¹ Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 39; Самосудов В. М. Большой террор в Омском Прииртышье. С. 53; Показания Г. С. Каменских от 17.11.1939 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-7520. Т. 2. Л. 201.

Уйманов В. Н. Репрессии. С. 315-316. См. статью В. Н. Разгона в настоящем издании.

3 Показания а. Г. Лунькова от 26.07.1956 г. // Архив уфсб по нсо. Д. П-8139. Л. 300-304.

О давлении руководства на местные органы НКВД красноречиво рассказывал В. Д. Качуровский: «В процессе работы [начальник Ста- минского оперсектора НКВД] т. Ровинский вызывал к себе на корот- кое совещание начальников РО и ГО, входящих в его сектор. На этих совещаниях, продолжавшихся не более 1-2 часов... выдвигались тре- бования: в эту пятидневку вы даете столько-то по кулакам и столько- то по РОВС. Когда заявляешь, что цифра большая, аппарат не сумеет подготовиться и отработать материалы, то обычно услышишь: "Вы с ума сошли, с меня требуют столько-то, а вы даете единицы. Дайте официальное заявление, что у вас в районе кулаков и офицеров боль- ше нет, а потом мы проверим и поговорим". Конечно, после такого вразумительного разговора едешь на место и соответственно нака- чиваешь аппарат. Во вр[емя] этих совещаний узнаешь, что лимит по такой-то категории убавился, а по такой-то прибавился»¹.

Основная работа по поиску «кулаков» выпала аппаратам район- ных отделений НКВД, где на «антисоветский элемент» велись не- редко многочисленные агентурные разработки. Например, на 1 мая 1937 г. Асиновский РО УНКВД по ЗСК имел 8 разработок по «контр- революционным организациям». Начальник Змеиногорского РО УНКВД по ЗСК М. А. Дятлов 13 июля 1937 г. сообщал в крайком ВКП(б) об аресте 30 «врагов» по нескольким делам в первой поло- вине 1937 г. Поэтому новая кампания для провинциальных чеки- стов была трудной лишь с чисто технической стороны. По словам Л. А. Маслова, «кулаки... арестовывались по агентурным материалам, заявлениям граждан и, безусловно, без предварительной проверки, что неизбежно вело к аресту середняков...»².

Есть основания полагать, что значительная часть арестов «вра- гов» была произведена по доносам. Начальник Томского горот- дела НКВД И. В. Овчинников отмечал, что «размах операции и огромная волна заявлений в ГО давали несравненно более, чем самая идеальная агентурная работа». Начальник Куйбышевского райотдела УНКВД по НСО И. Д. Малышев показал, что примерно в конце 1937 — начале 1938 г. «у нас за один месяц поступило око- ло 200 заявлений, которые не проверялись... и на основании этих заявлений мы производили арест граждан» (в Куйбышеве в нача- ле 1939 г. проживало около 13 тыс. чел.)³. Такие факты говорят о

¹ Показания П. Л. Пилюги от 20.06.1958 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-8125. Т. 4. Л. 213-214 об.; Обвинительное заключение по делу С. И. Мельникова, Ю. Д. Бер- мана и др. от 06.06.1940 г. // Там же. Д. п-7977. Л. 331,332; Апелляция И. Я. Голубева на исключение из партии в КПК при ЦК ВКП(б) // Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ). Ф. 6. Оп. 2. Д. 568. Л. 112; Показания нач. Венгеровского РОМ НКВД И. Н. Солодухина от 22.03.1940 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-10015. Л. 307.

Председатель Мошковского сельсовета НСО П. И. Томилов, активно постав- лявший клеветнические «свидетельские показания» для РО НКВД, был арестован 29.08.1938 г. вместе с группой работников НКВД за участие в репрессиях и до 1940 г. находился под следствием. См.: Апелляция П. И. Томилова в КПК при ЦК ВКП(б) // РГАНИ. Ф. 6. Оп. 2. Д. 590. Л. 97.

