Пребывание в Кумыш-кургане.

Тихо и уединенно, после ак-мечетской суеты, провел я три недели в Кумыш-кургане, с утра до вечера на работах в укреплении и около. Все общество в Кургане состояло из трех лиц: майора Баженова, медика Круневича и меня. Майор Баженов был добрейший человек, но вечно недовольный обстановкою и судьбою. Всегда он на что-нибудь жаловался и успокаивался только, когда вызовешь его на прочтение нескольких из множества известных ему стихотворений. Поэзия облегчала ему тяжесть одинокой, неуютной жизни в глуши. Разсказы его о своих неудачах были иногда весьма комичны.

Вот один из них: Последнее время осады Ак-мечети я провел в траншеях. Раз вечером, утомленный, прохожу мимо Хрулева и вижу, что ему принесли из кухни корпуснаго командира ужин и несколько бутылок вина. Хрулев приказал раскупорить бутылку портеру, а я до страсти люблю портер. Не вытерпел, подхожу к нему и говорю: Ваше Превосходительство, позвольте и мне стаканчик портеру, и уже протягиваю руку. А Хрулев как вскрикнет: «как вы смеете просить портер  у генерала». Я отскочил, скрылся в траншеях и с тех пор дал себе слово никогда ничего не просить у генералов и быть от них подальше... Впрочем, продолжал он после небольшой остановки, и тут есть свои неудобства.

Вот я не попросил Падурова, он и дал в мой маленький отрядик четырех огромных волов в мясную порцию, чуть ли не на полгода. Теперь мы и сидим без мяса, любуясь волами. А все оттого, что не попросил генерала». На этот раз, однако, если бы он и попросил, то получил бы такой же ответ, как и от Хрулева, потому что баранов негде было взять, их не заготовил подрядчик. А мы действительно сильно нуждались в мясе и не могли достать его нигде. Окрестные киргизы, в числе около 30 кибиток, были до того бедны, что не имели ни одного барана; во всем ауле было только четыре козы. Хлеба у киргиз также не было ни горсти и они питались одними разваренными дынными корками.

Когда мы пришли, они просили у нас из милости хлеба и работы. Не имея с собою никаких сумм, я послал в Ак-мечеть нарочнаго к Падурову с просьбою разрешить мне нанимать киргиз на работу и он позволил, но назначил только по 25 копеек ассигнациями в сутки. Затем мне удалось убедить Баженова выдавать, на мой страх, от 15 до 20 рабочим киргизам, ежедневно, хотя по десяти фунтов муки. Не смотря на такую скудную помощь, киргизы считали себя облагодетельствованными и работали чрезвычайно усердно.

Второе письмо к Перовскому.

28-го августа я отправил второе письмо к корпусному командиру следующаго содержания:

«Для приведения Кумыш-курганскаго укрепления в оборонительное положение, оказалось необходимым произвести на первый раз следующия работы:

А) В самом укреплении,—

1) расчистить и сравнять внутренность укрепления;

2) исправить в некоторых местах стены и выложить на всех фасах и башнях верхния стенки высотою в 4 ½ фута; 

3) выложить и насыпать почти вновь юго-восточную башню, разрушенную в прошлом году миною;

4) обложить внутренность юго-западной пустой башни новою стенкою, устроить потолок из деревянных перекладин, камышевых мат и земли, и срезать верхушку башни, образовав таким образом из нея два этажа, с тем, чтобы внизу был пороховой погреб, а верхний этаж служил для обороны;

5) исправить северо-западную башню, приноровив ее для помещения орудия и присыпав к ней апарель;

6) исправить разсыпавшийся траверз и стены около входа в укрепление,

7) устроить ворота и над ними крышу, дабы не было препятствия для сообщения по всему северному фасу;

8) исправить земляныя лесенки на банкет севернаго фаса и устроить новую на юго-восточную башню.

В) Вне укрепления,—

1) расчистить и сравнять пространство между стенами укрепления и первым рвом;

2) расчистить первый ров;

3) эскарп второго рва срезать на-нет и сравнять пространство между им и другими рвами;

4) третий ров засыпать или срезать его эскарп также на-нет.

