1 Кочкарев, и. О. Секретаря Ленинского pk вкп(б) г. Перми, — в Горотдел нквд//гопапо. Ф. 78. Оп. 1.Д. 112. С. 242.

² См.: Там же. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12206. С. 20; Д. 11898. С. 61-62; Д. 12558. Т. 3. С. 105-106.

3 Из протокола судебного заседания Военного трибунала Московского округа войск нквд в г. Москве. 1939 // Там же. Д. 6857. Т. 6. С. 172. 175-176.

4 См.: Из протокола допроса свидетеля Джиловяна Завена Сумбатовича, г. Моло- тов. 20.05.1955 // Там же. Д. 10231. С. 122.

К октябрю 1937 г. были не только выполнены выданные НКВД СССР лимиты, но и исчерпаны составленные ранее агентурные дела. Д. М. Дмитриев без особого труда добился в Москве новых квот на аресты — на этот раз под предлогом ликвидации базы иностран- ных разведок на Урале, «инобазы», и нанесения удара по эсеровским и меньшевистским подпольным организациям. Территориальные органы НКВД должны были действовать быстро и энергично, брать под арест и оформлять на тройку сотни и тысячи людей «без нали- чия каких-либо компрометирующих материалов, уличающих их в антисоветской деятельности»¹. Людей свозили в тюрьмы из разных мест Свердловской области, зачастую без каких бы то ни было со- проводительных документов. Там на них составляли анкеты, на осно- вании которых следователи сочиняли заявление. В Соликамске это практиковалось «при поступлении в тюрьму»², в иных тюрьмах — позднее, уже в камерах. Техника «взятия заявлений» была простой, но эффективной. Условия содержания заключенных в камерах или в специально оборудованных временных помещениях были таковы, что сами следователи называли их бесчеловечными³. Специально отобранные следователями арестанты — их называли по-разному: ко- лунами, агитаторами, колольщиками — начинали свою работу. Суть ее сводилась к тому, чтобы убедить своих товарищей по заключению написать заявления и дать нужные показания. Несколько «колунов», подкармливаемых за счет следователей, агитировали сокамерников подписать заявления, убеждали, что это нужно для органов или для советской власти; что подписавших вскоре освободят, разве что пере- ведут в другое поселение. Затем на клочке бумаги через надзирате- ля передавали список арестантов, согласившихся подписать заявле- ние, — и снова принимались за работу.

«До чудес дело доходило с этими упрощенными методами следст- вия, — писал со знанием дела А. Г. Гайда. — В Соликамской тюрьме группой следователей в 4-5 чел. (руководили Годенко, Клевцов и Бе- лов) в работе с инобазой они делали 96 признаний в день. Арестован- ные буквально стояли в очередь, чтобы скорее написать заявление о своей контрреволюционной деятельности, и все они потом были осуждены по первой категории»⁴.

Из протокола допроса Гаврилова Григория Николаевича. 26.05.1955// ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15357. Т. 2. С. 136.

2 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности нквд. С. 599.

3 В одном из справочников я нашел упоминание о его реабилитации в конце 1990-х гг. См.: Абрамов в. Евреи в кгб. Палачи и жертвы. М., 2005. С. 189.

Затем наступал следующий этап. Следователи сочиняли прото- колы допросов, в которые вносили показания о диверсионных актах, шпионаже и вредительстве. Во вредительство включали сведения об авариях, нарушениях технологической дисциплины и неполадках в работе. Если фактов не хватало, их приходилось сочинять. «Левоц- кий говорил, что надо прекратить писать в протоколах разбор желез- ных дорог и пожары, что надо придумать другие формы обвинения. "Неужели чекисты не могут придумать?"» — вспоминал на суде один из пермских оперативников¹.

Если обвиняемый отказывался подписать признание, его все рав- но «[...] пропускали (на тройку. — О. Л.) по показаниям других арес- тованных, а в обвинительных заключениях писали, что виновным себя не признал, но изобличается другими обвиняемыми»². Следова- телю приходилось очень много писать. Для перепечатки составлен- ных протоколов не хватало ведомственных машинисток. В Кизеле, например, их собирали по всему городу, «даже подписок [о неразгла- шении. — О. Л.] с них не брали»³.

