Оптимистическое

Я не Гомер и не Радищев,

Не Юм, не Беркли, не Зенон,

Не Окуджава, не Татищев,

Не Демокрит и не Платон.

Не Бергсон я, не Достоевский,

Не Антокольский и не Локк,

Не Фейербах, не Дунаевский,

Не Григ, не Данте и не Блок.

Нетрудно видеть, что переход от знакомых русскоязычных ксенонимов к их англоязычным коррелятам нелегок и связан с необходимостью знания целого ряда закономерностей. Это нелегко сделать даже в случае англоязычных фамилий, русскоязычные варианты которых с трудом «ретранслитерируются». Речь идет об ономастических ксенонимах типа «Юм» (David Hume – шотландский философ и историк XVIII века) и «Беркли» (George Berkeley – ирландский философ XVIII века). Поскольку в английском языке во многих случаях нет логического соответствия между буквами и фонемами, поиски англоязычного этимона русского ксенонима «Юм» или «Беркли» могут занять много времени и в конце концов ни к чему не привести. Можно прибегнуть к помощи русскоязычных энциклопедий и энциклопедических словарей (например, БСЭ или БЭС), где, в качестве привязки, в скобках дается этимон, например:

Ларошфуко (La Rochefoucauld) Франсуа де (1613-80), французский писатель-моралист (БЭС-1).

Локк (Locke) Джон (1632-1704), английский философ... (БЭС).

Сложнее дело обстоит с гетерогенными алфавитами контактных языков – арабским, греческим, ивритом, хинди, китайским, русским, японским. Здесь, если нет знания систем транслитерации, можно идти только методом проб и ошибок. Ср.: Ксенофан/ Xenophanes; Зенон/ Zeno; Лао-Цзы /Lao-tse. К сожалению, единой системы транслитерации идионимов внешних культур пока еще не выработано, и попыток стандартизации не предпринималось. Если в ходе межкультурного общения, скажем, потребуется обсуждать сказки братьев Гримм, Андерсена или Шарля Перро, то даже искушенные преподаватели могут оказаться в затруднении. Нет и доступных словарей, где мы могли бы найти англоязычные названия основных и неоднократно упоминаемых газет и журналов («Фигаро», «Штерн», «Шпигель»), литературных произведений, ведущих музеев мира и пр. Между тем потребность в подобных словарях как никогда велика.

Практика англоязычного обозначения элементов русской культуры. Вопрос о том, каким образом осуществить обозначение элемента внешней культуры, решается в конкретных ситуациях межкультурного общения и зависит от целого ряда факторов, находящихся в сложных взаимоотношениях. В ходе внутрикультурного общения мы располагаем готовым аппаратом необходимых номинаций. Когда мы участвуем в межкультурном общении, нам часто приходится сталкиваться с номинативным «дефицитом»: отсутствием в английском языке общепринятого соответствия нужному нам русскоязычному идиониму.

Наиболее благоприятным случаем следует считать тот, когда мы имеем дело с ксенонимами Базового словаря, т.е. теми ксенонимами, которые уже приняты языковой практикой. Имеются в виду ксенонимы, которые, так сказать, можно использовать в «готовом виде» – Russia, Moscow, tsar, samovar, steppe, Cossack, Volga, Tchaikovsky. Правда, и в отношении этих, «традиционных», ксенонимов необходимо сделать оговорку.

Потенциально для каждого из указанных ксенонимов существует возможность использования и ксенонима-транспланта, а трансплантация, как отмечалось выше, уже чаще встречается сейчас даже не в специальных текстах. В каких-то случаях вместо традиционного написания Cossack уместно дать формальную транслитерацию Kazak.

В наиболее благоприятном положении находятся те русизмы, которые не подверглись ассимиляции и не содержат в себе букв, трудных для транслитерации, например: samovar, Volga, Karamzin. Однако и в этом случае, всегда возможна коммуникативная ситуация, в рамках которой предпочтение будет отдано трансплантации. Скажем, в англоязычной славистике следует ожидать именно такого подхода при обсуждении трудов Карамзина или, по крайней мере, при ссылке на его труды.

И все же, в большинстве случаев ксенонимы, входящие в Базовый словарь, наиболее удобны в употреблении: нет необходимости думать о правильной форме их написания, и они не нуждаются в пояснении даже при первичном употреблении, например, все тот же русский «самовар»:

in the dining-room, where a samovar steamed on the table... (Reed).

