II. Реализация приказа № 00447: региональные перспективы

Статьи участников региональных рабочих групп проекта темати- чески сгруппированы в трех разделах: «Жертвы», «Каратели» и «Ре- гиональные исследования» (статистика и микроистория). В разделе «Жертвы» в центре внимания — целевые группы приказа № 00447: бывшие «кулаки», члены религиозных общин, политические против- ники большевиков и уголовники.

Изучение преследований бывших «кулаков», а также причислен- ных к ним колхозников и единоличников проводилось в рамках че- тырех регионов: сельскохозяйственного Алтайского края и развитых в промышленном отношении Калининской, Донецкой и Свердлов- ской областей.

Виктор Николаевич Разгон (Барнаул) начинает исследование с разработки темы массовой манипуляции следственных органов социальным происхождением крестьян, или «кулаков». Около 40 % осужденных в Алтайском крае по приказу № 00447 в качестве так называемых кулаков не были в начале 1930-х гг. ни раскулачены, ни лишены избирательных прав. Их причислили к «кулакам» на осно- ве «объективных» критериев, таких, как владение имуществом до коллективизации, использование ранее наемных работников и т. д. Несмотря на то что Сталин в декабре 1935 г. на собрании комбай- неров изрек свою знаменитую максиму: «Сын за отца не ответчик», вплоть до смерти вождя это правило не касалось деятельности ка- рательных органов¹. Потому неудивительно, что в группу кулаков попали сыновья и иные родственники тех крестьян, которых власти по советским понятиям действительно считали кулаками. Процент «фальшивых» кулаков в Алтайском крае увеличился еще на 18 % — с 40 % до 58 % — за счет того, что социальное происхождение аре- стованных менялось сотрудниками НКВД или сельскими советами в ходе следствия: середняки становились «кулаками». Автор сопо- ставляет этот результат с другими факторами, имевшими значение при выборе жертв (предыдущими судимостями, экономически без- надежным положением отдельных колхозов, столкновением груп-

Правда. 1935. 2 дек. С. 3. Речь Сталина перед комбайнерами опубликована на титульной странице газеты от 4 декабря 1935 г.

повых интересов и сведением личных счетов), и подводит читателей к выводу, что для вычленения группы риска использовались многие факторы, хотя нельзя констатировать наличие их четкой иерархии. Вполне возможно, это обуславливалось крайней бедностью дока- зательной базы по каждому отдельно взятому пункту обвинения и попыткой следствия компенсировать это аккумуляцией обвинений. В конечном итоге В. Н. Разгон устанавливает, что все жертвы, без исключения, осуждались к смерти и большим срокам заключения на основе ничтожных проступков.

Владислав Валерьевич Шабалин (Пермь) также посвятил свою работу изучению преследований сельского населения. Жертвы среди этого слоя составили на территории Прикамья четверть осужденных по приказу № 00447, в то время как в Алтайском крае — две трети. В отличие от В. Н. Разгона, при ответе на вопрос о значении критериев, сыгравших роль при выборе жертв, в част- ности таких, как социальный статус, он не пришел к однозначному выводу. Он полагает, что «выполнение плана по арестам решалось любыми способами», особенно в ноябре 1937 г., очевидно потому, что «сверху» осуществлялся особый нажим. Вместе с тем В. В. Ша- балин пишет, что сотрудники НКВД использовали сведения о про- шлом и настоящем потенциальных жертв, которые содержались в документах по месту их работы, а также агентурные материалы, показания свидетелей и доносы; вступали в контакт с деревенским активом, чтобы установить возможные экономические проступки и антисоветское поведение. Свое объяснение широкого спектра факторов для преследований на территории Прикамья автор ил- люстрирует описанием специфики ситуации, возникшей с августа 1937 г.: с началом массовых преследований были созданы особые политические и юридические условия для арестов и осуждений «подозрительных» лиц, «которые когда-то вроде в чем-то участво- вали, но чья вина не могла быть должным образом обоснована». В ходе новой кампании для их осуждения хватило ранее недоста- точных улик: дополнительный, или комплектный, обвинительный материал был теперь не нужен.

