НОС

Инсценировка по одноименной повести Николая Васильевича Гоголя

Действующие лица в порядке появления.

Подточина Пелагея Григорьевна – вдова.

Подточина Марья Антоновна – дочь Пелагеи.

Иван Яковлевич – цирюльник, пьёт, воняют руки, к службе своей и к тем кого пользует относится крайне пренебрежительно.

Прасковья Осиповна – жена Ивана Яковлевича. Строгая женщина.

Ковалёв Платон Кузьмич - коллежский асессор. Он два года только еще состоял в этом звании и потому ни на минуту не мог его позабыть; Воротничок его манишки всегда чрезвычайно чист и накрахмален. Бакенбарды, полные, румяные щеки. Майор Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то — экзекуторского в каком-нибудь видном департаменте. Майор Ковалев был не прочь и жениться, но только в таком случае, когда за невестою случится двести тысяч капиталу

Нос майора Ковалёва – нос майора Ковалёва.

Служащие газетной редакции - три штуки.

Частный пристав - описание в седьмой сцене.

Квартальный.

Доктор.

И прочие.

Картина первая.

В доме Подточеных.

Входят Анна Андреевна и дочь её Марья Антоновна.

Пелагея Григорьевна: Машенька! Машенька!

Марья Антоновна: Да, маменька.

Пелагея Григорьевна: Ну поему ты такая медленная, нам нужно скорее заняться туалетом. У Чехторёвых вечером сегодня такое общество - всё такие штучки… Боже сохрани - осмеют. Тебе приличнее всего надеть голубой…

Марья Антоновна: Фи, маменька, голубой! Мне совсем не нравится, пол Петербурга нынче ходит в голубом. Нет, лучше я надену цветной.

Марья Антоновна достаёт «цветной» клоунский нос, примеряет его перед зеркалами.

Пелагея Григорьевна: Цветной!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Голубой тебе будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевый; я очень люблю палевый.

Пелагея Григорьевна достаёт «палевый» клоунский нос, примеряет его перед зеркалами.

Марья Антоновна: Ах, маменька, вам нейдет палевый!

Пелагея Григорьевна: Мне палевый нейдет?

Марья Антоновна: Нейдет, я что угодно даю, нейдет: для этого нужно, чтобы глаза были совсем темные.

Пелагея Григорьевна: Вот хорошо! а у меня глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?

Марья Антоновна: Ах, маменька! вы больше червонная дама.

Пелагея Григорьевна: Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной и говорит за сценою.) Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает что такое!

Дамы одевают на себя носы. Музыка. Начинается «бал». На сцену врываются танцующие пары.

Картина вторая.

Бал у Чехторёвых.

Все персонажи до конца пьесы носят клоунские носы, разных размеров и цветов. Ковалёв и Марья Антоновна стоят в сторонке от танцующей толпы. Нос Ковалёва отличается яркостью и большим размером.

Марья Антоновна: Ах!

Ковалёв: Отчего вы так испугались, сударыня?

Марья Антоновна: Нет, я не испугалась.

Ковалёв: Помилуйте, сударыня, мне очень приятно бывать в обществе вашем… Какой у вас прекрасный платочек!

Марья Антоновна: Вы насмешник…

Ковалёв: Как бы я желал, сударыня, быть вашим платочком, чтобы обнимать вашу лилейную шейку.

Марья Антоновна: Я совсем не понимаю, о чем вы говорите: какой-то платочек... Сегодня какая странная погода!

Ковалёв: А ваши губки, сударыня, лучше, нежели всякая погода.

Марья Антоновна пытается уйти, Ковалёв держит её за руку.

Осмелюсь ли спросить вас: куда вы намерены были идти?

Марья Антоновна: Право, я никуда не шла.

Ковалёв: Отчего же, например, вы никуда не шли? Нет, мне хотелось бы знать, отчего вы никуда не шли?

Марья Антоновна: Я думала, мне казалось, что маменька зовёт...

Ковалёв: Осмелюсь ли быть так счастлив, чтобы предложить вам стул? Но нет, вам должно не стул, а трон.

Марья Антоновна: Право, я не знаю... мне нужно идти. (Села) Вы всё говорите такое... Я бы вас попросила, чтобы вы мне написали лучше на память какие-нибудь стишки в альбом. Вы, верно, их знаете много.

Ковалёв: Для вас, сударыня, все что хотите. Требуйте, какие стихи вам?

Ковалёв садится рядом на стул.

Марья Антоновна: Какие-нибудь — хорошие, новые.

Ковалёв: Да что стихи! я много их знаю.

Марья Антоновна: Ну, скажите же, какие же вы мне напишете?

Ковалёв: Да к чему же говорить? я и без того их знаю.

Марья Антоновна: Я очень люблю их...

Ковалёв: Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на Бога ропщешь, человек!..» Ну и другие... теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда... (Придвигая стул)

Марья Антоновна: Любовь! Я не понимаю любовь... я никогда и не знала, что за любовь... (Отдвигает стул)

Ковалёв (придвигая стул): Отчего ж вы отдвигаете свой стул? Нам лучше будет сидеть близко друг к другу.

Марья Антоновна (отодвигаясь): Для чего ж близко? все равно и далеко.

Ковалёв (придвигая стул): Отчего ж далеко? все равно и близко.

Марья Антоновна (отодвигаясь): Да к чему ж это?

Ковалёв (придвигаясь): Да ведь это вам кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.

Марья Антоновна (смотрит в окно): Что это там как будто бы полетело? Сорока или какая другая птица?

Ковалёв (целует ее в плечо и смотрит в окно): Это сорока.

Марья Антоновна (встаёт в негодовании): Нет, это уж слишком... Наглость такая!..

Ковалёв (удерживая её): Простите, сударыня: я это сделал от любви, точно от любви.

Марья Антоновна: За кого вы меня почитаете? (Силится уйти)

Ковалёв (продолжая удерживать её): Из любви, право, из любви. Я так только, пошутил, Марья Антоновна, не сердитесь! Я готов на коленках у вас просить прощения. (Падает на колени.) Простите же, простите! Вы видите, я на коленях.

Входит Пелагея Григорьевна. Она, собственно, вошла еще раньше и была свидетелем сцены.

Пелагея Григорьевна: Платон Кузьмич, голубушка. Я так рада. На сколько я понимаю значения слов ваших: вы, если я не ошибаюсь, делаете сердечную декларацию моей дочери?

Ковалёв: Позвольте вторично приветствовать вас, Пелагея Григорьевна…

Пелагея Григорьевна: Позволяю, Платон Кузьмич. И уверяю вас, что не в силах противится благополучию вашему и дочери моей. Потому смею ожидать вас в скором времени в доме моём, где вы примите от меня благословения на постоянную любовь.

Ковалёв: Всенепременнейше, Пелагея Григорьевна, с моей стороны хоть завтра готов, но ни как не могу-с… Сами видите - молод еще. Нужно послужить еще лет пяток, чтобы уже ровно было сорок два года. А там и состояние будет и звание соответствующее красоте вашей дочери. На том позвольте откланяться, у меня сегодня намечены еще визиты.

Ковалёв выходит.