The great table with its steaming samovar was loaded with fruits and nuts ... (Williams, Through the Russian Revolution).

...in each car a samovar chugs and puffs constantly... .(Smith, 1976).

Экспликация специальных ксенонимов. Во второй главе мы уже говорили о необходимости экспликации специальных ксенонимов и о том, что в параллельном подключении одним из компонентов ксенонимического комплекса и становится экспликация. Остановимся несколько подробнее на этой стороне ЯМО, поскольку именно экспликация, осуществленная в соответствии с требованиями коммуникативной ситуации, делает текст доступным для адресата. Экспликация может осуществляться различными способами, выбор которых зависит от задач, которые решаются в ходе межкультурного общения, от значимости данного ксенонима. В одних случаях экспликация фактически тождественна словарной дефиниции:

...it was not money that really mattered but access or blat (the influence or connections to gain the access you need)... (Smith, 1976).

В других случаях ограничиваются лишь параллельным подключением полионима с атрибутом Russian:

I flew over on Aeroflot, the Russian airline... (Washington Post 02 08.1992).

[It] gave him an appearance as of an old boyar, or Russian nobleman.. (Newby, 1978).

Выбор пояснительного оборота очень важен, поскольку именно от этого объяснения зависит доступность вашего изложения. Здесь уместны всяческие аналогии с родной культурой адресата. Следует помнить, что то, что уместно для беседы с британцем, может быть малоубедительно для американца, и наоборот.

1. Olad’i (sweet). These fritters belong to the same family as blinchiki but are made with a yeast batter and cooked in plenty of oil. [...] Plain olad’i may be served with honey or with a portion of curd cheese topped with sour cream (Chamberlain, 1988).

2. [Olad’i] are thicker mid smaller than blini, very similar in fact to Scotch pancakes. […] (Craig, 1990).

3. The smaller, thicker version of bliny are called oladyi, usually served with jams and honey (Moscow Times 05.03.1997, p.22).

Первый и третий примеры могут быть адресованы любому англоязычному адресату, но второй, скорее всего, будет приемлем лишь для носителя британского варианта английского языка.

Иногда в качестве средства экспликации выступает калька этимона:

The residents of Burnyi represent that rare minority of Old Believers known as bczpopovtsy or «without a priest» (Moscow Times 06.03.1997).

В некоторых случаях автор считает достаточным имплицировать значение ксенонима. В приводимом ниже примере указывается лишь то, что «армяк» – это часть одежды:

Не was an old, white bearded mujik dressed in an armiak of embroidered velvet... (L. Barzini, 1907, Newby).

Разнообразной может быть и структура текста, эксплицирующего ксеноним. В случаях классического определения значения в текст вводится лишь словосочетание, которое и выступает в качестве экспликации. В реальных текстах межкультурного общения авторы этого правила не придерживаются и свободно выходят за рамки традиционного определения значения типа «гипотенузой называется...», например:

The ubiquitous mesh shopping bag is familiarly called avoska, «perhaps» bag, meaning, «Perhaps I’ll find something to buy today, perhaps not» (Time 08.03.1976).

В этом предложении часть экспликации дается в самом начале предложения в качестве подлежащего – The ubiquitous mesh shopping bag..., и только потом уже появляется ксеноним-транслитерант avoska. На этом, однако, экспликация не заканчивается. Автор вводит в текст англоязычную кальку русского идионима – «perhaps» bag, добавляя еще целое предложение в качестве пояснения.

Творческий подход к построению экспликационного текста наблюдается и в следующем примере. Вместо того, чтобы раскрыть значение идионима «Баба Яга» по модели «Баба Яга - это злая колдунья в русских народных сказках, которая...», автор использует ксенонимическую модель «matreshka doll», т.е. гибрид заимствования и уточняющего его полионима, а затем уточняет её с помощью придаточного предложения, в котором сообщается о своеобразном месте проживания Бабы Яги:

...the witch Baba Yaga, who lives in a house on chicken legs... (CamEnc, 1994).

