в документах ялтинских и севастопольских музеев, фрагментарно – в свидетельствах о работе музеев Бахчисарая, Керчи, Феодосии.

Наиболее документально обеспечены в этом контексте музеи Ялты. В течение 1922–1923 гг. были произведены необходимые мероприятия по выяснению состояния этих учреждений. Так, осенью 1922 – в начале 1923 гг. руководители музеев заполнили и отправили анкеты, разработанные Главнаукой. 15 сентября 1922 г. заведующий Ялтинским ОХРИСом А. Г. Коренев сообщал следующую информацию о Ялтинском художественном музее в контролирующий орган в Москву. Данное учреждение располагалось в Ялте, по улице Аутской, д. 33, в отдельном специальном здании, было основано в 1920 г. Музей имел статус учреждения самостоятельного характера, подчиненного ялтинской структуре КрымОХРИСа, имел художественную специализацию. Автор анкеты отмечал отсутствие бюджета музея, при этом в нем работали сам заведующий – А. Г. Коренев и научный сотрудник. Масштабы учреждения становились очевидными при перечислении количества экспонатов, сосредоточенных в каждом из отделов музея (автор анкеты специально акцентировал внимание на том факте, что каждый вид экспонатов может быть оформлен в отдельный отдел). Согласно перечню, в музее были в наличии 30 скульптур, семьсот картин, 300 гравюр и репродукций, 1.000 предметов из фарфора, фаянса и стекла, 20 ковров, 250 образцов мебели, 100 предметов – из бронзы и прочих материалов. Общее арифметическое количество экспонатов А. Г. Коренев определял в 2900 штук [26, л. 248–248 об.]. Очевидно, что несомненный высокий уровень представленной коллекции, подвергаемый оценке даже по количественным показателям, показывает насколько активной была деятельность КрымОХРИСа и его подразделений по концентрации музейных ценностей именно в Ялтинском регионе, что позволяет определить общие размеры реквизиций и изъятий, и предположить какими бы было качество музейных коллекций в случае полного изъятия ценностей только в музейных целях. Также в анкете А. Г. Коренев указал, что в музее нет таких вспомогательных подразделений как библиотека, архив, музейный фонд, а основная работа музея сводится к регистрации и учету «художественно-исторических предметов» и устройству выставок и экскурсий. Уровень средней посещаемости заведения его руководитель определял в цифру 30 человек в день. Очевидно, материалы анкеты побудили чиновников Главнауки Наркомпроса РСФСР к проведению непосредственной выездной проверки учреждения. 20 августа 1923 г. такой осмотр был произведен инспектором Главнауки Наркомпроса РСФСР, имя которого не сохранилось в документе. Состояние музея анализировалось по нескольким параметрам, зафиксированным в акте осмотра [27, л. 19–19 об.]. В соответствии с этими пунктами выяснялось следующее: музей именовался Научным музеем Ялты, занимал тоже помещение (специально оговаривалось, что данное помещение – бывшая дача дворянской семьи Барятинских), содержалось в надлежащем порядке, не требовало «большого ремонта». Основную часть обстановки, согласно документу, составляли вещи, принадлежавшие бывшим владельцам, часть вещей «хозяйственного характера» была получена музеем из других источников после образования музея. Количество экспонатов ограничивалось цифрой в 3.000 предметов, при этом указывалось на наличие определенного запаса, используемого для обновления экспозиции. Отделы музея распределялись по следующим направлениям: отдел фарфора, отдел мрамора, произведений Востока, картинная галерея и т. д., т. е. был избран смешанный принцип формирования экспозиции, как по характеру материалов, так и по их происхождению и видам. Специально отмечалось, что экспонаты подобраны систематически, «в организацию музея внесено много знаний и любви… учреждение производит очень благоприятное впечатление». Отдельно отмечалось, что музей снабжался сотрудниками ОХРИСа, которые при доставлении экспонатов протоколировали процесс учета музейных ценностей в хронологическом порядке. Также в музее происходил процесс инвентаризации экспонатов, который на момент составления акта затронул более 1.000 предметов, соответствующим образом описанных и промаркированных. Доходы учреждения слагались из отпускаемых государственных средств (не указывалось, однако, какой именно орган власти финансировал работу музея), а также из входной платы, взимаемой музеем в следующих размерах: индивидуальные посещения – 20 рублей с человека, экскурсии и сотрудники учреждений Наркомата Просвещения – 15 рублей, учащиеся – 3 рубля, а учащиеся Крыма – бесплатно. Средний доход от посещений, учитывая, что основой наплыв экскурсантов был в весенние и летние месяцы, а зимой наблюдалось затишье, составлял 100 рублей в день. Получаемые средства сдавались в кассу Ялтинского ОХРИСа и распределялись в соответствии с нуждами всех музейных учреждений города. В штате учреждения состояло три человека – заведующий А. Г. Коренев, его помощник – А. В. Костромин и сотрудница В. М. Костромина. При этом отмечалось, что оплачивалось 6 единиц, однако, обслуживание музея обеспечивалось вышеназванными сотрудниками, их работа называлась в документе «образцовой». Отчетная документация по регистрации посетителей, талоны посещения и соответствующий контроль движения средств согласно выданным талонам посещений, ведомости на жалованье содержались в музее в соответствующем порядке. В резюме акта отмечалось, что музей «хорошо организован, умело руководится и, несомненно, приносит большую просветительскую пользу», также отмечалось, что правильно подобранная экспозиция может «служить пособиями при чтении популярных лекций и ведения наглядных уроков» [27, л. 19 об.]. В целом, данные двух документов демонстрируют непосредственный процесс развития работы отдельно взятого учреждения, позволяют проследить динамику его работы в краткие сроки, выявить очевидный прогресс, ставший возможным как благодаря постоянному вниманию контролирующих органов Москвы, участию КрымОХРИСа, так и, в первую очередь, благодаря подвижнической деятельности его сотрудников.

Такой же сравнительный анализ можно произвести относительно состояния и развития Дома-музея А. П. Чехова в Ялте и Ливадийского дворца-музея в 1922–1923 гг. Первое учреждение с момента основания в 1904 г. носило название «Дача-музей имени А. П. Чехова», располагалось в районе Верхняя Аутка, на улице, носившей имя писателя. Подчеркивалось подчинение региональному ОХРИСу. Специальное помещение музея ограничивалось дачей бывшего владельца. В отношении финансирования учреждения прямо отмечалось отсутствие каких-либо источников средств, кроме «жалких средств заведующей» – родной сестры А. П. Чехова – Марии Павловны Чеховой, которая и составила анкету, а также указала себя ответственным лицом музея в связи с личной инициативой по его созданию. В качестве сотрудников музея были зафиксированы заведующая (было специально отмечено наличие высшего образования), сторож и уборщица. Характер учреждения его заведующая определила как «художественный», очевидно по причине отсутствия в музейной классификации того времени категории мемориальных музеев. Количество экспонатов было определено в 1.015 предметов, было указано, что данные экспонаты связаны непосредственно с жизнью А. П. Чехова и его пребыванием в Ялте, отдельно обращалось внимание на поступление в музей коллекции экспонатов современника и друга А. П. Чехова – знаменитого русского художника И. И. Левитана в количестве 50 предметов. Вспомогательные учреждения были представлены «классической библиотекой», определенная часть которой была в раннее время передана Таганрогской городской библиотеке имени А. П. Чехова, также сохранился архив, часть которого, согласно документу, также уже была передана в Музей А. П. Чехова в Москве [26, л. 254]. Согласно осмотру 1923 г. с участием инспектора Главнауки Наркомпроса РСФСР Дом-музей А. П. Чехова располагался в особняке в два с половиной этажа, состоял из восьми комнат, в четырех из которых была представлена экспозиция, посвященная жизни и творчеству писателя. Необходимость немедленного ремонта была зафиксирована в бывшей спальне писателя, где треснула стена, также в разных местах имели место протекания кровли крыши. Возле основного здания имелся одноэтажный флигель, общая площадь усадьбы составляла 680 саженей. Штатные единицы в доме-музее оставались без изменений, зато было отмечено наличие государственного финансирования (снова без указания органа власти, осуществлявшего его), также источником дохода являлось взимание платы за посещение музея. Отчетная документация и бухгалтерские бумаги находились в соответствующем порядке. В порядке вывода по осмотру дома-музея была сформулирована до сих пор актуальная проблема данного музейного учреждения: дом-музей представлял из себя «обычную ялтинскую дачу, построенную на ползуче грунте», что влекло за собой постоянную угрозу целостности строения. Отмечалось и то, что «ее содержание стоит не меньше (в может быть и больше) чем содержание любого Ялтинского музея». Предлагалась при этом и возможность исправления излишней материальной затратности содержания дома-музея. В акте указывалось на отсутствие эксплуатации флигеля и комнат дачи, в которых не была устроена экспозиция, их правильное использование, по мнению проверяющих могло бы «дать полную возможность содержать весь дом без затрат со стороны государства» [27, л. 44]. Очевидно, данная формулировка говорит о предложении руководителю дома-музея о расширении экспозиции, создании на базе дома-музея узкой специализации полноценного историко-литературного музейного комплекса.

16 января 1923 г., отвечая на запрос Главнауки Наркомпроса РСФСР, заведующий Ялтинским ОХРИСом А. Г. Коренев сообщал сведения о состоянии Ливадийского дворцового комплекса. Подчеркивался самостоятельный характер музея, его региональный статус как музея Ялтинского округа. Касательно обеспечения специальными зданиями было отмечено наличие двух дворцов – малого – бывшего российского императора Александра III и большого – его преемника Николая II. Временем основания музея называлось его принятие на учет органами ОХРИСа летом 1922 г., а финансирование обеспечивалось только «местными средствами КрымОХРИСа». Ответственным лицом назывался Савва Корнеевич Онищук, который занимал должность заведующего дворцами. Кроме руководителя учреждения в штате также значились шесть сторожей, другие единицы были свободны ввиду отсутствия средств на их содержание. Особо подчеркивался характер музейного комплекса – «исторический памятник». Экспонаты данного музея находились в естественном положении – в анкете было отмечено, что первоначальная обстановка находилась в комнатах дворца, а таковых было в большом дворце 58, а в малом – 26. Также указывалось на отсутствие каких-либо вспомогательных подразделений и стоял прочерк в пункте относительно проводимой работы, очевидно, исследовательского характера. В свою очередь, показательной была цифра посещения данного памятника истории и архитектуры – называлась цифра 400–500 человек в месяц [26, л. 255]. Акт осмотра 1923 г. отмечал, что «оба дворца как с внешней стороны, так и внутри содержатся в полном порядке». Особое внимание было уделено инвентарной обеспеченности музейного комплекса: отмечалась сохранность первичных интерьеров, обеспеченность каждой комнаты дворцов инвентарной книгой с фотографическим приложением к ней. Общая информация об инвентаре также была собрана в общей книге с росписью предметов по комнатам. Отмечалось также, что особо ценные ковры, присыпанные нафталином для сохранности, опечатаны в отдельном помещении. Вместе с тем, было указано и на отсутствие водопроводного обеспечения и электрического освещения дворцов. В акте обращалось внимание, что большой (новый) дворец в ходе смены властей в годы Гражданской войны подвергался изъятиям ценностей, главным образом – «ценных вещей» (очевидно, под этой формулировкой необходимо понимать предметы, содержащие драгоценные металлы, либо непосредственно памятники искусства) и картин. Обстановка же комнат дворцов практически не пострадала. В дворцовом комплексе был налажен четкий механизм доступа посетителей: музей был открыт по вторникам, четвергам, субботам и воскресеньям с 15 до 18 часов вечера. В акте была отражена статистика посещений: за 19 дней августа 1923 г. большой дворец посетило 1.547 человек, из них 925 человек заплатили по 30 рублей за осмотр музея. Остальные посетители пребывали во дворце как экскурсанты и внесли меньшие суммы. В свою очередь, малый дворец посетили 587 человек по цене 20 рублей с человека и 556 человек с платой по 15 рублей. Акт фиксировал и сезонную особенность работы дворцового комплекса: в зимние месяцы происходил отток посетителей (например, январь – 48 посетителей, февраль – 103) и оживление этого процесса в марте (430 человек). Отчетная документация не вызвала нареканий проверяющих. Относительно необходимости ремонта помещений было указано на проведение покраски крыши малого дворца, что, по мнению составителей акта, можно было произвести за счет собираемых за посещение денежных средств, которые определялись как «значительная сумма». Штаты комплекса насчитывали восемь человек, шестеро их которых были сторожами, а также выполняли уборку помещения. Заведующим дворцами был Н. Тихий, хранителем – С. К. Онищук. В общем выводе отмечалось, что «дворцы содержатся в полном порядке» [27, л. 45–46].

Осмотру в 1923 г. также были подвергнут Естественно-исторический музей в Ялте. Он, согласно акту осмотра, был преемником Музея Ялтинского горного клуба, основанного в 1893 г. В 1919 г. учреждение было переведено в помещение бывшей Ялтинской гимназии, где заняло целый этаж, что позволяло охарактеризовать его как «вполне достаточное и очень удобное». Штат музея состоял из заведующего М. М. Решеткина, препаратора С. И. Весниовской и служителя Соколовой. Основными функциями музея в акте назывались обслуживание индивидуальных посетителей (платили 15 рублей), экскурсий (по 2 рубля с человека), учащихся Крыма (имели бесплатный доступ). Согласно статистике посещений, за период апреля–июня 1923 г. индивидуальных посещений было 1.349, а экскурсантов – 1.141 человек. При музее имелась библиотека, насчитывавшая до 5.000 наименований книг и других печатных источников. Данная библиотека обслуживала ялтинских преподавателей, однако, круг ее пользователей был узок – на момент проведения осмотра абонентами в ней числилось десять исследователей. В отношении инвентаризации материалов музея были высказаны замечания: так, музейные экспонаты были инвентаризованы только под номерами, без научного описания, вспомогательный инвентарь был неполным, имелись вещи, не внесенные в инвентарь. Отмечалось также, что инвентарь библиотеки (очевидно, имелся ввиду каталог книг и изданий) был составлен только в весной 1923 г. Отчетная документация в Естественно-историческом музее Ялты также велась только с текущего года: регистрация посетителей началась с марта, а кассовая книга – с августа 1923 г. Вместе с тем, несмотря на указанные недостатки, общий вывод указывал на «положительную ценность» музея, основанием для этого явилось наличие в экспозиции не только профильного, но и краеведческого значения [27, л. 42].

Завершающим в данном обзоре является акт осмотра Восточного музея. Данное учреждение располагалось в трехэтажном особняке – бывшем Дворце Эмира Бухарского. Непосредственно под музей отведено было семь комнат, также пять комнат на нижнем этаже здания эксплуатировались «в пользу музея», а на верхнем этаже 3 комнаты были заняты заведующим музеем И. А. Рождеро. Специально обращалось внимание, что в последних обстановка состояла из мебели, принадлежавшей непосредственно Эмиру Бухарскому. Кроме течи крыши, несколько повредившей стены дворца, общее состояние помещения музея находилось в хорошей сохранности. Особо подчеркивалось также, что внутренняя отделка некоторых комнат дворца имела музейный характер. Содержанием экспозиции, согласно акту были вещи, «имеющие какое-либо отношение к творчеству Востока», переданные музею стараниями органов ОХРИСа. Также были отмечены поступления из Ливадийских дворцов большого количества ковров и мебели с инкрустациями. Источником пополнения музейных экспонатов были названы вещи из «бесхозяйственного инвентаря», очевидно потерявшие своих хозяев в годы Гражданской войны. Доступ посетителей в музей осуществлялся ежедневно, плата составляла 15 и 10 рублей с человека для разных категорий. К отчетной документации претензий выявлено не было. В штат сотрудников входили уже упомянутый заведующий И. А. Роджеро, сотрудник Медер и сторож Левицкий. Как вывод было отмечено, что помещение дворца имеет «несомненно художественную ценность», а сохранение в нем музейного учреждения представлялось желательным [27, л. 43].

Аналогичная акция составления анкет по требованию Главнауки Наркомпроса РСФСР была проведена и музейными работниками в Севастополе в течение осени 1922 – зимы 1923 г. Так, руководитель музейных учреждений Севастополя, заведующий городским ОХРИСом Л. А. Моисеев, составил необходимые отчеты. Как особенность развития музеев города стоит отметить централизованный принцип их административного подчинения. Согласно анкетным данным самостоятельный характер носил только «Музей Херсонесских раскопок», его филиалом назывался «Музей Севастопольской обороны», а «Панорама Штурма Севастополя 6 июня 1855 г.» являлась вспомогательным учреждением при «Музее Севастопольской обороны». Такой характер соподчиненности определял принцип единого руководства. Оно осуществлялось во все трех учреждениях Л. А. Моисеевым.

Касательно «Музея Херсонесских раскопок» (представлялось и второе наименование – Херсонесский музей и раскопки Херсонеса Таврического) была предоставлена следующая информация: основан в 1888 г., имеет ряд зданий в особой ограде, представлен был бюджет, выделявшийся в довоенный период – 10.000 рублей золотом, помимо личного содержания директора, осуществлявшегося из средств Императорской археологической комиссии. Ответственным лицом музея определялся его заведующий, также в штатах значились: ученый хранитель, научный сотрудник, археологический десятник и смотритель зданий, 2 служителя при музее и лапидариуме, кучер-дворник, ночной сторож, три надсмотрщика. Всего же штат составлял 11 человек. Л. А. Моисеев отмечал, что музей носит археологический профиль, его фонды содержали более десяти тысяч экспонатов. Все вспомогательные отделы – архив, библиотека – работали, музейный фонд содержал более 200.000 предметов, найденных на территории раскопок с 1888 г., только фотографическая и химическая лаборатории ввиду изъятия фотоаппаратов Севастопольской ЧК и изношенности оборудования не осуществляли своей деятельности. Исследовательской работой музея Л. А. Моисеев назвал производство археологических изысканий на Херсонесском городище и в его окрестностях, раскопок в Евпатории, Мангуп-Кале и на других памятниках горного Крыма. За период с середины апреля по середину августа 1922 г. было зарегистрировано 375 посещений, помимо экскурсий и групповых поездок [26, л. 253].

