1 Протокол допроса г. Н. Шмушко от 20.06.1938 г. // ога сбу, Киев. Д. 6738. 2. Л. 186.

Докладная записка начальника 1-го спецотдела УНКВД ХО, младшего лейте- нанта государственной безопасности Г. М. Николашкина на имя заместителя наркома внутренних дел УССР, капитана государственной безопасности Н. Д. Горлинского от 09.01.1939 г. // Там же. Ф. 16. Оп. 31. Д. 93. Л. 99-101.

3 Протокол допроса м. М. Герзона от 06.07.1938 г. // Там же. Д. 70117-фп. 1. Л. 120.

Протокол допроса И. А. Шапиро от 20.04.1958 г. // ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 85. Д. 9403. Л. 73.

2 Протокол допроса и. И. Зачепы от 17.08.1958 г. // Там же. Л. 173 об.

3 Протокол допроса м. В. Леонова от 14.12.1956 г. // ога сбу, Харьков. Д. 023528. Л. 27.

4 Отчет об оперативной работе унквд Харьковской области за 1937 г. // ога сбу, Киев. Ф. 16. Оп. 31. Д. 38. Л. 182.

⁵ Там же. Л. 178.

которые по своему социальному положению не принадлежали ни к кулакам, ни к уголовникам: из них 1 209 чел. — по 1-й категории, 1 192 чел. — по 2-й категории.

Как уже отмечалось выше, по приказу № 00447 тройкой УНКВД Харьковской области было осуждено 3 343 чел., отнесенных к нацио- налистам, церковно-сектантским и белым контрреволюционерам. Добавив этих 3 343 чел. к 6 120 «официально осужденным» кула- кам, получим 9 463 чел., но никак не заявленные 9 850 чел. Допус- тим, что недостающих 387 осужденных взяли из 1 269 изъятых уго- ловников, но по каким же тогда статьям были осуждены оставшиеся 872 чел.? И совсем непонятно, куда же девались 1 262 «изъятых» уголовника. Даже если допустить, что все 996 чел., переданных, как уже отмечалось, в другие инстанции, были из числа уголовников, то все равно остается 266 уголовников. Непонятно также, как соотно- сятся между собой 1 262 уголовника, изъятых по приказу № 00447, и 1 329 уголовников, осужденных по представлению УРКМ УНКВД Харьковской области. Возможно, это две разные группы уголовни- ков, и тогда в Харькове было расстреляно 2 591 человек.

Исходя из вышеизложенного, можно сделать следующие выводы:

1. В июле-августе 1937 г. райотделения НКВД не имели возмож- ности своими силами обеспечить выполнение приказа № 00447 и для ее проведения на периферии были созданы межрайон- ные оперативные следственные группы из числа сотрудников УНКВД.

1. Межрайонные группы обслуживали несколько районов об- ласти, сами проводили аресты, следствие и исполнение при- говоров.

1. Личный состав межрайонных групп изначально был плохо укомплектован (сотрудники УГБ составляли менее 50 %), что объясняется скоротечностью следствия и отсутствием требова- ния разворота групповых дел по приказу № 00447. Следствие проводилось в основном сотрудниками контрразведывательно- го и особого отделов.

1. Первая волна репрессий по приказу № 00447 проходила по «объективным признакам», в основном по справкам из сель- советов, и руководство УНКВД не требовало от подчиненных разворота следственных дел.

1. С середины августа 1937 г., после образования дорожно- транспортных отделов НКВД железных дорог, «кулацкую операцию» в области стали проводить не только сотрудники УНКВД, но и сотрудники ДТО, что привело к несогласован- ным действиям.

6. С началом «польской операции» 20 августа 1937 г. межрайон- ные группы стали действовать комплексно и вести следствие сразу по нескольким массовым операциям.

6. В отличие от «кулацкой» другие массовые операции предпола- гали групповые дела, поэтому межрайонные группы стали ши- роко использовать в своей работе методы физического воздей- ствия, которые прививались подчиненным лично начальниками УНКВД иДТО.