В следующем предложении мы имеем дело еще с одним приемом. Сначала ксеноним-заимствование banya поясняется с помощью полионима bathhouse, и лишь затем его значение более подробно эксплицируется посредством сравнения с аналогичными элементами финской и турецкой культуры, которые более известны в АЯМО:

The Russian banya, or bathhouse, is a cross between the Finnish sauna and the steamy Turkish bath (Smith, 1976).

Часто наблюдается свободная комбинация разнообразных приемов. В следующем примере автор при введении в текст заимствованного идионима «частушка» подробно описывает ксенонимическое значение заимствования, а потом приводит пусть не очень точное, зато очень наглядное сравнение с лимериком:

Modern times have produced their own forms, notably the chastushka, a four-line verse, often comic, satiric or bawdy in character, in fact something like the limerick (CamEnc, 1982).

Вполне оправданно то, что ксенонимическая экспликация выходит не только за рамки словосочетания, но и предложения, принимая такие синтаксические очертания, которые представляются уместными в конкретной коммуникативной ситуации и/или которые определены жанром межкультурного общения. Вот пример из кулинарной книги:

RASSTEGAI. Little fish pies. When serving with ukha, the wonderfully, translucent fish soup, try these delightful little fish pies which are the traditional accompaniment (Craig).

Экспликация иногда принимает форму развернутого повествования, протяженность определяется исключительно потребностями коммуникативной ситуации. В следующем примере приводится лишь часть описания такой важной составной части жизни русских, как «дача»:

Dacha is one of those magical elastic words in Russian that conceals more than it reveals. Above all, it signals escape from the crowded city into the calm of the Russian country-side. Kinder conveniently it blurs social differences; sometimes it sounds far grander than reality; sometimes, more modest. Perhaps that is why Russians are so fond of using the word. Many will talk about ‘having a dacha’ somewhere with a certain light in their eyes. But neither their twinkle nor their tongue reveals what kind of place it is. For a dacha can mean anything from a little, oversized tool shed or a one-room cabin on a tiny plot of ground, surrounded by a development of identical little cabins with no privacy, to a modest but pleasant four-room country cottage without plumbing in a plain Russian village, to a grand mansion taken over from the old aristocracy or a more up to date, rambling country villa built in the forties by German prisoners-of-war (Smith, 1976).

В других случаях эта экспликация практически равна книге. В частности, многократно цитируемая нами книга Cambridge Encyclopedia of Russia фактически вся целиком может рассматриваться как экспликация ксенонима Russia.

А в некоторых случаях авторы обходятся лишь приблизительной экспликацией с помощью полионима:

[Peter I] built his own bolik (boat), which is also on show (Fodor’89).

Порою оказывается достаточным ограничиться самодостаточной в своем значении калькой:

The years between the death of Boris Godunov and the accession of Mikhail Romanov is usually known as the Smutnoe vremya (Time of Troubles) (CamEnc, 1982);

Поскольку ксенонимическая экспликация не тождественна определению терминологического значения, у различных авторов мы встречаем самые разнообразные трактовки значения идионима-этимона, например в случае понятия «разночинец»:

Side by side with the gentry, there appeared the raznochintsy or «mixed-rank» intelligentsia, consisting of sons of the middle class, professional men, and sons of the village clergy (Treadgold).

...the numerous raznochintsy, ‘men of various ranks’, who were difficult to classify but who ranged over she whole intellectual world (Wittrnm).

A raznnchinets (an educated man of the ‘middle’, non-gentry, class), [Belinsky] had a vital and enduring effect upon Russian literary attitudes... (CamEnc, 1982).

Важно и то, насколько конкретная ксенонимическая номинация существенна в рамках конкретной коммуникативной ситуации. Если речь, идёт о малосущественном второстепенном (с точки зрения этой ситуации) элементе русской культуры, его бывает целесообразно просто опустить или упростить текст с помощью замены специального ксенонима его аналогом или ближайшим родовым обозначением (гиперонимом). Напротив, важный для сообщения элемент культуры должен вводиться в текст, каким бы неудобным для межкультурного общения он ни представлялся.

В целом можно сказать, что ксенонимическая экспликация – это творческий, во многом индивидуальный способ пояснения значения ксенонимов, конкретная реализация которого определяется рядом факторов: коммуникативной установкой текста, значимостью ксенонима в тексте, специфичностью ксенонима и его соотносимостью с аналогичными явлениями во внутренней культуре английского языка и в наиболее знакомых внешних культурах. От умелой экспликации ксенонима во многом зависит как точность, так и доступность текста межкультурного общения.

