¹ Архивно-следственное дело по обвинению М. Г. Тракмана // Архив УФСБ по НСО. Д. п-4436. Т. 2. Л. 308; Архивно-следственное дело по обвинению И. 3. Рабинови- ча и др. // Там же. Д. п-17292. Л. 38, 61, 75; Архивно-следственное дело по обвинению Ф. В. Бебрекаркле // Там же. Д. п-777. Л. 42; Архивно-следственное дело по обвинению Ю. А. Иордана// Там же. Д. п-3659. Л. 163; Показания И. Г. Чукановаот 31.03.1939 г.// Там же.Д. П-8213.Л. 390.

² Тепляков А. Г. Сибирь. С. 264; Архивно-следственное дело по обвинению А. А. Зейзы и др. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-4510. Л. 33-34, 74; Протокол партий- ного собрания УГБ УНКВД по ЗСК от 14.06.1937 г. // ГАНО. Ф. П-460. On. 1. Д. 2. Л. 91.

3 Докладные записки унквд по нсо в обком партии от 5 и 7 нояб. 1937 г. // гано. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 31. Л. 24,42.

Цифровые итоги «кулацкой операции» в Западной Сибири мож- но оценить пока только приблизительно. По данным НКВД СССР (весьма неполным и только на 1 марта 1938 г.), чекисты Алтайского края расстреляли в рамках приказа № 00447 5 638 чел., Новосибир- ской области —8 351 чел., в Омской — 11 250, а всего — 25 239 чел.¹, из которых уголовники составили 3 390, или 13,4 %. Если приплюсовать жертв дела РОВС, то цифру уничтоженных можно смело удвоить — до 50 тыс. чел. Отличалась ли «кулацкая операция» от остальных массовых экзекуций 1937-1938 гг.? Представляется, что она была бо- лее масштабной, а для чекистов выглядела абсолютно логичной и не потребовала каких-то специальных развернутых обоснований, как, например, «польская операция»².

Некоторые из осужденных за «перегибы» начальников УНКВД старались признавать свою вину только в отношении репрессирован- ных коммунистов. Так, С. Н. Миронов показал: «За период своей ан- тисоветской деятельности в Новосибирске до августа 1937 г. я принес большой ущерб государству. Он определяется не только количеством невинных жертв, но и теми настроениями населения, которое вос- принимало эти аресты. [...] Я, как участник заговора, пропускал через тройку липовые дела на лиц, среди которых была некоторая часть ни в чем не повинных партийных и советских активистов... и за все не- виновные жертвы, попавшие в это число, несу ответственность». Од- нако бывший заместитель Миронова, А. И. Успенский, в 1939 г. при- знал, что в Нарыме производились массовые необоснованные аресты «бывших кулаков», а Г. Ф. Горбач незадолго до расстрела показал, что в результате его «вредительской работы» в Ояшинском и Ленинск- Кузнецком районах Новосибирской области массовые операции по арестам «кулацкого элемента» задели также середняков «и, кроме того, там [в г. Ленинске-Кузнецком. — А. Т.] приговора в исполнение были приведены в таком месте и так, что на второй день какой-то че- ловек натолкнулся на место, где был обнаружен труп»³.

Сверхвысокий масштаб репрессий руководители НКВД готовы были поддерживать и далее, но были остановлены решением Сталина, который счел цели чистки достигнутыми. Недаром алтайский чекист Н. Л. Баев подчеркивал, что начальник УНКВД Попов «в течение одного-двух лет при помощи своих "методов" мог истребить поло- вину взрослого населения в Алтайском крае»⁴. Поэтому невозможно

согласиться с тезисом Р. Конквеста, разделяемым и С. А. Пайковым¹, о том, что Большой террор закончился в связи с невозможностью поддерживать заданный уровень репрессий имевшимся в наличии карательным аппаратом. Как в начале 1920-х и в начале 1930-х гг., массовые чистки прекращались в соответствии с политическими ре- шениями верхов, когда цели очередного витка террора считались до- стигнутыми.