6. Со второй половины 1937 г. к работе межрайонных групп ста- ли привлекаться чекисты запаса, мобилизованные коммунисты и комсомольцы, сотрудники неоперативных отделов УНКВД, не имеющие следственных навыков, что привело к еще боль- шим искривлениям в следствии.

6. О. Л. Лейбович (Пермь)

«КУЛАЦКАЯ ОПЕРАЦИЯ» НА ТЕРРИТОРИИ ПРИКАМЬЯ В 1937-1938 гг.

В настоящей статье предпринята попытка реконструировать ход массовой операции, проводившейся местными репрессивными ор- ганами на территории современного Пермского края (в тексте так- же — Прикамья) в соответствии с приказом № 00447 НКВД СССР от 30 июля 1937 года¹.

1. Литература и источники

Террор 1937-1938 гг., обращенный против низов советского обще- ства, стал предметом исторических исследований в последнее деся- тилетие XX в., после того как были рассекречены и опубликованы соответствующие директивные документы, прежде всего уже упомя- нутый оперативный приказ наркома внутренних дел СССР.

За полтора десятилетия тема массовых операций обросла множест- вом интерпретаций, детально рассмотренных в монографии немец- ких историков М. Юнге и Р. Биннера². Дискуссия об источниках и содержании террористических практик, в массовом порядке приме- ненных властью к людям физического труда — рабочим, колхозни- кам, артельщикам, продолжается и по сегодняшний день. В ней мож- но выделить два контрапункта.

Первый объясняет случившееся развитием и обострением социаль- ных конфликтов в новом обществе, в т. ч. на предприятиях, в колхозах, учреждениях, бараках и коммуналках. Репрессивная политика, прово- димая властями в 1937-1938 гг., представляет собой террористический ответ на общественный запрос, исходящий из толщ советского обще- ства: очиститься раз и навсегда от вредных и бесполезных элементов. Так, Ш. Фицпатрик находит в приказе № 00447 идею о том, «что соци- альных улучшений можно добиться, избавив общество от "нечистых", отклоняющихся от нормы, маргинальных его членов». В. Бакулин социальные конфликты переводит на язык бытовых столкновений: «Многие из них (простых людей. — О. Л.) шли в лагеря или под рас- стрел по доносам своих коллег по работе, соседей и т. д. на почве за- висти, личного недоброжелательства и т. п.»¹ С этой точкой зрения отчасти солидарны М. Юнге и Р. Биннер.

Согласно второму подходу, массовый террор в своем развитии стал не чем иным, как «неприцельной пальбой по толпе» обезумев- ших от страха местных начальников².

Все эти, а также и другие менее жестко выраженные концептуальные подходы являются гипотетическими построениями, поскольку для их всесторонней верификации нужен совсем иной комплекс источников, нежели тот, на основании которого они сформулированы, но также и иное методологическое обоснование, интегрирующее в себе как собст- венно исторические методы, так и исследовательские техники в области социальной психологии, культуры повседневности и пр., разрабатывае- мые школой «Анналов» и «уликовой парадигмой» К. Гинзбурга.

В такой ситуации представляется возможным предложить для исследования собственную гипотезу, которую можно сформулиро- вать следующим образом: массовые операции на территории При- камья могут быть поняты только в общем контексте политической ситуации в стране, которая характеризовалась прежде всего «кадро- вой революцией», проводимой сверху террористическими методами. Формальные разграничения между акциями, направленными против «антисоветских элементов» в городе и деревне, и чисткой властных аппаратов имеют ничтожный характер, сплошь и рядом игнорируе- мый организаторами и исполнителями Большого террора.

Источники, на основании которых проводилось исследование, неполны, противоречивы и зашифрованы. Неполнота определяет- ся, наверное, в первую очередь характером операции. Она была на- столько тщательно законспирирована, что приказы и распоряжения ее участникам доводились в устной форме, как правило, на оператив- ных совещаниях или просто по телефону. После завершения опера- ции в Ворошиловском райотделе НКВД не смогли обнаружить ни одной директивы, так или иначе ее касающейся³. В делах есть указа-