П.Н.Берков проблемы исторического развития литератур

Из главы: Об историческом подходе к изучению международных литературных контактов¹

Основным недочетом господствующих нередко еще и в настоящее время теорий изучения перехода литературных явлений, существующих или существовавших у одних народов, к другим нужно, на мой взгляд, признать отсутствие в этих теориях должного исторического подхода к исследуемому материалу. Для компаративиста или для сторонника теории взаимосвязей и взаимодействия литератур проблема состоит в том, чтобы установить закономерности, якобы действующие в этой области изучения у всех народов и во все времена. Если это не говорится прямо, т.е. не формулируется так отчетливо, как это сделано в нашей предыдущей фразе, то не говорится и обратное, т.е. не указывается, что переход литературных явлений у разных народов и в разные времена имеет каждый раз свои характерные особенности и поэтому не может изучаться совершенно одинаково.

Прежде чем мы перейдем к более подробному обоснованию этого положения, я считаю нужным «условиться» о содержании некоторых терминов, которые я буду употреблять в дальнейшем изложении. Первый из них – «литературные контакты». В понятие «литературные контакты» я включаю все виды и формы перехода литературных явлений, возникших у одних народов, к другим народам: усвоение сюжетов, образов, приемов, жанров, стихосложения и т.п.; переводы – переработки и точные переводы; подражания иноязычным литературным произведениям, полемика с ними в художественной форме, пародии на них; творчество писателей одного народа на языке другого народа или языках других народов; критические или историко-литературные суждения одного народа о литературе или отдельных писателях и произведениях другого народа; проникновение имен литературных персонажей или писателей одного народа в ономастический репертуар другого (Изольда, Лаура, Беатриче, Гораций, Овидий и т.д.), преломление явлений чужих литератур в творческом сознании писателей, композиторов, художников, в искусстве кино, декламации и т.п. Словом, под понятие «литературные контакты» я подвожу все формы активной деятельности одного народа по отношению к литературе другого.

Употребляя выше термин «литературный переход», я не уточнил своего понимания этого термина, что также может повести к недоразумениям. «Литературный переход», конечно, образное выражение, а не точное определение. Конечно, сама литература какого-либо народа никогда не переходит, ее воспринимают люди другого народа, в той или иной степени владеющие языком первого народа, и, по-своему поняв, передают ее на языке своего племени, народа, нации. Поэтому знание чужих языков – непременное условие международных литературных контактов. И поэтому знание или по крайней мере понимание родственных языков является важной предпосылкой межплеменных литературных контактов. Таким образом, к тем видам и формам изучения литературных контактов, которые перечислены выше, должно прибавиться установление степени распространенности «чужого» языка среди народа, вступающего в контакт с литературой этого языка, т.е. установление того, какими путями приобретается знание этого языка: во время пребывания в стране данного языка; у себя на родине от людей, знающих этот язык; путем книжного изучения. Особую роль в этом отношении играют в разные эпохи города с многонациональным и потому многоязычным населением – Александрия, Рим, Константинополь, Самарканд, Тбилиси и т.д., языковая «обстановка» которых создавала условия для «литературных контактов» – в области фольклора прежде всего, а затем и собственно литературы.

Чем отличается понятие «литературные контакты» от понятия «литературные влияния» и «литературные заимствования»? Имеет ли оно какие-нибудь преимущества перед ними, перед другими понятиями, применяющимися при изучении разных форм перехода литературных явлений одного народа к другому – например, перед понятиями «международный литературный обмен», «взаимосвязи и взаимодействия литератур» и пр.?

Определяя понятие «литературные контакты» как совокупность всех форм активной деятельности одного народа по отношению к литературе другого, мы тем самым отвергаем основной принцип теории «литературных влияний», состоящий в том, что активной признается «влияющая» литература, а литература, «испытывающая» или «воспринимающая» «влияние», является пассивной стороной. Теория «литературных влияний» не объясняет, почему именно данная литература «влияет» на другую данную литературу и почему именно данная литература испытывает «влияние», или «воздействие», другой данной литературы. Теория «влияний» не вдается в рассмотрение причин перехода литературных явлений от народа к народу, а ограничивает свои задачи анализом конкретных фактов, не замечая того, что активный процесс обращения одной литературы к другой изображается в качестве пассивного. Но неумение правильно понять и объяснить процессы «литературного перехода» не отнимает у теории «литературных влияний» огромной заслуги в накоплении большого количества конкретных фактов и создания методики исследования и изучения этих фактов; переработанная на основе других научных принципов, эта методика может быть с пользой применена, хотя бы частично, и в наше время.

