Офицерская кавалерийская школа

Один из ее первых начальников сформулировал ее задачи следующим образом: «Задача школы заключалась в том, чтобы офицеров кавалерии и казачьих войск образцово подготавливать к командованию эскадроном и установить известное однообразие служебных требований в кавалерии вообще». Школа состояла из управления и пяти отделов: офицерского, наездников, казачьего, эскадрона Офицерской кавалерийской школы, учебной кузницы. Срок обучения был установлен: для слушателей офицерского отдела – 2 года, с 15 октября по конец октября года выпуска. Курс обучения включал теоретические (теория верховой езды, иппология, теория ковки, «воинские уставы и наставления до кавалерии относящиеся», сведения по истории конницы) и практические (верховая езда на лошадях всех категорий, вольтижировка, занятия по тактике, фехтование и рубка, плавание, ковка лошадей и основы их лечения, дальние пробеги, парфорсная охота)¹⁴ предметы. По окончании курса проводились учения. Срок обучения для слушателей казачьего отдела – 10 с половиной месяцев, с 15 октября до конца лагерного сбора под Красным Селом.

Кавалерийскую школу по отделу эскадронных и сотенных командиров закончил А. А. Брусилов.

Глава III Служебно-боевая деятельность главнокомандующих до начала Первой мировой войны

Ведущая роль в вооруженных силах в решении всех свойственных ей задач всегда принадлежала офицерскому корпусу, сфера деятельности которого очень многообразна. В соответствие со Сводом военных правил 1869 г. (издания 1907 г.), в русской армии XIX–XX вв. было установлено три вида офицерских должностей: строевые командные; строевые некомандные (по роду выполняемых служебных обязанностей и для удобства современного восприятия назовем их штабными); административные. Это разделение носило достаточно условный характер, так как многие должности в военной иерархии по характеру деятельности того периода можно было одновременно отнести к различным их видам. Так, например, Свод военных правил должности начальника Генерального и Главного штабов относил к строевым командным, хотя в большей степени суть выполняемых обязанностей генералами, занимающими их, относилась к штабной и административной деятельности. В такой же степени к строевым некомандным (штабным) следует, на наш взгляд, отнести должности начальников окружных военных штабов и генерал-квартирмейстеров, хотя тот же нормативный документ относил их к чисто командным строевым. С учетом этой поправки данные должности будут рассмотрены в общей совокупности штабных должностей.

В указаниях, изложенных в «Правилах о льготном производстве в генеральские чины», к строевым командным должностям (применительно к служебной практике главнокомандующих) относились должности: в стратегическом звене – Военного министра, командующего войсками военного округа; в тактическом звене – командира корпуса, коменданта крепости, начальника и командира крепостной артиллерии, командира и начальника бригады¹⁵, начальника военной школы, командира полка и отдельного батальона. В тех же указаниях отмечено, что перечисленные должности в определенной степени можно отнести и к административным должностям, так как они несут на себе и административные функции. Это вполне очевидно, так как в деятельности любого командира кроме выполнения его основной функции всегда присутствует административная составляющая, направленная на решение задач повседневной воинской жизни и деятельности вверенного ему воинского коллектива.

Перечень командных должностей следует дополнить должностями командиров неотдельных батальонов (дивизионов), рот (батарей), которые не вошли в вышеупомянутые «Правила…». Так как они являлись по своей сути для офицеров низовыми строевыми командными должностями, то должны быть рассмотрены и проанализированы в числе вышеупомянутых должностей данной категории.

Таким образом, строевая командная служба офицеров в указанный период проходила в должностях командира роты¹⁶ (батареи, эскадрона), батальона (дивизиона), полка, командира или начальника бригады, позволявших получить большой практический опыт работы с нижними чинами и офицерским составом, изучить специфику деятельности основополагающего войскового звена во всех видах боя. Далее она (строевая командная служба) продолжалась на должностях начальника дивизии и командира корпуса, что позволяло совершенствовать навыки управления и выработать у военачальника способность организовывать взаимодействие в бою (операции) всех существующих в то время родов войск, управлять тыловыми подразделениями при подготовке и ведении боевых действий (в случае выполнения корпусом отдельной задачи).