Поиски оптимального варианта ксенонимической номинации при отсутствии общепринятого ксенонима. Наименее благоприятный, но, к сожалению, очень распространенный случай в практике межкультурного общения это отсутствие в нашем распоряжении «готового» обозначения требуемого элемента русской культуры. Часто русско-английские словари либо не включают в свой словник нужного нам идионима русской культуры, либо информации, предлагаемая составителями, недостаточна. В таких ситуациях следует помнить, что при прочих равных условиях непосредственное заимствование идионима при условии соблюдения всех правил введения в текст специального ксенонима является наиболее точным способом наименования. Конечно, при этом непременно возникает проблема сочетания точности и доступности текста. Если речь идет о тех ситуациях общения, когда на первое место выступает точность, заимствование становится необходимым. Именно оно обеспечит юридически точное межъязыковое номинативное соответствие, что важно в особенности в деятельности переводчика, на плечи которого ложится большая ответственность, связанная с необходимостью точного изложения информации.

Привязка к этимону исключает разночтения, и тем самым снимает возможность неточного понимания при использовании аналогов, описательных оборотов или просто обобщений. Конечно, при этом, как Правило, приходится жертвовать стилем изложения, его доступностью, поскольку появление в тексте незнакомого иностранного слова или, тем более, словосочетания затрудняет восприятие текста, структура которого усложняется. Поэтому постоянно приходится делать выбор между точностью и доступностью текста и добиваться оптимального компромисса. Замена специального ксенонима знакомым читателю аналогом упрощает текст (что возможно и может быть целесообразно в популярном изложении), но искажает описываемую внешнюю культуру.

Возьмем для примера образовательный термин «доцент». Поиски нужного англоязычного обозначения в словарях дают следующие результаты:

доцент – university/college teacher/reader; senior lecturer; associate/assistant professor.

При этом обычно не дается пояснения преимуществ и недостатков того или иного варианта, не оговариваются конкретные коммуникативные ситуации использования предлагаемых вариантов. Поскольку ни один из приведенных вариантов нельзя считать предпочтительным, лучше себя «обезопасить» и использовать привязку к этимону методом параллельного подключения. Именно так поступает практика межкультурного общения:

[Raisa Gorbacheva] won a coveted appointment as a dotsent (lecturer) in Marxist-Leninist philosophy... (Gorbachev).

До сих пор спорным остается англоязычное наименование такого понятия, как «кафедра» (вуза). Распространена практика использования слова chair в качестве эквивалента. Это неточно, ср.: chair – a professorship (offered the chair in physics) (DEED). Т.е. в данном случае мы имеем дело с должностью профессора по какой-то отрасли знаний. На ошибку использования слова chair в приложении к нашей «кафедре» указывают английские лингвисты, полагающие, что «русские, говорящие ‘There are four assistants in our chair of mathematics’ навязывают английскому слову ‘chair’ лексико-семантическую норму русского языка» (Quirk, Greenbaum). Фактически мы имеем дело с административным подразделением преподавателей российского вуза, но использование слов division или department несколько неопределенно и к тому же может создать путаницу с понятием «отделение (факультета)». Вот почему предпочтительно заимствование идионима «кафедра» и/или привязка к нему:

Each faculty is organised into a number of departments (each called a kafedra, i.e. chair). […] Thus the faculty of biology in the Moscow University has no less than sixteen kafedra… (Ashby).

Характерно, что при издании на английском языке название повести И. Грековой «Кафедра» было заимствовано: Kafedra.

Завершающим этапом формирования ксенонима следует считать заимствование-трансплант или, по крайней мере, заимствование-транслитерант, максимально приближенное к идиониму-этимоиу. Однако традиционный ксеноним, пусть даже значительно отличающийся от этимона, может еще длительное время выполнять свою функцию. Эта общепринятость нередко прямо оговаривается в тексте, например: «the cycle conventionally titled ‘Petersburg Tales’» (CamEnc, 1994). Поскольку существующий на английском языке перевод «Петербургских рассказов» Гоголя имеет именно это заглавие, оно пока и выполняет функцию ксенонима.