В отношении «Музея Севастопольской обороны» была зафиксирована следующая информация: учреждение располагалось в отдельном здании по адресу улица Екатерининская, дом 9, указывался филиальный статус музея. Временем основания назывался 1871 г., переезд с отдельное помещение был осуществлен в 1895 г. Согласно данным сметы, отраженным в анкете, на содержание музея в 1923 г. было выделено (источник финансирования не указывался) 1 миллион 717 тысяч 124 рубля. Ответственным лицом учреждения являлся Л. А. Моисеев, в штате же музея помимо общего руководителя, числились хранитель, смотритель зданий и трое служителей. Профиль музея определялся как исторический и бытовой, в нем находилось 2.147 экспонатов, сосредоточенных в трех отделах – общем, орудийном и историческом. Вспомогательные службы были представлены библиотекой и архивом, исследовательская деятельность протекала в регистрации коллекций. За 4 месяца 1922 г. (апрель–август) музей посетило 1.870 человек [26, л. 249]. Относительно «Панорамы Штурма Севастополя 6 июня 1855 г.», бывшей подразделением «Музея Севастопольской обороны» отмечалось основание данного учреждения 14 мая 1905 г., констатировалось наличие собственного специального помещения на Историческом бульваре. Бюджет панорамы регулировался общим бюджетом музея и был заложен в него отдельным пунктом. В штате состояло пять человек: хранитель, старший служитель, два служителя, кассир. Специализация учреждения определялась как «художественная военно-бытовая картина», в нем выделялись два отдела – отдел эскизов (42) и фигур героев (29). Отмечалось, что в течение 1922 г. производилась реставрация переднего плана картины и ремонтные работы по застеклению и обновлению дверей и входов. Посещаемость в апреле–августе 1922 г. составила 10.010 человек [26, л. 250].

Единственным музейным учреждением Керчи был городской Музей древностей, который при этом, исполнял роль координирующего центра изучения древностей на территории Керченского и Таманского полуостровов. Сведения анкеты, заполненной в сентябре 1922 г. его директором Ю. Ю. Марти, позволяют говорить об уникальной структуре учреждения, имевшего в своем подчинении объекты различного профиля и непреходящего историко-культурного значения. Так, согласно документу, музей изменил свое название и именовался Советским музеем древностей. Отмечалось, что музей занимал помещение, которое делил с городским отделом народного образования, однако с весны 1923 г. предполагалось освобождение всего здания под нужды экспозиции и музейных фондов. Бюджет учреждения состоял из фиксированных сумм на оплату труда заведующего музеем, заведующего картинной галереей и девяти сотрудников (свыше 200.000 руб.), страховые взносы (свыше 40.000 руб.), а также из расходов на очистку помещения, отопление, освещение, снабжение водой, канцелярию и даже – на непредвиденные расходы. Ответственным за музей значился его заведующий Ю. Ю. Марти. В структуре музея находилось семь подразделений: непосредственно сам городской музей, картинная галерея, а также отдельные памятники – Мелек-Чесменский курган, Царский курган, «Склеп Деметры», Раскопки на горе Митридат, музей на горе Митридат. Ю. Ю. Марти, определил характер руководимого им учреждения как историко-археологический – по профилю шести из семи подразделений, также указал он и на художественную составляющую в виде картинной галереи. Содержание экспозиций было охарактеризовано следующим образом. Непосредственно городской музей, названный в анкете «Центральным музеем», содержал в помещении 24 шкафа с предметами, полученными в ходе археологических исследований Керчи и Керченского полуострова. Были представлены образцы античной и средневековой посуды, стеклянные, бронзовые, мраморные, гипсовые предметы, изделия из терракоты, бусы. В картинной галерее содержались 50 картин, 13 предметов художественной мебели и 21 статуя и ваза. Музей на горе Митридат экспонировал 52 надгробия и камня с надписями, 6 гравюр, посвященных событиям Крымской войны (1853–1856), 4 витрины с посудой и изделиями из бронзы и гипса. В Мелек-Чесменском кургане находились 17 плит с надписями и 78 без них, а в Царском кургане – 563 камня с надписями и без, 40 архитектурных обломков, а также 12 статуй античных героев-аргонавтов. «Склеп Деметры» содержал ценные фрески античного времени на внутренних стенах помещения. Вспомогательные подразделения музея были представлены «прекрасно подобранной» археологической библиотекой, архив музея вел свою историю от 1833 г., музейный фонд содержал «огромное количество дубликатов». В качестве самостоятельных исследований музея Ю. Ю. Марти назвал топографические исследования в окрестностях Керчи, проведение экспертизы при изъятии церковных ценностей, изучение архивов и организацию экскурсий и лекций. Средняя посещаемость музея ограничивалась количеством в 40–50 человек в месяц, картинная галерея привлекала внимание 100–150 человек [26, л. 245].

В сентябре 1923 г. были оформлены подробные анкеты двух музейных структур – Керченского историко-археологического музея (преемника Керченского музея древностей) и отделения Керченского историко-археологического музея на горе Митридат. Изменение названия музея свидетельствует о четкой профилизации его дальнейшей деятельности. Автор анкеты – Ю. Ю. Марти подробно описал все помещения, закрепленные за музеем: двухэтажный дом с хозяйственным флигелем, указал на арендный характер отношений музея с городским отделом народного образования на предмет использования помещения до 1 июля 1925 г. Ремонта требовали только водопровод и потолок в сараях флигеля, в остальном помещения были определены как прочные. Отмечалось наличие пяти выставочных залов, два из них использовались музеем (на втором этаже), три – картинной галереей (на первом). Отопление помещения было местным и осуществлялось через 19 голландских печей, электрическое освещение было проведено, но осуществлялось только в трех помещениях, водопровод работал исправно. Ю. Ю. Марти отмечал также, что опись музейного имущества производилась при переезде в новое помещение музея в сентябре 1922 г., указывал на отсутствие генерального плана здания и подробных чертежей помещений. Вместе с тем, в музее была налажена дневная и ночная охрана, квартира сторожа была размещена непосредственно на территории музея, специальные средства сигнализации в музее отсутствовали [27, л. 109–112 об.]. Отделение Керченского историко-археологического музея на горе Митридат также располагалось в специальном здании, которое не требовало ремонта, обладало одним выставочным залом. Отсутствовали отопление, освещение, водопровод и канализация. Охрана отделения осуществлялась сторожем, проживавшим на территории городища [27, л. 108–108 об.].

В сентябре 1922 г. отчетные документы в Главнауку Наркомпроса РСФСР представил и Дворец-музей тюрко-татарской культуры в Бахчисарае. В анкете, которую заполнил директор учреждения У. А. Боданинский, указывается другое название музея – Исторический музей восточного искусства (Ханский дворец в Бахчисарае), что является свидетельством несогласованности статуса музея на тот момент. В документе отмечалось, что музей являлся самостоятельным, но входил в ведение КрымОХРИСа. В качестве специального помещения музея указывался бывший Ханский дворец, годом основания назывался 1900 г. Статьями дохода музея в 1921 г. были названы средства, отпускаемые КрымОХРИСом и прибыль от продажи фруктов из садов при дворце. Статьями же расходов были определены жалование служащих, содержание движимого имущества (экспозиции), проведение ремонта, обустройство садов, прочие хозяйственные и канцелярские расходы. Ответственным лицом в музее назывался У. А. Боданинский. Благодаря скрупулезно составленной анкете представляется возможным восстановить круг лиц, работавших в музее. Кроме заведующего городским ОХРИСом и директора музея У. А. Боданинского были названы ученый сотрудник, О.-Н. А. Акчокраклы, который совмещал работу с заведованием Домом-музеем И. Гаспринского в Бахчисарае, смотрителем музея был Владимир Пенкальский, старшим вахтером – Павел Гонтаренко, хранителем подразделения музея в деревне Коккоз (бывшего дворца князя Ф. Юсупова) – Абдулла Лятиф-заде. Авраам Дубинский работал смотрителем памятников Чуфут-Кале, Абдрахман Шейх-заде исполнял те же функции в Эски-Юрте. Профиль музея был определен У. А. Боданинским как художественно-исторический, было также указано на специализацию по восточному искусству. Общее количество экспонатов определялось в 1.715 предметов. По отделам они распределялись следующим образом: ткани (134 предмета), вышивки (84), одежда (12), ковры (46), мебель (40), нумизматика (536), металлическая утварь (89), ювелирные украшения (61), оружие (82), орудия (2), фарфор (31), майолика (6), стекло (21), зеркала (22), цветные окна (5), фонари (10), люстры (18), рукописные книги (42), манускрипты (13), миниатюрная живопись (5), архитектурные детали (23), фрагменты скульптуры (75), к категории «разное» было отнесено 347 предметов. Зафиксировано в анкете наличие вспомогательных отделов в форме архива и библиотеки музея, также филиалами музея были названы Дом-музей И. Гаспринского в Бахчисарае и Дворец-музей в деревне Коккоз. Самостоятельные исследования выражались в регистрации исторических и художественных памятников на территории Бахчисарая и района, в устройстве выставок работ учащихся Художественно-промышленной школы в Бахчисарае, организации десяти экскурсий для учащихся различных учебных заведений и детской колонии Бахчисарая. Общее число посетителей за 1921 г. было определено в более чем 700 человек, более активное посещение музея относилось к летним и осенним месяцам [26, л. 242–243 об.].

Феодосийский музей древностей также продолжал свою работу. Как свидетельствует анкета учреждения, заполненная заведующим городским ОХРИСом и директором музея Г. А. Магулой, музей имел самостоятельный статус и специальное помещение, построенное в 1871 г. И. К. Айвазовским. Бюджет музея расходовался на содержание штата (2 человека), ремонт и уборку, а также расходы по канцелярии. Вместе с тем, в анкете отмечалось, что в 1922 г. на содержание музея не было выделено никаких средств, а содержание штата осуществлялось за счет средств ОХРИСа. Ответственным лицом учреждения являлся Г. А. Магула. Профиль музея был определен как археологический. Отделы содержали следующие экспонаты: эллинские памятники (267 предметов), греко-византийские (18), генуэзские (66), армянские (16), восточные (71), еврейские (5), исторические портреты (17), карты, планы, виды, чертежи (15). При музее имелась библиотека, исследовательская работа выражалась в регистрации и учете археологических памятников и проведении экскурсий. В течение 1921 г. Феодосийский музей древностей посетили 919 человек [27, л. 246].

Таким образом, в 1922–1923 гг. была проведена значительная работа по упорядочению работы музеев Крыма разного профиля, контролирующие органы приложили усилия к обеспечению финансирования необходимых мероприятий, сделали возможным их повседневное функционирование. Ряду музеев (музейные учреждения Севастополя, Керченский историко-археологический музей, Государственный дворец-музей тюрко-татарской культуры в Бахчисарае) было выделено стабильное финансирование, позволившее восстановить постоянную работу в исследовательском и популяризаторском направлениях. Все музеи Крыма были обеспечены специальными помещениями, имели штат сотрудников, который зависел от масштаба и задач каждого конкретного заведения, а также – от материальной возможности их содержания. Музеи Крыма представляли собой многопрофильные учреждения, были оснащены необходимыми вспомогательными подразделениями: библиотеками, архивами, создавались музейные фонды. Вместе с тем, основным недостатком работы музеев на местах оставалась неоднородность их структуры, отсутствие системы постоянного управления и отчетности, способствовавшей обеспечению научного подхода к экспозиционной работе и полноценного методического руководства развитием музейных учреждений. Решение этой задачи стало приоритетным для коллектива крымских музейных работников вплоть до самого окончания периода становления государственной музейной сети в городах Крымской АССР во второй половине 20-х гг. ХХ в.

2.4. Формы и методы руководства и организации музейной работы в Крыму

Проблема функционирования музейной сети Крымской АССР – ее реорганизаций и преобразований, форм, методов работы, участия в ней представителей государственных органов с одной стороны, и – крымской научной и творческой интеллигенции – с другой остается малоизученным сюжетом исследуемой темы. Основными проблемами в этом отношении являются фрагментарная обеспеченность документальной базой для полноценного освещения сюжета, противоречивость данных документов и опубликованных источников относительно целого ряда решений, принятых государственными органами в отношении музеев региона, отсутствие контроля над выполнением принятых решений со стороны самих государственных органов.

Вместе с тем, изученные материалы архивов позволяют говорить о том, что музейная сеть Крымской АССР в период 20-х–30-х гг. ХХ в. претерпела несколько значительных организационных преобразований, каждое из которых затронуло всю организационную схему управления музеями, способствовало созданию действительно органически взаимосвязанной сети постоянно действующих учреждений. Вместе с тем, любая корректировка методов руководства была продиктована и обыкновенными соображениями приоритетов и интересов государственно-партийного аппарата, в первую очередь – в отношении идеологического контроля над деятельностью музеев в условиях становления и укрепления единоличного тоталитарного политического режима в СССР, основанного на культе личности И. В. Сталина.

Впервые исследователем данной проблемы выступил А. И. Полканов, который в статье обзорного характера сформулировал основные хронологические периоды становления музейной сети в Крымской АССР в 20-е–30-е гг. ХХ в. Согласно его аргументации, первый период начался с 1921 г. и продолжался до 1928 г. – данное время один из наиболее авторитетных специалистов музейного дела в Крыму называл «периодом первоначального собирательства и учета материалов», второй же – начавшийся в 1928 г. получил характеристику «реконструктивного», предполагавшего систематизацию и качественный анализ накопленных коллекций, выявление в связи с этим оптимальных форм музейных экспозиций [37, с. 97].

Анализ документальной базы по проблеме позволяет нам предложить иную периодизацию процесса развития музейной сети в Крымской АССР: 1921–1927 гг. – период становления новых форм музейной работы в регионе, возобновление постоянного функционирования музеев досоветского времени, появление новых государственных музеев различного профиля, руководящая и методическая деятельность КрымОХРИСа – специального государственного органа по руководству музеями Крыма; 1927 – первая половина 30-х гг. ХХ в. – период организационных преобразований и подчинения музейной сети идеологическому контролю партийно-государственных органов Советской власти: ликвидация КрымОХРИСа, сосредоточение руководящих функций в руках чиновников Наркомпроса Крымской АССР, общий кризис музейной работы и первый этап политических репрессий против сотрудников музеев; вторая половина 30-х гг. ХХ в. – 1941 г. – период укрепления идеологического контроля музейной работы, окончательное формирование музейной сети в Крымской АССР: прямое подчинение и введение музеев в компетенцию структур Наркомпроса РСФСР и Крымской АССР, увязка работы музейных экспозиций с актуальными задачами экономического, политического и культурного строительства, осуществлявшегося органами Советской власти, значительное усиление историко-революционной тематики в работе экспозиций, прямая зависимость развития музейной работы от выполнения распоряжений руководящих органов.

События первого периода (1921–1927 гг.) напрямую связаны с деятельностью КрымОХРИСа. А. И. Полканов отмечал, что согласно постановлению коллегии Главмузея от 4 января 1922 г. ведомство было напрямую подчинено столичной специализированной структуре – Музейному отделу Главнауки Наркомпроса РСФСР, взаимодействие и руководящие функции Наркомпроса Крымской АССР могли осуществляться только в вопросах организационного обеспечения и местного значения [41, c. 96]. При этом, учитывая совмещение заведующим КрымОХРИСом должности уполномоченного Музейного отдела Главнауки по Крымской АССР, можно констатировать, что фактически КрымОХРИС был самостоятельной структурой в руководстве музеями Крыма, находясь при этом на бюджетном содержании местных органов власти. Научное сопровождение работы обеспечивало Ученое совещание, состоявшее из наиболее авторитетных крымских историков, археологов, этнографов, геологов и географов [17, л. 11 об.]

С 1921 по 1922 гг. все музеи финансировались из местного бюджета – непосредственно городскими и уездными Отделами народного образования, единственным музеем, находившемся в ведении Наркомпроса Крымской АССР был ЦМТ [42, с. 51]. Во второй половине 1922 г. ЦМТ, Херсонесский музей, Панорама обороны, Военно-исторический музей (г. Севастополь), Керченский историко-археологический, Евпаторийский археолого-этнографический, Феодосийский археологический, Ялтинский краеведческий и Восточный музеи, дворцы-музеи в Алупке, Бахчисарае и Ливадии, дома-музеи А. С. Пушкина в Гурзуфе, Л. Н. Толстого в Севастополе, А. П. Чехова в Ялте, а также картинная галерея И. К. Айвазовского в Феодосии перешли на финансирование Главмузея Наркомпроса РСФСР и были напрямую подчинены ему [41, c. 97]. Это мероприятие во многом способствовало сохранению и своевременной поддержке всех перечисленных учреждений, особенно в отношении реконструкции зданий и сохранения коллекций от разграбления.