Должность командующего войсками военного округа предполагала получение военачальником опыта организации боевых действий в стратегическом масштабе, так как «Положением о полевом управлении армии в военное время» было регламентировано назначение военачальников этого ранга во время войны командующими вновь формируемых армий или главнокомандующими армиями фронтов.

Деятельность Военного министра включала весь спектр вопросов, относящихся к военному ведомству. По особому указанию императора он мог быть назначен Верховным главнокомандующим.

Прохождение строевых командных должностей предоставляло возможность офицеру последовательно получать необходимый для военачальника опыт, приобретать и совершенствовать знания и умения в управлении подчиненными войсками, а во время военных действий претендовать на роль полководца.

Генерал-майор Н. А. Корф, имевший большой боевой командный опыт, приобретенный в годы Русско-японской и Первой мировой войн, отмечал: «Важнейшее значение в деле управления войсками имеет опыт, полученный на предыдущих командных должностях. Опыт имеет троякое значение: а) он вырабатывает живые принципы деятельности; б) он создает привычки вообще; в) он дает практику в решениях, в результате которой является привычка решаться. Таким образом, опыт непосредственно воспитывает волю, надо только поставить его приобретение так, чтобы воспитание это было… в направлении, указываемом долгом».

Мировая военная история, биографии великих полководцев подтверждают очевидный факт, что успех военачальника во время войны основывался на беспрестанной практике в мирное время именно в строевой службе, на командных должностях. Чтобы в этом убедиться, достаточно проследить биографии великих русских полководцев А. В. Суворова, М. И. Кутузова, М. Д. Скобелева и многих др.

Генерал-лейтенант императорской армии П. С. Махров, также имевший богатый боевой опыт, писал: «Тот, кто хочет владеть каким-либо оружием и быть вполне уверенным в нем, должен хорошо изучить устройство его составных частей, не забывая, конечно, что практика в военном деле играет первенствующую роль. Отсюда естественный вывод – насколько опасно ставить во главе корпусов лиц, не командовавших полками, бригадами, не говоря уже о назначении на эти должности губернаторов, военных инженеров, начальников больших канцелярий и проч. Лица, не прошедшие всех командных должностей, не только никогда не справятся с корпусом на войне, но даже в мирное время не смогут подготовить его в боевом отношении». Это подтверждали и аналитические материалы немецкого Генерального штаба в период, предшествующий Первой мировой войне. В них констатировалось, что «начальники… которые не озаботились еще в мирное время самым обстоятельным образом с жизненными условиями маневрирования современных войсковых масс, должны оказаться беспомощными, когда на войне им придется разрешать такие задачи».

Им вторил известнейший советский полководец Второй мировой войны Маршал Советского Союза И. С. Конев, который в 1960-е годы изложил свое понимание того, как стать полноценным военачальником, способным командовать крупными соединениями (бригада, дивизия, корпус) и объединениями (армия). «Только долгая военная школа, прохождение всех ее ступеней – неторопливое, основательное, связанное с устойчивой любовью к пребыванию в войсках, проведению учений, к непосредственному командованию, к действиям в поле – может создать полководца». Без этого, по убеждению маршала, разносторонний человек с хорошим военным образованием, волевой и имеющий свой почерк в действиях на поле боя, не может родиться. Не покомандовав полком, дивизией, корпусом, трудно стать полноценным командующим фронтом. Подобного мнения придерживалось абсолютное большинство военачальников различных исторических эпох.

Таким образом, обязательным условием для военачальника, стремящегося стать полководцем, являлась длительная служба в строю с последовательным практическим освоением все более высоких с точки зрения военной иерархии командных должностей и получение твердых и устойчивых навыков в управлении подчиненными на каждом этапе строевой служебной лестницы.

