2.9. Славяне и сарматы

Новые обитатели степей – сарматы – вели себя совсем иначе, чем скифы: если со скифами на протяжении пятисот лет славяне более или менее мирно соседствовали и нет данных о серьезных враждебных действиях, то сарматы вели себя агрессивно. Они перерезали торговые пути, громили греческие города, нападали на славян и отодвинули зону их земледельческих поселков к северу. Археологически славяне сарматского времени характеризуются зарубинецкой культурой III века до нашей эры, культурой довольно примитивной, вполне первобытной. Географически она охватывает не только Среднее Поднепровье, но и более северные области в лесной зоне, колонизированные славянами. Деградация культуры славян, уровня их социально-экономического развития была обусловлена столкновением с более примитивным по уровню развития, но агрессивным по духу восточным этносом, который, невзирая на все трудности, славняству было необходимо “окультурить”, “поднять” до своего уровня.

Ф. Ратцэль, рассматривая предпосылки складывания культуры у различных народов, акцентировал внимание на том, что “сущность культуры заключается в накоплении множества опытов, затем – в прочности сохранения их, и наконец – в способности развивать и увеличивать их. Поэтому мы прежде всего должны поставить вопрос: каким образом может осуществляться первое основное условие культуры – накопление культурного достояния в форме умения, силы или капитала” [10, с. 21].

К рубежу нашей эры сарматы доминировали на всем тысячеверстном пространстве причерноморских степей. Возможно, что сарматские набеги и увод в плен земледельческого населения стимулировались Римской империей, которая в своем широчайшем завоевательном размахе (от Шотландии до Месопотамии) нуждалась в огромных контингентах рабов для самых разнообразных целей – от пахарей до гребцов во флоте [12, с. 28].

К. Райт, рассматривая проблемы войны и мира в жизни этносов и цивилизаций, исходит из того, что трехступенчатая схема исторической эволюции человечества (дикость – варварство – цивилизация), а также фазы развития самих цивилизаций находили свое соответствие в общей типологии военных конфликтов. На стадии дикости военные столкновения были довольно примитивны и по существу мало чем отличались от борьбы за существование, которая идет в животном мире. Но по мере своего развития и “старения” любая цивилизация становится менее воинственной и агрессивной. Выделяется четыре этапа в этом процессе.

На первом, “героическом”, этапе истории каждой цивилизации в противоборстве с недружественной природной и социальной средой в культуре общества формируется новый социальный идеал; цивилизация рождается в борьбе за свое выживание и развитие и чаще всего в обстановке гражданской или межгосударственной войны. Героический период отличают масштабные миграции, смелые социальные эксперименты, честолюбивое руководство и военный энтузиазм.

На втором этапе, в период потрясений, в полной мере воплощаются все те проблемы и противоречия, что наметились на первом этапе. Наступает время испытаний и катастроф; разрушение и строительство противоречиво переплетаются в оформлении нового мирового порядка в виде серии внешних и внутренних войн. На третьем этапе, относительной стабильности, оформляется глобальный баланс сил [2, с. 302].

Материальная культура савроматов в том виде, в каком она вырисовывается на основании до сих пор известного археологического материала, весьма близка к скифской. Так, например, мечи и кинжалы савроматов VI–IV вв. до н.э. по своему типу очень напоминают скифские. То же можно сказать о конском наборе, о вещах, выполненных в зверином стиле, и т.д. Однако на территории савроматов значительно меньше, чем у скифов, найдено вещей иноземного – иранского и греческого – происхождения. Это вполне согласуется с показаниями некоторых античных писателей. Географ I в. до н.э. Страбон сообщает, что и в его время сарматы не попускали к себе греческих купцов, а сами вели торговлю в ограниченных размерах с рабовладельческим миром через Танаис – Боспорскую колонию, находившуюся на самой окраине Боспорского царства, у устья Дона. Таким образом, торговля в меньшей степени оказывала свое воздействие на социальный строй сарматов. Кочуя со своими стадами по малодоступным для жителей тогдашнего цивилизованного мира степным пространствам, они гораздо дольше, чем другие племена, могли сохранять пережитки древнего матриархального строя [19, т. II, с. 152–153].