Работа КрымОХРИС в 1922 г. была организована по нескольким направлениям. Согласно отчету о работе за год наиболее острой стала проблема материального обеспечения сотрудников. А. И. Полканов отмечал, что «все сотрудники КрымОХРИСа, число которых к 1 января 1922 года сводилось к 182, были сняты Наркомпросом со всякого снабжения», исключение составили только шесть человек руководящего состава. Кроме того, все музеи региона были лишены финансирования деятельности, что ставило их на грань катастрофы. Положение усугублялось масштабным голодом, достигшим в первой половине 1922 г. своего пика: он унес жизни 15 сотрудников учреждения на местах. Открытой оставалась и проблема бандитизма – были совершены вооруженное ограбление музея в Керчи, кражи в Севастополе и Ялте. Фактически в первом полугодии все музейные учреждения Крымской АССР и их сотрудники были полностью лишены какой-либо государственной поддержки. Первая помощь была оказана в апреле 1922 г., когда по распоряжению Н/ И. Троцкой в Крым был передан кредит в размере 1 миллиарда рублей, однако реальное поступление денег музейщики смогли ощутить только в конце июля. Во втором полугодии КрымОХРИСу удалось стабилизировать свое положение получением более чем 5 миллиардов рублей от Внешторга, реализовавшего по поручению крымского Совнаркома ряд художественных ценностей, не имевших музейного значения. Дополнительными источниками финансирования стали постоянные кредиты на содержание сотрудников, хозяйственные расходы, ремонты и отопление. В целом, заведующий КрымОХРИС А. И. Полканов констатировал, что «вторая половина отчетного года для неизбалованного КрымОХРИСа прошла вполне удовлетворительно». Также чиновник отмечал, что большинство сотрудников музеев, несмотря на все трудности, остались работать в своих должностях, что позволило сохранить множество музейных ценностей и исторических помещений от разграбления и разрушения [17, л. 11].

Административная работа КрымОХРИС касалась решения нескольких ключевых вопросов. Учитывая катастрофическое положение со снабжением, особое внимание было уделено зачислению сотрудников музеев на государственное обеспечение: с апреля 1922 г. таким образом были устроены 74 человека в 12 музеях, к июлю их количество сократилось до 55, но в августе снова было расширено до 66. Недостаток продуктовых пайков из центральных учреждений компенсировался руководством КрымОХРИСа поиском возможности прикрепления сотрудников к снабжению на местном уровне. Также в отчете отмечалось и участие КрымОХРИСа в конфликте вокруг деятельности «комиссии Бугайского» по организации вывоза художественных и музейных ценностей с территории автономии без участия и при полном игнорировании роли профильного ведомства. А. И. Полканов констатировал восстановление всех прав и приоритета работы КрымОХРИСа во вверенной ему сфере, а также сообщал, что благодаря возвращению ситуации в законное русло коллекции только ЦМТ пополнились 247 новыми экспонатами. Серьезным успехом также можно считать решения Совнаркома Крымской АССР о переводе Ялтинского Восточного музея и памятников обороны Севастополя на содержание республиканского бюджета, о национализации занимаемых музеями помещений и об освобождении их от уплаты коммунальных платежей, что вызвало сопротивление и саботаж со стороны Наркомфина и управления коммунального хозяйства автономии. При этом, пришлось столкнуться и со значительными трудностями. Так, согласно решению Совнаркома, ЦМТ был выселен из занимаемого им помещения, в котором планировалось разместить Государственный банк. Предоставленное главному музейному учреждению региона новое помещение, ранее используемое под военный комиссариат, не было приспособленным, находилось в отдалении от центра города, что стало причиной систематических краж (за первые две недели размещения их произошло три) [11, л. 11 об.].

Учитывая оторванность Крыма от системы центральных профильных учреждений актуальной стала и выработка общей схемы управления музеями на местах. В этом смысле А. И. Полкановым была осуществлена схема прямой подчиненности музеев КрымОХРИСу. Мотивировалось данное решение масштабным значением крымских музейных коллекций и мировым значением памятников, сохранение и развитие которых было невозможно осуществить под началом районных отделов народного образования. Такой вариант организации работы также исключал возможность соподчиненности и создавал почву для большей дисциплинированности коллективов: КрымОХРИСом проводились постоянные инструктажи, была повышена общая служебная дисциплина, вводились унифицированные отчетность и требования делопроизводства.

Сведения об охранной работе подразделений КрымОХРИСа позволяют определить круг музеев, функционировавших в Крыму в 1922 г.: в Бахчисарайском округе – Государственный дворец-музей тюрко-татарской культуры и Национальный музей имени И. Гаспринского, в Евпаторийском – Этнографо-археологический музей (с комплексом подведомственных зданий), в Керченском – Историко-археологический и художественный музеи, в Севастопольском – Музей обороны Севастополя (со всеми комплексами построек и памятников), Музей Л. Н. Толстого и площадь раскопок в Херсонесе, в Симферопольском – ЦМТ, в Феодосийском – Археологический музей, галерея И. К. Айвазовского и художественный музей в Судаке, в Ялтинском – Алупкинский и Ливадийские дворцы-музеи, Восточный, Народно-художественный и Естественно-исторический музеи, Дома-музеи А. П. Чехова в Ялте и А. С. Пушкина в Гурзуфе. Кроме названных учреждений, в ведении уездных ОХРИСов были еще более 50 различных памятников, требовавших сохранения, ремонта и реставрации. Руководство КрымОХРИСа предприняло ряд мер к повышению эффективности охраны музейного имущества. Так, из Алуштинского музея, подготовленного к закрытию, были вывезены картины и переданы на баланс ЦМТ. Также в Симферополь из Ялты была перемещена значительная часть художественного фонда, сосредоточенного там после реквизиций и изъятий. В дворцах Южного бреге Крыма был произведен учет художественной мебели, из Севастополя в Симферополь были перемещены предметы, переданные в художественный фонд Внешторга, окончательно были переданы в ведение КрымОХРИСа национализированные Алупкинский и Ливадийский дворцы. Началась борьба с незаконными археологическими раскопками – в Керчи, на Мангуп-Кале и в Генуэзской крепости в Судаке, где не была обеспечена необходимая охрана. Проявил КрымОХРИС интерес и к изъятию церковных ценностей из храмов: А. И. Полканов специально отметил, что учреждение стремится участвовать в «церковных кампаниях» [17, л. 11 об.–12 об.]. К концу отчетного периода общий штат работников составлял 99 человек, из которых 66 человек обеспечивались по бюджету Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР, а 33 – из средств бюджета самого КрымОХРИСа. Структура учреждения представляла собой руководящий состав, представленный тремя должностями – заведующим, секретарем и машинисткой, отсутствовало, вопреки положению о губернских музеях, специализация по отделам. Все руководящие функции сосредотачивались в руках заведующего, в его подчинении находились главы уездных подразделений, которым подчинялись сотрудники музеев [17, л. 13].

Ключевым организационным событием, давшем импульс развитию музейной сети Крымской АССР стал I съезд КрымОХРИСа (также мероприятие позже именовалось Первым крымским съездом музейных работников и Первой крымской конференцией музейных работников), проведенный 5–9 октября 1922 г. в Севастополе. Выбор места проведения Съезда был продиктован, очевидно, высокой концентрацией музейных учреждений в городе, а также тем фактом, что именно севастопольские музеи в 1921–1922 гг. получали стабильное и достаточное финансирование со стороны Главмузея Наркомпроса РСФСР, что, в свою очередь, позволяло сохранять помещения музеев и коллекции в надлежащем состоянии.

Отчет I съезда КрымОХРИСа зафиксировал, что за период 1920–1922 гг. на территории полуострова начал функционирование целый ряд новых музеев: ЦМТ в Симферополе, художественные музеи в Алуште, Керчи, Судаке, Феодосии и Ялте, художественно-этнографический – в Евпатории, Музей караимской культуры в Евпатории при национальной библиотеке «Карай-битиклиги», Алупкинский, Коккозский, Ливадийский дворцы-музеи, художественно-бытовой музей в Новом Свете, музеи-церкви в Массандре и Ореанде, музей-усадьба в Кучук-Кое, мемориальные музеи И. Гаспринского, А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого и А. П. Чехова в Бахчисарае, Гурзуфе, Севастополе и Ялте соответственно [43, с. 3]. Перечень данных объектов следует считать условным. Дело в том, что многие из названных учреждений были объявлены музеями с единственной целью – для обеспечения охраны от разграбления (прежде всего, это касается дворцов-музеев, усадеб и церквей) богатейших коллекций произведений живописи, скульптуры, декоративного искусства и мебели, принадлежавших бывшим хозяевам дворцов и усадеб, а также имущества православной церкви. Съезд принял решение о ликвидации художественных музеев в Алуште, Евпатории, Керчи и Судаке, бытового – в Новом Свете, дворца-музея в Коккозах, обоих музеев в церквях.

В связи с необходимостью оптимизации работы музейных учреждений, I съезд КрымОХРИСа постановил утвердить первый официальный список музеев, деятельность которых должна была продолжаться. К таковым были отнесены: ЦМТ (г. Симферополь), Алупкинский и Ливадийский дворцы-музеи, Бахчисарайский дворец-музей тюрко-татарской культуры, Дом-музей И. Гаспринского в Бахчисарае, Дом-музей А. С. Пушкина в Гурзуфе, Евпаторийский этнографо-археологический музей, Керченский историко-археологический музей, Музей обороны Севастополя и Панорама, Дом-музей Л. Н. Толстого в Севастополе, Феодосийский археологический музей и художественная галерея И. К. Айвазовского, Ялтинские художественный, естественно-исторический и Восточный музеи [41, с. 101]. Таким образом, художественные музеи продолжали самостоятельную деятельность только в Симферополе и в Ялте, основным местом концентрации ценных археологических находок становился археологический отдел ЦМТ в Симферополе, находки и памятники местного значения закреплялись за музеями городов. Бахчисарайский дворец-музей провозглашался центром изучения татарской культуры, а Евпаторийский музей – главным учреждением по изучению культуры караимов и степных татар [43, с. 11].

Резолюция съезда отражала основные тенденции музейного строительства первых годов Советской власти: на местах приветствовалось создание при уездных ОХРИСах обществ друзей крымской старины и искусства с обязательным привлечением в них «самых широких кругов рабочих»; декларировалась необходимость устройства передвижных музеев с экспозициями по краеведению, выставок произведений по отраслям знаний и отдельных художников; было заявлено о необходимости организации лекций по вопросам краеведения, искусства и науки, разработке плана экскурсий по экспозициям музеев, городам и окрестностям городов, ознакомлении масс с вопросами искусства, старины, задачами деятельности КрымОХРИСа и его структур на местах [41, с. 102; 43, с. 14].

В целом, решения I съезда КрымОХРИС можно оценить как промежуточные: были подведены итоги этапу первичного сохранения музейных экспозиций от разграбления и уничтожения, созданию новых учреждений, введению досоветских и вновь созданных музеев в единую сеть, не получившую, однако ни структурированного центра руководства (кроме подчиненности КрымОХРИСу), ни четкого профильного распределения, ни ясной схемы финансирования. Однако основным качественным итогом работы I съезда КрымОХРИСа стоит считать закрепление за государственными органами ответственности за музейные коллекции, а также – попытку формирования методических центров отдельных направлений музейного деда в автономных учреждениях (Дворец-музей тюрко-татарской культуры в Бахчисарае, Евпаторийский этнографо-археологический музей, ЦМТ).

Отчеты КрымОХРИСа о работе в 1923 г. представляют более подробную картину хода развития музейной сети в Крымской АССР. Так, за первый квартал (с 1 января по 1 апреля) в развитие намеченных планов и задач, учреждение добилось передачи в ведение администрации Херсонесских раскопок помещений ликвидированного монастыря св. Владимира, ликвидация церквей теперь должна была проходить при участии представителей КрымОХРИСа для разбора и изъятия церковных ценностей, НКВД автономии позволило сотрудникам учреждения осуществить инспекцию уже изъятых церковных фондов для определения и изъятия предметов музейного значения. В Симферополе происходило обустройство здания ЦМТ, на проходившей художественно-промышленной выставке был организован отдельный павильон КрымОХРИСа [17, л. 14].

В дальнейшем, с началом нового, 1923/1924 бюджетного года, приоритетной задачей КрымОХРИСа и его заведующего, совмещавшего должность уполномоченного Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР в Крыму, стало решение проблемы снабжения музейных учреждений, находившихся на финансировании бюджета Крымской АССР и снятых с такового решением Совнаркома автономии. Ходатайства в различные ведомства центрального и регионального уровня привели к проведению переговоров с Наркоматом финансов Крымской АССР, руководство которого выдвинуло идею содержания музеев на принципе самоокупаемости от взимания входной платы. Однако, данная идея, по мнению А. И. Полканова являлась неосуществимой. Других предложений от крымских чиновников не последовало, и КрымОХРИС был вынужден самостоятельно решать возникшую проблему. В ряде уездных ОХРИСов (Евпатория, Керчь, Феодосия) было произведено объединение разных музеев, сотрудники учреждений, непосредственно подчиненных Музейному отделу Главнауки брали на себя работу в снятых с содержания музеях, чем увеличивали свою занятость при полном отсутствии материальной компенсации. Наиболее тяжелой оказалась ситуация в Севастополе, где из 18 служащих на содержании остались 6. В итоге без охраны остались памятники Исторического бульвара, Малахова кургана, Братское кладбище русских воинов, Михайловское кладбище, бывшие оборонительные бастионы, составлявшие общий комплекс территорий Музея Севастопольской обороны. Как вариант стабилизации материального положения КрымОХРИСа был предложен проект передачи в ведение учреждения Георгиевского монастыря с организованным при нем совхозом, что можно считать примером осуществления принципов НЭПа [17, л. 39–39 об.].

Приходилось решать и другие административные проблемы: так, в Евпатории районное курортное управление, несмотря на неоднократные просьбы, отказывалось освобождать половину здания, предназначенного под музей, а винодельческое управление в Ливадии стало взимать плату за проход через главные ворота бывшего имения, ведшие к музеям. Данное распоряжение было срочно отменено после вмешательства КрымЦИКа, однако временно поток посетителей сократился. Был произведен ряд кадровых ротаций среди сотрудников. В Феодосии после смерти первого руководителя ОХРИС Г. А. Магула, заведующим был избран Н. С. Барсамов, по инициативе Наркомпроса РСФСР был освобожден от занимаемой должности заведующий Севастопольским ОХРИСом Л. А. Моисеев (с сохранением заведования раскопками и создаваемым музеем), в Ялте Естественно-исторический музей вместо А. С. Моисеева временно возглавил М. М. Решеткин. На баланс КрымОХРИСа поступили в начале 1924 г. архивы Алупкинского и Ливадийского дворцов-музеев. Как политическое стоит рассматривать идеи о передаче бронзовой скульптуры памятника Екатерине II для переплавки и создания памятника В. И. Ленину в Симферополе и относительно сноса памятника П. С. Нахимову и замены его на памятник В. И. Ленину в Севастополе [17, л. 39–41].

Свидетельством завершения организационного становления новой музейной сети в регионе можно считать решения, принятые в отношении КрымОХРИСа и подведомственных ему учреждений на заседании коллегии Наркомпроса Крымской АССР 1 июля 1924 г. Протокол этого мероприятия фиксирует, что заведующий КрымОХРИСом А. И. Полканов выступил с отчетным докладом по ведомству, по которому была принята комплексная резолюция. В ней отмечалось «значительное оживление работ в КрымОХРИСе», вследствие чего доклад и производственный план профильного отдела на следующий отчетный период были утверждены. При этом коллегия контролирующего органа отмечала, что наряду с происшедшим сдвигом в области популяризации музейного дела в Крыму, у ряда руководителей музеев отсутствует «марксистский подход» к работе. Данную проблему предлагалось решить путем обращения к Академическому совещанию Наркомпроса РСФСР для создания соответствующей программы переподготовки кадров в масштабах всей страны. На местном же уровне роль разъяснительного политического мероприятия должна была сыграть очередная Крымских конференция музейных работников, запланированная на осень 1924 г. Логичным следствием готовившейся кампании политизации работы крымских музеев, стало решение коллегии Наркомпроса Крымской АССР о поручении КрымОХРИСу совместно с отделом социалистического воспитания разработки конкретного плана вовлечения «пролетарской молодежи, особенно комсомольцев, в музейную работу» [44, л. 98].

Решением Коллегии Наркомпроса Крымской АССР от 1 июля 1924 г., имевшим наибольшее значение для музейной сети региона, стало намерение организовать комиссию «для пересмотра музейной сети в Крыму в целях возможного сокращения». Аппарат КрымОХРИСа должен был быть ограничен 75 штатными единицами, финансирование которых брал на себя Наркомпрос Крымской АССР. Также планировалось проведение «чистки личного персонала музейных работников», которые должны были осуществляться на региональном уровне комиссиями в составе представителя КрымОХРИСа, Крымского отдела Союза работников просвещения и уполномоченного КрымОХРИСа в соответствующем округе. Общий контроль этих мероприятий должен был производиться комиссией во главе с наркомом просвещения Крымской АССР или его заместителями, закончить работу комиссии, а значит, и утвердить новую концепцию музейной сети в Крыму, чиновники были должны к 1 октября 1924 г. [44, л. 98–98 об.].

Стремление чиновников Наркомпроса Крымской АССР обеспечить быстрое выполнение принятых решений прослеживается и в более частных решениях коллегии 1 июля 1924 г. Так, было принято решение о необходимости усиления работы Севастопольского и Ялтинского ОХРИСов «хотя бы одним партийным музейным работником» в каждом, для обследования работы Ялтинского ОХРИСа в месячную командировку отправлялся заместитель заведующего КрымОХРИСом Я. П. Бирзгал, было высказано предложение приступить к организации в Ялтинском Восточном музее отдела революционного движения на Востоке и в Крыму среди крымских татар. Также предлагалось усилить последний музей работниками из числа крымских татар. Ключевым в намерениях Наркомпроса Крымской АССР следует считать стремление подчинить организационную и финансовую деятельность КрымОХРИСа. Аргументируя свою позицию «территориальной оторванностью ОХРИСа от аппарата НКПр» (несмотря на то, что оба учреждения располагались в Симферополе – У. А.), чиновники предлагали перенести управление КрымОХРИСа в помещение Наркомата просвещения Крымской АССР, а главное – объединить финансовую часть КрымОХРИСа, Управления уполномоченного Главнауки Наркомпроса РСФСР с соответствующей частью контролирующего наркомата [44, л. 98 об.]. В целом, можно констатировать, что решениями коллегии Наркомпроса Крымской АССР 1 июля 1924 г. музейная сеть в регионе была подчинена организационному и финансовому контролю государственных органов регионального уровня, в планы которых входило осуществление кампании по усилению идеологического и политического содержания в экспозиционной и популяризаторской работе музеев. Вместе с тем, КрымОХРИС сохранял свою приоритетную подчиненность и оперативную связь с Главмузеем Наркомпроса РСФСР, что позволяло осуществлять профильную деятельность относительно автономно.