Практическая деятельность офицеров, которые занимали должности военачальников в исследуемый период, показывает совершенно иной ее характер. С появлением в 1832 г. академии Генерального штаба в русской армии стал формироваться корпус офицеров с высшим военным образованием, который к концу XIX в. приобрел черты достаточно обособленной социальной группы – офицеров, причисленных к Генеральному штабу, – представители которой занимали ведущие посты в армии и центральных управлениях Военного министерства и Генерального штаба. Причисление к этой военной корпорации производилось с окончанием дополнительного курса академии Генерального штаба. Продвигаясь по обособленной от основной офицерской массы линии чинопроизводства, представители этой элитной группы имели небольшой практический опыт командования, считая, что их знания в области стратегии вполне могут его компенсировать. Практика показала обратное.

В ходе подготовки и проведения многоэтапной Милютинской военной реформы, явившейся следствием крайне неудачной Крымской войны (1853–1856 гг.), было высказано много здравых предложений, направленных на улучшение офицерского состава армии и корпуса офицеров Генерального штаба. В частности, Дежурный генерал Главного штаба генерал-адъютант Герштенцвейг высказал соображения, в которых предлагал, чтобы академия Генерального штаба при организации учебного процесса «приноравливалась к потребностям армии, а не Генерального штаба». Это являлось принципиальным вопросом в выборе направления подготовки офицеров с высшим военным образованием.

Вторым принципиальным соображением в плане подготовки начальствующего состава вооруженных сил была мысль Д. А. Милютина о необходимости ликвидировать образовавшуюся дистанцию между офицерами строевыми и причисленными к Генеральному штабу. По его словам, офицер Генерального штаба «признавал своей обязанностью водить, располагать батальоны, но видел в них только тактические единицы. Внутреннее же устройство войск, быт и потребности солдата едва были знакомы ему».

Для сокращения дистанции, образовавшейся между строевыми войсками и корпусом офицеров Генерального штаба, в шестидесятых годах XIX столетия в военном министерстве было принято решение, в соответствии с которым штабные офицеры по возможности получали практику в командовании отдельными частями войск (т. е. введен командный ценз ). В 1872 г. в приказе Военного Ведомства № 236 это решение было конкретизировано и уже обязывало кандидатов на должность командира полка командовать в течение одного года ротами и батальонами в пехоте и эскадронами, дивизионами в кавалерии. Эти же условия были определены и при назначении на должность начальника штаба дивизии.

В Военном министерстве было ясное понимание недостаточности предпринятых мер. Предполагалось, что малая строевая практика офицеров Генерального штаба будет в какой-то степени компенсироваться их службой в войсковых штабах. При этом они будут организаторами занятий в поле и тактических занятий с офицерами, что позволит в определенной мере получать навыки строевой службы. Практика также показала явную несостоятельность изложенных предположений.

По мнению, сформировавшемуся в Военном министерстве, «данную проблему можно было решить при выполнении следующих условий: а) неоднократное пребывание офицера Генерального штаба в строю на различных ступенях строевой иерархической лестницы; б) при наличности высшего начальствующего состава, стоящего по своей подготовке (в том числе и теоретической) выше всех в армии и способного направлять деятельность офицеров Генерального штаба, а не подчиняться их руководству».

В этой связи были изданы приказы Военного ведомства 1884 г. № 123 и 1885 г. № 152, которыми предписывалось офицерам до получения звания подполковника в обязательном порядке командование ротой в течение одного года и батальоном в течение одного лагерного сбора. Для генералов Генерального штаба в виде исключения требовалось командование бригадами, которое происходило обычно во время лагерных сборов (т. е. в течение нескольких месяцев). Несколько позже срок командования бригадами для генералов Генерального штаба, не командовавших полками, был увеличен до года.

