1 Сраф уфсб рф по сПб и области. Арх. № 19/291 (1935). Л. 1-6.

2 Там же. Ф. 8. Оп. 24. П. 9. Л. 33-43; Ленинградский мартиролог. 1937-1938. Т. 5: 1937. СПб., 2002. С. 618-630.

Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М., 1998. С. 432-453. ⁴ Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: Документы и материалы: В 5 т. Т. 5: 1937-1939. Кн. 1: 1937 / под ред. В. Данилова, Р. Маннинг. М„ 2004. С. 319-327.

Парадокс заключался в том, что на самом деле уголовных деяний в этот период меньше не становилось. К примеру, один из исследо- вателей «черного рынка» в Ленинграде во второй половине 1930- х гг., С. Б. Кокуев, отмечал, что спекуляция в разгар Большого тер- рора приобрела в городе угрожающий характер¹. Только в сельских районах Ленинградской области за должностные и хозяйственные преступления в 1934-1937 гг. было осуждено свыше 68 тыс. чел.² В 1937-1938 гг. на территории Ленинградской области, куда входи- ли Мурманский, Псковский, Новгородский округа и Череповецкий район, репрессии непосредственно коснулись 16 108 уголовников³. В 1935 г., в период разгрома «антисоветских политпартий», в Ленин- граде после событий 1 декабря 1934 г. воздействию органов НКВД подверглись 60,6 тыс. «социально чуждых и уголовных элементов»⁴.

Можно утверждать, что крупные операции против уголовников в Ленинградской области, как, видимо, и в других регионах, являлись частью плана политического центра по дискредитации воображаемой оппозиции, представлению ее как криминологически опасного, анти- общественного, антигосударственного и уголовно аморального фак- тора, объекта специального государственного насилия.

1 Кокуев с. Б. Дело Краузе я. М. (1937-1940 гг.): Автореф.... Канд. Ист. Наук. СПб.,

2005. С. 17-18. о

Иванов В. А. Миссия ордена. Механизм массовых репрессий в советской России в конце 20-х — 40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР). СПб., 1997. С. 156.

3 Его же. Реабилитация. Работы хватит надолго... // Жизнь и безопасность. 1996. №4. С. 180.

4 Служба регистрации архивных фондов Управления фсб рф по Санкт-Петер- бургу и Ленинградской области (далее — сраф уфсб рф по сПб и области). Ф. 8. Оп. 20. П. 10. Л. 120 об.

⁵ Там же. Оп. 39. П. 22. Л. 52.

Еще осенью 1934 г., выступая на совещании оперативного состава НКВД-Центра, нарком внутренних дел СССР Г. Г. Ягода говорил, что активность контрреволюционных элементов в последнее время идет в основном по такому уголовному каналу, как воровство и хищение соци- алистической собственности. «Контрреволюция, прекрасно понимая, что основой советского строя является общественная собственность, будет и впредь прилагать все усилия к подрыву этой нашей базы. И если задачей НКВД является охрана революционного порядка, как и государствен- ной безопасности, на основе революционной законности, то надо при этом помнить указание т. Сталина, что "основная забота революционной законности в наше время состоит, следовательно, в охране общественной собственности" [...] и что "борьба за охрану общественной собственности всеми мерами и всеми средствами, предоставляемыми в наше распоря- жение законами советской власти, — является одной из основных задач нашей партии". (Из речи т. Сталина "Итоги первой пятилетки")»⁵.

Позже, в закрытом письме ЦК ВКП(б) «Уроки событий, связан- ных с злодейским убийством тов. Кирова» № П 1450 от 18 января 1935 г., «праволевацкие уроды» классифицировались как низменная каста уголовников, которых следовало незамедлительно истреблять¹. Политическое руководство страны боролось против уголовников, по- тому что их деятельность противоречила законам, которые оно под- готовило. Уголовники не только подрывали авторитет режима в гла- зах населения, но и наносили заметный ущерб государству.

Очевидно, только в этом контексте можно адекватно интерпре- тировать особенности очередной массовой операции по отношению к уголовным элементам в Ленинграде и области, санкционированной приказом НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г. и подготовлен- ным на его основе оперативным приказом Управления НКВД СССР по Ленинградской области (УНКВД ЛО) № 00117 от 1 августа 1937 г.² Они заключались, на наш взгляд, в том, что все предыдущие карательные акции против уголовников, откровенно попирающие и без того деформированное уголовное право и уголовный процесс³, теперь закрепляли положение, когда, во-первых, вообще отменялась уголовно-правовая процессуалистика (по процедуре ареста, дозна- ния и следствия. — В. И.) и, во-вторых, внесудебные органы на местах обязаны были оформлять соответствующие постановления по фи- зическому устранению (расстрелу) жестко лимитированного числа граждан из среды уголовников, а не выносить иные решения.

Таким образом, практика выдачи государственных «лицензий на бессудное убийство» определенных групп населения, как и сама судебно-исполнительная процедура, полностью противоречила по- ложениям действующей с 1936 г. новой Конституции СССР, Уголов- ного и Уголовно-процессуального кодексов РСФСР (ред. 1926 г.) о чрезвычайном характере санкций государства, превращала инсти- тут чрезвычайного законодательства в институт властвования.

Приказ НКВД СССР № 00447 не был неожиданным для руко- водства УНКВД ЛО и тем более Смольного. После постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антисоветских элементах» от 2 июля 1937 г., где уголовники определялись как «главные зачинщики вся- кого рода антисоветских и диверсионных преступлений», и директи- вы НКВД СССР № 266/15545 от 3 июля в его развитие на места⁴