2. Высшие формы мышления

«Мистическое и пра-логическое мышление начнет развиваться только тогда, когда* первоначальные синтезы, предассоциации коллективных представлений мало-помалу распадутся и разложатся, другими словами, когда опыт и требования логики одержат верх над законом партиципации. Только тогда, подчиняясь этим требованиям, мысль в собственном смысле слова начнет дифференцироваться, освобождаться, быть самой со­бой. Только тогда станут возможными мало-мальски сложные интеллектуальные операции. Логический механицизм, которому постепенно подчиняется прогрессирующее мышление, является одновременно необходимым условием свободы этого мышления и столь же необходимым орудием прогресса» (С.90-91).

«Мы говорим, как и думаем, понятиями. Для первобытных людей слова, особенно те, ко­торые выражают коллективные представления, воспроизведенные в мифах, - мистические реальности, из которых кадая определяет некое силовое поле. Простое слушание мифа с эмоциональной точки зрения совершенно иная вещь для них, чем для нас. То, что они слышат, пробуждает в них множество настроений, которые уже не существуют для нас» (С.355).

«Мистические элементы, окутывающие положительное содержание мифа, - вот что цели­ком захватывает человека, поглощает его внимание, порождает эмоции. Лишь эти элементы придают мифу ценность, социальное значение и, я бы даже сказал, силу» (С.356).

«…мифы для первобытного мышления – одновременно и выражения солидарности соци­альной группы с самим собой во времени и с группами окружающих существ, а также средств поддержания и оживления чувства этой солидарности» (С.357).

«… по мере того, как партиципации начинают ощущаться менее непосредственно, кол­лективные представления все больше приближаются к тому, что мы называем представ­лением в собственном смысле слова., интеллектуальный познавательный элемент занимает в них все больше и больше места. Он стремится освободиться от эмоциональ­ных и моторных элементов, которыми первоначально был окутан, и таким образом дис­танцируется от них» (С.361).

Высшие формы мышления производны от первобытных представлений. Но Леви-Брюль предостерегает от того, чтобы эти понятия начали играть такой же характер как эти «кол­лективные представления». Сознание за это дорого расплачивается, «…когда приучается рассматривать концептуальные представления и ассоциации, очень далекие от действи­тельности, как адекватные последней

«Китайская наука представляет собой памятный пример этой приостановки развития. Она по­родила необозримые энциклопедии, содержащие астрономические, физические, хими­ческие, физиологические, патологические, терапевтические и т.д. понятия.» (Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М. 1994. С.366).

«Индия знала формы умственной деятельности, наиболее близкие к нашим. Она имела своих грамматиков, алгебраистов, логиков и метафизиков. Почему же, однако, она не соз­дала ничего похожего на наши естественные науки? Несомненно потому, между прочим, что и здесь также понятия сохранили в общем значительную долю мистиче­ских элементов, имевшихся в коллективных представлениях, от которых понятия про­изошли, а также потому, что они одно­временно с этим закостенели. Понятия, таким об­разом, сдела­лись не поддающимися дальнейшей эволюции, которая могла бы мало-по­малу освобо­дить их от мистических элемен­тов, как это удачно произошло у греков» (Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М. 1994. С.367).

«Но ведь потребность в сопричастности остается безусловно даже в наших обществах бо­лее властной и интенсивной, чем потребность в познании или в сообразовании с тре­бова­ниями ло­гической дисциплины» (Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М. 1994. С.370).

«Разумение в собственном смысле стремится к логическому единству, оно провозгла­шает не­обходимость такого единства. В действительности, однако, наша умственная деятельность од­новременно рациональна и иррациональна: пра-логический и мистиче­ский элементы сосущест­вуют с логическим.

С одной стороны, логическая дисциплина стремится навязать себя всему, что представляется и мыслится. С другой стороны, коллективные представления социальной группы, даже когда они носят * чисто пра-логический и мистический характер, стремятся сохраняться возможно дольше, подобно религиозным, политическим и т.д. институтам, выражением которых, а в другом смысле, и основанием которых они являются. Отсюда и проистекают конфликты мышления, столь же трагические, как и конфликты совести. Ис­точником этих конфликтов является борьба между коллективными привычками, более древними и более новыми, разнонаправленными, которые также оспаривают друг у друга руководство сознанием, как различные по своему происхождению требования морали раздирают совесть. Именно этим, несомненно, и следовало бы объяснить мнимые битвы разума с самим собой, а также то, что есть реального в антиномиях разума. И если только верно, что наша умственная деятельность является одновременно логической и пра-логи­ческой, то история религиозных догматов и философских систем может впредь озариться новым светом» (Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М. 1994. С.371-372).

«Прогресс отвлеченной, оперирующей понятиями мысли сопровождается убылью описательного материала, когда она была более конкретной» (Леви-Брюль Л. Сверхъесте­ственное в первобытном мышлении. М. 1994. С.139)

«Там, где развилось и утвердилось мышление понятиями, интеллектуальные элементы стали занимать со временем все более важное место в представлениях, относящихся к сверхъестественному миру. Так появились целые цветники верований, дававшие часто плоды в виде догм. Однако аффективная категория сверхъестественного продолжает со­храняться и здесь. Эмоциональная основа этих представлений никогда не оказывается элиминированным целым. Прикрытая, завуалированная, преображенная, она все же все­гда различима» (Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М. 1994. С.388).

«Мистическое значение и свойства слов в качестве именно слов выявляются, наконец, в крайне распространенном обычае употреблять в магических и даже обрядовых и религиозных церемониях песнопение и формулы, смысл которых утерян для слушающих, а иногда и для произносящих. Для того чтобы эти песнопения и формулы считались дей­ственными, достаточно, чтобы они передавались преданием на священном языке» (С.142).