К концу XIX в. требования командного ценза выглядели следующим образом. Для получения чина подполковника необходимо откомандовать ротой. В течение 4 лет в звании подполковника или 2–3 лет в звании полковника требовалось вторично быть прикомандированным к строевым частям. Получение должности начальника дивизии происходило лишь после командования полком и бригадой. В кавалерии можно было быть прикомандированным для ознакомления со службой к полку, что принималось равным строевому цензу. Подобная подмена одного понятия другим значительно изменяла сущность первоначальной идеи самого ценза. Да и само «цензовое командование» по своей сути весьма отдаленно реализовывало мысли известных полководцев о формах и методах приобретения командного опыта для необходимых успехов в военное время.

Строевая служба командира в мирное время складывалась из двух составляющих. Первая из них заключалась в боевой подготовке подчиненного подразделения (части, соединения, военного округа) к войне, что и являлось основным предназначением строевого офицера (включая его личную подготовку – приобретение военных знаний и выработку навыков и умений прилагать их на практике). Вторая часть была заполнена повседневными делами, которые носили административный характер. Это относилось к организации караульной, внутренней службы и многочисленным хозяйственным делам (особенно в кавалерии по уходу за лошадьми), проверке внутреннего порядка в казармах в вечернее и ночное время, производству дознаний, заседаниям во всякого рода комиссиях, участию в гарнизонных мероприятиях и множеству других атрибутов военной службы и армейского быта мирного времени.

Очевидно, что эта вторая часть службы по своей сути не имела ничего общего с непосредственной подготовкой к будущим боевым действиям. В то же время администрирование прививало офицеру управленческие навыки вообще и формировало командира, ответственного за все многообразие деятельности вверенного ему коллектива. Характер отношений офицера к подчиненным в мирное время, к выполнению обязанностей повседневной деятельности, в свою очередь, влиял на массу рядового состава, подчиненных ему офицеров, подготавливая их по собственному подобию к боям в будущей войне.

Период между войнами Русско-турецкой (1887–1888 гг.) и Русско-японской (1904–1905 гг.) для русской армии был характерен преобладанием в ней второстепенной составной части строевой службы, что с сожалением констатировал военный писатель и педагог, генерал-майор Н. А. Морозов: «…служба мирного времени (ее административная часть. – А. П. ) решительно доминирует над боевой подготовкой армии».

Личная подготовка строевого офицера в своей главной составляющей или отсутствовала или выполнялась крайне формально. Опытные боевые военачальники отмечали в строевой службе офицеров полное отсутствие занятий для их подготовки к предстоящей боевой деятельности. По их мнению, пресловутые тактические занятия (одна из форм боевой подготовки офицерского состава) являлись жалким намеком на них, так как бесполезность и неправильная постановка их в реальной службе хорошо и давно уже выяснены. «Решение тактических задач на плане в деле подготовки офицера не имеет большего значения, чем изучение букв без складывания слогов при обучении грамотности. Цель обучения офицера должна заключаться в выработке умения действовать и принимать решения в поле при различной обстановке… и в связи с другими частями: мы же приучаемся действовать в безвоздушном пространстве, без всякой обстановки, кроме местности плана…»

Обстоятельный анализ, подтверждавший крайне низкую подготовку обер-офицеров, приведен в статье, напечатанной в одном из периодических военных изданий того времени. В ней приводилась программа вступительных экзаменов в офицерской стрелковой школе. Автора статьи поразил крайне низкий уровень вопросов, выносимых на вступительные экзамены (в объеме программы унтер-офицеров), при том что в школу посылали лучших офицеров с целью подготовки резерва для замещения штаб-офицерских должностей. Автор пишет, что «не подлежит сомнению, что школа, разрабатывая программы, руководствовалась опытом ведения занятий с переменным составом и… не по капризу включила элементарные вопросы…». И это, по словам автора, с беспощадностью подтверждает тезис о крайне низком уровне подготовки младшего командного состава (обер-офицеров. – А. П. ).