2 Показания г. С. Каменских от 17.11.1939 г. // Архив уфсб по нсо. Д. П-7520. Т. 2. Л. 201.

большой доносительной активности населения, хотя значительная часть заявлений была наверняка спровоцирована чекистами и ис- ходила от агентуры.

Репрессии, в огромной степени затронувшие сексотов, которые вербовались из числа «подучетного элемента», дезорганизовывали привычную агентурную работу; учетные компрометирующие мате- риалы были использованы в течение лета-осени, дальше людей бра- ли по так называемым «выходам», опираясь на выбитые показания и игнорируя работу с осведомителями. Зам. начальника СПО УНКВД по НСО К. К. Пастаногов отмечал: «[Массовая] операция проводи- лась без агентурных данных, и поэтому допускались казусы, мы арес- товывали близких нам лиц. К операции подготовка велась только два дня, а отсюда и качество...»¹ Одним из основных методов чекистской работы являлось использование внутрикамерных агентов — как из числа штатных сексотов, так и завербованных арестантов — для об- работки заключенных.

Очень распространенным явлением была подделка документов — подписей арестованных под протоколами, справок о кулацком или офицерском прошлом, о якобы имевшейся судимости. Руководитель Ояшинской раймилиции НСО П. Л. Пилюга показывал, что в нача- ле «кулацкой операции» райком партии мобилизовал на помощь РО НКВД несколько коммунистов, чтобы те собирали компрометиру- ющие материалы и допрашивали свидетелей. Пилюга отмечал, что председатели сельсоветов охотно подписывали справки о «кулацком» происхождении всех арестованных, а свидетелями были в основном сексоты, которые хорошо знали и то, какие показания следует давать, и то, что в суд их не вызовут.

Начальник Мошковского РО УНКВД по НСО С. И. Мельников имел группу «штатных» свидетелей, от которых путем обмана и запу- гивания вымогал нужные показания; при этом документы, характе- ризовавшие арестованных с положительной стороны, в РО уничто- жались. А начальник Кемеровского горотдела НКВД И. Я. Голубев создал группу из 11 внештатных следователей и 17 подставных сви- детелей, оговаривавших тех арестованных, на которых не было ника- ких материалов. Председатели сельсоветов легко выдавали справки о кулацком происхождении и вредительской деятельности аресто- ванных. В Венгеровском районе Новосибирской области чекисты и милиционеры нередко «из-за нежелания лишней езды по населен- ным пунктам выполняли эту контрольную цифру за счет одного на- селенного пункта», почти полностью лишая его взрослого мужского

Уйманов В. Н. Репрессии. С. 98; Протокол партийного собрания УНКВД НСО от 25.10.1937 г. // ГАНО. Ф. П-460. On. 1. Д. 2. Л. 135.

населения, причем на всех арестованных оформляли дела как на ку- лаков, лишенных избирательных прав¹.

Руководство НКВД требовало от чекистов на местах прежде всего отчеты о раскрытых «контрреволюционных организациях». 3. Ф. Ду- боносов, будучи начальником одного из РО НКВД Алтайского края, сфабриковал дела на 92 «кулаков»-одиночек, но все эти дела на- чальство вернуло с тройки и заставило оформить в «организацию»². Часть арестованных «кулаков» чекисты все же не смогли объединить в группы, и их осудили как «антисоветчиков-одиночек». Вернувши- еся на родину «раскулаченные» были одной из приоритетных ми- шеней. Высказывавшиеся ими настроения становились материалом для обвинений в антисоветской агитации. Типичные судьбы тех, кого провели в 1937 г. как одиночек, видны из дел на «раскулаченных» жителей Запсибкрая — 49-летнего С. И. Гусельникова и 53-летнюю А. Е. Афанасьеву. Этих вернувшихся на родину ссыльных обвинили в антиколхозной агитации и расстреляли.