Кроме того, сочинитель протоколов должен был составлять и аль- бомные справки, в которых в сжатом виде формулировать состав пре- ступления. Его работа проверялась и редактировалась начальством. Такое дело поручали людям грамотным, проверенным и опытным, при чинах и должностях. Начальство, если была такая возможность, оберегало их от черной работы — арестов и участия в допросах. В опе- ративных группах эти люди считались «белой костью». В Москве их называли «журналистами»⁴. Здесь к ним даже кличек не прилепили, в отличие от их младших собратьев, вынуждавших подследственных подписать признательный протокол, грозивший или смертью, или многолетним сроком заключения. Таких следователей называли «ко- лунами», как и внутрикамерных агентов, или «диктовалыциками». Работа у них была адская. «Каждому следователю давалось на допрос арестованного с получением признания — 15 минут»⁵.

¹ Из протокола судебного заседания Военного трибунала Московского округа войск НКВД в г. Москве. 1939//ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1.Д. 6857. Т. 6. С. 161.

² Из протокола допроса Гаврилова Григория Николаевича. 26.05.1955 // Там же. Д. 15357. Т. 2. С. 136.

Протокол допроса свидетеля Герчикова С. Б. 10.12.1939 //Там же. Д. 12558. Т. 3. С. 113.

⁴ Поварцов С. Причина смерти — расстрел. Хроника последних дней Исаака Бабе- ля. М., 1996. С. 47 (примечание).

⁵ Заключение по материалам расследования о нарушении социалистической за- конности... Шаховым Д. А. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12837. С. 516.

Умельцы из Ворошиловского горотдела НКВД изобрели прогрес- сивный метод допросов. Они собирали в чистой и светлой комнате

20-30 подследственных, сажали их за столы, включали радио или заводили патефон и долго и проникновенно убеждали собравшихся покончить с затянувшимся делом, пойти навстречу органам и совет- ской власти, подписать протоколы и вернуться спустя какое-то вре- мя к своим семьям. Отказывались очень немногие; таких отправляли в карцер¹.

Для районов, позднее вошедших в Пермскую область, самым скоро- стрельным месяцем стал декабрь. В самом конце 1937 г. следственным бригадам удалось сократить сроки от ареста до приговора до двух — четырех недель. Из общего числа людей, арестованных 17 декабря, до нового года были осуждены 82 %. Из тех, кого взяли позже на день, к 30 декабря пропустили по Свердловской тройке 92 %.

Удар по «инобазе» на деле явился вторым этапом «кулацкой опе- рации». Так требовала Москва, так его понял и Дмитриев. «На арест кулаков сверх этого я имел отдельное распоряжение заместителя нар- кома — комкора Фриновского», — оправдывался он на следствии².

Второй этап был наиболее массовым и наименее целенаправлен- ным. Технологические усовершенствования, упрощавшие и фальси- фицировавшие следственные действия, привели к тому, что под удар органов попадали люди, бывшие опорой власти: кадровые рабочие, колхозники, члены партии и комсомольцы.

Предложенный сценарий, хоть и оптимизировал процесс ре- прессий, своей политической цели не достиг. Амбициозным планам Д. М. Дмитриева не суждено было сбыться. Центр так и не разре- шил местному УНКВД проводить процесс против уральских правых в Свердловске. В апреле 1938 г. тройка Свердловского УНКВД фак- тически прекращает работу, чтобы еще раз возобновить ее в авгус- те. Но уже в мае Дмитриева настигла ударная волна перманентной чистки в центральном аппарате НКВД. Его смещают с должности, назначают на короткое время начальником Гушосдор НКВД СССР. Его заместитель Я. Ш. Дашевский становится в нем начальником эксплуатационного отдела; в июне 1938 г. Дмитриев арестован, в мар- те 1939 г. — расстрелян³. В июле были взяты организаторы «кулацкой операции» Я. Ш. Дашевский, Н. Я. Боярский и самый рьяный испол- нитель — В. Я. Левоцкий. Осенью пришел черед Шейхмана, а в сле- дующем году — Шахова, Былкина, Беланова, Варшавского и других.