Для работ внутри укрепления употребляется пехота, которая занимается также деланием воздушнаго кирпича (сделано 5 т. штук) и кладкою печей за укреплением, для печения хлебов и варки пищи. Казаки занимаются сенокошением (накошено 2 т. пудов). Вне укрепления работает ежедневно с 20-го числа от 15 до 20 киргиз, нанятых, с разрешения генерала Падурова, по 25 копеек ассигнациями в сутки».

«По 29-е августа половина работ по приведению укрепления в оборонительное положение уже окончена, так что около 10-го сентября я надеюсь, что можно будет перевести туда гарнизон, расположенный теперь лагерем за третьей канавой. Остановка в работе может произойти только при отделке юго-восточной башни и ворот, по совершенному неимению здесь никаких лесных материалов. Недостаток леса и неимение сведения будет ли он доставлен сюда к зиме, или нет, препятствуют также составлению каких-либо соображений на счет зимняго помещения людей. Во всяком случае нынешнею осенью нельзя успеть построить казармы, и люди поместятся, вероятно, в кибитках. Если же из Ак-мечети пришлют сюда несколько лесу, хотя мелкаго, о чем я просил подполковника Йонея, то могут, кроме того, отделать для временного жилья оставленныя на этот предмет неразрушенными четыре сакли без потолков и прибавить к ним, смотря по количеству леса, еще несколько землянок».

«Поручение Вашего Высокопревосходительства относительно указания пунктов для постов в окрестностях Ак-мечети, снабжения их инструкциями и указания, где и как должны быть исправлены дороги к постам, я окончил; относительно же предстоящих рекогносцировок караузякских разливов и Голодной степи и другия привожу к окончанию. Подробные отчеты по всем этим предметам я буду иметь честь представить Вашему Высокопревосходительству в Оренбурге. По приведении Кумыш-кургана в оборонительное положение и по переводе туда людей, я намерен отправиться в Ак-мечеть».

«21-го августа от Хаджи-Ниаза приезжал сюда киргиз узнать, есть ли в Кумыш-кургане русские, и сказал, что лишь только Хаджи-Ниаз узнает, что есть, то пришлет к нам настоящих посланцев и купцов с товарами. Действительно, 24-го числа приехал к нам брат Хаджи-Ниаза Магомед-Латип с двумя письмами, одно к майору Баженову, а другое к Осмоловскому. Магомед-Латип, человек лет 50, с весьма умным и приятным лицом, говорит плавно, ясно, отвечает на все вопросы без видимой недоверчивости.

Видно, что взятие Ак-мечети сильно подействовало на Хаджи-Ниаза. «Брат мой и я», говорил Магомед-Латип, теперь все равно, что русские подданные. Мы это понимаем и искренно желаем жить с вами в мире и дружбе. Нужно вам что нибудь, присылайте к нам своих людей без взякаго опасения, мы исполним все ваши требования, пришлем купцов с товарами и, если понадобится, дадим войско против коканцев. За товарами мы уже послали в Хиву и ждем их дней через двадцать. Брат мой очень жалеет, что не знал о пребывании генерал-губернатора на Сыр-Дарье, а то бы он непременно явился к нему сам». Выражая подобным образом преданность свою русским, хивинцы не забыли, однако, о своих собственных интересах, Магомед-Латип просил, чтобы русские не препятствовали киргизам кочевать около Хаджи-Ниазовской крепости и не задерживали течение реки Яны-Дарьи».

«Ехать в Ак-мечеть Магомед-Латип не желал, отзываясь разными предлогами, хотя и изъявлял сильное желание видеть Осмоловскаго, а между тем, в Кумыш-кургане, по неимению переводчика, мы не могли ни прочитать письма, ни поговорить порядочно с посланцами. Я немедленно же послал киргиза с запискою к Осмоловскому просить его приехать в Кумыш-курган, если только это не может уронить его достоинства в глазах азиятцев. Посланный возвратился вечером 26-го числа с известием, что Осмоловский приехать не может, по причине обилия занятий, и что на русский отряд в 150 человек нападало у Бер-Казаны до 15 т. коканцев, но что коканцы были разбиты и бежали, бросив на поле битвы все пушки, а русские пошли их преследовать. Я не счел нужным скрывать этого известия от Магомед-Латипа. На другой день утром он уехал, весьма довольный нашим гостеприимством».