Чекисты осуществляли «кулацкую операцию» либо с энтузиаз- мом, в ожидании наград и карьерного роста, либо покоряясь атмосфе- ре страха перед террором, царившей в НКВД. Поскольку чекистский аппарат традиционно формировался из идейных коммунистов, проф- союзно-комсомольских активистов и лиц из войск ОГПУ-НКВД, то все чекисты с юных лет находились в атмосфере насильственной ломки общества и были согласны с ней. Они ощущали враждебность значительной части населения и верили в то, что враги повсюду.

При поступлении в «органы» чекист сразу сталкивался с атмосфе- рой всеобщей подозрительности, доносительства и постоянных арес- тов. В объявляемых личному составу приказах постоянно звучала ин- формация о разоблаченных врагах из собственного лагеря. В 1931 г. за должностные преступления был расстрелян бывший начальник КРО Томского окротдела ОГПУ Б. Д. Грушецкий, в 1932 г. — покончил с собой в тюрьме оперработник Нарымского оперсектора М. X. Тол- стыкин, обвиненный в связях с троцкистами. В 1932 — 1933 гг. были осуждены по политическим обвинениям не менее трех работников Томского и Нарымского оперсекторов ОГПУ. В 1935 г. арестовали заместителя начальника особого отдела УНКВД по Омской области Ю. И. Маковского. Только во второй половине 1936 — начале 1937 гг. арестам подверглись более десяти сотрудников УНКВД по ЗСК.

Большая часть чекистов как под влиянием официальной пропа- ганды, так и в силу специфического воспитания внутри чекистского коллектива была убеждена в необходимости физической ликвида- ции «кулаков» и прочих чуждых элементов, а награды за усердное проведение террора воспринимала как должное. Об этом наглядно свидетельствует крайняя жестокость репрессий. Характерно, что обвиненные за издевательства над осужденными при исполнении расстрелов работники Минусинского оперсектора УНКВД по Крас- ноярскому краю, обращаясь с прошениями о помиловании, утверж- дали, что ими при массовых расправах двигало чувство классовой ненависти².

Чем ниже был должностной уровень чекистов, тем чаще прояв- лялись колебания — но только в методах, а не в целях. Работники, испытывавшие сомнения в обоснованности повального террора, под- чинялись начальству под страхом неизбежных репрессий в случае обвинений в «саботаже» массовых операций (тем не менее грозные обвинения в неудовлетворительной борьбе с «врагами» настигли не- малое число сотрудников НКВД). Чекисты заставляли себя верить в правильность указаний начальства о массовых арестах и вымога- тельстве признательных показаний, часто доносили на колебавшихся коллег; какие-либо сомнения отбрасывались или заглушались алко- голем. С особенной жестокостью чекисты относились к арестован- ным «предателям» из собственных рядов.

«Кулацкая операция», основывавшаяся на предшествовавшем опыте массовых репрессивных кампаний, явилась одной из вершин профессиональной нагрузки для карательных органов Сибири. Она тесно сочеталась с очень близкой к ней по масштабам «ровсовской» операцией и охватывала предельно широкий спектр опасного, с точ- ки зрения властей, элемента, в том числе уголовного. С помощью от- крытого террора была уничтожена масса населения, подозревавшего- ся в нелояльности; одновременно данная акция послужила мотором для проведения в тот же период массовых репрессий по националь- ному признаку.

«Массовые операции» для органов госбезопасности имели весьма серьезные последствия. Чистка среди чекистов полностью заменила руководящий состав НКВД, разрушила сложившиеся в его аппарате неформальные, зачастую клановые связи. Значительная часть опер- состава была уволена либо репрессирована, другая часть пошла на выдвижение, на многие годы составив костяк руководящего состава аппарата госбезопасности. В ходе террора произошло, несмотря на внутриведомственные репрессии, увеличение численности работ- ников НКВД и укрепление их позиций в государственном аппара- те. После прекращения массовых операций органы госбезопасности не считали свою задачу по очистке СССР выполненной до конца и летом-осенью 1941 г. вновь обрушили шквал репрессий на уцелев- ших «бывших»¹. В послевоенный период остатки «враждебных клас- сов» также подвергались политическим преследованиям.