Шестой раз

Мостик был переполнен техниками, ремонтниками и инженерами, которых сумел выделить мистер Скотт. Энтерпрайз получила два серьезных удара, последний из которых вызвал системную перегрузку, а цепи выгорели прямо под нашими руками. Двоим членам экипажа пришлось обратиться в лазарет, хотя, к счастью, тяжелых ранений не было.

Я стоял за своей станцией, пытаясь спасти из консоли как можно больше информации и скачать файлы научного отдела.

Обернувшись без видимых на то причин, я увидел, что капитан смотрит на меня.

— Мистер Спок! Вы не могли бы помочь мне с распознаванием голоса, боюсь, из-за поломок коммуникации пошаливают, а я должен…

— Конечно, мистер Чехов.

Я подошел к энсину и быстро произнес код безопасности.

— Спасибо, — бросил юноша через плечо, тут же отворачиваясь к консоли, чтобы открыть канал общекорабельной связи.

Я кивнул и вернулся на свою станцию.

Однако еще один взгляд в сторону Джима заставил меня замереть посреди мостика. Он стоял на том же месте, что и до этого, и все так же смотрел на меня. Необычное и странное действие.

— Капитан хочет сообщить экипажу, что потерь нет. — Никто не смотрел в нашем направлении, все были погружены в работу. — Повторяю: в бою не было потерь, только кое-какие механические сложности, и мистер Скотт со своими командами исправляют все на полной скорости. То есть очень быстро. — Джим выглядел так, будто вот-вот бросится вперед. — Мы взяли курс на земную колонию II для дальнейшего ремонта. Конец связи.

Однако Джим не побежал, а подошел ко мне со спокойной, сдержанной энергией. Его намерения не подлежали сомнению — с этими напряженными широкими плечами и сжатой челюстью. Я впервые видел, чтобы он выглядел так в присутствии других людей.

Но с каждым его шагом я осознавал, что это не совсем то же самое… его решительность угасала, дрожала, таяла.

Когда он наконец остановился передо мною, я сумел подобрать слово для ощущения, затопившего мою нервную систему: предвкушение. Я не только думал, что он вот-вот снова обнимет меня, я хотел этого. Пожалуй, я хотел этого настолько сильно, что мои чувства превысили эмоциональное напряжение, которое я ассоциирую с желанием, и квалифицировались скорее как потребность, такая же, как питание, отдых, кислород.

Раньше я никогда не желал физического контакта.

Мы оба молчали.

А потом Джим, как всегда, удивил меня.

Казалось, он собирается инициировать объятие, я был убежден в этом: его руки медленно потянулись ко мне, подрагивая от его внутренней борьбы. Я даже не шевельнулся с того самого момента, как наши взгляды встретились и он двинулся ко мне.

Я ждал.

А потом он просто… не стал. Несколько секунд он явно боролся с собой, сопротивляясь импульсу, сжав кулаки и прикусив губу. Мы стояли, не шевелясь, молча, пока Джим наконец не поднял взгляд и не улыбнулся, нерешительно, но подбадривающе, и прошел мимо, коснувшись моей руки.

Я не оглянулся; я мог только смотреть перед собой и пытаться создать структуру и порядок в массе глубоких, бурлящих эмоций, растревоженных действиями Джима… бездействием Джима. В груди странно тянуло, как будто там вдруг стало пусто, а на языке горчило.

Я снова испытывал желание, но на сей раз предметом было нечто недоступное. То, чего у меня не могло быть.

Я тосковал по прикосновению.

Я испытывал тоску.

— Спок?

Ниота, куда-то спешившая с четырьмя паддами наперевес, выглядела встревоженной. Ее волосы стояли слегка торчком от электричества, гулявшего по консоли ее станции.

— Я могу помочь тебе, Ниота?

— Нет, я справлюсь. Просто… ты в порядке?

Я кивнул, хотя это была ложь. Я лгал.

— Ну, мы можем поговорить, когда это все кончится. Встретимся завтра за ланчем? — Она неловко переложила падды на одну руку и протянула свободную ко мне, медленно, осторожно. Я уже забыл, что она всегда касалась меня именно так, даже когда мы состояли в романтических отношениях: заботливо и нежно, да, но и не без страха. Колебания.

Джим касался меня совсем не так.

— Конечно, но сейчас мне нужно идти, — сказал я, внезапно принимая решение, и отправился вслед за Джимом, надеясь, что он еще не успел зайти в турболифт.

— Ладно, — сказала она, но я уже прошел мимо нее, а потом пустился бегом. Джим непременно должен был узнать то, что я только что осознал.

— Капитан, — произнес я достаточно громко для человеческого слуха. То есть громко.

— Спок?

Джим был ошеломлен моим появлением, я видел на его лице ясные признаки удивления. В коридоре кроме нас не было ни души.

