Двенадцатый раз

Музыка, раздававшаяся в большом зале Первого Дома Брина, весьма отвлекала; звуковые волны отражались от полированного камня и создавали какофонию лишенных гармонии аккордов, из-за чего мне непросто было игнорировать острую головную боль.

Меня омывал также негромкий гул голосов: их владельцы совершенно не задумывались об отсутствии приватности, которое неизбежно означал вулканский слух. Банкет уже закончился, и гости встали, чтобы пообщаться или потанцевать.

Как, например, Ниота, кружившая с бринским мальчиком лет семи. Он невероятно часто смеялся по причинам, которых мне не дано было постигнуть, и не переставая расспрашивал ее о «странных мелодиях», как он называл великое множество языков, которые знала офицер по связи с Энтерпрайз. Я обнаружил, что мне доставляло удовольствие видеть Ниоту счастливой. Я обнаружил, что, кажется, очень давно не видел, чтобы она выражала такое счастье.

Обдумывая эту мысль, я параллельно поддерживал разговор с одной из дочерей Первой Правительницы, двадцатипятилетней девушкой по имени Ксиксия, чьей самой примечательной чертой были огромные глаза с радужками глубокого, богатого цвета охры. Сочетание его с пурпурным цветом кожи, вызванным чрезвычайно низкой концентрацией гемоглобина в крови, несомненно было очень эстетически приятно для прибывших землян.

Продолжительность жизни бринцев тоже была весьма схожа с человеческой, как и темпы роста, хотя я заметил небольшую разницу в процессе старения: скорее всего, их метаболизму было свойственно более медленное увядание кожных покровов, поскольку Правительница отнюдь не выглядела на свои шестьдесят семь.

Капитан как раз беседовал с ней и ее супругом, бурно жестикулируя, чтобы пояснить свою мысль, когда его универсальный переводчик сталкивался с проблемой.

Старание не выдать веселья вызвало у меня легкую боль в горле. Но ведь раньше мне никогда не было так сложно сдержать смех?

Внезапно наши взгляды встретились, и он сверкнул широкой усмешкой. Я слегка кивнул и вернулся к беседе с Ксиксией.

— …это не так бело, как комбинирование двигателей под пропеллер, подходящий для наземных путешествий…

Для столь молодой женщины она была впечатляюще умна. Бринцы высоко ценили личные достижения, и даже члены Первой семьи имели полноценную работу. Ксиксия занималась механикой, конкретно — транспортными средствами.

— …люди вообще склонны забывать о черном.

Универсальному переводчику явно были не под силу некоторые фигуры ее речи. Впрочем, я уже догадался, что бринцы ассоциировали цвета с логическими структурами, и «белый» значило «простой», а «черный» — «сложный». Она упоминала еще красный и синий, но без дополнительной информации их значение оставалось неясным.

Когда я заговорил с ней об основах кое-какого рудиментарного вулканского наземного транспорта, она ослепительно улыбнулась и протянула руку к моему предплечью.

— Привет, Ксиксия, верно?

— Кси-кси-я, — еле заметно нахмурившись, поправила она, и ее радужки раздраженно блеснули.

— Да, очень рад знакомству, Ксиксия, и простите, что вмешиваюсь в вашу беседу с мистером Споком. Но, видите ли, мой друг не любит, когда его касаются, и я был бы благодарен, если бы вы воздержались от этого, окей? — Тон Джима был невероятно дружелюбным, но он испытывал очевидное напряжение, даже злость, и стоял совсем близко ко мне.

— Но вы его касаетесь, — обвинила она, надув губы. Я перевел взгляд: действительно, его рука легко лежала на моем плече. Я ощутил ее, но прикосновение стало таким привычным, что я его даже не заметил.

Он тут же отстранился.

— Да, и это ошибка. Прости, Спок.

Я не знал, что ответить на его извинения, так что промолчал.

— Увидимся. — Он быстро ушел прочь и, не добравшись до Правительницы, был перехвачен приглашением на танец.

Вдруг у меня в голове мелькнула картинка того, как я грубо сжимаю его руку и веду к музыке, пока его сердце не станет единственным, что я слышу, и я танцую под него и никогда его не отпускаю.

Едва я осознал, чем именно занимаюсь (фантазии… это так… по-человечески), мне стало стыдно за свою слабость и страшно от потери контроля, которую она могла принести. Эта безрассудная влюбленность становилась неуправляемой. Я решил посвятить ночь медитации, несмотря на усталость, и очистить себя от противоречивых эмоций.

— Так что достоинства по сравнению с терранским транспортом огромны, — закончил я.

— Да, понимаю, — сказала Ксиксия, медленно моргнула и шагнула ближе ко мне. — Спок… — Она произносила мое имя почти чисто. Редкость для новых цивилизаций. — Не хотите потанцевать? Я знаю, вы не такой, как одиннадцать других, что пришли… у вас непохожие глаза звуков. И я вижу, что другим нравится, когда их трогают. Ваш правитель говорит, что вам не нравится, когда вас трогают. Это черное или белое?

— Представители моей расы избегают прикосновений к чужакам без крайней необходимости, — пояснил я.

— Значит, вы бы не хотели коснуться меня?

На короткое мгновение я задумался о том, чтобы открыться навстречу ее красоте. Но я знал, что она не затронет меня так же, как красота Джима. Я мог найти ее приемлемой, но не более, и уж точно не хотел касаться ее кожи сейчас, когда щиты моего усталого разума были не в лучшей форме и могли пропустить инопланетные мысли. Более того, танец с существом, к которому я не испытываю эмоциональной привязанности, нежелателен и немыслим для истинного вулканца.

— Нет.

Ее сиявшие глаза потемнели, но она не выглядела рассерженной.