Может показаться, что предлагаемая мной теория «литературных контактов», понимаемая как совокупность форм активной деятельности одного народа по отношению к литературе другого, не содержит ничего принципиально нового по сравнению с теорией «заимствования», которая тоже отрицает активность «влияния» и пассивность «восприятия». На самом деле это не так. Теория «заимствования» в разных ее модификациях – от простой замены термина «влияние» термином «заимствование» без пересмотра существа теории «влияний» и до выдвижения понятия «отбор того, что отвечает общественным потребностям заимствующего народа», – в конечном счете опять-таки не объясняет всех причин обращения писателей какой-либо одной литературы к писателям какой-либо другой. Ведь «отбор того, что отвечает общественным потребностям заимствующей литературы», не означает, что искомое имеется только в той литературе, из которой оно берется. Механистичность теории «влияний» наличествует и в теории «заимствования», представляющей по существу попытки улучшить, исправить явные недочеты и провалы теории «влияний».

Теория «литературных контактов» имеет бесспорные преимущества и перед теориями «международного литературного обмена» и «взаимосвязей и взаимодействия литератур». Как «международный литературный обмен», так и «взаимосвязи и взаимодействия литератур» предполагают, в отличие от односторонней «активности – пассивности» теорий «влияния» и «заимствования», процесс обоюдного, двустороннего «обмена» или «взаимосвязей и взаимодействий литератур», процесс взаимного обогащения каждой из участвующих сторон. Однако на практике нередко встречаются случаи, которые не укладываются в схему «литературного обмена» и «взаимосвязей и взаимодействия». Таковы случаи «восприятия» живыми литературами художественного наследия народов умерших – например, древнеегипетской лирики, вавилонского эпоса, богатейшей литературы античных народов, словесности народов Древнейшего Востока, от шумеров до угаритской письменности. Так как в таких случаях невозможно говорить о «взаимообмене, взаимосвязях, взаимодействиях», сторонники соответствующих теорий для обозначения подобных ситуаций употребляют математическое понятие «нулевой»: «нулевой обмен», «нулевая связь», «нулевое воздействие», т.е. признают одностороннее «восприятие» живым народом наследия вымерших культур. Но применение математического термина положения не спасает. Чтобы быть последовательными, сторонники названных теорий должны были бы признать, что их концепции приложимы только к изучению литератур живых народов, т.е. должны отказаться от претензий на «всеобщность», от притязаний объяснить с позиции своих теорий всю сумму явлений «литературных переходов» в любом месте земного шара и в любой исторический момент.

Какие же преимущества имеет перед этими «двусторонними» теориями теория «литературных контактов»? Прежде всего то, что она по прямому значению слова «контакт», т.е. «соприкосновение», не предполагает взаимности, «взаимообмена», «взаимосвязи», «взаимодействия». «Соприкосновения» какой-либо живой литературы могут иметь место и имеют с литературами как живыми, так и мертвыми, как с современными, так и с прошлыми этапами истории литературы этих живых народов, и с литературами угасшими, в том числе и искусственными, как, например, новолатинская литература эпохи Возрождения и вплоть до наших дней.

Вместе с тем само понятие «литературный контакт» означает больше, чем простое «соприкосновение». Оно охватывает и ознакомление с чисто познавательными целями, и творческое усвоение в любой форме, и участившиеся личные контакты между писателями и литературоведами разных стран и народов, и многое другое. Если приезд Дидро в Россию в XVIII в., Адама Мицкевича (хотя и вынужденный) и Александра Дюма-отца в XIX в., Верхарна и Анатоля Франса в начале XX в. были фактами настолько редкими, что оставляли значительный след в сознании современников и последующих поколений, то со времени Великой Октябрьской социалистической революции и в особенности после Великой Отечественной войны литературные контакты подобного рода стали обычным явлением, что, однако, не влечет за собой утрату ими соответствующего литературоведческого (не говоря уже об общественном) значения. Таким образом, теория «литературных контактов» имеет ряд несомненных преимуществ перед другими концепциями, применяемыми при изучении явлений «литературных переходов».