— Если вы хотели коснуться меня, как в предыдущие разы, капитан, я не стал бы возражать.

Я изумился: хоть особой преамбулы и не планировалось, я не ожидал, что выскажу свое решение настолько прямо.

Джим, видимо, отреагировал так же. Его глаза расширились, отражая свет своей обескураживающей, шокирующей синевой, так что казалось, будто они светятся изнутри (разумеется, физиологически это невозможно).

— Я… извини, что ты сказал?

— Вы отклонились от своей обычной схемы поведения, я был естественно встревожен…

— Встревожен?

— …за ваше благополучие и чувствовал себя обязанным сообщить, что, если ваши желания… если вы все еще хотите следовать рутине, я не был бы против.

— Ты не был бы против чего?

Он и так знал ответ и все же оттягивал секунду, когда будет вынужден признать этот факт. Очаровательно.

— Против наблюдения за этим традиционным земным жестом после того, как мы пережили нечто особенно травмирующее, Джим.

Он сглотнул.

— Я не возражаю против того, чтобы вы меня обняли.

Пауза затянулась. Джим несколько раз глубоко вздохнул, сверля глазами пол и недоверчиво моргая. Я начинал ощущал, как ноют мышцы, возможно, потому, что они были натянуты, как струны, без видимых причин — ведь я уже решил, что не нервничал касательно разговора с Джимом на эту тему. Он, конечно, поймет, что предложение не несло в себе романтики и являлось чисто дружеским.

Мы дружили. Объятия — элемент человеческой дружбы. Логичным выводом было продолжать делать это, конечно, ради Джима, потому что он, как землянин, находил успокоение в контакте.

А я… я был вынужден сделать вывод, что и я тоже. Вулканское отвращение к физическому контакту было полностью подавлено моей человеческой, да, человеческой потребностью в нем.

— Давай с начала, — наконец сказал Джим с надеждой в блестящих глазах. — Ты только что сказал, что отныне и впредь разрешаешь обнимать тебя? Что тебя это никогда не беспокоило?

Очень умно поставленный вопрос. Он, конечно, знал, о чем спрашивает.

— Признаться, прежде этот жест был… непривычным для меня, и когда он случился впервые, я не был готов.

Джим кивнул. Блеск в его глазах тут же погас.

— Я ужасно извиняюсь из-за того…

— Однако теперь я не имею ничего против, и он меня не обременит. Если вам этого захочется, — прибавил я.

— Ясно. Окей. — Он нерешительно шагнул ко мне, потом еще раз, уже тверже. — Ты уверен?

— Да, вам больше нет необходимости сдерживать свои порывы. Полагаю, именно так вы и поступили на мостике, и я счел своим долгом проинформировать вас, что это бессмысленно.

Внезапно он улыбнулся, коротко и озорно.

— Это твой восхитительно витиеватый способ попросить обнять тебя, Спок?

— Конечно же нет. Я всего лишь высказывал свои мысли, чтобы вы имели возможность прийти к приемлемому решению исходя из ваших собственных предпочтений.

— А, ясно. Конечно. Что-то настолько человеческое, как дружеские обнимашки, ускользает от тебя.

Он сделал еще шаг ко мне, практически касаясь.

— Эта формулировка не совсем точна, поскольку ваша метафора подразумевает, что я неспособен понять…

— Но ты и не понимаешь. Ты сам это говорил. Много раз. А сейчас ты сказал, что позволишь мне обнимать тебя, но сам никогда не захочешь этого. Тебе он не потребуется. Так? Это ведь было бы нелогично, да?

Чего я никогда не понимал, так это как Джим мог улыбаться во время наших споров. Казалось, с ростом моего недовольства росло и его удовлетворение.

— Я не возражаю против объятий, — повторил я.

— Это вроде как подразумевает, что тебе нравится.

— Ничуть.

— Значит, ты совершенно равнодушен? — Улыбка Джима стала как будто беззащитной. Конечно, кто-то другой не увидел бы этих изменений под его ленивым шармом, кто-то лишенный моего острого слуха не уловил бы в его голосе тончайших модуляций, крохотного колебания перед тем, как он назвал меня равнодушным. — Не чувствуешь ни капельки утешения? Ничто не выглядит светлее?

— Этого я тоже не говорил.

— Но ведь ты скорее поцелуешь нашего доктора взасос, чем признаешь это, да?

Его жизнерадостность вернулась так внезапно, что я не сумел скрыть шок от непрошенного образа, рожденного словами Джима. Я был в ужасе (ощущение, сходное с тем, которое я испытывал, когда отравился грязевыми слизнями с Пантемоса III и не мог проглотить ни крошки из страха перед рвотой).

Выражение моего лица заставило Джима расхохотаться так бурно, что ему пришлось ухватиться за мою руку для поддержки.