Отображение данных изменений в работе музейной сети Крымской АССР было продемонстрировано решениями III Крымской конференции музейных работников, состоявшейся 16–18 сентября 1924 г. в Севастополе. Программа конференции предполагала решение следующих вопросов: в первый день было запланировано оглашение общеполитических и методологических докладов (очевидно, выполнявших роль озвученной ранее «политической переподготовки») – «О международном положении», «Наука и искусство революции» (к сожалению, имена докладчиков в тексте программы зафиксированы не были) и «Задачи востоковедения в Крыму», авторами которого были обозначены профессор, заведующий историко-этнологическим отделом ВНАВ при ВЦИК (г. Москва) И. Н. Бороздин и А. С. Ятманов. Во второй день конференции работу планировалось начать с заслушивания докладов с мест – от заведующих музеями, подчиненных КрымОХРИСу. Видение основных приоритетов работы профильной организации отражались в докладе заведующего КрымОХРИСом А. И. Полканова «Задачи и перспектива деятельности КрымОХРИСа», проекты совершенствования сети музеев региона были представлены в докладе профессора А. И. Маркевича, члена президиума Третьяковской галереи А. А. Мидлера и заведующего Ялтинским естественно-историческим музеем Г. Я. Россилевича «Планы музейного строительства в Крыму (сеть, типы, перегруппировки, пополнения)». Результаты деятельности музеев содержались в докладе А. С. Ятманова «Плоды музейной работы (экскурсионной, агитационно-просветительной, научной и организационной)», проблема поиска и подготовки квалифицированных специалистов была заявлена директором Херсонесского историко-археологического музея, профессором ЛГУ К. Э. Гриневичем в докладе «О подготовке кадров музейных и археологических работников».

На третий день конференции планировалось рассмотреть следующие доклады: «Охрана памятников старины и этнографии» профессоров А. П. Удаленкова (г. Ленинград), Б. В. Чобан-Заде (г. Симферополь) и директора Дворца-музея тюрко-татарской культуры в Бахчисарае У. А. Боданинского, «Организационные вопросы по управлению и финансированию музеев», «Охрана природы», научные доклады по специальным вопросам, вопросы, вносимые членами конференции (данные о докладчиках не сохранились) [45, л. 69; 46, л. 21].

Резолюции III Конференции крымских музейных работников позволяют судить о масштабах вопросов и адекватности выводов, сделанных участниками Конференции. Так, в специальной резолюции по музейному строительству были намечены основные приоритеты работы сети. Впервые признавалось что «Крым со всеми находящимися на его территории археологическими, историко-художественными и этнографическими памятниками и природой имеет исключительное, не только общегосударственное, но и мировое научное значение», при этом специально оговаривалось что «исследование его культурно-исторического прошлого и природных богатств является главной задачей крымских музеев <…>, осуществление этой задачи возможно только путем привлечения к ее выполнению широких народных масс и сближению музейной работы с пролетарскими партийными и культурно-просветительскими организациями» [47, л. 1].

Очередные задачи музейного строительства были сформулированы Конференцией следующим образом: считалось необходимым усиление научно-исследовательской работы путем организации широкой сети краеведческих музеев или соответствующих отделов при существующих музеях; требовалось установление более тесной связи работ краеведческих музеев с хозяйственной деятельностью населения путем организации в них соответствующих производственных отделов; полезным признавалось установление более тесной связи работы музеев с партийными и культурно-просветительными организациями; указывалось на необходимость установления тесного контакта с центральными научными и музейными учреждениями; концентрацию художественных коллекций, в виду их слабости и распыленности, предполагалось осуществлять в ограниченном круге музеев с доведением их до «надлежащей высоты музейных требований», для этого планировалось ходатайствовать об изъятии фондов ряда местных или небольших по составу коллекций музеев [47, л. 1].

Специальная резолюция Конференции была посвящена собственно реформированию музейной сети Крымской АССР. Так, в связи с тем, что «Крым являлся в истории революционного движения самостоятельным крупным центром», Конференция постановила создать на территории республики Музей Революции, обратившись с соответствующим представлением через Наркомпрос Крымской АССР в КрымЦИК и областной комитет ВКП (б). Также была зафиксирована идея определить в каждом городе музей, при котором централизовано могли собираться революционные материалы, для будущих Музеев Революции либо соответствующих отделов при местных музеях. Отмечалось, что такая работа уже была начата в Керчи и Феодосии, подчеркивалась необходимость ее распространения на другие города и районы Крыма.

Особое внимание делегаты Конференции уделили проблемам музейной сети Севастополя: «принимая во внимание, что Севастополь является в Крыму самым крупным пролетарским центром, что в нем за время революции не создано было ни одного нового музейного учреждения в интересах обслуживания пролетарских масс», Конференция постановила «немедленно приступить» к организации в городе Севастопольского музея краеведения с отделом революции в его составе, как ключевого звена экспозиции. Оговаривалось и место размещения нового музея: предлагалось использовать под эти цели бывшее здание Дома-музея Л. Н. Толстого. Кроме краеведческого учреждения, Конференция посчитала целесообразным открытие в городе картинной галереи, при этом, в резолюции зафиксировано обращение «к Центру» (очевидно, к Главмузею) передать соответствующий для этой цели музейный материал. Также было решено ввиду несоответствия экспозиции Музея Севастопольской обороны, построенной якобы по «принципу империалистического патриотизма», реорганизовать его в Военно-исторический музей «с более широкими задачами, развив в соответствии с этим в нем отделы, характеризующие социальные основы, бытовые особенности и захватные стремления войн», реорганизацию планировалось начать не позднее 15 октября 1924 г., во время ее проведения музей должен был быть закрыт.

Среди решений конференции были и противоречивые, однозначно политизированные предложения. Так, было зафиксировано, что ввиду разгула антирелигиозной кампании и угрозы полного разграбления к памятникам обороны Севастополя 1854–1855 гг. необходимо добавить городские церкви. Одновременно с этим предлагалось провести ревизию памятников с целью выявления тех, которые могли быть списаны с учета. Парадоксальной в этом смысле выглядит инициатива Конференции «признать целесообразным снятие памятника [П. С.] Нахимову для постановки на его месте памятника вождю мирового пролетариата [В. И.] Ленину». Закрытый властями города в 1924 г. Дом-музей Л. Н. Толстого не предполагалось возрождать – вместо этого была выдвинута идея: часть экспозиции, имеющую отношение ко времени обороны Севастополя передать в создаваемый Военно-исторический музей, а остальные вещи – передать в распоряжение Музейного отдела Главнауки [47, л. 2].

Столь же смелые решения ожидали и другие музейные учреждения Крыма. В Ялте было постановлено ликвидировать церковь-музей при Морской санатории и Дом-музей композитора В. И. Ребикова. Имущество первой должно было быть передано в центральный церковно-музейный фонд, а второго – в Ялтинский краеведческий музей. Коллекции Ялтинского художественного музея должны были быть подвергнуты пересмотру с удалением всего материала «немузейного характера». Какие конкретно произведения искусства могли попасть в данную категорию, Конференция не уточнила. Ливадийские дворцы рассматривались делегатами Конференции «не только как исключительно важный исторический памятник, но и агитационный», следовательно, их сохранение должно было быть продиктовано целями демонстрации царского быта с организацией в помещениях дворцов отдела революционного движения. Конференция также обращалась к центральным профильным государственным органам с просьбой скорейшего возвращения экспонатов Ливадийских дворцов (икон, посуды, мебели) для восстановления убранства и формирования экспозиции. Проявление столь глубокого внимания к музеям Ялты можно считать следствием результатов месячной командировки Я. П. Бирзгала в Ялтинский округ, санкционированной 1 июля 1924 г. коллегией Наркомпроса Крымской АССР.

Более рациональные предложения были высказаны Конференцией относительно Алупкинского дворца-музея, в котором предлагалось открыть Музей русского быта в Крыму первой половины XIX в. с созданием специального «Отдела старого Крыма», где должны были концентрироваться картины и гравюры из коллекции дворца с видами полуострова. Конференцией было санкционировано переименование Ялтинского естественно-исторического музея в Ялтинский музей краеведения и высказывалось предложение об объединении Естественно-исторического музея в Симферополе с ЦМТ под новым названием – Центральный крымский музей краеведения. Отдельно также была затронута проблема сохранения икон и церковных предметов музейного значения: рассеянные по разным учреждениям экспонаты планировалось концентрировать в едином помещении, вплоть до определения места постоянного хранения. Однако конкретно на такой объект сохранения реквизированных ценностей в резолюции указано не было [47, л. 3].

В организационном смысле, Конференция зафиксировала стремление крымских музейных работников быть вовлеченными в актуальные процессы политико-идеологического строительства в регионе. Так, в специальной резолюции было отмечена инициатива тесной связи музейных работников с партийными органами на местах «для вовлечения <…> в изучение марксистской методологии». Вводился институт практикантов при музеях, который должен был быть призван воспитать кадры новых музейных и археологических работников. Для стимуляции процесса воспитания новых специалистов, Конференция ходатайствовала об установлении специальных стипендий для студентов, планирующих работать в музеях Крыма, а также – об отпуске ЦИК Крымской АССР целевого кредита КрымОХРИСу для подготовки специалистов.

Необходимость повышения квалификации действующих работников была отражена в идее организации регулярных командировок для временных работ при центральных музеях РСФСР. Особое внимание было уделено и материальному положению подвижников музейного дела в Крыму. Так, Конференция постановила «обратить внимание НКП и Главнауки на необходимость поднятия заработной платы, если не сообразно с квалификацией работы, то хотя бы до минимального уровня, который бы дал музейным работникам [возможность] вести нормальную работу». Мотивацией этого решения были низкие ставки оплаты труда, установленные Госпланом при большой экскурсионной и научно-организационной работе, проводимой крымскими музейщиками [47, л. 4].

В целом, решения III конференции музейных работников Крыма могут быть оценены как новаторские, своевременные, но выдержанные в русле усиления политико-идеологического контроля над музейной работой. Во-первых, они затрагивали все основные направления работы музеев региона. Во-вторых, они демонстрировали комплексный характер руководящей деятельности КрымОХРИСа, который смог эффективно обеспечить работу и в организационном, и в методическом, и в научно-исследовательском направлениях. В-третьих, однозначный дрейф в сторону следования установкам партийных идеологических органов можно считать следованием общей тенденции культурного строительства в СССР, решения же местных профильных контролирующих органов следует отнести к проявлению реакции на решения вышестоящих инстанций и стремление их оперативно выполнить. Кроме того, следует отметить, что КрымОХРИС при всех атрибутах автономности, являлся неотъемлемой частью общей государственной системы органов управления культурой в рамках Крымской АССР. Вследствие этого, следует рассматривать определенную политизацию его действий как отвечавшую контексту времени.

Официальным оформлением решений Конференции о ликвидации и реорганизации ряда музеев стало постановление коллегии Наркомпроса Крымской АССР от 12 ноября 1924 г. Согласно заслушанному докладу Я. П. Бирзгала об итогах сентябрьской музейной конференции, коллегия утвердила: ликвидировать – Дом-музей Толстого в Севастополе, Дом-музей композитора В. И. Ребикова в Ялте, Церковь-музей при Морском санатории в Ялте, Художественный музей в Феодосии, Картинную галерею в Керчи, Картинную галерею в Евпатории, Дворец-музей в Новом Свете. Картины из художественных музеев Евпатории, Керчи и Феодосии планировалось сосредоточить в художественном отделе ЦМТ. К объединению в одном здании должны были быть подготовлены: ЦМТ и Симферопольский естественно-исторический музей, Евпаторийский археолого-этнографический, Караимский музей и Караимская национальная библиотека «Карай-Битиклиги», Галерея И. К. Айвазовского и Феодосийский археологический музей соответственно. Реорганизации подлежали Севастопольский музей обороны в Военно-исторический музей «с марксистским уклоном», Музей Алупкинского дворца в Музей русского быта конца XVIII – начала XIX вв. [48, л. 58].  

Свидетельством сложностей и несогласованности процесса реорганизации музейной сети в 1924–1925 гг. можно считать обращение народного комиссара просвещения Крымской АССР У. В. Балича в Главнауку Наркомпроса РСФСР от 21 января 1925 г. Касалось оно ситуации, сложившейся вследствие изменения подчиненности ряда музеев. Так, вплоть до лета 1924 года на снабжении Главнауки Наркомпроса РСФСР находились девять музейных учреждения Крыма: ЦМТ, Алупкинский историко-бытовой музей, Государственный дворец-музей тюрко-татарской культуры в Бахчисарае, Галерея И. К. Айвазовского в Феодосии, Евпаторийский археолого-этнографический музей, Ливадийский дворец, Пушкинский дом в Гурзуфе, Херсонесский историко-археологический музей и Феодосийский археологический музей. В связи с требованием Народного комиссариата финансов РСФСР ряд музеев, а именно – ЦМТ, Евпаторийский археолого-этнографический музей, Пушкинский дом в Гурзуфе и Феодосийский археологический музей – должны были быть сняты с централизованного финансирования и переданы на баланс бюджета Крымской АССР. Как сообщал в Главнауку У. В. Балич, сметы последних музеев были своевременно переданы в Наркомфин РСФСР, однако, «по их оплошности пропущены», и не попали в сводный бюджет Крымской АССР. Проблема усугублялась тем, что, по словам У. В. Балича, А. И. Полканов по собственной инициативе ходатайствовал перед Наркомфином РСФСР о выделении крымским музеям дополнительного содержания в размере 21 000 рублей. Однако и это ходатайство осталось без рассмотрения. В итоге – ряд музейных учреждений Крыма (Алупкинский, Бахчисарайский, Ливадийский дворцы и галерея И. К. Айвазовского в Феодосии) к началу 1925 года остались без всякого финансирования, а штат ЦМТ был опущен Штатной комиссией Главнауки вообще, вследствие чего центральное музейное учреждение Крыма фактически теряло «всякую юридическую и финансовую базу». Следствием реорганизации и несогласованных действий стало то, что с 1 октября 1924 г. музейные работники Крыма не получали жалованья, а поддерживались лишь небольшими авансами из спецсредств, заработанными музеями в течение летнего периода, которых, по прогнозу У. В. Балича должно было хватить до 1 февраля 1925 г. В связи со сложившейся ситуацией, нарком просвещения Крымской АССР просил Главнауку содействовать в ее разрешении путем: снабжения Наркомфином музеев, снятых с центрального финансирования кредитами госбюджету Крымской АССР, включением в смету финансирования Алупкинского, Бахчисарайского, Ливадийского дворцов и галереи И. К. Айвазовского в Феодосии, утверждением штатов ЦМТ Штатной комиссией Главнауки. Для демонстрации серьезности ситуации, У. В. Балич напрямую указал, что в случае отсутствия выделения кредитов на содержание музеев, Наркомпрос Крымской АССР будет вынужден ликвидировать «все крымские музеи», штат работников – распустить, а имущество – отправить в склады «под охрану милиции» [49, л. 62].

Реакция на обращение У. В. Балича последовала лишь 3 апреля 1925 г. При этом, стоит учесть, что решение относительно дальнейшего финансирования крымских музеев было принято на самом высоком государственном уровне – на заседании Малого Совнаркома РСФСР. Согласно выписке из протокола заседания, было постановлено «включить в сеть учреждений, финансируемых за счет госбюджета, следующие крымские музеи и дворцы: 1) Научный музей в Ялте; 2) Галерею [И. К.] Айвазовского в Феодосии; 3) Археологический музей в Феодосии; 4) Археологический музей в Евпатории; 5) Центральный музей Тавриды в Симферополе; 6) Бахчисарайский дворец; 7) Пушкинский дом [в Гурзуфе]». Финансирование предполагалось осуществить из резервного фонда СНК РСФСР и составляло 21 000 рублей, направленных на увеличение соответствующей сметы Наркомпроса Крымской АССР [50, л. 54]. Разрешение данной ситуации наглядно продемонстрировало, что реорганизация музейной сети, инициированная Наркомпросом Крымской АССР была подготовленной и продуманной лишь частично. Учитывая же, что сумма дополнительного финансирования, выделенная крымским музеям в апреле 1925 г. была равна сумме, затребованной изначально заведующим КрымОХРИСом А. И. Полкановым для дополнительного финансирования, становится очевидным конфликт полномочий между руководителями НКП Крымской АССР и КрымОХРИСа, стремившимися к единоличному представительству интересов крымских музеев перед центральными государственными органами.