Традиция может меняться. Так, при жизни М. Шолохова перевод его наиболее известного романа был широко известен в варианте And Quiet Flows the Don. В последнее время, однако, все чаше встречается и более формальный перевод - The Quiet Don, ср.:

...the great novels of the 20th century, Sholokhov’s And Quiet Flows the Don and Pasternak’s Dr Zhivago (Fodor’89).

By far the best known is M.A. Sholokhov (1905-84), with his epic The Quiet Don (1928-40), a complex and realistic panorama of the revolutionary period ... (CamEnc, 1994).

Учет языковой специфики этимона. Языковая практика показывает важность учета и чисто лингвистических характеристик исходного идионима (этимона).

Приводимый ниже пример показывает, как в зависимости от специфики этимона меняется способ ксенонимообразования:

...а succession of children’s organizations – the Octobrists, Young Pioneers, and Komsomol (Smith 1976, The Russians).

Этимон-аббревиатура, не поддающаяся калькированию – «Комсомол», просто заимствуется. Этимон, состоящий из морфем, у которых в английском языке есть корреляты, калькируется: «Октябрята» → Octobrists. А идионим «(юный) пионер», который имеет семантический коррелят в английском языке – pioneer, воспроизводится с помощью семантического калькирования: «пионер» → Pioneer.

Краткий этимон более удобен для заимствования, нежели протяженный; калька типа «ФСБ» скорее всего «обречена» на заимствование, поскольку краткость аббревиатуры делает её удобной для заимствования, а судьба её высокочастотных предшественников (Cheka, GPU, OGPU, MVD, KGB) указывает на целесообразность использования именно этого способа наименования.

Высокая калькируемость этимона облегчает вхождение в словарь ксенонимической номинации именно в форме кальки. Не случайно с такой лёгкостью вошли в 1990-х годах в общение кальки русскоязычных обозначений «силовые министерства», «ближнее зарубежье», «партия власти»:

Russian politicians have even coined a new phrase – the near abroad – to distinguish between the former republics and the rest of the world. (Time 07.12.1992)

In the new states it calls the «near abroad,» Russia has vital strategic interests (ChrScM 14-20 10.1994).

...the so-called power ministries – defense, security, police... (NYer 27.11.1993).

Now it is «Westemizers» vs. «Stavophiles» rather than «reformers» vs. «the party of war»... (SPb Times 08.04.1997).

Иногда сосуществует несколько вариантов, и тогда приходится делать сознательный выбор. В одних случаях оказывается целесообразным отдать предпочтение тому из них, который получил большее распространение, например, Time of Troubles, а не Troubled/Troublous Times. В других случаях сосуществующие варианты следует рассматривать с точки зрения их способности обеспечить точность или доступность повествования. Так, заимствования kolkhoz или chernozëm более уместны в специальных текстах или в качестве средства ксенонимической привязки в популярных текстах, а синонимичные им номинации collective farm и black earth удобнее использовать в популярных текстах. Эти кальки также уместно использовать в качестве средства экспликации.

Следует постоянно обращать внимание на важность учета специфики конкретной коммуникативной ситуации межкультурного контакта – кто? где? когда? с какой целью? Нет ситуаций общения вне этих реальных житейских обстоятельств. Попытки создания искусственных, «учебных» диалогов порождает неестественность реализации языковых средств.

В самом общем плане фактор особенностей ситуации общения можно свести к двум противоположным случаям: (1) информация рассчитана на специалистов в области русской культуры; (2) информация предназначена неподготовленному адресату.

В первом случае речь идёт, например, о конференциях, посвященных проблемам русской культуры, рабочим языком которых является английский. Встречаются гости нашей страны, которые, не будучи профессионалами, неплохо знают нашу культуру и русский язык. Можно выделить также растущее число экспатриантов, которые в большей или меньшей степени знают и язык и культуру России.

Более характерной для АЯМО(РК) все еще является такая коммуникативная ситуация, когда приходится иметь дело с неподготовленной аудиторией: малоосведомленные туристы, бизнесмены и другие гости нашей страны, с которыми россияне вступают в англоязычные межкультурные контакты.