Одним из таких преимуществ теории «литературных контактов» является то, что она, в отличие от сравнительно-исторического метода, включая и теорию «влияния» и теорию «заимствований», лишена того обидного «чувственного тона», который был присущ этому методу и этим теориям. В самом деле, что означает слово «сравнение» и производное от него прилагательное «сравнительный»? Установление количественных и качественных или только каких-либо одних отличий одного предмета, явления, процесса и т.д. от другого объекта того же ряда, исходя из каких-то определенных для данной операции признаков. В результате сравнения обязательно устанавливается, что один объект больше, другой меньше, один лучше, другой хуже, выше – ниже, оригинальнее – несамостоятельнее, богаче – беднее, значительнее – менее значителен, ценнее – менее ценен и т.д. В таких вопросах, как национальное самолюбие, применение теорий «влияния», «заимствования» и т.д. порою влечет за собой обиды, пусть не всегда обоснованные и мешающие иногда развитию наших точных знаний, но все-таки обиды. А между тем в перечисленных методах и теориях самое существенное нередко заключалось как раз в том, чтобы установить оригинальность литературного явления у одного народа и вторичность у другого, т.е. в конечном счете бедность культуры другого народа, его недостаточную способность к самостоятельному творчеству и лишь в лучшем случае его одаренность в области усвоения и подражания. С точки зрения политики, в особенности международной, хотя не в меньшей степени и внутренней, в многонациональных государствах XIX – начала XX в. компаративистика, сравнительно-исторический метод, теория «влияния» и «заимствования» иногда оказывались полезными для оправдания империалистических, великодержавных целей господствовавших классов господствовавших народов. Читатель мог заметить, что я пишу: «оказывались полезными средствами», а не «являлись» или «были созданы». Вполне, конечно, возможно, что у некоторых ученых политические цели определяли характер и конечные задачи их компаративистских исследований. Однако в целом и «сравнительно-исторический метод», и теории «влияния» и «заимствования», казавшиеся их адептам далекими от политики их правительств, вольно или невольно возникали на одной и той же – преимущественно позитивистской – философской основе.

Теория «литературных контактов», строящаяся на методе диалектического материализма, свободна от предпосылки перечисленных методов и теорий, состоящей в признании деления народов на исторические и неисторические, на одаренные и обделенные. Она свободна от этой предпосылки, потому что она исторична, потому что она на материале истории видит, как менялись понятия «культурных народов» и «варваров», «исторических» и «неисторических», «прогрессивных» и «отсталых», «одаренных» и «обделенных», наконец, «Запада» и «Востока».

Таким образом, мы одновременно с разъяснением смысла термина «литературные контакты» вернулись к вопросу о неисторичности методов, изучающих «литературные переходы», и тем самым к вопросу, поставленному в качестве заглавия настоящей статьи, об историческом подходе к изучению международных литературных контактов.

Из главы: Проблема влияния в историко-литературной науке¹

Отрицательно относясь к буржуазным теориям старого компаративизма, представленного именами Л.Бетца, Ф.Бальдансперже и П.ван Тийгема, и нового, главнейшим выразителем которого считается В.П.Фридрих, а также к русскому сравнительно-историческому методу Александра и – еще больше – Алексея Веселовских, советские литературоведы не принимают основного термина компаративистов – «влияние». Некоторые наши исследователи употребляют взамен него термины «взаимосвязи и взаимодействия национальных литератур»¹, другие применяют термины «литературный обмен», «литературные отношения», «контакты»².