Согласованность планов реорганизации крымских музеев с центральными профильными органами Наркомпроса РСФСР прослеживается в отчете, составленном по результатам командировки в Крым в январе 1925 г. заместителя заведующего подотдела учета и охраны Музейного отдела Главнауки, скульптора Лазаря Яковлевича Вайнера (1885–1933). В ходе визита им были проинспектированы музейные учреждения Алупки, Севастополя, Симферополя и Ялты. Особое внимание снова было уделено Севастополю. Л. Я. Вайнер имел полномочия для организации Художественной галереи в городе, однако, осуществлению этих намерений мешало отсутствие помещения для ее размещения. Московский чиновник обратился к Севастопольскому исполкому с просьбой прояснить ситуацию. Оказалось, что у местных властей по вопросу создания в городе картинной галереи сложилась особая позиция: средств на его содержание не было, относительно же помещения городские власти готовы были предоставить его при условии, что сотрудники музея сами найдут его. В итоге, Л. Я. Вайнеру пришлось оставить привезенные для галереи картины в Симферополе и поручить А. И. Полканову поиски помещения, а также общий контроль ситуации. На территории Херсонесских раскопок совместно с их руководителем К. Э. Гриневичем были составлены инструкции по научному и материальному учету и охране памятников. Снова актуальным оказался вопрос базирования на участке городища воинских частей, что потребовало ходатайства перед городскими властями о полном их выводе. Внес чиновник Музейного отдела Главнауки и предложения по реорганизации Севастопольского музея обороны. Суть их сводилась к тому чтобы «превратить бывший Музей старого ура-патриотического офицерства в более современный … который должен отображать в себе все моменты старой дореформенной военной техники (дислокация, тактика, стратегия) … и определить характер чисто политический, т. е. оттенить все моменты не только Севастопольской интервенции [18]55 года, но и также показать некоторым образом политику западного империализма в эпоху гражданской войны на Крымском полуострове». Подтвердились и планы о переименовании музея в Военно-исторический. Срок реорганизации ограничивался 1 апреля 1925 г., ответственным лицом был определен заведующий Музеем обороны Шахбазьян. Противоречия в среде местных органов власти возникли и в организации Музея Революции: помещение бывшего дома-музея Л. Н. Толстого было занято филиалом Херсонесского городища и Отделом Революции. Однако, созданию в Севастополе самостоятельного учреждения, описывавшего события революционной борьбы начала ХХ в., периода 1917–1921 гг. воспротивилось руководство Крымского обкома ВКП (б), которое считало более оправданным создание единого специализированного музея в Симферополе. Соответственно, все собранные экспонаты было решено перевезти в столицу Крымской АССР [15, л. 12–12 об.].

В Симферополе Л. Я. Вайнером решались вопросы оптимизации структуры ЦМТ. Задача состояла в присоединении Естественно-исторического музея к уже существующему. Однако, главным препятствием этих намерений стала невозможность размещения экспозиции Естественно-исторического музея в наличном помещении ЦМТ на улице Долгоруковской, д. 35. Рассматривались варианты ходатайства о предоставлении объединенному ЦМТ помещения бывшей больницы, однако в случае невозможности объединить все отделы под одной крышей предполагалось разделение ЦМТ по двум адресам – в одном помещении должны были разместиться естественно-историческая коллекция, в помещении на Долгоруковской – художественный, археологический и революционный отделы. Л. Я. Вайнер отмечал, что в структуре ЦМТ отсутствует разделение на соответствующие отделы и предлагал запросить в будущем отчеты об их создании.

Инспекция музеев Ялтинского района была посвящена усилению политического содержания их экспозиций. Так, в Ливадийском дворце было предложено пересмотреть конспекты лекций и было признано необходимым инструктирование сотрудников со стороны КрымОХРИСа. Такие меры были вызваны отсутствием в руководстве музеев квалифицированных работников. Возможность открытия отделов Революции была поставлена в прямую зависимость от наличия хотя бы дублетных экспонатов, которые должны были поступить из Москвы и Ленинграда. Иначе, по словам Л. Я. Вайнера такие отделы могли быть представлены «очень слабо». В Алупкинском историко-бытовом дворце-музее было предложено пересмотреть экспозицию и переместить ряд старинных ценных гравюр из дальних коридоров на верхние этажи, коллекции предлагалось пополнить из собраний Севастопольского Музея обороны и Ялтинского художественного музея. Также было предложено сконцентрировать в Алупке основные экспонаты эпохи дворянского быта XIX века, для чего Л. Я. Вайнером было внесено предложение связаться с государственными органами Украинской ССР для передачи в Крым вещей рода Воронцовых, вывезенных в Одессу. Осмотр Ялтинского художественного музея подтвердил решение о его ликвидации. Однако в данном случае противником расформирования учреждения выступил Ялтинский горисполком. Как вариант сохранения музея, представитель Музейного отдела Главнауки предложил оставить в экспозиции ряд работ собственно крымских мастеров, собрать вместе ряд ценных гравюр, удалить все личные вещи художников, как не имеющие музейной ценности, классифицировать находившийся в музее фарфор, отдельные экземпляры которого направить в Центральный музейный фонд на обмен [15, л. 12 об.–13 об.]. Как видим, основные предложения Л. Я. Вайнера фактически были созвучны принятым ранее решениям Коллегии Наркомпроса Крымской АССР и III Конференции крымских музейных работников, что подтверждает не только наличие постоянной коммуникации руководящих и местных органов, но и позволяет говорить о выстраивании единых принципов организации работы музеев в Крыму.

О завершении становления музейной сети к 1925 г. свидетельствуют документы о закреплении штатных единиц в крымских музеях. Так, ЦМТ определялся штат в 23 человека (входили должности директора, совмещенной с должностью заведующего художественным отделением, хранителей историко-культурного, естественно-исторического и революционного отделений, помощников хранителей по этнологической, экономической, зоологической, геологической, ботанической секциям, препаратора, библиотекаря, заведующего музейным фондом, смотрителя зданий, делопроизводителя-счетовода, научного сотрудника художественного отделения, вахтера, музейного служителя, ночных сторожей и истопника). Далее следовали: Военно-исторический музей с памятниками времен Крымской войны в Севастополе – 17, Ялтинский научно-художественный музей с тремя подразделениями в разных помещениях: художественным, восточно-этнографическим, краеведческим (естественно-историческим) получал 15 штатных единиц, Галерея И. К. Айвазовского и археологический музей в Феодосии – 8, Евпаторийский археолого-этнографический музей – 4, Пушкинский дом в Гурзуфе – 1 [51, л. 37–38 об.]. Таким образом, общее число работников музейной сети в Крымской АССР, обеспечение работы которых было возложено на бюджет автономии, составляло 68 штатных единиц. Это, в свою очередь согласуется с предшествовавшими этому решениями о сокращении количества штатных единиц и свидетельствует об окончании очередной реорганизации в крымских музеях.

Развитие озвученных выше тенденций музейного строительства в Крымской АССР было продолжено на IV Конференции крымских музейных работников. Она состоялась в Керчи 12–13 сентября 1926 г. и проводилась сразу после окончания Первой Всесоюзной конференции археологов СССР, посвященной столетнему юбилею Керченского музея древностей. Музейная конференция проходила на высоком представительном уровне – ее Председателем дал согласие быть и прибыл из Москвы начальник Главнауки Наркомпроса РСФСР, видный общественный и партийный деятель Федор Николаевич Петров (1876–1973). Состав делегатов Конференции также демонстрировал явное повышение значения музейной работы в регионе. В ее работе приняли участие: от КрымОХРИСа – А. И. Полканов и Я. П. Бирзгал; от ЦМТ – профессора П. И. Голландский, И. И. Пузанов, Н. Л. Эрнст; старший научный сотрудник А. Я. Исхакова, библиотекарь Д. С. Спиридонов; от Херсонесского историко-археологического музея – профессор К. Э. Гриневич и смотритель музея Н. З. Федоров; от Севастопольского военно-исторического музея – И. Ивин, от Бахчисарайского дворца-музея – У. А. Боданинский; от Евпаторийского музея – П. Я. Чепурина; от Алупкинского дворца-музея – С. Д. Ширяев; от Ялтинского художественного музея – А. Г. Коренев; от Ялтинского восточного музея – Я. М. Якуб-Кемаль; от Феодосийского археологического музея – Н. С. Барсамов; от Картинной галереи И. К. Айвазовского – К. Ф. Богаевский; от Керченского историко-археологического музея – Ю. Ю. Марти и Х. Шибнев; от Музея наглядных пособий в Симферополе – С. И. Забнин. Археологическую секцию Академического совета Наркомпроса Крымской АССР представляли профессор А. И. Маркевич и О.-Н. А. Акчокраклы, городские власти Керчи – Э. И. Мезер. Согласно протоколу конференции ее главой единогласно был избран Ф. Н. Петров, а секретарями – У. А. Боданинский, С. Д. Ширяев и Н. Л. Эрнст [52, л. 1].

В повестку дня конференции были внесены доклады с мест, которые должны были озвучить прибывшие заведующие музеями, а также ряд авторских теоретических и методических докладов. Согласно повестке, первым вопросом были заслушаны сообщения директоров музеев – Н. С. Барсамова, У. А. Боданинского, К. Э. Гриневича, И. Ивина, А. Г. Коренева, Ю. Ю. Марти, А. И. Полканова, П. Я. Чепуриной, С. Д. Ширяева, Я. М. Якуб-Кемаля. Ввиду их информационного характера, Конференция постановила принять их к сведению [52, л. 1 об.].

Наиболее значительным и резонансным для работы Конференции, а учитывая последствия – и для всего крымского музейного дела в изучаемый период стал доклад, презентованный заместителем заведующего КрымОХРИСом Яном Петровичем Бирзгалом (1898–1968) на вечернем заседании 12 сентября «О музейной сети в Крыму, установлении типов музеев и разграничении сферы научно-исследовательской деятельности Крымских музеев».

В первой части своего выступления Я. П. Бирзгал предложил свою периодизацию развития современного ему музейного дела в регионе. Так, период 1921–1924 гг. был назван им «собирательским»: проводилась обширная работа по учету и концентрации конфискованных художественных и научных ценностей и формирование на их основе районных музеев, выставок, новых отделов уже функционировавших музеев. Второй период – «научного планирования собранных коллекций» начался, по мнению докладчика, после проведения III Крымской конференции музейных работников в сентябре 1924 г., на которой были ликвидированы ряд музеев «возникших случайно и не имеющих данных к существованию». В связи с этими решениями, в Крымской АССР была создана «минимальная сеть музеев», в которую входили: в Алупке – Алупкинский дворец-музей; в Бахчисарае – Дворец-музей тюрко-татарской культуры и Мемориальный музей И. Гаспринского; в Евпатории – Археолого-этнографический музей; в Керчи – Керченский историко-археологический музей; в Севастополе – Военно-исторический музей, Херсонесский историко-археологический музей; в Симферополе – ЦМТ; в Феодосии – Феодосийский археологический музей, Картинная галерея И. К. Айвазовского; в Ялте – Ялтинский научно-художественный музей, состоящий из трех отделов: естественно-исторического, художественного, восточного. По мнению Я. П. Бирзгала, данная сеть музеев, созданная под руководством, а фактически – напрямую решениями, инициированными КрымОХРИСом «строго соответствует научно-исследовательским и культурно-просветительным факторам крымской действительности», а потому должна была быть сохранена, а какие-либо сокращения в ней – недопустимы [52, л. 2].

Вместе с тем, по мнению докладчика, к моменту проведения очередной Конференции, перед музейным сообществом Крыма встал актуальный вопрос относительно определения и уточнения типологии каждого из существовавших на тот момент учреждений. В связи с этим, Я. П. Бирзгал представил свое видение дальнейшей реорганизации музейного дела в Крыму. Так, ЦМТ в новой музейной системе отводилась роль смешанного музея, который имел два крупных направления работы: культурно-историческое и естественно-историческое. Относительно первого направления устанавливались следующие структурные подразделения: 1. Археологический отдел (с подотделами: доисторической культуры Крыма, скифо-сарматской культуры, греко-римских колоний, культуры крымского Средневековья, древностей татарского периода в Крыму); 2. Этнографический отдел (с подотделами изучения быта и культуры татар, болгар, крымских цыган, немцев, караимов и крымчаков); 3. Художественный отдел (с подотделами: русской живописи XV–ХХ вв., фарфора и фаянса русского и зарубежного происхождения); 4. Отдел революционного движения в Крыму; 5. Библиотека (состоящая из двух отделов: «Таврика» и общего – по искусству, археологии и этнографии). В свою очередь естественно-историческое направление ЦМТ должно было иметь такие подразделения: 1. Неорганической природы (с подотделами: общей геологии, полезных ископаемых, почвенный, географии Крыма, метеорологии и мелиорации); 2. Растительного мира (подотделы: общая ботаника, полеводства, лесоводства, садоводства, виноградарства и табаководства); 3. Животного мира (подотделы: общей зоологии, рыболовства, охотничьего промысла, животноводства, пчеловодства и шелководства) [52, л. 2 об.].

Основные задачи научно-исследовательской работы ЦМТ Я. П. Бирзгал сформулировал комплексно. В отношении археологии это должны быть комплексные штудии по изучению прошлого региона по остаткам материальной культуры от доисторической эпохи до периода Средневековья (готские и византийские памятники), также к Археологическому отделу ЦМТ в качестве надзора должны были быть переданы в ведение все памятники истории Симферопольского, Джанкойского, Карасубазарского и Алуштинского районов. Этнографические исследования ЦМТ планировалось направить в русло изучения культуры и обычаев болгар, цыган, немцев и крымчаков. В соответствии с предложенной структурой, лишними, «не соответствующими плану строительства» были признаны в ЦМТ картины и скульптуры западноевропейских мастеров различных эпох. Их предлагалось передать в Ялтинский художественный музей [52, л. 3].

Не менее смелые инициативы Я. П. Бирзгал выдвинул и в отношении остальных музейных учреждений Крыма. В Музее тюрко-татарской культуры в Бахчисарае было предложено в помещениях бывшего Ханского дворца, не подлежавших реставрации, устроить выставку образцов крымскотатарского зодчества XV–XVIII вв. Также выдвигалась идея создания отдельного Музея крымскотатарской культуры, который должен был объединить в себе отделы художественно-кустарной промышленности, этнографии, археологии и библиотеку татарской письменности. Дом-музей И. Гаспринского предлагалось сделать филиалом Дворца-музея. В его же ведение переходили археологические и архитектурные памятники Бахчисарая и Бахчисарайского района (включая «пещерные города» горной части Юго-Западного Крыма). Научные штудии Дворца-музея должны были охватывать весь массив изучения крымскотатарской культуры и истории. Экспонаты музея, имевшие некрымское происхождение (персидские, кавказские, малоазиатские и прочие музейные памятники), по причине несоответствия научному направлению музея, передавались ялтинскому Восточному музею.

Руководители КрымОХРИСа вынуждены были отказаться от реорганизации Музея Севастопольской обороны 1854–1855 гг. в Военно-исторический музей широкого профиля. Я. П. Бирзгал объяснял это невозможностью собрать достаточное количество необходимых материалов и экспонатов и отсутствием у музея необходимых выставочных помещений. Этим чиновник фактически дезавуировал решение III Крымской конференции музейных работников о реорганизации данного учреждения. В ведение Музея Севастопольской обороны для надзора передавались памятники Исторического бульвара, Малахова кургана, братское кладбище воинов российской армии. При этом снова была озвучена идея создания комиссии по пересмотру памятников Севастопольской обороны 1854–1855 гг. для выявления тех, которые не представляли «историко-художественного интереса» и подлежали списанию [52, л. 3–3 об.].

Касательно работы Херсонесского историко-археологического музея отмечалось, что он должен сохранить свой профиль и организовать работу по трем отделам: греческого, римского и византийского периодов соответственно. Я. П. Бирзгал указывал и на нецелесообразность распыления коллекций учреждения, в связи с чем, идея открытия филиала Херсонесского музея в Севастополе была подвергнута критике. Под надзор дирекции Херсонесского музея попадали археологические памятники Севастопольского и Евпаторийского районов, как связанные с культурой древнего Херсонеса. Конференция музейных работников была вынуждена принять решение и о ликвидации Севастопольской картинной галереи. Власти города окончательно отказались предоставить учреждению помещение, а также – взять музей на свой финансовый баланс. В связи с этим, экспонаты должны были занять место в фондах Ялтинского художественного музея и художественного отдела ЦМТ [52, л. 4].

Критике была подвергнута деятельность дирекции Алупкинского историко-бытового дворца-музея. Указывая на то, что памятник архитектуры и истории является уникальным по своему происхождению образцом русского помещичьего дворянского быта 20–30-х гг. XIX в., Я. П. Бирзгал настаивал на том, что музей должен сохранить свою бытовую направленность. Попытки придать экспозиции самостоятельное историко-художественное значение, должны были быть «категорически отвергнуты», как нарушающие стройность музейной сети в Крыму. Были предложены и новые структурные единицы: в помещениях, не представлявших художественной ценности, докладчик предложил разместить выставки по истории развития усадебной культуры в Крыму и крымского пейзажа в его историческом развитии [52, л. 4 об.].

Синкретический характер должен был носить в новой музейной сети Восточный музей в Ялте. Основной его задачей определялось изучение этнографии и художественно-кустарной промышленности южнобережных крымских татар. Вместе с тем, большое внимание в экспозиции должно было быть уделено образцам художественной промышленности и искусства стран Востока. Именно так и предлагалось подразделить структуру учреждения.

Ялтинский краеведческий музей, по соображениям Я. П. Бирзгала, должен был сосредоточить свое внимание на изучении природоведения Южного берега и горного района Крыма с уклоном в изучение экономики и производительных сил микрорегиона. В связи с этим, ликвидации подлежал археологический отдел музея, а его экспонаты должны были передаваться в ЦМТ. Оставшаяся экспозиция должна была копировать структуру естественно-исторического отделения ЦМТ: отделы неорганической природы, растительного и животного мира.