Сарматский натиск, продолжавшийся несколько столетий, привел к упадку славянские земли и к уходу населения из лесостепи на север, в лесную зону. Именно в это время на новых местах поселения стали появляться патрономические названия племен вроде Радимичей или Вятичей.

Таким образом, в более северном регионе ареала обитания восточного славянства, в густых лесах, защищенных от вторжений непроходимыми пространствами болот, начинают возникать новые славянские племенные центры, оставившие многосотенные кладбища, где захоронения совершены по обряду сожжения, подробно описанному Нестором.

Сразу за широкой полосой припятских и нижнедеснянских болот, севернее их, в полной недоступности от сарматского юга в земле древних невров появились большие крепости (вроде Горошкова на Днепре, между устьями Сожа и Березины), которые могли быть племенными центрами дреговичей – “болотников” (“дрыгва” – болото) [12, с. 28–29].

К первым векам нашей эры относятся наиболее ранние сведения античных авторов о славянах-венедах, однако данные о восточных славянах малочисленны, так как они были “прикрыты” от взгляда античных писателей сарматами, дошедшими уже до Среднего Дуная, и лесами, в которые скрывались славяне, расселившиеся из пределов древней прародины.

Иордан, латинский писатель VI века, отмечал, что по северным склонам высоких гор от истоков Вислы на обширных пространствах обитает многолюдный народ венетов. Хотя, продолжает Иордан, они зовутся разными именами по разности родов и мест поселения, но главные их названия – склавены и анты [100, с. 23]. Первые обитают на север до Вислы, на востоке – до Днестра; леса и болота заменяют им города. Вторые – самые сильные из венетов, обитают по побережью Черного моря от Днестра до Днепра. Комментируя вышеприведенные данные Иордана, В.О. Ключевский писал: “Значит, славяне, собственно, занимали тогда Карпатский край. Карпаты были общеславянским гнездом, из которого впоследствии славяне разошлись в разные стороны. При этом, отмечал он, – прежде чем восточные славяне с Дуная попали на Днепр, они долго оставались на карпатских склонах; здесь была промежуточная их стоянка” [23, с. 22].

Славяне жили островками среди других племен, постепенно ассимилируя их, но в то же время и воспринимая элементы культуры. Так, от скифо-сарматских племен в русский язык вошли отдельные слова, а в русскую языческую религию – некоторые мифологические образы.

О. Трубачевский, рассматривая аспекты славяно-иранских лексических отношений, пришел к заключению, что большинство иранских лексических заимствований в славянских языках является локальным – они охватывают не весь славянский мир, а либо только восточнославянские языки, а иногда лишь часть их, либо только южнославянские, либо только западнославянские. Естественно, что локальные лексические заимствования не отражают древнейшие праславяноиранские связи, а принадлежат в основном к относительно позднему периоду – к эпохе членения общеславянского языка на диалекты и ко времени формирования отдельных славянских языков.

Общеславянские лексические заимствования из иранского единичны. Таковы, bog – “бог”, kotъ – “загон, небольшой хлев”, gun’a – “шерстяная одежда” и toporъ – “топор”. Кроме первого, все эти иранизмы принадлежат к культурным терминам, обычно самостоятельно передвигающимся из языка в язык, независимо от миграций и соседства самого населения. Так, иранское kata достигло Скандинавии, а kapara – западнофинского ареала [14, с. 25].

Академик Б.А. Рыбаков в своих работах акцентирует внимание на том, что новый и очень яркий период в истории славянства связан как с постепенным преодолением результатов сарматских наездов, так и с новыми событиями европейской истории в первые века нашей эры.

Veni. Vedi. Vici.

Пришел. Увидел. Победил.

Ю. Цезарь