Евгения Рафаэльевна Юсупова (Барнаул) сосредоточила внима- ние на изучении отдельного фактора, игравшего значительную роль при выборе жертв в Алтайском крае, — участии в Сорокинском кре- стьянском антикоммунистическом восстании начала 1921 г. В усло- виях поиска возможных «врагов» советской власти такой подход со стороны органов госбезопасности понятен, хотя со времени вос- стания прошло к тому времени уже 16 лет. Юсупова констатирует, что следователями НКВД и секретарем тройки обращалось особое внимание на то, кто и с каким политико-социальным прошлым при- нимал в свое время участие в восстании. При этом для определения меры наказания, очевидно, решающее значение имели не столь- ко классификация обвиняемого в качестве зачинщика восстания, сколько сведения о его прошлом, напрямую не связанные с участи- ем в восстании. Социальное происхождение, предыдущие судимо- сти, партийная принадлежность и служба в белых армиях — вот те критерии, которые определяли вынесение приговора к ВМН или к лагерному заключению. Это полностью соответствовало логике бю- рократически организованной машины преследований: участие в восстании в сочетании с деятельностью в качестве священника, хотя бы и в прошлом, напрямую вело к смертному приговору, точно так же, как сочетание повстанческого прошлого и бывшего членства в партии социалистов-революционеров. «Кулацкое» прошлое и учас- тие в восстании в 70 % случаев приводило к смерти. Что касается повстанцев, отнесенных к «середнякам», то из них были расстреля- ны «только» 45 %. Правда, тринадцати (из четырнадцати) бедня- кам, принявшим участие в восстании, был вынесен смертный при- говор, т. е. практически всем. Эта статистическая девиация может быть объяснена только на основе скрупулезного изучения архивно- следственных дел. Что очень хорошо показывает работа Е. Р. Юсу- повой, так это наличие регионально-специфических направлений преследований в рамках приказа № 00447. Только после разделения Западно-Сибирского края на Новосибирскую область и Алтайский край в конце сентября 1937 г. и связанного с этим учреждения в Ал- тайском крае собственной тройки аресты участников Сорокинского восстания резко увеличились.

Андрей Борисович Суслов (Пермь) задается вопросом: в какой степени была затронута приказом № 00447 и без того стигматизи- рованная группа спецпереселенцев? Спецпереселенцы — бывшие «кулаки», в начале 1930-х гг. переселенные в Свердловскую об- ласть, — в принудительном порядке работали на местных промыш- ленных предприятиях и составляли там до 30 % персонала¹. По мне- нию А. Б. Суслова, в глазах НКВД они представляли уже готовую группу жертв. Их доля среди жертв приказа № 00447 в Прикамье — одна треть. Большая часть осужденных спецпереселенцев, а именно 61 %, была расстреляна. Автор высказывает недоумение по поводу характерной разницы между тяжестью обвинения и суровостью вы- несенных приговоров. Так, при тяжелейшем обвинении в шпиона- же было вынесено меньше приговоров к ВМН, чем при обвинении во «вредительской деятельности», на деле сводившейся к мелочным проступкам. Автор предполагает, что чекисты и сами не были уверены

О спецпереселенцах см.: Суслов А. Б. Спецконтингент в Пермской области. 1929-1953 гг. Екатеринбург; Пермь, 2003.

в том, что их малообразованные «подопечные» способны на шпион- скую деятельность. Но это только авторское предположение, кото- рое, очевидно, не следует из самих следственных дел. Важным для понимания механики следствия является сделанное А. Б. Сусловым наблюдение, согласно которому 51 из 64 свидетелей, привлеченных для «изобличения» арестованных спецпереселенцев, сами имели «черные пятна» в биографии, а значит, легко могли поддаваться давлению со стороны персонала НКВД.

Инна Геннадьевна Серегина (Тверь) провела критический анализ следственных дел в отношении 50 «кулаков»: рассмотрела их струк- туру, оценила информационное содержание и степень манипуляции фактами. Сделанный ею осторожный вывод гласит: нельзя однознач- но сказать, что все следственные дела являются документами, под- вергавшимися тотальной фальсификации.