Ялтинский художественный музей признавался Я. П. Бирзгалом специализированным художественным музеем с историко-культурным направлением. Его структура должна была содержать отделы западноевропейской и русской живописи, а также отдел гравюр. Научные исследования в музее предлагалось ограничить описанием экспонатов музея. Ввиду малочисленности экспонатов предлагалось ликвидировать отдел стекла и фарфора, а коллекцию перенести в ЦМТ [52, л. 5–5 об.].

В Феодосии Я. П. Бирзгал предложил объединить в единое учреждение Археологический музей и Картинную галерею И. К. Айвазовского. Структура Археологического отдела предполагала изучение всех культур региона в хронологическом порядке. Галерея И. К. Айвазовского должна была сохранить свой статус и структуру, вместе с тем, Я. П. Бирзгал выдвинул идею параллельного создания галереи работ К. Ф. Богаевского. Научную работу в Феодосийском музее предполагалось сосредоточить вокруг вопросов истории генуэзской и армянской культур в средневековом Крыму. Под надзор учреждения передавались памятники Феодосийского, Старо-Крымского и Судакского районов.

Я. П. Бирзгал выступил против расширения экспозиционной активности Керченского историко-археологического музея. По мнению чиновника, исключительная ценность профильных коллекций не должна была страдать от появления в музее отделов этнографии, природоведения, современной экономики и производственных сил района. В связи с этим, предлагалось выделить краеведческий отдел из общей структуры музея. В самом же профильном учреждении предлагалось оставить хронологический принцип формирования экспозиции: от эпохи скифо-сарматской культуры до периода завоевания Крыма Российской империей. Надзору музея подлежали все памятники города и Керченского района. Более того, в развитие своих предложений, Я. П. Бирзгал выдвинул идею научного надзора Керченского музея за памятниками Таманского археологического района, обосновывая это общностью древних культур обоих берегов Керченского пролива [52, л. 5 об.–6].

Структура Евпаторийского археолого-этнографического музея должна была содержать в себе два отдела: этнографии караимов и этнографии татар-ногайцев. Также предлагалось размещение при музее караимской национальной библиотеки «Карай-битиклиги» и создание отдела «старой Евпатории». Относительно остальных экспонатов музея Я. П. Бирзгал был категоричен – они должны были быть переданы в другие музейные учреждения. Так, археологические коллекции древней Керкинитиды – в Херсонесский историко-археологический музей, вещи восточного происхождения – в Ялтинский Восточный музей, картины – в художественный отдел ЦМТ и Ялтинский художественный музей. Основываясь на аргументе, что половину здания Евпаторийского музея занимает личная библиотека А. Ю. Мичри, которая не имела профильного значения для музея, Я. П. Бирзгал также предложил ее изъять, не указав при этом, куда на хранение должны будут отправиться ее фонды. Музей должен был осуществлять надзор над памятниками города и района, его научная работа должна была сводиться к изучению культуры и быта татар-ногайцев и культуры караимов в комплексном контексте [52, л. 6 об.].

Положения доклада Я. П. Бирзгала вызвали широкую дискуссию среди делегатов Конференции. Так, П. И. Голландский отметил, что КрымОХРИС мог бы предварительно обсудить содержание доклада с научным персоналом музеев. Ф. Н. Петров поставил вопрос о статусе доклада: является ли он самостоятельным трудом и инициативой Я. П. Бирзгала или это официальная позиция КрымОХРИСа? Глава специализированного органа А. И. Полканов отметил, что положения доклада связаны с предложениями, адресованными КрымОХРИСу со стороны Музейного отдела Главнауки обсудить на конференции вопрос о музейной сети. Такой ответ может считаться подтверждением того, что озвученные Я. П. Бирзгалом тезисы и представляли официальную позицию КрымОХРИСа. С. Д. Ширяев предлагал обсудить доклад отдельно, в прениях была высказана идея об обсуждении изложенных предложений в специальной комиссии. Указывалось и то, что тезисы доклада не были представлены делегатам заранее [52, л. 7]. В итоге, Конференция приняла решение создать специальную комиссию из музейных работников по определению типов музеев, созвать которую уполномочили заведующего КрымОХРИСом А. И. Полканова.

В целом, следует отметить, что предложения, озвученные Я. П. Бирзгалом, способствовали значительной структуризации и упорядочению работы музейной сети Крымской АССР, ее четкой профилизации и специализации, что должно было повлечь за собой повышение качества научных исследований и экспозиционной работы. Кроме того, данные постулаты соответствовали установкам руководства Главмузея Наркомпроса РСФСР. Однако была в докладе Я. П. Бирзгала и личная заинтересованность в усилении контроля КрымОХРИСа над музейной сетью Крымской АССР. Протокол Конференции позволяет заключить, что изменения, озвученные чиновником, затрагивали, прежде всего, те музеи, экспозиции которых менее всего подверглись марксистской идеологической обработке – Алупкинский историко-бытовой дворец-музей, Евпаторийский археолого-этнографический музей. Очевидно, данные претензии были продиктованы не только управленческим стремлением Я. П. Бирзгала осуществить изменения быстрее. События, развернувшиеся в 1927–1928 гг. по инициативе Я. П. Бирзгала вокруг руководителя музея в Евпатории (П. Я. Чепуриной), а также его назначение в декабре 1927 г. на должность заведующего Алупкинским дворцом-музеем позволяют сделать вывод о наличии личностного конфликта между руководителями КрымОХРИСа и частью директоров музейных учреждений региона. Показательным является и факт того, что в дискуссии по докладу показательно не приняли участия представители ЦМТ. Очевидно, именно главный музей Крымской АССР в Симферополе был наиболее заинтересован в осуществлении озвученного плана реорганизации, т. к. именно его фонды более других пополнялись вследствие ее проведения, исследовательские и координирующие функции – не ограничивались строгими рамками, а наоборот – значительно расширялись.

В ходе работы Конференции также был заслушан доклад К. Э. Гриневича «Вопросы экспозиции археологических коллекций в крымских условиях» [52, л. 7–8 об.], основным содержанием которого была презентация постулатов организации т. н. называемой марксистской экспозиции в Херсонесском музее. С. Д. Ширяев познакомил делегатов с итогами работы по выработке методов экспозиции в историко-художественных и бытовых музеях [52, л. 8 об.–9], а И. И. Пузанов – об организации экспозиции в естественно-исторических музеях [52, л. 9–9 об.]. В ходе дискуссии по зачитанным докладам, начальник Главнауки Наркомпроса РСФСР Ф. Н. Петров отметил, что положение крымских музеев является неоднозначным. Указывая на деятельность учреждений, директора которых выступали с докладами по методике создания экспозиций, Ф. Н. Петров обратил внимание, что при условиях, существовавших в Симферопольском естественно-историческом музее, «коллекции там гибнут». Относительно Алупкинского дворца-музея глава Конференции сделал вывод о недостаточности критического отношения к экспозиции, заметив при этом, что этот недостаток характерен для всех усадебных музеев СССР. Как выход, было предложено усилить в экспозиции сюжеты, связанные с историей классовой борьбы (хотя тут же была сделана оговорка о недостаточности подобных материалов), либо ограничиться внесением критических элементов в экспозицию классовой культуры [52, л. 10]. В целом, доклады, посвященные методам экспозиции археологических, художественных и историко-бытовых, естественно-исторических музеев были оценены Конференцией как своевременные. В резолюции по этому вопросу отмечалось, что основным методом в археологических и художественных музеях должен быть историко-художественный, в историко-бытовых экспозиция должна строиться на принципах бытовых ансамблей с учетом их историко-экономической базы, которая также должна была отражаться в экспозиции, естественно-исторические музеи должны были организовывать экспозицию по краеведческому принципу [52, л. 18 об.–19].

Остальные выступления на Конференции носили прикладной характер. Так, К. Э. Гриневич выступил с докладом «План археологических раскопок в Крыму» [52, л. 11 об.–12]. В ходе его обсуждения Ф. Н. Петров подверг сомнению необходимость согласования вопросов об археологических раскопках в КрымОХРИСе и предложил рассмотреть возможность прямых контактов исследователей и учреждений с Главнаукой в данных вопросах. И. И. Пузанов ознакомил делегатов с докладом «Изучение производственных сил и поднятие народного хозяйства в Крыму» [52, л. 12 об.–13 об.], а С. Д. Ширяев выступил на тему «Музейно-просветительная работа и ее методы» [52, л. 13 об.–16 об.].

На вечернем заседании 13 сентября участники Конференции рассмотрели ряд текущих организационных вопросов, касавшихся деятельности конкретных музеев. Выступили: Н. С. Барсамов, К. Э. Гриневич, Ю. Ю. Марти, А. И. Полканов, П. Я. Чепурина, С. Д. Ширяев. Рассмотрение двух важных вопросов – «О необходимости существования КрымОХРИСа» и доклад А. И. Полканова о деятельности КрымОХРИСа и о выполнении постановлений III Крымской конференции музейных работников было осуществлено в конце заседания. Резолюция Конференции по этим вопросам кратка. Так, относительно существования КрымОХРИСа, делегаты высказались однозначно против подчинения музеев региона управлению Политпросвета Наркомпроса Крымской АССР и акцентировали необходимость сохранения в Крыму специального органа по делам музеев и охраны памятников старины, штат которого должен был быть усилен архитектором-археологом [52, л. 18]. Представляя деятельность КрымОХРИСа, А. И. Полканов отметил, что в связи с переутомлением и тяжелыми условиями работы он намерен с октября 1926 г. оставить пост заведующего КрымОХРИСом и уполномоченного Музейного отдела Главнауки по Крымской АССР. В резолюции Конференции была дана следующая оценка деятельности выдающегося организатора музейного дела: «была проделана большая работа по охране памятников Крыма, организации научно-исследовательской деятельности и укреплению материальной базы музеев», вследствие чего Конференция постановила благодарить А. И. Полканова за его работу на ответственных руководящих постах. Относительно же деятельности КрымОХРИСа и перспектив его работы, Конференция зафиксировала необходимость расширения сети краеведческих музеев, которое должно было быть закреплено в пятилетнем перспективном плане КрымОХРИСа. Также отмечалось, что концентрация спецсредств (плата за вход и экскурсии) в распоряжении музеев является вынужденной, но необходимой мерой, вследствие недостаточности финансирования со стороны органов власти Крымской АССР. Кроме того, Конференцией выдвигалась идея создания специального фонда при уполномоченном Музейного отдела Главнауки в Крыму, где могли бы концентрироваться средства от музеев, имеющих большую доходность от своей деятельности. Расходы этого спецфонда должны были направляться на поддержку небольших или финансово несостоятельных музеев. Также была выдвинута идея о филиализации отдельных крымских музеев в отношении финансовой деятельности [52, л. 20–20 об.].

Таким образом, IV Крымская конференция музейных работников, стала ключевым событием в развитии музейного дела в Крымской АССР в 20-е гг. ХХ в. Делегатами конференции были проанализированы достижения первого этапа функционирования новой государственной музейной сети в регионе, определены параметры и приоритеты ее работы, предложен проект организации работы отрасли на перспективу. Можно утверждать, что Конференция стала своеобразным итогом работы КрымОХРИСа, как специализированного и полномочного государственного органа по руководству музейным делом. Выдвинутые участниками форума предложения имели свое практическое отражение в дальнейшей работе крымских музеев.

Опасения, связанные с дальнейшим функционированием КрымОХРИСа, высказанные в ходе IV Крымской конференции музейных работников, подтвердились в скором времени. 2 апреля 1927 г. по причине экономии бюджетных средств решением коллегии Наркомпроса Крымской АССР специальный орган был ликвидирован, а полномочия руководителя музейной сети региона были переданы инспектору по делам музеев при Отделе политического просвещения Наркомпроса Крымской АССР, уполномоченным Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР по региону становился непосредственно Нарком просвещения автономии [41, c. 96]. С одной стороны, было осуществлено подчинение музеев органам Политпросвета, недопустимость чего была озвучена в решениях Конференции. С другой – документы позволяют констатировать, что основные положения, выдвинутые в докладе Я. П. Бирзгала были воплощены в жизнь. Очевидно, это связано с тем, что после ликвидации КрымОХРИСа именно Я. П. Бирзгал занял должность инспектора по делам музеев, фактически сохранив тот же объем полномочий, что и находясь на работе в КрымОХРИСе.

21 июня 1927 г. на заседании СНК Крымской АССР был рассмотрен вопрос о сети музеев Наркомпроса, докладчиком по которому был нарком просвещения автономии У. В. Балич. Было решено утвердить сеть музеев, состоящих в непосредственном ведении НКП Крымской АССР и находившихся на финансировании бюджета республики в 1927–1928 гг. В перечень входили следующие учреждения: Военно-исторический музей с Панорамой обороны в Севастополе, Картинная галерея в Севастополе, Этнографический музей в Евпатории, Феодосийский археологический музей, Картинная галерея И. К. Айвазовского, Ялтинский научно-художественный музей с филиалами – восточным и естественно-историческим. Как видно из текста документа, проблему существования Картинной галереи в Севастополе власти Крымской АССР решили путем подчинения ее Наркомпросу Крымской АССР. В связи с этим, можно констатировать, что решение IV Крымской конференции музейных работников было скорректировано. Также в документах СНК Крымской АССР есть специальное разъяснение относительно приоритетов финансирования со стороны республиканских властей: так, для того, чтобы обеспечить функционирование картинной галереи в Севастополе (которой городскими властями было предоставлено подходящее помещение) был исключен из списка Музей А. С. Пушкина в Гурзуфе, который предлагалось ликвидировать, его помещение музея передать Южнокрымскому курортному управлению под организацию здравницы, а художественные экспонаты – направить для экспозиции в галерею в Севастополе. Второй составляющей создаваемого музея должны были стать экспонаты художественного отдела Ялтинского научно-художественного музея, также расформированного [53, л. 8 об., 98–101]. Остальные музеи региона находились на самоокупаемости от своей экскурсионной деятельности. В целом, сеть музеев разного подчинения в Крымской АССР в 1927 г. выглядела следующим образом: ЦМТ (г. Симферополь), Государственный дворец-музей тюрко-татарской культуры в Бахчисарае (с филиалами в Мангуп-Кале и Чуфут-Кале), Государственный Алупкинский историко-бытовой дворец-музей, Евпаторийский археолого-этнографический музей, Севастопольский музей краеведения, Феодосийский краеведческий музей, Ялтинский восточный музей, Херсонесский историко-археологический музей, Керченский историко-археологический музей [54, с. 71–72].

Система управления музейными учреждениями Крымской АССР в конце 20-х гг. ХХ в. заметно упрощалась. Так, в 1927–1928 гг. должность инспектора по делам музеев занимал Я. П. Бирзгал, с 1928 по 1929 г. – В. Г. Опалов, в 1929 г. должность уполномоченного Музейного отдела Главнауки по Крымской АССР была ликвидирована, а инспектор по делам музеев стал подчиняться непосредственно народному комиссару просвещения автономии, с 1930 г. – должность инспектора была введена в состав научно-методического сектора НКП Крымской АССР. В 1929–1931 гг. инспектором был директор ЦМТ Н. Л. Невский [41, с. 97]. В это же время состоялись V–VII Крымские конференции музейных работников. А. И. Полканов называл следующие приоритеты их работы: общей целевой установкой работы музеев провозглашалось участие в социалистическом соревновании вне зависимости от характера и специализации музеев, обращалось внимание на широкое развитие культурно-просветительной работы, как в самих музеях, так и вне их стен, особое внимание музейных работников должно было уделяться изучению рабочего быта, национальных культур и истории революционного движения, предполагалось активное участие музеев в осуществлении антирелигиозной пропаганды [41, с. 107–108].

Данные преобразования являлись прямым следствием изменения общей государственной политики в области культуры и ее роли в становлении социалистического государства. Также стоит отметить, что жесткая привязка работы культурно-просветительных учреждений к потребностям социалистического строительства в СССР и обслуживания идеологических парадигм высшего партийного и государственного руководства было продиктовано изменением внутриполитической обстановки в СССР на рубеже 20-х–30-х гг. ХХ в., началом периода притеснений и репрессий представителей научной, творческой, трудовой интеллигенции в среде которой музейные работники играли заметную роль.

В начале 30-х гг. ХХ в. произошли существенные изменения в культурно-просветительской и научно-исследовательской деятельности крымских музеев. Следование идеологическим установкам высших партийных органов становилось главным критерием правильности и эффективности работы того или иного учреждения. К 1930 г. в Крымской АССР функционировали: Центральный краеведческий музей Крымской АССР (правопреемник ЦМТ), Государственные Керченский и Херсонесский историко–археологические музеи, Алупкинский историко-бытовой дворец-музей и Бахчисарайский дворец–музей тюрко-татарской культуры, Военно-исторический музей и Панорама обороны Севастополя 1854–1855 г.г., Севастопольская картинная галерея, входившие с августа 1928 г. в Севастопольское музейное объединение, Феодосийский краеведческий музей, состоявший из историко–археологического музея и галереи И. К. Айвазовского, Ялтинский краеведческий музей, Ялтинский Восточный музей, Дом–музей А. П. Чехова в Ялте (был подотчетен Государственной библиотеке СССР имени В. И. Ленина в Москве), Евпаторийский краеведческий музей, Генуэзская крепость в Судаке (находилась в ведении Государственного Исторического музея в Москве),  Сельскохозяйственный  музей при Центральном доме крестьянина (подчинялся ЦИК Крымской АССР). Основная масса музеев находились в ведении Наркомпроса Крымской АССР, руководить работой сети продолжал инспектор по делам музеев. В сферу ответственности чиновника входило: учет музейной сети, рассмотрение и утверждение годовых планов и отчетов музеев, созыв методических совещаний по обсуждению музейных экспозиций, проверка состояния учета и хранения музейных фондов, организация подготовки и переподготовки музейных кадров [55, л. 1]. Данная система управления музейными учреждениями осуществлялась в первой половине 30-х гг. ХХ в.