Аксинья Афанасьева бежала из нарымской ссылки и вернулась в родную деревню Шелковниково Болотнинского района Запсиб- края. Арестована была 28 июля 1937 г. и, согласно показаниям мест- ного председателя колхоза В. И. Печкина, по доносу которого семью Афанасьевых в 1931 г. выслали, обвинялась в распространении контр- революционных листовок, полученных от церковников. Допросы были проведены болотнинскими милиционерами, обвинительное за- ключение утверждено Новосибирским оперсектором УНКВД. 15 ав- густа 1937 г. тройка осудила Афанасьеву к высшей мере наказания.

У жителя Легостаевского района Степана Гусельникова в 1929 г. отобрали мельницу, а в 1933 г. его осудили на 10 лет лагерей по ука- зу от 7 августа 1932 г. После досрочного освобождения Гусельников вернулся в родное село, где год спустя, в октябре 1937 г., был арес- тован начальником Легостаевской раймилиции за распространение

пораженческих слухов и агитацию против колхозов и госзайма. Об- винительное заключение было составлено начальником РО НКВД, утверждено руководством Черепановского оперсектора УНКВД по НСО, и уже 28 октября Гусельников, не признавший вины, был осуж- ден тройкой к расстрелу¹.

Сами факты принадлежности арестованных к «раскулаченным», наличия былой судимости, а также критики начальства, плохой ра- боты в колхозе, пьянства, бродяжничества были достаточным пово- дом для осуждения. Но от чекистов требовалось оформление аресто- ванных в заговорщицкие группы, которые по заданиям различных «центров», помимо антисоветской агитации, занимались еще и орга- низованным вредительством, диверсиями, террором и шпионажем. Фантазия следователей-фальсификаторов подогревалась прямыми установками руководства, лично вносившего в протоколы допро- сов обширные изменения и дополнения. Лексика чекистов отразила это обстоятельство. Новосибирский работник СПО С. С. Корпулев в письме в правительственные инстанции писал: «Не случайно в лек- сиконе начальников отделов появилось такое выражение: "В этот протокол надо добавить пару бомбежек, кусочек террорка, добавить повстанчество, привести несколько фактов диверсий — тогда он бу- дет полноценным"». Методы допроса массы арестованных были со- ответствующими: младший брат начальника ГУЛАГа Ю. Д. Берман, работавший в КРО УНКВД ЗСК-НСО, показывал, что в особом кор- пусе новосибирской тюрьмы «приходилось видеть, как в кабинете у следователей стояло по несколько человек на ногах лицом к стенке, а на стенке было написано: "Если враг не сдается, то его уничтожают" и "Кто первый подписывает?"»².

Требование признания вины было обязательным и в Новосибир- ской области, и в Омской области, и в Алтайском крае. Бывший ра- ботник Ленинск-Кузнецкого горотдела НКВД А. И. Савкин показал, что арестованных держали сутками сидя и стоя «без еды и сна» и что он не помнит ни одного из них, кто бы подписал признание без фи- зического и морального воздействия. А следователи от бессонницы «доходили до такого состояния, что не могли здраво рассуждать, и лично я был в таком состоянии, что своей жене не верил, что она советский человек». Помощник начальника КРО УНКВД по НСО И. И. Коннов разрешал своим подчиненным составлять протоколы о непризнании вины не более чем на 10 % арестованных. Непризна- вавпшхся жестоко избивали, нередко до смерти: показания самих чекистов говорят, что в тюрьмах Новосибирска и Барнаула из всех кабинетов слышались крики истязаемых¹.