Занятия в поле в указанный период времени тоже имели свою специфику. Генерал от инфантерии А. Н. Куропаткин, анализируя причины неудач русских войск в Маньчжурской кампании, в своем многотомном отчете о Русско-японской войне писал: «Сама строевая служба наша с коротким летним сбором и лишь несколькими днями высокопоучительных занятий на обе стороны дает мало практики в командовании войсками в поле. По мере движения вперед наши начальствующие лица все менее и менее практикуются в непосредственном командовании войсками в поле…» Этот вывод в полной мере относился и к автору.

Приверженность к показной части в подготовке войск ощущалась даже на театре военных действий. По воспоминаниям командира Зарайского пехотного пока полковника Е. И. Мартынова, в районе сосредоточения русских войск в Маньчжурии в середине апреля 1904 г. было предписано заняться обучением войск. Во исполнении этого приказа «…управление бригады составило проект занятий, в коем видное место было отведено церемониальному маршу и уставным учениям…»?!

Главной причиной малой практики были бесконечные хозяйственные заботы командного состава и многочисленные отчеты, связанные с ними. При этом за упущения по хозяйственной части командирам грозила бо’ льшая, притом материальная ответственность, чем за недостаточную подготовку подчиненного подразделения (части, соединения). Доминирование хозяйственной составляющей армейской службы отмечали многие военачальники, в том числе и генерал от инфантерии А. Ф. Редигир. По его словам, «…хозяйственная работа поглощала массу времени у строевых начальников и невольно составляла главный предмет их заботы, так как неисправности в этом отношении больше бросались начальству в глаза и чаще влекли за собой ответственность, чем… упущения в воспитании и обучении».

В воспоминаниях авторов того периода отмечалось: «Как командир полка это был хороший хозяин, но плохой командир. И все же он был на хорошем счету у начальства, которому нравилось его хозяйство, покорность характера…» В. В. Изонов упоминает о парадоксальной ситуации, когда практически одновременно командир полка наказывался за недостаточную выучку подчиненных и поощрялся за отличное ведение полкового хозяйства. Так, командир 36-го Сибирского стрелкового полка полковник Быков одновременно получил благодарность «за расположение полка, содержащегося отлично и в полном порядке», и замечание «за неудовлетворительную подготовку обучения полка».

Должность командира неотдельной (входящей в состав дивизии) бригады не давала достаточной самостоятельности ее командиру. Специфика положения бригады в армейской иерархии позволяла ее командиру скорее отдыхать после командования полком, чем служить. Весьма актуальна была следующая мысль: «Очень часто начальники дивизий и их начальники штабов игнорируют бригадных, эту в мирное время как бы искусственно созданную и лишнюю инстанцию. Отсутствие бригадного (командира бригады. – А. П. ) даже целый год… проходит совершенно незаметно для успеха подготовки подчиненных ему полков. При такой обстановке даже энергичные и желающие работать лица, попавшие в командиры бригад, опускаются, тяжелеют, облениваются».

Об этом же писал А. Ф. Редигер в бытность свою военным министром: «Столь же неудовлетворителен был состав бригадных командиров: у них было мало дела… не способные для занятия других должностей, командовали бригадами долгие годы… к этой, почти не нужной должности пригоден почти всякий генерал…» Подобное положение дел с командирами бригад бросилось в глаза и протопресвитеру Г. Щавельскому. Он пришел к выводу, что должность командира бригады существует в русской армии для того, чтобы «отучать военных людей от военного дела… В каждой дивизии имелось два бригадных командира. Никакого самостоятельного дела им не давалось… И они, обычно, занимались чем-либо случайным: председательствованием в разных комиссиях – хозяйственных, по постройке казарм и церквей и иных, имеющих слишком ничтожное отношение к чисто военному делу, а еще чаще – просто проводили время в безделье. И в таком положении эти будущие начальники дивизий и корпусов и т. д. проводили по 6–7, а то и более лет, успевая в некоторых случаях за это время совсем разучиться и забыть и то, что они раньше знали».