Итоговым отчетом о работе крымской музейной сети за первые десять лет Советской власти можно считать «рапорт», направленный «от имени всех музейно-научных работников Крымской республики» Первому Всероссийскому съезду музейных работников, проходившему в Москве 1–5 декабря 1930 г. На этом форуме Крымскую АССР представляли А. И. Полканов, Н. Л. Эрнст и У. А. Боданинский [56, с. 240–243]. Содержание «рапорта» как никогда точно передает основные тенденции, характерные для музейного работы в те годы. Так, в документе перечисляются основные достижения, ставшие результатом десятилетней работы: музейная сеть по сравнению с досоветским периодом выросла почти в 2 раза, планом было предусмотрено создание еще пяти краеведческих музеев; количество музейных экспонатов увеличилось более чем в 3 раза; каждый музей имел свой пятилетний план и целевую установку, которая базировалась на изучении «на основе диалектического материализма природы, экономики и культуры Крыма» в целях всемерного способствования «улучшению крымского народного хозяйства на путях социалистического строительства». Отмечалась и активизация массовой работы крымских музеев, которые сумели наладить сотрудничество не только с научными, советскими и школьными организациями, но и привлечь к своей работе слои рабочих и колхозников, прежде всего, экспозициями, знакомившими последних с особенностями организации производства. Отмечались участие музеев региона во всех «текущих хозяйственных и общественно-политических кампаниях», перестройка экспозиций согласно марксистским принципам и методологии, подчеркивалась «борьба с аполитичностью и формализмом», обращалось внимание, что во всех музеях, кроме одного, должность заведующего или его заместителя занимали члены ВКП (б). Характерной чертой времени прозвучал в «рапорте» призыв к Советскому правительству «ко всем контрреволюционным вредителям применять высшую меру наказания», позицию в этом вопросе крымские музейщики предлагали также высказать и всем делегатам Музейного съезда. Завершался отчетный документ лозунговым призывом о готовности музейных работников республики «всю свою силу и энергию отдать на дело социалистического строительства, превратив старые медлительные темпы в новые, ударные» [57, л. 13–13 об.].

Тезисы представителей Крымской АССР на Первом музейном съезде были выдержаны в общем тоне, господствовавшем на этом идеологизированном мероприятии. А. И. Полканов своем докладе приоритетными направлениями определил необходимость укрепления роли научных учреждений как «форпостов и опорных баз в развертывающейся линии наступления по культурному фронту». Основные задачи музейного строительства в Крыму в этой связи должны были быть увязаны с очередными задачами социалистического строительства в регионе, а последние, в свою очередь, определялись решениями XVI съезда ВКП (б) – превратить аграрно-промышленную экономику Крыма в промышленно-аграрную, основной упор направляя на развитие тяжелой индустрии. Крымские музеи в этом контексте разделялись А. И. Полкановым на краеведческие, непосредственно нацеленные на решение этих задач, и специальные – выполняющие их в разрезе культурно-просветительной работы. Вся научно-исследовательская работа музеев согласно новым реалиям должна была быть замкнута на изучение тех или иных аспектов региона, связанных с возможностью развития тяжелой индустрии и сопутствующих этому социальных, классовых и бытовых процессов (как пример А. И. Полканов привел возможность изучения экономических итогов «уничтожения кулачества как класса»). Настаивал А. И. Полканов и на подавлении любой инициативы и проявления исследовательских интересов сотрудников музеев: в тезисах доклада он ясно зафиксировал, что при определении тех или иных направлений исследовательской работы главным критерием должны становится «очередные практические хозяйственные задачи … района», увязав этот тезис с тем, что только при таком подходе музеи будут активно участвовать в социалистическом строительстве. Особыми формами культурно-просветительной работы музеев А. И. Полканов называл как можно более активное сотрудничество со всеми органами Советской власти, вовлечение музейных работников в соцсоревнования, в том числе – внутренние, между музеями, а также увязку работы с учреждениями образования, ОСОАВИАХИМа, Красной Армии и Флота [58, л. 30–33].

В свою очередь, тезисы доклада еще одного делегата от Крымской АССР – Н. Л. Эрнста – содержали больше конкретики и вскрывали насущные проблемы охраны культурного наследия Крыма. Ученый обозначил суть своего доклада «Охрана памятников старины и искусства в Крыму» обобщающим подзаголовком – «Итоги и задачи». Автор констатировал, что положение дел в сфере памятникоохранительной работы за первое десятилетие Советской власти в Крыму можно назвать «сравнительно удовлетворительным». Н. Л. Эрнст отмечал, что за отчетный период осуществлена организация охраны главных мест сосредоточения памятников в Крыму и перечислил эти объекты (Бахчисарай, Керчь, Мангуп, Старый Крым, Судак, Феодосия, Чуфут-Кале, Херсонес). При этом, «неблагополучными» в этом контексте были названы: Арабат, Балаклава, Инкерман, Карасубазар, Перекоп, Тепе-Кермен и Эски-Кермен. Однозначно неудовлетворительной профессиональный исследователь-археолог назвал ситуацию с охраной памятников древности, расположенных по всей территории Крыма (к этой категории относились остатки древних городищ, укреплений, могильники, курганы, древние церкви и мечети). Отмечалось отсутствие полноценного учета и даже отсутствие составленного списка этих объектов. Указывал Н. Л. Эрнст и на организационные препятствия в работе по охране культурного наследия в регионе. Они выражались в упразднении должности архитектора при Наркомпросе Крымской АССР, отсутствии финансирования для осуществления ремонта памятников, инициативу по переводу охраны памятников в компетенцию местных музеев ученый прямо назвал «фикцией».

В качестве предложений по нормализации ситуации Н. Л. Эрнст обозначил ряд конкретных мер. В частности, предлагалось: ввести должность разъездного инструктора по охране памятников с зачислением его в смету Наркомпроса Крымской АССР; ежегодное финансирование ремонтов и командировок инструктора; закрепление и гарантированное сохранение штатных единиц сторожей на всех памятниках; публикация на государственном уровне списка мест и объектов, подлежащих охране; проведение в 1931 г. массовой кампании по учету памятников силами музеев; обеспечение музеев средствами на охрану памятников, постоянная их инспекция; просветительная работа среди местного населения относительно значения памятников древности; приведение раскопочной деятельности в порядок, запрет на вывоз предметов древности с территории Крымской АССР [58, л. 27–29]. Данные предложения, учитывая их критический характер, очевидно, не нашли воплощения, в первой половине 30-х гг. ХХ в. в деле охраны памятников в Крыму, как и в развитии музейного дела, наблюдался застой и преобладание тенденций сворачивания традиционной научно-исследовательской деятельности в угоду выполнения очередных установок партийно-государственного аппарата.

Очередная реорганизация системы управления культурно-просветительными учреждениями Крымской АССР была осуществлена в 1936 г. В соответствии с постановлением бюро Крымского обкома ВКП (б) от 13 марта 1936 г. в структуре СНК Крымской АССР было образовано Управление по делам искусств, в подчинение которому НКП Крымской АССР передал дворцы-музеи и картинные галереи [59, л. 276]. С целью координации научно-исследовательской работы музеев постановлением президиума ЦИК Крымской АССР от 14 мая 1936 г. был организован Научно-методический совет НКП Крымской АССР по вопросам музейного строительства, в который были введены представители партийных и общественных организаций, сотрудники НКП и руководителей самых крупных крымских музеев [60, л. 100]. Однако, в первые три года своей деятельности, данная структура не проявила никакой активной деятельности.

Народный комиссариат просвещения Крымской АССР фактически устранился от координации работы местных музеев, переложив ее целиком на Центральный краеведческий музей Крымской АССР, за что подвергся резкой критике в приказе Наркомпроса РСФСР от 4 января 1938 г., где указывалось на ряд  серьезных упущений в музейном деле Крыма [61, л. 18]. Деятельность Научно-методического совета по вопросам музейного строительства несколько активизировалась в 1939 г., когда его возглавила непосредственно нарком просвещения Крымской АССР Поляковская. В состав совета были кооптированы: заместитель наркома просвещения Крымской АССР Д. А. Акимов (на которого возлагались обязанности главы Совета в отсутствие наркома), профессор Крымского пединститута Н. А. Кожин, директора: Центрального краеведческого музея Крымской АССР С. Н. Чукин (в течение 1938–1939 гг. возглавлял Научно-методический совет), Севастопольского музейного объединения Д. М. Анкудинов, Центрального антирелигиозного музея Крымской АССР П. И. Тихомиров, Керченского историко-археологического музея имени А. С. Пушкина Ю. Ю. Марти, Феодосийского краеведческого музея А. И. Даниленко, заместитель директора Херсонесского историко-археологического музея В. П. Лисин, ученым секретарем совета стал инспектор Наркомпроса Крымской АССР по музейно-краеведеческой работе А. Февзи. При совете было образовано пять секций: антирелигиозная (возглавил П. И. Тихомиров), социалистического строительства (С. Н. Чукин), политико-просветительная (Воклашова), историческая (А. И. Даниленко), школьная (Шиндель) [62, л. 17–17 об.]. На заседаниях совета рассматривались актуальные вопросы деятельности музеев в сфере исследования, сохранения и популяризации культурного наследия прошлого. Были приняты ряд решений, предполагавших создание раскопочного фонда для проведения охранных мероприятий на архитектурно–археологических объектах, заслушивались отчеты руководителей археологических экспедиций, был утвержден список памятников Крымской АССР, согласовано издание популярных брошюр о наиболее ценных памятниках с целью пропаганды их охраны среди местного населения.

Существенную роль в определении основных направлений деятельности музеев играли всекрымские музейные конференции и совещания. Наиболее документально обеспечен в этом отношении 1936 г. На январской конференции обсуждались отчетные доклады о работе Алупкинского и Бахчисарайского дворцов-музеев, Ялтинского объединенного и Керченского историко-археологического музеев, Севастопольского музея Революции, а также мероприятия по подготовке к празднованию 100-летия со дня смерти А. С. Пушкина. 15 июня 1936 г. было проведено совещание музейных работников при Крымском обкоме ВКП (б) по итогам обследования работы музейных учреждений Крыма. В августе этого же года состоялась научно-методическая конференция, рассмотревшая актуальные проблемы деятельности краеведческих музеев. Резолюция проведенного в декабре 1938 г. совещания музейных работников в качестве первоочередной определяла задачу перестройки экспозиций музеев на основе «Краткого курса истории ВКП (б)» и «Краткого курса истории СССР».

На протяжении 30-х гг. ХХ в. в соответствии с правительственными установками  продолжался процесс формирования и реорганизации музейной сети Крыма. Большое значение придавалось развитию естественно–исторических, сельскохозяйственных музеев, музейных учреждений, изучавших историю и современное состояние экономики края, Основной задачей новых музеев было обеспечение доступной формы распространения производственных знаний среди населения. В 1930 г. начал деятельность районный Сельскохозяйственный музей при ялтинском Доме крестьянина [63, л. 29]. В 1932 г. при участии и на пожертвования колхозов и промысловых артелей был учрежден музей экономики края в Евпатории [64, л. 3]. Его экспозиция состояла из пяти отделов: сельского хозяйства, коллективизации, цензовой и кустарной промышленности, коммунального хозяйства.

По мере утверждения в СССР тоталитарного единоличного режима И. В. Сталина было принудительно ликвидировано набравшее широкий размах в 20-е гг. ХХ в. массовое краеведческое движение. В 1931–1932 гг. была прекращена деятельность Таврического общества истории, археологии и этнографии, Крымского общества естествоиспытателей и любителей природы и Общества по изучению Крыма. По сути, единственными центрами изучения региональной истории остались краеведческие музеи. В 1931 г. в структуру Керченского историко-археологического музея вошел краеведческий музей [65, л. 112]. На основании постановления КрымЦИК от 2 сентября 1934 г. «О состоянии и задачах музейного строительства в Крымской АССР» не позднее 1936 г. намечалось развертывание музеев в семи сельских районах автономии. НКП Крымской АССР составил штаты и бюджеты организуемых музеев и направил директиву председателям райисполкомов об обеспечении их помещениями. Однако Наркомат финансов Крымской АССР, несмотря на проведенную  большую подготовительную работу,  профинансировал в 1937 г. работу только трех из них: Алуштинского, Карасубазарского и Старокрымского. Вследствие отсутствия помещения осложненной оказалась работа Севастопольского музея краеведения. Предложение Севастопольского городского совета о включении в план социально-культурного развития города на III пятилетку капитальных вложений в 800 тыс. рублей на строительство для него специального здания не нашло поддержки республиканских властей.

Количество краеведческих музеев росло не только за счет создания новых, но и перепрофилирования уже существовавших. В 1933 г. в краеведческий преобразуется Евпаторийский историко-культурный (в прошлом – археолого-этнографический) музей. Приказом НКП Крымской АССР от 17 января 1939 г. окончательно определился профиль Ялтинского музея как Краеведческого музея Южного берега Крыма [66, л. 15]. В том же году началась перестройка в краеведческий и Феодосийского археологического музея [66, л. 243]. Отпала необходимость в организационных функциях Севастопольского музейного объединения. В 1940 г. оно ликвидируется, а все входившие в него музеи становятся самостоятельными.

Выводы по главе 2. Многогранная деятельность по становлению новой музейной сети в Крымской АССР в 20–30-х гг. ХХ в., условия и обстоятельства этого процесса, анализ различных мероприятий и форм работы контролирующих органов позволяют сформулировать следующие выводы:

• Единым эффективным органом управления музейными учреждениями РСФСР, в том числе – Крымской АССР, был Музейный отдел Главнауки Наркомпроса РСФСР, который обладал всей полнотой полномочий относительно распорядительной, плановой, учетной и отчетной деятельности крымских музеев. Положение крымских музеев, их материальные нужды в годы после окончания Гражданской войны были предметом постоянного интереса руководства Музейного одела Главнауки Наркомпроса РСФСР, который в своих решениях определял особый качественный статус памятников и музейных экспонатов региона. Руководители Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР оказывали методическую, организационную, материальную, так и социальную поддержку музеям Крыма и их сотрудникам;

• Единым органом, уполномоченным руководить восстановлением музейной сети в Крымской АССР с 1921 г. стал КрымОХРИС, на который были возложены задачи оперативного реагирования в организационных, методических, материальных аспектах деятельности музеев. Полномочия КрымОХРИСа распространялись на представление интересов крымских музеев перед органами власти Крымской АССР, Музейным отделом Главнауки Наркомпроса РСФСР. Через структуру КрымОХРИСа происходило организационное становление музейной сети в Крымской АССР, что выразилось в проведении в октябре 1922 г. Первого Всекрымского съезда КрымОХРИСа, в ходе работы которого были определены задачи и формы направлений дальнейшей работы крымских музеев;

• В ходе становления новой музейной сети в Крымской АССР наблюдался масштабный конфликт между КрымОХРИСом и специальными временными органами Крымского ревкома и СНК Крымской АССР. Он касался проблемы организации изъятия и реквизиций художественных и исторических ценностей в течение 1921–1923 гг. Так, результатом деятельности специальных комиссий Южсовхоза, Крымского ревкома и СНК Крымской АССР стала утрата подавляющего количества исторических и художественных ценностей, изъятых и реквизированных при участии сотрудников КрымОХРИСа в 1921 г., которые могли пополнить коллекции крымских музеев. Вследствие директивных действий чиновников, вызванных экономической целесообразностью и санкционированных высшими органами власти РСФСР, развитию музейных учреждений Крыма был нанесен непоправимый ущерб. «Конфликт полномочий» между КрымОХРИСом и СНК Крымской АССР в 1922 г. продемонстрировал принципиальную и последовательную позицию руководителей КрымОХРИСа (Я. П. Бирзгал, А. И. Полканов) по защите эксклюзивного статуса учреждения в регионе, стремления его сотрудников выполнить важнейшую гуманитарную функцию по развитию музейных учреждений Крыма. Благодаря согласованности позиций КрымОХРИСа и Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР приоритет развития крымских музеев удалось отстоять, препятствия в их работе и развитии были своевременно устранены;

• Формы организации работы музеев в различных городах Крымской АССР не имели унифицированного выражения: так, музейные учреждения Ялты только формально находились под общим руководством местного представительства ОХРИСа, в то время как в Севастополе принцип единого руководства музейной сетью был осуществлен в полной административной мере;

• Итогом масштабной деятельности КрымОХРИСа по созданию сети государственных музеев в Крымской АССР в первой половине 20-х гг. ХХ в. стало стабильное функционирование следующих музейных учреждений: в Бахчисарае – Государственного дворца-музея тюрко-татарской культуры с филиалами в Бахчисарае (Дом-музей И. Гаспринского) и Коккозе; в Евпатории – Археолого-этнографического музея; в Керчи – Государственного историко-археологического музея с филиалом на месте археологических раскопок на горе Митридат; в Севастополе – комплекса музеев во главе с Государственным Херсонесским историко-археологическим музеем и подчиненными ему Музеем Севастопольской обороны и Панорамой; в Симферополе – Центрального музея Тавриды и Естественно-исторического музея; в Феодосии – Археологического музея и галереи И. К. Айвазовского; в Ялте – комплекса музеев различного профиля: Восточного, Естественно-исторического (краеведческого), Художественного, Дома-музея А. П. Чехова;

• Руководящая, организационная, методологическая работа Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР, взаимодействие с КрымОХРИСом, как с полномочным представителем интересов центральных профильных органов, создала благоприятные условия для развития плодотворной научно-исследовательской и экспозиционной деятельности крымских музеев во второй половине 20-х гг. ХХ в.;

• Процессы становления и реорганизации музейной сети в регионе протекали в режиме широкого сотрудничества профильных контролирующих органов (КрымОХРИС; Наркомпрос Крымской АССР) и представителей крымской музейной общественности. Оно выражалось в проведении музейных конференций, на которых выдвигались и обсуждались стратегические проблемы развития и структуры музейной сети в Крыму, а также озвучивались новые методологические принципы и формы организации музейной работы. Решения музейных конференций обычно имели решающее значение при утверждении контролирующими органами тех или иных организационных преобразований, ликвидации и реорганизации музейных учреждений;

• Период рубежа 20–30-х гг. ХХ в. можно охарактеризовать как время коренного изменения основных направлений в деятельности крымских музеев. В условиях усиления административного и идеологического давления они превращаются из культурно–просветительских, научно-исследовательских центров в агитационно-пропагандистские учреждения, главной задачей которых было проведение государственной и партийной идеологической политики. Главным критерием экспозиции стало не столько историческое, художественное достоинство, методическая ценность или насыщенность экспонатами, а соответствие конъюнктурной политической тенденции;

• Усиление идеологического контроля отразилось на формах управления музейной сетью. После ликвидации КрымОХРИСа, упразднения должности уполномоченного Музейного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР по Крымской АССР и значительного снижения объема полномочий и влияния инспектора по делам музеев НКП Крымской АССР, музейная сеть стала рядовым подразделением Наркомпроса Крымской АССР, которая все чаще использовалась в целях пропагандистских акций управлением политпросвещения. Попытка активизации работы музейной сети под руководством Научно-методического совета НКП Крымской АССР по музейному строительству в конце 30-х гг. ХХ в. была фрагментарной и не внесла существенных изменений в организацию и практику музейной работы в Крымской АССР.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Непомнящий А. А. Музейное дело в Крыму и его старатели (XIX – начало ХХ века) : биобибл. иссл. / А. А. Непомнящий ; Таврический нац. ун-т им. В. И. Вернадского. – Симферополь, 2000. – 360 с.