Противопоставление двух основных типов коммуникативных ситуаций межкультурного общения – специальное общение и популяризаторское общение (со множеством промежуточных типов) – играет решающую роль в выборе правильного способа ксенонимической поминании. Если мы имеем дело со специалистом, тем более владеющим в какой-то степени русским языком, включение в англоязычный текст необходимой русскоязычной лексики посредством трансплантации можно считать не только допустимым, но и правомерным и нередко желательным. Следует также учитывать, что пояснение хорошо известных (адресату) вещей (например; Moscow is the capital of Russia) может вызвать такое же раздражение, как и насыщение текста незнакомыми ксенонимами.

Фактор индивидуальности автора. Выбор конкретного способа обозначения внешнекультурного элемента осуществляется в результате сложного взаимодействия множества факторов, при этом немаловажную роль играет личность автора, т.е. человеческий фактор. Это, в частности, видно на примере различных попыток обозначения такого традиционного русского вида обуви, как «валенки»:

1. valenki (felt boots) (Cusack);

2. knee-high boots of felt – «valenki» (Morning Star 07.12.1966);

3. clumsy, black-felt valenki boots (Smith, 1976);

4. valenki sturdy, often home-made felt boots that have kept generations of Russian feet warm (ChrScM 01-07.03.1996);

5. black snow boots had just arrived (E. Smith).

Как видим, существуют самые, разнообразные подходы к обозначению. В первых четырёх случаях в текст вводится заимствованный этимон, который различным образом поясняется. Бросается в глаза наличие во всех комментариях полионима «boot», который присутствует даже в последнем случае, когда обозначение элемента русской культуры осуществлено описательным способом. Но самое главное, что нам хотелось показать на этих примерах: ксенонимическая номинация – это творческий процесс, который во многом зависит от личности говорящего или пишущего.

Там, где в ЯМО не ощущается острой потребности в быстром выделении ксенонимической номинации, в течение долгого времени может сохраняться ксенонимическая лакуна, существование не очень надежных и лишь окказиональных ксенонимических номинаций, сосуществование ряда орфографических и лексических вариантов. Это, в частности, объясняет колебания в установлении англоязычных ксенонимических коррелятов и таких идионимов, как «доцент» и «кафедра», о чем говорилось выше.

Следует еще и еще раз отметить, что решить проблему может только непосредственная практика ЯМО, поскольку нередко сталкиваешься с такими случаями, которые не поддаются легким объяснениям. Характерным примером заимствования тогда, когда, казалось бы, в этом нет никакой необходимости, может служить слово «беспризорник», которое представляется, скорее, полионимом, а не идионимом. Очевидно, что в англоязычном варианте это «a homeless child», однако языковая реальность опровергает данное мнение. Языковая практика знает лучше, и нам лишь остается понять причины, вызывающие именно такой выбор:

At that time, a young teacher, Anton Semyonovich Makarenko, undertook the difficult job of setting up and directing boarding schools wish a work program for these besprizomiki, homeless boys and girls (Moos).

Besprizorniki: «The Neglected Children» […] For most Russians, the word for homeless children besprizorniki, the neglected ones, conjures up images of the Civil War... (SPb Times 3Q.05.1997).

Многие особенности АЯМО трудно показать на примере одного предложения. Самое лучшее – рассматривать текст целиком. Если это большая книга, то используемый автором ксенонимический аппарат вводится постепенно. К книгам, изданным в Великобритании и США, нередко прилагается глоссарий встречающихся в них ксенонимов. Время от времени по ходу повествования автор считает необходимым повторить пояснение ксенонима, дополнить его. Экспликация некоторых ксенонимов может занимать много места.

Подробный анализ работ этого типа выходит за рамки нашего учебного пособия и заслуживает отдельного обсуждения. Мы сейчас остановимся на небольшом отрывке из работы Х. Смита The New Russians. При этом сразу же следует сделать несколько оговорок. Поскольку текст взят из середины книги, следует ожидать, что некоторые ксенонимы встречаются не впервые. Кроме того, к сотой странице книги читатель уже привык к манере повествования автора, вошел в обсуждаемую им тему, и не нуждается в пояснении многих моментов русской культуры эпохи перестройки. Вместе с тем многое в этом отрывке типично как для данного автора, так и для современного АЯМО(РК) вообще.

Troubadours of Truth

When Gorbachev broke the dam with glasnost, he caused a deluge. Suddenly, criticizing the Soviet past, the Soviet present, even the Soviet leadership, was not only tolerated, it was even encouraged – in the press, books, theater, and films, and on television. The press switched from being Party cheerleader to being Party watchdog, it was like a coiled spring suddenly released.

