Режиссер и время: Сборник научных трудов / Ред. колл. В. М. Миронова (отв. ред.), Т. Б. Забозлаева, О. Е. Скорочкина. Л., 1990. 143 с.

От редколлегии 4 Читать

С. Г. Сбоева. Жанровые полюсы «синтетического театра» Александра Таирова 8 Читать

Д. И. Золотницкий. Сергей Радлов в Молодом театре 44 Читать

М. Л. Жежеленко. Николай Акимов в Новом театре 63 Читать

С. К. Бушуева. Анатолий Эфрос (70‑е годы) 79 Читать

О. Е. Скорочкина. Марк Захаров 99 Читать

О. Н. Мальцева. «Борис Годунов» Юрия Любимова 126 Читать

{4} От редколлегии

В наше сознание давно вошла и прочно поселилась формула отношений художника и времени, отчеканенная мощным голосом Бориса Пастернака: «Не спи, не спи, художник, не предавайся сну, ты — вечности заложник, у времени в плену».

Несомненно, что искусство режиссуры — этой суперпрофессии XX века — плен времени ощущает с особой непреложностью и драматизмом. Режиссер мог бы сказать о себе словами Ж.‑П. Сартра: «Процессы выигрываются или проигрываются только здесь, только при нашей жизни». В отличие от других художников, поэтов, живописцев, музыкантов, — режиссер не может покинуть подмостки, уйти со сцены — «в себя, в единоличье чувств», в подполье собственной души, творящей в расчете на будущее. Сцена требует от него «полной гибели всерьез» — и непременно сегодня, здесь, сейчас…

«Времена не выбирают, в них живут и умирают», — сказал поэт. Но если художник не вправе выбрать время — он вправе избрать свой способ отношений с ним, продиктовать свои условия игры. В этом смысле он — не просто заложник вечности, но и само время у него в плену. Режиссер сам, собственной волей сочиняет — словно еще один спектакль, может быть, самый важный в своей жизни — свои отношения со временем. Они в равной степени зависят друг от друга.

Время, словно невидимый скульптор, мнет глину его спектаклей, лепит его театр — а также его судьбу. Оно проявляет себя по-разному: иногда яростно и мощно врывается в его творения, в их «замысел упрямый», а иногда невидимо, тончайшим прикосновением резца высекает свои следы, свои отметины…

Но и каждый крупный режиссер оставляет свой автограф на портрете эпохи, пишет свои сюжеты на ее «черновике».

Режиссер и время… Их отношения лишены стабильности, уютного постоянства, они изменчивы, текучи, драматичны. Они знают разное: и минуты взаимного упоения, контакта, гармонии, любви — и моменты разочарования, взаимных обид. Притяжение и отталкивание, верность и предательство…

Иногда художник думает, что от него отворачивается зритель, что ему изменяет успех — а это время уходит от него, улетучивается и никакими усилиями его не вернуть, не остановить.

Иногда эпоха самонадеянно считает, что свела свои счеты с художником, переиграла, подмяла, уничтожила его — а это он покинул ее подмостки, отвернулся от нее, прочертив прощальную мизансцену в той драме, которая называется просто: театр и время.

Драма отношений художника с временем стала главной темой и главной проблемой данного сборника, объединившего столь разные режиссерские имена и театральные эпохи.

{5} Вроде бы представлены все десятилетия советского театра — начиная со «сверхтеатрального времени» 1920‑х гг. и заканчивая нынешними восьмидесятыми. Но было бы напрасным трудом пытаться найти здесь историю советского режиссерского искусства, представленную сколько-нибудь системно. Более того, портреты многих из героев сборника — режиссеров, представляющих различные направления, а так же мини-эпохи в развитии отечественной сцены, — рассмотрены фрагментарно. Нет попытки воссоздать в полном объеме путь того или иного мастера — часто авторы ставят перед собой локальные задачи, сосредотачиваясь на каком-то коротком отрезке пути, вобравшем в себя узловые моменты его творчества и судьбы. Статьи сборника не воссоздают плавную и последовательную летопись советской сцены — они скорее выхватывают из нее отдельные ее этапы и имена. Но каждый из героев рассмотрен авторами с точки зрения генеральной для сборника — взаимоотношений художника и времени. Время, воздух времени, его конфликты и заблуждения, прозрения и открытия, его культурное поле — все это вырастает, в конечном счете, из совокупности статей, представляющих далекие вроде бы времена и театральные судьбы. На самом же деле в этих судьбах запечатлелись, как на срезе дерева запечатлеваются фазы солнечной активности, различные десятилетия отечественной сцены — со своими героями, драмами, своими проблемами, конфликтными полями, взлетами и падениями.

Открывает сборник статья С. Г. Сбоевой «Жанровые полюсы “синтетического театра” Александра Таирова». Два спектакля, вошедшие в историю мирового театрального искусства, трагедия «Федра» и «Жирофле-Жирофля» анализируются автором как жанрово противоположные проявления единой идейно-художественной концепции А. Я. Таирова. Спектакли эти давно уже стали легендой своего богатого на театральные события времени. Но благодаря подробнейшей и тщательной реконструкции спектаклей, предпринятой автором статьи и осуществленной им на богатейшем архивном материале, во многом впервые введенном С. Г. Сбоевой в театральный обиход, эти легенды стали менее туманными, спектакли прояснились в своих реальных и конкретных очертаниях. Но, кроме всего прочего, сверхтеатральное время 20‑х, как назвал это десятилетие советской сцены Б. В. Алперс, является героем этой статьи. Его энергия, мощь его поисков, его феноменальный взлет — все это проступает сквозь любовно и тщательно воссозданный портрет двух спектаклей.