2. Непомнящий А. А. Один из основателей Керченского музея древностей : Поль Дюбрюкс / А. А. Непомнящий // 175 лет Керченскому музею древностей : Мат-лы межд. конф. / Керченский гос. ист.-культ. заповед. – Керчь, 2001. – С. 8–10.

3. Непомнящий А. А. А. Е. и Е. Е. Люценко – исследователи боспорских древностей : по новым архивным материалам / А. А. Непомнящий // Боспор Киммерийский и Понт в период античности и средневековья : мат-лы II Боспорских чт. / Крымское отд. Ин-та востоковедения им. А. Е. Крымского НАН Украины. – Керчь, 2001. – С. 103–110.

4. Непомнящий А. А. Забутий дослідник кримських пам'яток : С. І. Веребрюсов / А. А. Непомнящий // Праці Центру пам'яткознавства / НАН України і УТОПІК. – Київ, 2007. – Вип. 11. – С. 148-154.

5. Непомнящий А. А. Владислав Шкорпил – историк-крымовед=Vladislav Skorpil – historic a znalec Krymu / А. А. Непомнящий // Чехи в Крыму : очерки истории и культуры=Cesi na Krymu : studie z historie a kultury / Сост. Ю. Н. Лаптев. – Симферополь: АнтиквА, 2005. – (Серия : «История, культура и традиции народов Крыма»; кн. 4). – С. 124–132.

6. Непомнящий А. А. Очерки развития исторического краеведения Крыма в XIX – начале XX века / А. А. Непомнящий. – Симферополь : Таврида, 1998. – 208 с.

7. Непомнящий А. А. Музей Таврической ученой архивной комиссии и развитие исторического краеведения в Крыму в конце XIX – начале XX века / А. А. Непомнящий // Шоста Всеукраїнська наук. конф. з історичного краєзнавства / Ін-т історії України АН України. – Луцьк, 1993. – С. 338-339.

8. Мусаева У. К. Подвижники крымской этнографии, 1921–1941 : историографические очерки / У. К. Мусаева / Таврический нац. ун-т им. В. И. Вернадского ; под ред. и вступ. ст. А. А. Непомнящего. – Симферополь : Таврия, 2004. – 214 с. – (Серия : «Биобиблиография крымоведения»; вып. 2).

9. Грабарь И. Э. Моя жизнь : автомонография / И. Э. Грабарь. – М. ; Л., 1937. – 330 с.

10. Ионова О. В. Из истории строительства краеведческих музеев РСФСР / О. В. Ионова // Труды НИИ музееведения. – М. : Советская Россия, 1961. – Вып. 2. – С. 80–175.

11. Козлов В. Ф. Охрана исторических памятников в Крыму (1920–1941 гг.) / В. Ф. Козлов // Художественное наследие : хранение, исследование, реставрация. – М., 1994. – Вып. 15. – С. 126–156.

12. Платонова Н.И. Глеб Анатольевич Бонч-Осмоловский : этапы творческой биографии / Н. И. Платонова // Санкт-Петербург и отечественная археология : историографические очерки / СПб. гос. ун-т. – СПб., 1995. – С.121–144.

13. Непомнящий А. А. Новые документы по истории краеведения в Крыму из архивов Санкт-Петербурга и Москвы / А. А. Непомнящий // Историческое наследие Крыма. – 2005. – № 10. – С. 146–152.

14. Жуков Ю. Н. Становление и деятельность советских органов охраны памятников истории и культуры. 1917–1920 гг. / Ю. Н. Жуков ; отв. ред. Н. М. Катунцева ; Ин-т истории СССР АН СССР. – М. : Наука, 1989. – 301 с.

15. Государственный Исторический музей Российской Федерации, отдел письменных источников,

ф. 54. Коллекция документов по музейному строительству,

оп. 1

д. 997. Документы Крымского отдела по делам музеев, охране памятников старины, искусства, природы и народного быта, 1920–1927 гг., 78 л.

16. Государственный Исторический музей Российской Федерации, отдел письменных источников,

ф. 54. Коллекция документов по музейному строительству,

оп. 1

д. 998. Документы Крымского отдела по делам музеев, охране памятников старины, искусства, природы и народного быта, 1920–1926 гг., 92 л.

17. Государственный Исторический музей Российской Федерации, отдел письменных источников,

ф. 54. Коллекция документов по музейному строительству,

оп. 1

д. 996. Документы Крымского отдела по делам музеев, охране памятников старины, искусства, природы и народного быта, 1921–1926 гг., 127 л.

18. Непомнящий А. А. Арсений Маркевич : страницы истории крымского краеведения / А. А. Непомнящий. – Симферополь : Бизнес-Информ, 2005. – 432 с. – (Серия : «Биобиблиография крымоведения»; вып. 3).

19. Государственный Исторический музей Российской Федерации, отдел письменных источников,

ф. 54. Коллекция документов по музейному строительству,

оп. 1

д. 997. Документы Крымского отдела по делам музеев, охране памятников старины, искусства, природы и народного быта, 1920–1927 гг., л. 54–69.

18. Институт истории материальной культуры Российской академии наук, Научный архив, рукописный отдел

ф. 2. Государственная академия истории материальной культуры,

оп. 1 (1922 г.)

д. 57. Об организации Этнолого-археологического института в Симферополе, 1922 г., 10 л.

18. Хливнюк А. В. Крымский отдел по делам музеев и охраны памятников искусства, старины и народного быта (КрымОХРИС) и памятникоохранительная работа // Охрана и изучение памятников истории и культуры в Крымской АССР : исследования и документы / Авт.-сост. А. В. Хливнюк ; под ред. и вступ. ст. А. А. Непомнящего ; Центр памятниковедения НАН Украины и УООПИК. – Симферополь : СГТ, 2008. – С. 41–58. – (Серия : «Биобиблиография крымоведения»; вып 11).

19. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 8

д. 135. Протоколы заседаний коллегии Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины, 5.01.–24.12.1921 г., 104 л.

18. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 3

д. 316. Переписка государственными и музейными учреждениями Крыма об охране и субсидировании музеев Крыма, 1923 г., 456 л.

18. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 3

д. 166. Переписка с музеями Крыма по административным и хозяйственным вопросам, 1922 г., 517 л.

18. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 3

д. 170. Переписка с музеями, подведомственными Главнауке о прекращении вывоза ценностей за границу, о приобретении экспонатов, о ремонте и реставрации зданий, о субсидировании музеев и другое, 1.04.–27.08.1923 г., 471 л.

26. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 3

д. 130. Анкеты, сведения о дворцах-музеях, присланные в Главнауку, 07.1922–02.1923 г., 318 л.

27. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 8

д. 180. Сведения о владениях музеев Крымской области и переписка с ними по административно-хозяйственным вопросам, 9.11.1922 – 12. 11. 1923 г., 116 л.

28. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 2

д. 83. Переписка с учреждениями Главнауки и Наркомпроса об организации научных экспедиций в 1925 г., планы экспедиций, сведения о работе экспедиций и раскопок в Крыму, 1925 г., 179 л.

29. Полканов А. И. Охрана памятников старины в Крыму за время Советской власти / А. И. Полканов // ИТОИАиЭ. – 1928. – № 2 (59). – С. 173–180.

30. Галиченко А. А. Судьба крымских усадеб после революции по архивам Г. А. Бонч-Осмоловского / А. А. Галиченко // Мир усадебной культуры : III–V межд. чт. / Алупкинский гос. дворц.-парк. музей-зап. – Симферополь : Бизнес-Информ, 2005.– С. 25–34.

31. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-1188. Крымский революционный комитет,

оп. 3,

д. 55. Переписка с различными учреждениями, 1921 г., 120 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-652. Совет народных комиссаров Крымской АССР,

оп. 1,

д. 92. Протокол № 18 от 3 января 1922 г. заседания Президиума Совнаркома с приложением материалов, 3.01.–23.01. 1922 г., 47 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-652. Совет народных комиссаров Крымской АССР,

оп. 1,

д. 104. Протокол № 28 от 4 февраля 1922 г. заседания Президиума Совнаркома, 31.01.–9.02. 1922 г., 64 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-652. Совет народных комиссаров Крымской АССР,

оп. 1,

д. 116. Протокол № 40 от 18 марта 1922 г. заседания Президиума Совнаркома, 9.03.– 4.06. 1922 г., 34 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-652. Совет народных комиссаров Крымской АССР,

оп. 1,

д. 120. Протокол № 44 от 4 апреля 1922 г. заседания Президиума Совнаркома, 28.03.–6.04. 1922 г., 28 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-652. Совет народных комиссаров Крымской АССР,

оп. 1,

д. 123. Протокол № 47 от 22 апреля 1922 г. заседания Президиума Совнаркома, 28.04.–22.10. 1922 г., 21 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-652. Совет народных комиссаров Крымской АССР,

оп. 1,

д. 132. Протокол № 55 от 23 мая 1922 г. заседания Президиума Совнаркома, 18.05.–27.05. 1922 г., 26 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-652. Совет народных комиссаров Крымской АССР,

оп. 1,

д. 189. Секретариат. Разная переписка, 19.05.–9.09. 1922 г., 517 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-663. Центральный исполнительный комитет Крымской АССР,

оп. 1,

д. 81. Стенограмма объединенного заседания Крымсовнаркома и Крымэкономсовещания в присутствии Председателя ВЦИК тов. Калинина и Председателя ВУЦИК тов Петровского, 1922 г., 24 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-663. Центральный исполнительный комитет Крымской АССР,

оп. 1,

д. 102. Протокол № 21 заседания Президиума КрымЦИКа с материалами об изъятии художественных ценностей, мебели и академических библиотек из Южнобережных дворцов, совхозов, санаториев и домов отдыха и концентрации их в Симферополе, 14.06.–21.06. 1923 г., 30 л.

29. Полканов А. И. История музейного дела и охраны памятников культуры за десять лет Советской власти в Крыму / А. И. Полканов // ИТОИАиЭ. – Симферополь, 1930. – № 4. – С. 96-97.

30. Хлівнюк О. В. Кримський відділ у справах музеїв і охорони пам`яток мистецтва, старовнини, природи, й народного побуту та пам`яткоохоронна робота (1920–1927) / О. В. Хлівнюк // Питання історіі науки і техніки. – 2007. – № 3/4. – С. 47–62.

31. Отчет Первого съезда Крымского областного комитета по делам музеев и охране памятников искусства, старины, природы и народного быта (КрымОХРИС) в г. Севастополе, 5–9 октября 1922 г. – [Бахчисарай], 1922. – 16 с.

32. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 9

д. 119. Переписка с музеями Крыма и другими учреждениями по вопросам административного управления, охраны и учета художественных ценностей, 5.01.–29.12.1924 г., 238 л.

29. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-138. Евпаторийский краеведческий музей,

оп. 1

д. 6. Программа конференции крымских музейных работников, циркуляры, инструкции по хранению музейных экспонатов и переписка с Управлением Музейного [отдела] Главнауки по Крыму, 28.03.1924–8.10.1924 г., 339 л.

46. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-652. Совет Народных Комиссаров Крымской АССР,

оп. 1

д. 601. Переписка с Наркомпросом и его отделами, университетом, рабфаками, 16.04.1924–16.12.1924 г., 402 л.

47. Центральный муниципальный архив г. Москвы,

ф. 1. Центральные государственные реставрационные мастерские,

оп. 1

д. 523. Третья крымская музейная конференция, 1924 г., 7 л.

48. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 10

д. 190. Переписка с музеями Крыма об учете музейного имущества и по административно-хозяйственным вопросам, ч. II. 3.03.–28.04.1925 г., 238 л.

49. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 10

д. 189. Переписка с музеями Крыма об учете музейного имущества и по административно-хозяйственным вопросам, ч. I. 6.01.–25.02.1925 г., 119 л.

50. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 10

д. 190. Переписка с музеями Крыма об учете музейного имущества и по административно-хозяйственным вопросам, ч. II. 3.03.–28.04.1925 г., 238 л.

51. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 10

д. 192. Переписка с музеями Крыма об учете музейного имущества и по административно-хозяйственным вопросам, ч. IV. 1.10.–19.12.1925 г., 198 л.

52. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-2865. Центральный музей Тавриды,

оп. 2

д. 2. Протокол заседания IV Всекрымской музейной конференции, 12.09.1926–13.09.1926 г., 22 л.

53. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-652. Совет Народных Комиссаров Крымской АССР,

оп. 1

д. 1024. Протокол № 12 заседания Совета народных комиссаров Крымской АССР от 21 июня 1927 г. с приложением материалов, 21.06.1927–25.06.1927 г., 156 л.

54. Ионова О. В. Создание сети краеведческих музеев РСФСР в первые десять лет Советской власти / О. В. Ионова // Труды НИИ музееведения. – Вып. 1 : история музейного дела в СССР : сб. статей. – М.: Гос. изд-во культ-просвет лит.-ры, 1957. – С. 37–72.

55. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-20. Народный комиссариат просвещения Крымской АССР,

оп. 7

д. 1. Указания, инструкции Наркомата просвещения РСФСР, протокол совещания при музейно-краеведческом отделе Комиссариата. Постановления СНК Крымской АССР и сведения о работе музеев, 10.04.1936–18.12.1940 г., 69 л.

56. Непомнящий А. А. Профессор Николай Эрнст : страницы истории крымского краеведения / А. А. Непомнящий ; НАН Украины, УТОПИК, Центр памятниковедения. – К. : Стилос, 2012. – С. 240–243. – (Серия : «Биобиблиография крымоведения» ; Вып. 15).

57. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 15

д. 48. Тезисы докладов, сделанных на I Всероссийском музейном съезде, ч. I, 1930 г., 91 л.

58. Государственный архив Российской Федерации,

ф. А-2307. Главное управление научными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) Народного комиссариата просвещения РСФСР,

оп. 15

д. 50. Тезисы докладов, сделанных на I Всероссийском музейном съезде, ч. IV, 1930 г., 89 л.

59. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-20. Народный комиссариат просвещения Крымской АССР,

оп. 7

д. 5. Постановления Совета Народных Комиссаров Крымской АССР, планы, докладные записки и другие материалы о работе музеев, 22.12.1938–1.01.1940 г., 310 л.

60. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-663. Центральный исполнительный комитет Крымской АССР,

оп. 8

д. 4. Протокол № 4 заседания Президиума ЦИК Крымской АССР и материалы к нему, 26.04.1936–14.05.1936 г., 107 л.

61. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-20. Народный комиссариат просвещения Крымской АССР,

оп. 7

д. 4. Постановление Президиума Верховного совета Крымской АССР, докладные записки, отчеты и другие материалы о работе музеев за 1936, 1938–1939 гг., 5.07.1938–3.09.1939 г., 180 л.

62. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-20. Народный комиссариат просвещения Крымской АССР,

оп. 7

д. 14. Управление политпросветработы. Планы работы Научно-методического совета при Народном комиссариате просвещения Крымской АССР на 1939–1940 гг., 1939–1940 гг., 49 л.

63. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-219. Крымское центральное статистическое управление ЦИК Крымской АССР,

оп. 1

д. 1812. Годовые отчеты музеев, 1938 г., 74 л.

64. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-663. Центральный исполнительный комитет Крымской АССР,

оп. 5

д. 101. Выписка из постановления Президиума Евпаторийского РИКа и докладная записка директора Евпаторийского музея Я. Благодарного об увеличении дотации музею, 27.01.1933–2.02.1933 г., 5 л.

65. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-663. Центральный исполнительный комитет Крымской АССР,

оп. 6

д. 356. Отчет о работе Керченского горсовета за период с 1931 по 1934 годы, 1934 г., 151 л.

66. Государственный архив в Автономной Республике Крым,

ф. Р-20. Народный комиссариат просвещения Крымской АССР,

оп. 7

д. 15. Годовые отчеты музеев за 1939 год, 1939 г., 61 л.