Especially from 1987 onward, newspapers and magazines blossomed forth with exposes about crime, prostitution, and high-level corruption.

The weekly magazine Ogonek ran confessions by former KGB investigators and prison guards. In the Party’s theoretical journal, Kommunist, a senior KGB official conceded that political abuses of power had been caused in part by excessive secrecy. In mid-1989, the government admitted, after more than thirty years of denial, that the world’s worst nuclear accident, an explosion of waste from the production of plutonium, had taken place in 1957 in the remote Ural Mountains, two thousand miles east of Moscow. The main military newspaper, Krasnaya Zvezda, revealed that in 1953, the Soviets had tested atomic bombs near some of their own military units, to check the psychological effects on combat troops.

Instead of promulgating false hosaunas to Party leaders, television, too, began to carry candid political debates, live man-in-the-street interviews about such topics as housing conditions and whether to continue the military draft; they broadcast films of the Stalin show trials of the 1930s.

A number of movies long blocked by censors were released, among them Scarecrow, an allegory about Stalinist style group persecution of an innocent , schoolgirl by her classmates, Rasputin, a movie that depicted Czar Nicholas II not as a cardboard villain but as a well-meaning yet emotionally troubled and weakwilled mail; Commissar, a sympathetic view of Jewish humanism and suffering, bottled up for twenty years; Confession, a chronicle of the bleak life of a Soviet drug addict; and Is It Easy to Be Young?, a documentary about Baltic youth who go on a rampage and the squalor of their lives.

Books long banned by censors, such as George Orwell’s 1984 and Boris Pasternak’s Doctor Zhivago, started appearing in print. In 1989, the literary event of the year was the serialization of The Gulag Archipelago, Aleksandr Solzhenitsyn’s devastating record of prison-camp repression and cruelty, from Lenin and Stalin to Brezhnev. It took Sergei Zalygin, chief editor of the magazine Novy Mir, more than a year of relentless pressure to persuade the Politburo that under glasnost, the Soviet Union’s most famous living author could not be ignored (Smith, 1990).

В этом отрывке мы видим весь спектр общественно-политических ксенонимов русской культуры эпохи перестройки, в котором хорошо известные читателю ксенонимы перемежаются с малоизвестными и просто незнакомыми. Некоторые ксенонимы вообще не нуждаются в представлении (the Ural Mountains; czar; Nicholas II), поскольку известны уже многим поколениям англоговорящих и давно вошли в Базовый словарь АЯМО. Другие ксенонимы пошли в обращение с появлением советского государства, но уже были общеупотребительными к моменту публикации книги (Soviet, Soviet Union, the Soviets; KGB; Lenin; Stalin; show trials; Brezhnev; Politburo), так называемые «советизмы», Характерен в этом отношении ксеноним «(the) Party», который правомерен лишь в рамках конкретной культуры в приложении к той известной (единственной) партии, о которой идёт речь. В данном случае – это КПСС. И, наконец, ряд ксенонимов текста относится к эпохе перестройки – glasnost, M. Gorbachev.

И писатель В. Pasternak, и его роман Doctor Zhivago, и The Gulag Archipelago Александра Солженицына, без сомнения, вошли в англоязычный словарь мировой культуры еще до перестройки, а вот имена различных периодических изданий замелькали на страницах англоязычных газет и книг с высокой частотностью именно в этот период – the weekly magazine Ogonek; the Party’s theoretical journal, Communist..:, the main military newspaper, Krasnaya Zvezda...;-the magazine Novy Mir. Следует обратить внимание на то, что все они идут в параллельном подключении с пояснительными оборотами, которые были бы ненужными в русскоязычным публикациях.

Упоминается и несколько названий популярных в то время фильмов: Scarecrow, Rasputin, Commissar, Confession. Показательно, что все они идут в переводе, и ни в одном случае не даётся параллельный этимон. Rasputin – это заимствованное и, к тому же, достаточно широко известное имя, а русизм Commissar уже прочно закрепился в английском языке. Что касается двух других, то для специалиста проблемы обратимости нет, поскольку мы имеем дело с полионимической лексикой, и обратимость ономастических ксенонимов Scarecrow и Confession подкрепляется тем, что оба фильма достаточно хорошо известны. В целом следует сказать, что многое в построении текста зависит также от мастерства писателя, от его языковой интуиции, знания читательской аудитории и умения в максимально доступной и в то же время точной форме донести информацию об иноязычной культуре.