Перед арестом Варшавский сделал доброе дело: «без необходимой перепроверки материалов огульно освобождал арестованных из-под стражи»¹.

Итоги операции

«Кулацкая операция», по замыслу ее организаторов, напомню, была призвана «беспощадным образом разгромить банду [...] анти- советских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и навсегда покончить с их под- лой подрывной работой против основ советского государства». На территории будущей Пермской области исполнители приказа под- вергли репрессии около 8 ООО чел. Из них 5 060 чел. (63,8 %) были расстреляны в течение года. Среди репрессированных преобладали рабочие — 44,8 %., или 3 565 чел. Как минимум половина из них была занята на предприятиях тяжелой промышленности, в том числе при- мерно четверть от общего числа составляли квалифицированные работники, обслуживающие машины и механизмы. Немалую долю составляли служащие — 1 151 чел., или 15,5 % в общем составе ре- прессированных, среди них врачи, инженеры, экономисты. Доля работников сельского хозяйства — колхозников, рабочих совхозов, единоличников — составляет 25,7 %, или 2 049 чел. И хотя во всех отчетах, посылаемых Свердловским УНКВД в Москву, речь шла о «заклятых врагах Советской власти» — кулаках, белоповстанцах, ка- рателях, на самом деле под оперативный удар попали обыкновенные рабочие, крестьяне, служащие.

Такое смещение социальных ориентиров, как представляется, не было вызвано случайными причинами — головотяпством, самоуп- равством, карьерными соображениями или злой волей местных орга- низаторов репрессивной акции. Оно определялось более серьезными факторами. Как явствует из документов, «кулацкая операция» явля- лась лишь одним из звеньев в «выкорчевывании» вражеских элемен- тов из всех социальных институтов советского общества, в том числе и из его властных учреждений. Установить связь между секретарем райкома ВКП(б), обвиненным в заговорщической деятельности, и конюхом из «бывших» можно было только через длинную цепочку посредников, в которую обязательно входили и колхозные бригади- ры, и сельские активисты, и стахановцы, и зоотехники, и ветеринары. Иначе говоря, соединение политической чистки партийных учреж- дений и предотвращение кулацкой контрреволюции влекли за собой репрессивные практики по отношению к третьим элементам — ра- бочим, служащим и колхозникам, соприкасавшимся в своей произ- водственной деятельности или в бытовом общении с обреченными на истребление социальными группировками. В ходе операции в группу риска попадали как активисты — стахановцы, ударники тру- да, составлявшие ближайшее социальное окружение партийного и хозяйственного аппарата, так и работники, подозрительные по своим прежним и нынешним связям с раскулаченными, замеченные в не- добросовестном отношении к трудовым обязанностям, в недостаточ- ной лояльности к системе.

По всей вероятности, инициаторы операции надеялись, что после чистки в деревнях и рабочих поселках стихнет ропот по адресу со- ветской власти, ее учреждений и символов, политики и пропаганды. Люди перестанут петь непристойные частушки о вожде народов и рассказывать злые анекдоты о руководителях ВКП(б). Станут более дисциплинированными и лояльными.