— Я негативна.

Вероятно, это означало, что она огорчена. Я хотел утешить ее или, возможно, извиниться, как это делали земляне, причинив кому-то боль. А потом…

— Вы хотите касаться вашего лидера, это бело.

Я не мог найти подходящего ответа на это заявление.

— Привет, Спок, можно тебя на минуточку?

Ниота легонько провела пальцем по моему предплечью и жестом позвала за собой.

— Да.

Она увела меня в менее освещенный угол.

— Не за что, — подмигнула она.

Я был в замешательстве.

— Я не понимаю, за что должен быть благодарен.

— Среди землян распространена традиция «спасать» друга от нежелательного флирта, — терпеливо объяснила она.

— Вот как. — Я действительно испытывал благодарность. — Тогда спасибо.

— Мне несложно.

И, улыбнувшись на прощанье, она исчезла, легкая и летучая.

Я двинулся за ней в сторону толпы (несмотря на то, что разговоры были скорее областью Джима и отнюдь не моей), но меня перехватили.

Его пальцы едва коснулись моих рук, но порочный голос отдавался громом в ушах:

— Привет, Спок.

Он встал сзади и уложил подбородок мне на плечо.

— Здравствуйте, капитан.

Я не имел возможности развернуться к нему лицом: он не оставил между нашими телами достаточно пространства для маневра. Так что я неподвижно ждал.

— Извини. Я опять тебя лапаю, — без особого раскаяния в голосе сказал он, отстраняясь. — Просто это так соблазнительно! — Он вздохнул и обошел меня, окидывая взглядом мое тело. — Ты такой соблазнительный. И никто не смотрел, а ты стоял весь такой темный и таинственный, окруженный тенями… ты не слышал, как я подходил? Я был достаточно бесшумен?

Искорки в его глазах означали, что он дразнится, но я не оценил юмора.

— Музыка заглушила шаги, — признал я.

Что-то в моем ровном тоне, должно быть, встревожило его, потому что он мгновенно посерьезнел и как будто заволновался.

— Извини, если подумать, это и правда было очень глупо. Просто ты ведь сказал, что мне можно тебя обнимать, а это вроде как подразумевает прикосновения… ты берешь все обратно? Хочешь, чтобы я прекратил бесить тебя и распускать руки?

— Нет, капитан, — все так же холодно произнес я и сжал зубы, чтобы подавить грозившую изогнуть губы инстинктивную улыбку.

— Ты уверен? Потому что я, знаешь ли, умею понимать намеки. Думаю, каменный столб был бы примерно таким же теплым и уютным, как ты сейчас.

После этого не улыбаться оказалось поразительно легко.

— Если результат идентичен, советую выбрать столб: он, несомненно, будет более заинтересован, — отрезал я, не успев подумать.

Осознав, что именно только что сорвалось с моих губ, я тут же раскаялся: тон был слишком эмоционален, я использовал метафору, я солгал, и все в одном предложении.

Это было неподобающе. Что со мной творилось в присутствии капитана? Это выходило за границы физического влечения — как я мог вести себя так… иррационально?..

— Прошу прощения, капитан. Полагаю, мне пора покинуть это мероприятие и лечь спать.

Джим перепугался.

— Нет! Пожалуйста, нет, не уходи, мне так жаль, Спок, правда. — Его лицо исказилось от тоски и сожаления. Он наступал на меня, пока я не оказался прижатым спиной к стене. — Пожалуйста, останься. Пожалуйста.

Даже в неярком освещении острое зрение позволило мне пасть жертвой чистой бездонности этих синих, синих глаз.

Я мысленно повторил прилагательное для большей выразительности. Не для красоты.

— Ты гораздо лучше столба и ни чуточки не каменный. Ты же знаешь, что я так о тебе не думаю, правда? Ты мне нравишься. Правда нравишься, честно, я идиот. Пожалуйста, прости меня. Останешься?

Он так стремился донести свои чувства, что снова забыл не трогать меня и прижал ладонь к моей груди, будто для того, чтобы передать свою искренность посредством телепатии, хотя он, землянин, ею не обладал.

Но то, что он попытался, задело какую-то струну глубоко в моей душе.

— Да, я останусь.

Он улыбнулся и незаметно оглянулся.

— Слушай, как думаешь, кто-нибудь смотрит?

— Прошу прощения?

— Они нас видят?

— Полагаю, относительная темнота частично скрывает…

Он с глубоким облегченным вздохом обвил меня руками, с неожиданной силой сжав ткань на моей спине. Не успел я хоть как-то отреагировать, вернуть объятие или, возможно, с силой оттолкнуть его, прежде чем это стало значительно более близким, чем Джим подразумевал… он отстранился.

Тихий и совершенно неожиданный стон желания сорвался с моих губ, но Джим ослепительно ухмылялся и, кажется, не заметил.

— Как здорово, что я могу делать это когда в голову взбредет, — сказал он с игривыми нотками в голосе, но я более был не в настроении для игр. По крайней мере, не для тех невинных игр, что могли произойти на публике.

— Наше отсутствие на вечеринке заметят, — сообщил я ему.

— А я обожаю играть в шпионов. Это весело.

— Я не вижу в этом ничего веселого, капитан.

Это не было весело. Это было неприятно и раздражающе, и я хотел прижать его к стене и не сдерживать многочисленные порывы, о которых ничуть не думал в тот момент, например, заставить его ощутить истинную степень моего раздражения или выбить воздух из его легких поцелуем.

— Ну, наверно, нам надо отдохнуть. Завтра большой день и все такой, — пожал плечами Джим. — Встретимся в нашей комнате?

— Это приемлемо.

Будет безумно сложно не стереть это понимающее выражение с его лица поцелуями.

Я планировал сделать все возможное.