— О господи, я возьму запись этого момента из архивов службы безопасности, сделаю постер с твоим лицом, Спок, а потом повешу над своей кроватью и каждую ночь перед сном буду любоваться.

— …Это было бы крайне нелогично.

— Если у меня выдастся тяжелый день или просто будет плохое настроение, мне достаточно будет подумать о твоем лице, и я рассмеюсь до упаду. Без шуток.

— Что ж, всегда приятно быть объектом твоего веселья, Джим.

— А теперь еще и ирония!

Пальцы Джима мягко коснулись моего предплечья, а потом он улыбнулся и убрал руку. Он воздержался от дальнейших комментариев, но не отводил от меня взгляда, склонив голову набок, будто в ожидании.

— Что такое, Джим?

— Ты сказал, что я могу обнимать тебя.

— Если хочешь, — кивнул я, снова ощущая предвкушение. Интересно.

— О, хотеть-то я хочу.

— Да?

— Ну само собой.

Но его голос не звучал устало, печально, отчаянно. Отнюдь. Я ощутил укол раздражения: он опять был непонятен. Промежуток времени между роковым событием и этим разговором должен был дать Джиму возможность овладеть эмоциями, так откуда же потребность в физическом утешении? Новая переменная не вписывается в уравнение, значит, предыдущие предположения нужно пересмотреть.

Почему он сказал «да» сейчас? И с такими интонациями, не выражавшими печали или беззащитности, даже наоборот?..

— Тогда можешь… приступать.

С радостным вскриком Джим пересек небольшое пространство между нами и счастливо обвил меня руками. Я ожидал большей осторожности, возможно, колебаний.

Очевидно, он тоже.

— Ладно, это было слишком быстро? — со смешком прошептал он мне на ухо. На долю секунды (0.0129 секунды, если точно) его язык коснулся мочки, оставив на чувствительной коже крохотную капельку влаги.

— Спок?

Возможно, он ощутил, как мое тело мгновенно напряглось от неожиданного контакта. Я намеренно попытался расслабить мышцы, разжал кулаки и поднял руки на его талию, стараясь не давить слишком сильно, а метафорически вплавиться в его хрупкие кости.

— Я…

Я не мог вспомнить вопроса. Я остро осознавал каждый твердый угол и каждую широкую линию его тела, прильнувшего ко мне, и то, как его пальцы сжимали мои бока легким, нежным прикосновением, и тем не менее не мог заставить разум ответить на простой вопрос, заданный меньше секунды назад. Что это было? Это… чувство?..

А потом я вспомнил.

— Я уже дал тебе разрешение.

— И все-таки тебе не кажется, что в следующий раз мне неплохо бы предупредить, прежде чем прыгать? На тебя? Прежде чем я прыгну на тебя?

— В этом нет нужды.

— О. Ну отлично.

Джим, все еще не размыкая рук, слегка отстранился. Его лицо оказалось всего в 3.458 сантиметра от моего.

— Спок… это же не слишком дико для тебя, да? — очень, очень тихо спросил он.

Я никогда раньше не видел его глаза так близко. Мой голос был ниже обычного, как будто я позабыл, что у Джима не вулканский слух:

— Если под «диким» ты подразумеваешь «странный», «необычный» или «нелепый», то это несомненно… ново.

Он смотрел мне в глаза с той же напряженной пристальностью, что и 2.98 часа назад, когда я излагал ему свою идею о том, как мистер Скотт может сохранить наши двигатели и не опускать щиты под вражеской атакой, таким образом спасая наши жизни.

Только на этот раз его губы были чуть приоткрыты.

А потом…

— Здорово! — вдруг воскликнул он и оттолкнул меня ладонями. — Чудесно! А теперь я пойду!

— Почему ты кричишь?

— Кричу?! — Густо покраснев, он с ненужной силой ударил по кнопке вызова турболифта.

— Да, кричишь.

— Ну извини. — Он упорно отводил взгляд. — Я пошел в инженерный, помогу Скотти. Мостик твой, окей?

— Вас понял.

Двери открылись, и он зашел в лифт.

— Я рад, что мы все прояснили, Спок. Я имею в виду, насчет… нас, и я рад, что ты, то есть, что мы можем… — Он вздохнул и опустил глаза, так что не увидел, что двери начали автоматически закрываться. — Что мы можем…

Я шагнул вперед, но турболифт закрылся прежде, чем он успел закончить фразу, и 0.37 секунды спустя я услышал его движение вниз.

Я уперся лбом в прохладную поверхность и втянул острый запах полировки, металла и дыма. Несмотря на уверенность Джима и мои собственные слова, я знал, что вопрос еще не решен.

По некой причине я не мог избавиться от мысли, что все это было лишь началом.