Об обязанностях

[С i с. d е о f f i с., I 28 (98), пер. А.Ф. Лосева]

Как красота тела привлекает наши взоры удачным соединением членов и услаждает тем, что все части согласуются между собой в некоей красоте, так и это украшение ¹ вызывает одобрение порядком, умеренностью и постоянством всего сказанного и сделанного.

[С i с. d е о f f i с., I, 40, пер. А. Клеванова]

(142) Необходимо сказать о порядке предметов и своевременности. ...От стоиков определяется, что умеренность есть наука ставить те предметы, которые делаются или говорятся, каждый на свое место. То же самое значение имеют и слова: порядок и размещение. Ибо и порядок так определяют: «сопоставление предметов в удобных и приспособленных местах». А место − говорит о действии, удобство − о времени. Так происходит, что умеренность, которую мы истолковали выше, будет наукой о своевременности, об удобных к действию моментах времени...

(144) Следовательно, должен быть допущен такой порядок действий, чтобы как в постоянной речи, так и в жизни все соответствовало одно другому и было прилажено. Гнусно и порочно в деле серьезном − в пиршестве − вносить поговорки или какую-нибудь изнеженную речь...

(145) Было бы неучтиво, если бы кто-нибудь стал на форуме петь. А чем меньше погрешности и чем более они очевидны, тем старательнее они должны быть отклоняемы. Так, на струнах или на флейте, как бы мало ни не согласовались звуки, однако это обыкновенно замечается знающим; так и в жизни нужно смотреть, как бы не было какого-нибудь диссонанса. И так как в музыке струн уши чувствуют и самое малое, так и мы, если хотим быть острыми и старательными наблюдателями пороков, большое часто могли бы понять из малого.

[C i с. d е о f f i с., I 29 (103-104), пер. А. Клеванова]

И, по-видимому, не так мы произведены природою, чтобы быть созданными для игры и шуток, но скорее для серьезного и для каких-то важных и значительных занятии. Игрою же и шуткою пользоваться, конечно, позволено, но как сном и прочим покоем тогда, когда мы удовлетворим более важным и серьезным предметам. Сам род шутки должен быть не заносчивый и нескромный, но откровенный, благородный, занимательный и остроумный. Как и мальчикам даем не всякую свободу играть, но ту, которую от честных действий не чужда так в самой шутке пусть блестит свет сколько-нибудь честного образа мыслей. Двоякий во всяком случае род шутки: один − неблагородный, заносчивый, порочный, постыдный, а другой − изящный, городской изобретательный, шутливый. Этим-то родом шутки наполнены не только Плавт и древняя комедия, но даже философия сократиков; и многое шутливо сказано, как то, что собрано стариком Катоном. Следовательно, легко различить благородную и низкую шутку. Одна, если она своевременна, достойна человека степенного; другая − даже и свободного недостойна, если к безобразию предметов прибавляет грубость слов. Даже и в игре нужно удерживать некоторую меру, чтобы не слишком все высказывали бы мы и, увлеченные наслаждением, не впали бы в какого-нибудь рода гнусность. А доставляют в изобилии и поле наше и занятия охотою примеры честной игры.

[C i с. d е о f f i с., I 42 (150-151), пер. А. Клеванова]

Мы уже приняли относительно художеств и занятий, какие нужно считать достойными свободного человека, а какие − постыдными. Не заслуживают одобрения те промыслы, которые навлекают ненависть людей, как-то: сборщиков податей и ростовщиков. Неблагодарны и низки занятия наемников, и все, которых ручная работа, а не искусство покупается. В них самих плата есть свидетельство порабощения... Все мастеровые занимаются низким ремеслом; ничего благородного не может иметь в себе мастерская. Менее всего заслуживают одобрения те искусства, которые суть служительницы наслаждений; торговцы рыбой, мясники, повара, колбасники, рыболовы, как говорит Теренций. Присоедини сюда, если угодно, продавцов Мазей, плясунов и весь дом игроков; а те искусства, которым присуща польза и благоразумие, как-то: медицина, архитектура − эти искусства приличествуют порядку и честные.