Эти надежды не оправдались. Во время подписной кампании на государственный заем в июле 1938 г. в том же Кизеле шахтеры- трудпоселенцы с большой неохотой покупали облигации на сумму, не превышающую 10-20 % от месячной заработной платы. По разна- рядке полагалось подписывать рабочих и служащих как минимум на месячный оклад. Не получилось. С трудом дотянули до 50 %. Люди не только не хотели расставаться с деньгами, но и публично выска- зывались по поводу нового налога: «Зачем нам этот заем? Советская власть и так хочет заморить нас голодом, а мы ей хочем (!) помогать»; «Подписываться я не буду, в СССР, говорят, нет принудительного труда, а на деле он существует, нас заставляют насильно работать, а также подписываться на заем»; «На черта мне нужен Ваш заем? У меня Советская власть арестовала мужа, да ей же и помогай»¹. В де- лах партийных комитетов содержится множество документов, свиде- тельствующих о том, что массовая операция цели своей не достигла. И в рабочей, и в колхозной среде сохранились очаги недовольства властями; время от времени проявлялись оппозиционные настрое- ния; не затих ропот. Несмотря на кажущуюся целесообразность в обо- сновании операции, на рационализацию примененных в ней техноло- гий, она остается бессмысленной бойней, завершившейся казнью ее собственных организаторов и особо рьяных исполнителей.

«Кулацкая операция» была обречена на такой исход, поскольку в ее основание были заложены сугубо идеологические, не верифи- цируемые принципы. Приказ № 00447 имплицитно содержал в себе несколько положений. В советском обществе обостряется классовая

Из обзорной справки по архивно-следственному делу № 975188, г. Свердловск. 14.02.1955 // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15357. Т. 2. С. 116.

Шахов - Погудину, г. Кизел. 12.07.1938 // ГОПАПО. Ф. 61. Оп. 16. Д. 114. С 133-136.

борьба в новой — вредительской — форме. Против советской власти выступают прежние эксплуататорские классы под водительством партийных заговорщиков. Страна стоит на пороге открытого поли- тического противостояния. Для того чтобы предотвратить контрре- волюционный переворот, следует нанести опережающий, превентив- ный удар одновременно и по социальной базе контрреволюции, и по ее организованному авангарду. Такой задачей и объясняются громад- ные квоты внесудебной репрессии. Против отдельных лиц — беглых кулаков или бывших эсеров, на свой страх и риск ведущих партизан- скую войну с системой, предлагаемые меры представляются чрезмер- ными. Авторы (они же идеологи) приказа исходили из теории заго- вора, согласно которой все виды социальной дезорганизации: аварии на производстве, низкая урожайность сельского хозяйства, перебои в торговле и пр. — являются запланированными результатами вра- жеских акций, а вовсе не спутниками ускоренной индустриализации или врожденными пороками планового хозяйства. Им почему-то ка- залось, что неприятие советской власти или (и) сталинской политики сосредоточено в определенной, заранее маркированной социальной группе, но не является хотя бы периферийной частью общественных настроений, разлитых по всему обществу.

Приняв концепцию приказа, местные органы НКВД привели его в исполнение надлежащим, единственно возможным, способом, до- ведя до абсурда заложенные в нем принципы.

М. Юнге, Р. Биннер (Бохум)

СПРАВКИ СЕЛЬСОВЕТА КАК ФАКТОР

В ОСУЖДЕНИИ КРЕСТЬЯН

Сельский совет (сельсовет) был самым низшим административ- ным органом Советского государства в составе сельских районов¹. Так, на территории Сарапинского сельсовета Крапивинского райо- на Новосибирской области в 1938 г. располагались четыре колхоза². В свою очередь, в состав колхоза «Красный боец» Ажендоровско- го сельсовета этого района входило 25 домохозяйств в количестве 124 чел., в том числе 57 работоспособных лиц в возрасте от 16 лет и старше. Молодежь в возрасте 12-16 лет составляла 10 человек³.

Аппарат сельсовета, состоявшего примерно из 20 членов, возглав- ляли председатель и непосредственно помогавший ему секретарь. Они оба получали зарплату от государства и выбирались на два года⁴. В середине 1930-х гг. в РСФСР 76 % председателей сельских советов состояли в коммунистической партии, которая в это время была сла- бо представлена в деревне⁵.

К компетенции сельсоветов относились, к примеру, координация и контроль за работой колхозов, дорожное строительство, органи- зация всевозможных кампаний, таких, как ликвидация неграмотно- сти, проведение выборов, регистрация рождений, смертей и браков⁶.