Выбор правильного способа определения межъязыкового лексического соответствия определяется законами билингвизма языковой ситуации. В соответствии с этими законами формирование ксенонимического слоя словарного состава осуществляется под действием факторов точности и экономичности общения. Непосредственно в ходе многочисленных билингвистических контактов методом проб и ошибок используются различные способы выделения языковых единиц в качестве ксенонимов, и лишь естественный отбор языковой практики межкультурного общения показывает, какие из вариантов оказываются жизненными, а какие не выдерживают конкуренции с более точными и/или более экономичными языковыми единицами. Многое определяется и значимостью элементов внешней культуры, а также их частотностью в тексте. Например, идионим «перестройка» отнюдь не легкий для построения англоязычного ксенонима коррелята, и на первой стадии его освоения пробовались такие варианты как restructuring, reshuffling, rebuilding, reconstruction, но жизнь отдала предпочтение заимствованию, и оно уже прочно заняло место в словаре английского языка, пусть даже на правах исторического ксенонима.

Появление понятия «Содружество независимых государств» потребовало точного и скорого определения англоязычного варианта этого идионима, поскольку это политический термин. Практически мгновенно возник ксеноним the Commonwealth of Independent States, а в качестве аббревиатуры используется не заимствование SNG (хотя условия для этого благоприятные: наличие в латинском алфавите букв-коррелятов), а аббревиатура собственно англоязычного словосочетания – C.I.S. Так же практически мгновенно вошли в обращение ксенонимы-кальки «near abroad» - «ближнее зарубежье»; «power ministries» - «силовые министерства»; «party of power» - «партия силы». Между тем другие идионимы на протяжении долгих десятилетий, порою столетий, не могут найти себе общепринятого ксенонимического коррелята, например: «Слово о полку Игореве», «Горе от ума», «Могучая кучка», «передвижники».

Появление в тексте неоксенонима обычно сопряжено с новаторскими поисками; это первичные поиски, которые можно критиковать, но достоверность которых, нельзя ставить под сомнение:

The authorities

By far the greatest power among Russian criminal groups is wielded by the avtoritety, which docs mean the authorities but with a slightly different sense than in the West. In Russian criminal terms, an authority typifies the leader of any large, highly developed organized crime group (Russia Review 13.03.1948).

Какая из используемых в тексте ксенонимических номинаций приживется – avtorilet (заимствование) или authority (семантическая калька) – пока сказать трудно, но налицо прецедент: в реально существующем тексте АЯМО(РК) упоминается русскокультурный элемент. Тем самым начато освоение этого элемента культурного континуума.

ЯМО, как и язык вообще, находится постоянно в процессе формирования и разнообразных изменений, но при этом у него есть существенное отличие от языка внутрикультурного общения: в последнем процесс выделения языковой единицы для элемента внутрикультурного континуума, оказавшегося коммуникативно значимым, происходит достаточно быстро в виду интенсивности процессов внутрикультурного общения. Но далеко не все идионимы на уровне межкультурного общения оказываются значимыми, и поэтому их освоение порою затягивается на столетия.

Мы уделяем основное внимание ксенонимии АЯМО(РК). Между тем в условиях современного интенсивного межкультурного общения эта проблема глобальна, и часто приходится выяснять англоязычное соответствие того или иного русскоязычного ксенонима какой-либо третьей культуры. Так, русские поэты первой половины XIX века употребляют слово «гяур». «Словарь иностранных слов» поясняет, что так мусульмане презрительно называют иноверцев. Переход от этого ксенонима к его англоязычному корреляту сопряжен с большими трудностями. Для обоих контактирующих языков этот идионим «третьей культуры» исходит из гетерогенного алфавита, в обоих случаях орфография этого слова подверглась значительному изменению. Поэтому только словарь может дать ответ на этот трудный вопрос. К сожалению, достаточно полных и надежных ксенонимических словарей нет. И можно лишь случайно наткнуться в англоязычных словарях на искомое соответствие – giaour (OEEP, RHD).