При внимательном рассмотрении все эти термины оказываются не вполне отвечающими своему назначению. Термины «взаимосвязи» и «взаимодействия» были выдвинуты в противовес компаративистскому термину «влияние» потому, что последнее предполагается односторонним, идущим от более сильной, богатой литературы к литературе бедной, слабой; иными словами, в термине «влияние» видят – и иногда не без основания – тенденцию унизить национальное достоинство «воспринимающих» народов и возвеличить роль народов «воздействующих». Прибавлением к словам «связи» и «воздействия» слова «взаимно», по мысли литературоведов, применяющих эти термины, будто бы устраняется обидный характер компаративистского термина «влияние». Допустим, что эта цель достигнута, но термины «взаимосвязи» и «взаимодействия» обнаруживают свою непригодность, как только возникает вопрос о роли – и громадной – античных литератур в развитии как европейских литератур в целом, так и отдельных литератур, например русской, французской, немецкой. О каких «взаимосвязях» и «взаимодействиях» можно говорить, когда рассматривается вопрос о роли Библии, т.е. литературы древних евреев, в творчестве французских, немецких, английских, русских поэтов XVII–XIX, даже XX в.? По той же причине непригодны в качестве всеобъемлющих терминов термины «литературный обмен», «литературные отношения» и «контакты».

Очевидно, ошибка исследователей состоит в том, что сложный, длительный, неравномерный и в ряде случаев недвусторонний процесс литературного развития отдельных народов и человечества в целом они хотят охватить единой, общеобязательной формулой, вместо того чтобы признать своеобразие разных этапов этого развития, т.е. признать необходимость строго исторического подхода к решению проблемы. Одно дело «литературный обмен» в доисторическую, дописьменную эпоху, другое – в условиях распада патриархально-родового строя и возникновения, затем расцвета и, наконец, упадка рабовладельческого общества, третье – в период средневекового феодализма, четвертое – в период капитализма и, наконец, пятое – в эпоху социалистических революций, строительства коммунизма, – т.е. при разных средствах сообщения, при разном уровне средств связи, распространения и функции литературы. В одних случаях возможны односторонние «влияния», в других – «взаимодействия», в третьих – простые, то менее, то более длительные «литературные контакты» и т.п. Полное и точное осмысление большой проблемы «литературных отношений» в истории мировой литературы, по нашему мнению, может быть осуществлено только после серьезных предварительных работ, посвященных тщательному изучению отдельных этапов этого процесса, отдельных народов, отдельных литератур, отдельных эпох, – и, конечно, при учете новейших достижений археологии, истории, исторической географии и этнографии.

Однако изучение различных видов и форм межнациональных литературных отношений, связей и взаимодействий может быть плодотворным только тогда, когда исследователи будут иметь в виду также и проблему национальных традиций «воспринимающей» литературы. Сосредоточивая внимание на фактах «заимствования» идей, целых сюжетов, отдельных эпизодов, образов, жанров, размеров, оборотов речи, эпитетов и пр., литературоведы, в особенности правоверные компаративисты, почти никогда не останавливаются па вопросе о соотношении «заимствованного» с национальной литературной традицией данного народа.

Они забывают или просто не хотят думать о том, что, помимо «заимствуемых» литературных фактов, существует и «заимствующая», «воспринимающая» литература, которая, как принято говорить, не вчера родилась. Если даже она молода, то все равно имеет свои национальные традиции, хотя бы уже потому, что создана и создается на своем национальном языке, имеющем свою образность, мелодику, семантическую атмосферу, свою стилистику и выражающем особенности национальной психики, специфику национального мышления.

В понятие «национальные литературные традиции» входит нечто большее, чем одна только «языковая» стихия. Правда, все в национальных литературных традициях проявляется и выражается при посредстве языка, в форме языка, но тем не менее они не только «язык».