Одной из причин подобного положения вещей, отмечал А. Ф. Риттих, являлось расположение штаба бригад при одном из полков. В то же время другой полк бригады располагался на достаточно большом расстоянии. Служебная поездка для командира бригады оплачивалась один раз в год, что исключало более частое посещение отдельно дислоцирующегося полка. Поэтому «…все его (командира бригады. – А. П. ) занятия ограничиваются кое-какими бумажками, одна инспекция и полная невозможность следить за другим полком…».

При сложившейся ситуации с командованием в полковом и бригадном звене, непродолжительные командировки офицеров Генерального штаба в войска для цензового командования подразделениями и частями еще в большей степени уменьшали вероятность получения надлежащей практики в главной составляющей – строевой командной службе.

Начальники дивизий были очень обременены текущей перепиской, отмечал А. Н. Куропаткин, «…они более присутствуют на занятиях войск, нежели командуют ими лично. Начальники дивизий имеют практику командования войсками в поле только во время крупных сборов войск. Этого совершенно недостаточно. В особенности нашим начальникам пехотных дивизий недостает знакомства с другими родами оружия вследствие малой практики в командовании ими». Этот парадокс объясняется тем, что подчиненность родов войск в пехотных дивизиях мирного и военного времени отличалась между собой. Дивизия военного времени (пехотная) являлась соединением пехоты, артиллерии и саперов – трех различных родов войск, подчиненных начальнику дивизии, который был обязан умело их применять в военное время. Практикой для этого являлись маневры мирного времени – модель реального боя. Штат же пехотной дивизии мирного времени не предусматривал для ее начальника подчинение ему артиллерии и саперных подразделений. Начальники дивизий в мирное время были обязаны не менее одного раза в четыре года прибыть на полигон на три недели для практического ознакомления с условиями артиллерийской стрельбы и ее материальной частью. С этой же целью с ними прибывали начальники отдельных пехотных и кавалерийских бригад, командиры бригад, входящих в пехотные и кавалерийские дивизии и начальники корпусных и дивизионных штабов. При этом офицеры указанной категории на полигоне исполняли роль зрителей, не получая никаких практических навыков в управлении артиллерией, которую они были обязаны применять в условиях войны!

Оценка подобному взаимодействию различных родов войск была дана в анализе причин поражения одной из пехотных дивизий русской армии в ходе Русско-японской войны 1904–1905 гг.: «…в числе причин трагедии 14-й пехотной дивизии 13 января 1905 г. (Сандепу) нельзя не упомянуть общую бессвязность действий, происходившую от неумения начальствующих лиц управлять боем, комбинируя действия различных родов оружия». Очевидно, что на войне получать первичные (!) навыки управленческой практики подобного рода уже поздно. Там следует их применять, комбинируя знания и опыт мирного времени.

Кровавый опыт Русско-японской войны мало чему научил общевойсковых командиров в плане организации взаимодействия с артиллерией и ее боевого применения. На маневрах, проводимых в период после войны в Маньчжурии и до Первой мировой войны, общевойсковые командиры также забывали об артиллерии и не хотели «…вторгаться в область управления им мало знакомую и почти чуждую». В военной прессе конца XIX – начала XX вв. неоднократно писалось, что для командиров корпусов и начальников дивизий насущно необходимо уметь управлять огнем артиллерии. Многие авторы статей делали обоснованный вывод о том, что, к сожалению, общевойсковые командиры ознакомлены с боевым применением артиллерии только понаслышке и совершенно не практикуются в нем.

Артиллеристы, понимая необходимость взаимодействия артиллерии и пехоты, поднимали этот вопрос в печати. Так в 1913 г. на страницах «Разведчика», одного из самых распространенных военных изданий того времени, отмечалось, что в процессе учений (маневров) артиллерийские начальники слишком много времени уделяют специальным артиллерийским вопросам, забывая, что они действуют в интересах пехоты. Почин (инициатива) с их стороны не применяется вследствие отсутствия связи с пехотой. И это несмотря на требования «Наставления для действия полевой артиллерии в бою» 1912 г. и «Полевого устава». Пресса констатировала, что сложившееся положение вещей видно на маневрах, а в будущем со всей очевидностью скажется на полях сражений.