Новосибирский оперативник С. П. Чуйков в 1940 г. показывал, что документы на арест оформлялись по большим спискам, подписанным начальством отдела, где были только установочные данные и какой- либо компромат (офицер, кулак, участник контрреволюционной ор- ганизации) без указания на его источник. Прокурор на списке писал, что «арест с № 1 по №... санкционирую». Это соответствовало указа- нию Прокурора СССР А. Я. Вышинского от 7 августа 1937 г. о том, что «соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются». Составленные в страшной спешке данные час- то были ошибочны: чекисты приходили с ордером туда, где давно уже не жил подозреваемый, или он уже был арестован, или этот адрес во- обще не существовал. Тройка же осуждала за один вечер к расстрелу до 500-1 000, а то и почти 2 000 человек².

Истребление классово чуждых, как и в прежние годы, шло с пол- ной поддержкой партийной власти. Многие секретари райкомов про- являли инициативу в разоблачении «врагов», нередко резко крити- ковали местные органы НКВД за медлительность. Однако в самом начале так называемых массовых операций произошел беспрецедент- ный эпизод, связанный с попыткой оспорить партийную стратегию на развязывание массового террора. Это случай с первым секретарем Назаровского райкома ВКП(б) Красноярского края А. Г. Башаро- вым, который, получив от секретаря крайкома П. Д. Акулинушкина директиву «об оказании помощи органам НКВД в изъятии контрре- волюционных, уголовных и кулацких элементов, взял эту директиву под сомнение и выехал за разъяснением в Западно-Сибирский край- ком ВКП(б)».

Башаров верил, что только Р. И. Эйхе, кандидат в члены Политбю- ро, бывший руководитель общесибирской партийной организации и самый высокопоставленный коммунист Сибири, сможет объяс- нить растерянному аппаратчику, что же сейчас происходит в стране. Но даже секретарю райкома без предварительной договоренности оказалось невозможно попасть в главный штаб ВКП(б) Западной Сибири. Башаров, чтобы облегчить себе получение пропуска в зда-

Архивно-следственное дело А. Е. Афанасьевой // Архив УФСБ по НСО. Д. п-15620. Л. 1-18; Архивно-следственное дело С. И. Гусельникова//Там же. Д. п-15533. Л. 1-5,18.

Обзорная справка по архивно-следственному делу И. А. Мальцева // Там же. Д. п-8213. Л. 389; Показания Ю. Д. Бермана от 24.09.1955 г. // Там же Д п-4436 Т 2. Л. 277.

Показания А. И. Савкина от сентября 1956 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-4421. Т. 5. Л. 422-423; Показания П. Н. Стрижова от 1939 г. // Там же. Д. п-4457. Т. 3. Л. 110-110 об.; Приговор ВТ СибВО от 19.04.1958 г. в отношении Ф. Н. Иванова //

Там же. Д. п-8440. Л. 197; Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 44.

2

Брюханов Б. Б., Шошков Е. Н. Оправданию не подлежит. Ежов и ежовщина 1936-1938 гг. СПб., 1998. С. 76-77; Письмо С. П. Чуйкова в НКВД СССР от 1940 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-4505. Л. 355; Д. п-4436. Т. 2. Л. 291.

ние, «отрекомендовал себя представителем ЦК ВКП(б) и, так как не сумел подтвердить это документами, был арестован и направлен в сопровождении работника НКВД в Красноярск по месту работы. В пути следования Башаров выскочил в окно поезда, получил силь- ные ушибы и был опять задержан. По приезде в Красноярск Башаров дважды пытался покончить жизнь самоубийством. С 10.VII.-1937 г. по 25.VI.-1939 г. Башаров находился в психиатрической больнице (в г.г. Красноярске, Москве, Харькове) и с 25.VII.-1939 г. находится на пенсии». Таким образом, лишь психическое расстройство спасло Башарову жизнь.