Статья «Сергей Радлов в Молодом театре» представляет собой фрагмент развернутой монографии Д. И. Золотницкого о Радлове. Ее историческое время — 30‑е гг., пришедшие на смену счастливому взлету театральных 20‑х. Автор анализирует проблему студийности. Остроту этой проблеме придает конфликтный {6} материал 30‑х гг.: времени, как известно, выдвигавшем совсем иные модели театрального строительства, опирающиеся на идею стабилизации и канонизации театральной жизни. Время требовало стабильных театральных форм и форм организации театра. Возможно, отсюда идет ощущение внутренней драмы художника, героя статьи Золотницкого, выстраивающего свой театр по законам, идущим вразрез с ожиданиями эпохи…

Спектакли Н. П. Акимова, созданные им на сцене Нового театра (театра им. Ленсовета), «Тени» Салтыкова-Щедрина и «Дело» Сухово-Кобылина — в центре статьи М. Л. Жежеленко. Здесь рассмотрена ситуация «режиссер в чужом времени», усиленная подспудно драматичной темой «режиссер в чужом театре». 1950‑е гг. по духу своему не были временем Н. П. Акимова — известного полемиста и смутьяна театра легендарных 20‑х, как не были ему родными и подмостки Нового театра, куда он был, словно в ссылку, отправлен в наказание за эстетическое инакомыслие. Но и там — в чужом времени, в чужом пространстве — он продолжал упрямо создавать свой театр, творить свой мир, резко отличный от тех канонов бесконфликтности, которые диктовало время. Сильнейшие трения с временем, хождение по его острию такой незаурядной и внутренне независимой режиссерской личности, какой был Н. П. Акимов, — вот подспудный сюжет статьи, тайная ее фабула…

С. К. Бушуева обращается к одному из драматичных периодов творчества своего героя — А. В. Эфроса, к его спектаклям на Малой Бронной. Ее статья — рассказ о художнике, которого в начале жизни время выбрало в свои любимцы и одарило всем: талантом, даром современного понимания и выражения тончайших вибраций человеческой души, актерами, способными дать этим вибрациям, невидимым и тайным, сценическое воплощение, поколением, внутри которого от чувствовал себя защищенным любовью и поклонением от всех житейских бурь. А затем, как писал поэт, «все было дано — а судьбы не хватило». И даже, может быть, не судьбы, а достойного финала этой судьбы, когда режиссер надорвался и дал наступившим злым временам, как замечает С. Бушуева, «сузить себя», позволил очертить себе круг, дал себя убедить, что этот маленький круг и есть последнее прибежище его судьбы — судьбы бывшего театрального возмутителя спокойствия, как никто в 1960‑е сумевшего выразить на сцене трагизм жизни и прелесть ее, отчаяние пополам с надеждой, веру — с усталостью — в их вечном противоборстве и мужественном противостоянии.

Герой нового театрального времени, времени рок-опер и открытых публицистических драм — главный режиссер Московского театра им. Ленинского комсомола Марк Захаров представлен в статье О. Е. Скорочкиной в сложных и противоречивых отношениях со временем и собственным поколением. Путь художника показан как путь «горячего сердца» к «доходному {7} месту» — путь режиссера-шестидесятника, оставившего в художественной копилке тех лет один из лучших спектаклей («Доходное место») и пришедшего в восьмидесятые годы к славе, громкому и массовому признанию поставщика рок-шлягеров на театральном рынке. Но путь этот прочерчен в статье не «ровно и прямо», режиссер, словно рыцарь на развилке двух дорог, постоянно пребывает в неустойчивой и зыбкой ситуации (при всей внешней стабильности его существования). Это ситуация постоянного, и по-видимому, драматического для него распутья, выбора: между масс-культурой, искушающей его массовым успехом театра в наступающих условиях «новой эры» театрального хозрасчета, и «ездой в незнаемое», поиском нехоженных троп, по которым еще не ступали его прославленные актеры.

Всего лишь одним спектаклем представлено в сборнике творчество ярчайшего режиссера советского театра последнего двадцатилетия — Юрия Любимова. Впрочем, подробная реконструкция и анализ «Бориса Годунова» — последней премьеры театра на Таганке, проведенные О. Н. Мальцевой, объясняет и оправдывает подобный выбор. Это — не преднамеренное сужение ракурса, но — своеобразный «крупный план». Автор статьи убедительно доказывает, что все у этого режиссера в постановке пушкинской драмы сошлось: становится понятно, что весь его прежний путь, все напряжения и усилия этого пути, поиски в области поэтического театра, способного говорить с соотечественниками о вещах самых трагических, переходя «от разговора размеренного и благопристойного к грубой откровенности народных страстей, к вольности суждений площади», — все это воплотилось в «Борисе Годунове» с художественной мощью, достойной большого художника.

Статьи этого сборника, перелистывающие — и во многом «перечитывающие заново» — страницы истории отечественного театра, не несут печати какого-то единого исследовательского метода и стилистического единства. Исследовательский инструментарий, манера изложения, жанр статей не просто разнообразий — они резко отличны друг от друга. Но внутреннее единство и цельность этого совместного труда существуют. Они определяются главной темой сборника, которая заявлена в его названии.

Режиссер, как любой другой художник, выясняет состояние мира и человека в нем. Следы его искусства — нематериальны. Разумеется, остаются фотографии, подробные экспликации, макеты спектаклей. Но одна из самых неуловимых, не поддающихся исторической и искусствоведческой дешифровке загадок театра — это невидимые токи времени, пронизывающие, словно электричество, жизнь спектакля. Поиски утраченного времени, проникновение в тайну взаимоотношений театра со временем, всегда подвижных, изменчивых, обновляющихся, — стали главной задачей авторов этого сборника.