Особый методологический подход продемонстрировали Андрей Николаевич Кабацкое и Анна Семеновна Кимерлинг (Пермь) при изучении преследований в регионе Прикамья Свердловской обла- сти. Для Кабацкова критерием отнесения жертв операции к опре- деленной социальной группе выступает социальный статус на мо- мент ареста. Преимущество такого подхода — в дистанцировании от взгляда сотрудников НКВД на жертвы, который фиксировался на социальном происхождении. Последнее же зачастую основы- валось на приписках, как это продемонстрировал в своей статье В. Н. Разгон. При весьма расширенном толковании статуса рабоче- го А. Н. Кабацков насчитывает среди жертв операции на террито- рии Прикамья Свердловской области 44,8 % рабочих. Но исходить из того, что рабочий класс как таковой являлся целевой группой приказа № 00447, как это делает автор, было бы все же ошибкой. В случае с массовыми преследованиями социальное происхожде- ние, истинное или приписанное чекистами, играло большую роль. Но в исследовании А. Н. Кабацкова обращается внимание на то, что советский рабочий класс не имел «родословной». На Урале соче- тание занятости в сельском хозяйстве с трудом на промышленном предприятии было традицией. Поэтому сразу же после революции, когда заводы находились в руинах, многие рабочие уходили в де- ревню, а в период форсированной индустриализации возвращались в промышленность. В этом смысле «социальное происхождение» из крестьян и «социальный статус» рабочего были здесь для жертв операции в порядке вещей. Только приписка их к «кулакам» была спорной. Но при этом очевидно, что именно такие, преследуемые как «кулаки», крестьяне становились в 1930-е гг. беглецами из но- вой «крепостной» деревни в «свободные» города, главными мигран- тами сталинского социального устройства, пытались раствориться в новом рабочем классе, миллионными массами кочевавшем с одной

«великой стройки» коммунизма на другую, чтобы начать новую жизнь, лишенную опасного прошлого.

В этой связи было бы интересно понять, действительно ли рабо- чие и служащие, как утверждает А. Н. Кабацков, просто оказались в неправильном месте в неправильное время. По меньшей мере, необ- ходимо очень серьезно проверить, не играло ли решающую роль для их арестов экстремальное ужесточение критериев в отношении деви- антного поведения. Более точно следовало бы проверить, не являлось ли социальное происхождение, если только оно действительно было единственной причиной ареста, также и целью обвинения. Следст- венные дела и внутренняя переписка НКВД, особенно материалы из архивов Свердловской и других областей бывшего Советского Союза и московского центра, содержат дополнительную информацию для выяснения этих вопросов, которая могла бы быть использована бо- лее интенсивно. Например, такую: «Куда делись люди, с которыми мы боролись 20 лет назад, — это махновцы, петлюровцы, кулаки, бе- логвардейцы. Они переоделись в колхозные рабочие блузы. Не луч- ше обстоит дело и в сельском хозяйстве. [...] Кулачество здесь осело, вот здесь на шахте 5/6 Калиновка, оделось в рабочую блузу и делает свои дела»¹. А в правилах проведения оперативного учета, принятых в НКВД в начале 1936 г., говорится, что «бывшие кулаки, торговцы и владельцы предприятий, бывшие служители культа и т. п., кото- рые к моменту привлечения к следствию работают на предприятиях, учреждениях или в колхозах в качестве рабочих, служащих и колхоз- ников, должны быть показаны как кулаки, "бывшие люди" и т. д.»². А. С. Кимерлинг дополнительно выявляет среди жертв операции вы- сокую долю служащих, что является особенностью карательной ак- ции в союзном масштабе³.

Преследования религиозных общин изучались на примере че- тырех различных регионов: Западно-Сибирского края, Прикамья Свердловской области, Калининской и Киевской областей. Одну из своих главных задач Андрей Иванович Савин (Новосибирск), Та- тьяна Геннадьевна Леонтьева (Тверь), Михаил Геннадьевич Нечаев и Степан Викторович Уткин (Пермь) видели не столько в том,

См.: Стенограмма выступления директора Селидовской МТС тов. Ахтырского на заседании пленума Сталинского горкома КП(б)У. 13.07.1938 г. // «Через трупы врага на благо народа». «Кулацкая операция» в Украине 1937-1938 гг./сост. М. Юнге, Р. Биннер, С. А. Кокин, Г. В. Смирнов, С. Н. Богунов, Б. Бонвеч, О. А. Довбня, И. Е. Смирнова.

См.: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Доку- менты и материалы: В 5 т. Кн. 2. М., 2006. С. 569.

Тезисы А. С. Кимерлинг в большей степени справедливы для акции НКВД в от- ношении РОВС. См. также: Тепляков А. Г. Машина террора. ОГПУ-НКВД Сибири в 1929-1941 гг. М., 2008. С. 357, 359,378.