Естественно, что понятие «национальные литературные традиции» мы не должны трактовать внеисторически. В процессе литературного развития каждого народа складываются характерные для него черты, признаки, особенности. Конечно, они по-разному проявляются у писателей разных классов, разных эпох. Понятно также, что эта национальная специфика не возникает в готовом виде и не есть нечто статическое, застывшее, закостеневшее, неизменное. Напротив, чем ближе литература к жизни народа и чем интенсивнее в историческом, политическом отношении живет данный народ, тем быстрее могут изменяться некоторые формы проявления национальных, литературных традиций, тем скорее могут возникать новые, отмирать старые формы, но суть, существо, внутренняя сторона, содержание национальной литературной традиции изменяется медленнее. <...>

Для сторонников сравнительно-исторического метода в литературоведении прежде всего важно установить самый факт заимствования; затем – но значительно реже – определить, наличествует ли и в чем заключается индивидуальная трактовка «заимствованного» материала «заимствующим» писателем. Иными словами, для компаративистов заимствуемое не существует как часть какой-то определенной национальной литературной традиции, а заимствование не воспринимается как введение данного факта в другую национальную литературную традицию: и то, и другое берется обособленно, независимо от окружающей оба факта литературной обстановки, социально-полити­че­ской ситуации. Весь этот процесс трактуется подобными литературоведами как факт индивидуальный, а не социальный, как момент литературной биографии заимствующего писателя.

Между тем даже в бесспорных случаях заимствований существенно не то, что писатель такой-то национальной литературы взял у писателя другой такую-то идею, сюжет, манеру и т.д. Существенно то, что даже если он делает это, не задумываясь над последствиями, которые может иметь для его национальной литературы данное заимствование, то объективно, помимо его собственной воли, заимствование входит в литературный процесс, и чем крупнее дарование писателя, тем значительнее и заметнее «вхождение» заимствованного в данную национальную литературу. При анализе таких случаев литературовед не может ограничиться простой констатацией того, что заимствованное им вносится в новую литературную обстановку механически, искусственно или в творчески переработанном виде. Для литературной науки важно в таких случаях установить, содержит ли заимствованное что-либо новое для данной новой литературы, способствующее ее развитию, или оно представляет нечто чужеродное, не органичное для соответствующей национальной литературной традиции и потому не обогащающее ее, а только образующее обособленно стоящий в этой традиции факт, который сразу или через короткое время отомрет, как пустоцвет. <...>

«Влияние» – не стыд и не позор для писателя и для литературы, а одна из естественных форм развития литературной индивидуальности и литературного процесса. Оно становится «стыдом и позором» лишь тогда, когда писатель и литература не используют «влияние» в качестве средства для раскрытия и развития своей собственной оригинальности, а остаются в пределах подражательности, несамостоятельности, когда они не хотят преодолеть чужое воздействие. Однако к литературам сказанное не относится: история мировой литературы не знает таких случаев, когда какая-нибудь литература действительно навсегда осталась подражательной.

Из главы: Проблемы изучения межнациональных литературных отношений (литературный обмен, национальные традиции, литературное новаторство и национальная специфика литературы)¹

Признание существенной роли межнационального литературного общения закономерно выдвигает задачу изучения не только отдельных фактов этого процесса в историческом плане, но и самого процесса и – чтобы быть более точным – диалектики этого процесса, т.е. изучения в плане теоретическом. Предваряя дальнейшее изложение, мы сейчас выдвинем основной тезис нашего доклада: «Межнациональный литературный обмен может быть правильно понят только в его соотношениях с национальными традициями, национальной спецификой и литературным новаторством». <...>

Понятием «межнациональный литературный обмен» покрывается ряд литературных явлений, в которых обнаруживается использование деятелями какой-либо одной литературы характерных особенностей другой литературы в целом или в частностях или создание самостоятельных, произведений под импульсом произведений инонациональной литературы. <...>

Поэтому я предлагаю иной термин для обозначения приемов изучения того, что называют межнациональным литературным обще­нием, а именно – коррелятивное, соотносительное изучение литера­тур. <...>

В отличие от компаративного, сравнительного, оценочного изу­чения литературных взаимосвязей и взаимодействия коррелятив­ное, или соотносительное, изучение означает отказ от вынесения оценочных суждений о подражательности и слабости, а ставит своей целью рассмотрение данного национального литературного произве­де­ния на фоне всех литературных условий его возникновения, как внутринациональных, так и внешненациональных. К числу первых относятся прежде всего национальная литературная специфика и литературные традиции, к числу вторых – то, что можно было бы назвать «инонациональными литературными импульсами».