Секретарь Запсибкрайкома ВКП(б) Р. И. Эйхе очень активно вел себя на заседаниях тройки, а также присутствовал на допросах. Как показывал бывший оперативник С. Я. Труш, он, зайдя в каби- нет начальника УНКВД Г. Ф. Горбача, видел, как тот «в присутствии сидевшего у него Эйхе и меня рукой ударил арестованного». Самым активным образом в работе тройки и рассмотрении следственных дел участвовал первый секретарь Алтайского крайкома ВКП(б) Л. H. Гу- сев, проявлявший инициативу в арестах и легко находивший общий язык с начальником УНКВД С. П. Поповым. Известно, например, что Гусев упрекнул барнаульских чекистов, сказав: «Почему у вас до сих пор китайцы по улицам бродят?..» Тамошний начальник СПО П. Р. Перминов хвастался коллегам, что откорректированный им протокол допроса был «одобрен в крайкоме партии»¹.

В октябре 1937 г. секретарь Омского обкома ВКП(б) Д. А. Бу- латов, тогда же снятый за покровительство «врагам», признался на пленуме обкома, что из-за занятости хозяйственными вопросами не- редко уходил с заседаний тройки, которая поначалу медленно рас- сматривала дела: «...когда набили руку — до 100 чел. пропускали». Работник СПО Тюменского горотдела УНКВД по Омской области Д. С. Ляпцев в 1957 г. показывал: «Первое время тройка требовала зачитывать показания отдельных обвиняемых и свидетелей, а потом, когда дел стало больше, то докладывалось только то, что указывалось потом в решении тройки. Таким образом, решение тройки повторяло то, что было указано в наших повестках. Разбора состава преступле- ния на заседаниях тройки не было. В отдельные дни в течение часа я докладывал тройке дела на 50-60 человек»².

Начальник Куйбышевского РО УНКВД по НСО И. Д. Малышев с ноября 1937 г. составлял справки для доклада на тройке: «На тройке _я успевал только называть фамилии привлеченных... [И. А.] Мальцев говорит: "Дальше, следующее дело". И так проходили [через] трой- ку все дела». Докладчиками на заседаниях тройки были и работни- ки оперсекторов, и начальники РО НКВД, и сотрудники областных аппаратов. Например, алтайский чекист H. Л. Баев в начале 1938 г. писал повестки на тройку более чем по 90 делам, присланным из Ча- рышского РО НКВД. Начальник КРО УНКВД по НСО Ф. H. Ива- нов показал, что на тройке «никогда вопрос по существу дела не разбирался, дела сваливали в приемной, а тройка решала вопрос по одной повестке...»¹.

В показаниях алтайского чекиста Т. К. Салтымакова говорилось: «Были случаи, когда без обвинительного заключения дела рассматри- вались на тройке, а потом дооформлялись... Обвинения строились на показаниях обвиняемого, не проверялись и не документировались... арестованные искусственно вязались между собой, так как оформ- лялись преимущественно групповые дела и пускались на тройку по 30-40 чел. и больше... Повестки [для заседаний тройки]... писались и корректировались... главным образом [начальником отделения СПО К. Д.] Костроминым или зам. нач. отдела [И. Я.] Юркиным, пом. нач. отдела [И. Я.] Шутилиным. Ими давалась шапка, как тогда выража- лись, или окраска организации, группы, и сюда подбирались дела. Повестка дня тройки являлась основным документом...» Известно, что в Новосибирске часть лиц была расстреляна тройкой вообще без обвинительных материалов, а «следствие» затем оформили задним числом².

Прокурорские работники оказывали непосредственную помощь в проведении операции. С августа по 17 декабря 1937 г. прокуратура Новосибирской области выявила сотни «кулаков-контрреволюцио- неров», из них по 43 районам арестовали 383 чел., дела на которых были переданы в УНКВД «для рассмотрения в особом порядке и фак- тически рассмотрены». При этом прокурорские работники отчетливо видели размах фальсификаций. В январе 1938 г. прокурор Алтайско- го края H. Я. Поздняков сказал подчиненному: «По краю арестовано свыше 30 000 человек, но действительных преступников из них не бо-