чтобы продемонстрировать специфику репрессий против конфессий в 1937-1938 гг., сколько указать на их преемственность¹. Тем не ме- нее авторы подтверждают, что давление на конфессии (вплоть до арестов) существенно увеличилось после февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. и уже в июле 1937 г., с выходом прика- за № 00447, систематически стал осуществляться «последний удар» по религиозным общинам. Спорным остается вопрос о том, по чьей инициативе — местных руководителей ВКП(б) и УНКВД или цент- ра — религиозные объединения были включены в качестве целевой группы операции по приказу № 00447. В качестве общих причин антицерковных акций авторы традиционно указывают на результаты переписи 1937 г. и подготовку к выборам в Верховный Совет СССР. Однако это предположение, как правило, не основывается на исполь- зованных источниках.

А. И. Савин посвятил свою работу изучению преследований про- тестантских и неопротестантских церквей баптистов, евангельских христиан, адвентистов, меннонитов и др. Он считает, что включение «сектантов» в качестве целевой группы операции было обусловле- но сложившейся еще в 1920-е гг. репрессивной традицией в их от- ношении, а также активным стремлением евангельских верующих в 1930-е гг. сохранить и укрепить свои общины, существовавшие в основном нелегально. Инициатором нового давления на «сектан- тов» после февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) выступило высшее руководство партии и НКВД СССР, их с воодушевлением поддержали местные власти и региональные органы НКВД, рас- сматривавшие верующих как идеологических конкурентов и «воз- мутителей спокойствия». Автор подчеркивает, что бюрократическое оформление карательной акции в отношении евангельских верующих происходило без особых трудностей: большинство из них состояли на оперативном учете, ранее подвергались суду и аресту, религиозные же собрания зачастую с полным правом квалифицировались чекистами как нелегальные. В ходе операции «сектанты» преследовались с не меньшей жестокостью, чем православный клир: 85 % всех осужден- ных тройкой в Алтайском крае евангельских верующих были приго- ворены к расстрелу. На жестокость приговоров в отношении «сектан- тов» исследователь указывает как на одну из главных специфических черт операции: если ранее вынесение смертного приговора в отноше- нии верующих было скорее исключением из правила, то в ходе реа- лизации приказа № 00447 основная масса «сектантов» уничтожалась физически, репрессиям подвергались жены и близкие родственники пресвитеров и проповедников. Это обстоятельство соответствовало общему принципу — преследовать членов семей «врагов народа» в уголовном порядке, а с августа 1937 г. наличие такого состава пре- ступления было узаконено¹.

Т. Г. Леонтьева осуществила анализ преследований православ- ных служителей культа и мирян в Калининской области. В ряду непосредственных причин арестов священников она указывает на стигматизированность жертв как врагов режима. В качестве допол- нительных причин автор называет активные жалобы клира и верую- щих, адресованные властям, а также рекрутирование священников из «бывших». Основные события развернулись в сельской местности: за время операции в городах было арестовано 80, в деревне — 218 «цер- ковников». Т. Г. Леонтьева полагает, что в ходе операции «верхи» решали стратегическую задачу искоренения религии, а на местах избавлялись от «диссидентов-одиночек». К тому же местные власти стремились возложить на якобы занимавшихся «подрывной деятель- ностью» «попов» ответственность за собственные провалы в хозяйст- вовании.

Репрессиям в отношении православного духовенства Пермской епархии (Свердловская область) посвящена статья М. Г. Нечаева и С. В. Уткина. Авторы подчеркивают «умозрительность» выводов историографии в отношении гонений на духовенство и видят свою главную задачу в создании достоверной статистики, являющейся «наиболее уязвимым» местом исследований. Работа написана на основе архивно-следственных дел, дополненных материалами пар- тийных органов. Ее отличает широкий исторический контекст: пре- следования духовенства в ходе приказа № 00447 рассматриваются во взаимосвязи с предшествующей репрессивной деятельностью «органов» на территории Свердловской области. Это позволило авторам сделать вывод о начале подготовки массовой карательной акции против верующих еще в конце 1936 г. и резком усилении ак- тивности органов НКВД в марте 1937 г. Авторы исходят из того, что 243 члена общин, в том числе 160 священников епархии, были аре- стованы прежде всего потому, что они принадлежали к церкви как функционеры организации. Заслуживает внимания установлен- ный факт массовых репрессий в отношении дружественного режи- му обновленческого духовенства, которое преследовалось наравне с «сергианцами» — приверженцами митрополита Сергия. Стремле- ние следователей НКВД добиться от большинства жертв показаний