Более того, в предвоенной печати неоднократно поднимался вопрос о слиянии офицерских школ (артиллерийской, стрелковой и кавалерийской) в одну, что, по мнению авторов статей, помогло бы преодолеть существующую в армии пропасть между родами войск. Но реализации данных предложений не последовало.

В полной мере отсутствие практики и, как следствие, неумение организовать боевое взаимодействие различных родов войск относилось и к командирам корпусов, административная часть службы которых еще более увеличивалась. Несмотря на тот факт, что за несколько лет до Великой войны артиллерию наконец-то и в мирное время подчинили общевойсковым начальникам, те продолжали благодушно ее игнорировать во время лагерных сборов. Подготовку артиллерии отдавали на откуп командирам артиллерийских бригад и инспекторам артиллерии в корпусах, которые занимались чисто техническими вопросами и собственно стрельбой, совершенно упуская из виду тактику ее боевого применения. Подобный стиль руководства подчиненными войсками вызывал законное неудовольствие и тревогу у неравнодушных людей, которые выносили их на суд общественности: «…необходимо же общевойсковым начальникам приучиться… руководить и развивать свое искусство по управлению тем “огнем”, по адресу несоответственного применения которого раздавалось после каждой минувшей войны столько сетований… Не повторять же “в будущем” опять одни и те же пробелы?!!»

«Нелюбовь» общевойсковых командиров была заметна не только к артиллерии. Знакомство с конницей у многих командиров корпусов, вышедших из пехоты, было явно недостаточное. Практику в применении технических сил и средств управления и боя (телеграфов, телефонов, мин, моторов, воздушных шаров и пр.) командиры корпусов не имели вовсе или имели недостаточную. Многие из них, обремененные обширной текущей перепиской по личному составу, хозяйственными вопросами, инспекторской частью, ответами на различные запросы, имели недостаточную практику в управлении подчиненными войсками в поле. Интересные наблюдения о подготовке высшего командного состава отмечал Г. Щавельский. «В массе офицерства царил взгляд, что суть военного дела в храбрости, удальстве, готовности доблестно умереть, а всё остальное – не столь важно. Еще менее интереса проявляли к науке лица командного состава, от командира полка и выше. Там уже обычно царило убеждение, что они все знают и им нечему учиться… в нашей армии были возможны такие факты, что в 1905–1906 гг. командующий Приамурским военным округом, ген. Н. Линевич, увидев гаубицу, с удивлением спрашивал: что это за орудие? Командующий армией не мог как следует читать карты (ген. Куропаткин обвинял в этом ген. Гриппенберга)… тот же ген. Линевич не понимал, что это такое – движение поездов по графикам».

Следует сказать, что в мирное время на подготовку дивизий, корпусов практически не обращалось внимание. Это же можно отнести и к создаваемым во время войны штабам армий. Исследователи отмечали, что на больших маневрах формирование армейских штабов носило случайный характер, хотя в военное время они формировались из военно-окружных управлений, которые в мирное время к подобным так необходимым тренировкам не привлекались!

Усугубляло положение отсутствие объективного отбора кандидатов на эту основную в мирное время должность военачальника. Получив назначение на должность командира корпуса в результате очередности «списка по старшинству», командиры корпусов в абсолютном большинстве занимали ее до своей смерти или до собственной их просьбы об увольнении. Поэтому вполне правомерно ставить под сомнение полководческие способности большинства из них.

Характерным примером деятельности корпусного командира этого периода служит описание начальником штаба корпуса К. И. Адариди рабочего дня своего командира, генерала от кавалерии А. С. Карганова, служба которого ежедневно заканчивалась к 12 часам. «Вся его военно-научная подготовка ограничивалась знаниями, полученными в военном училище. Знание уставов и наставлений, по его мнению, вполне достаточно для успешной службы… На проверках смотрел лошадей, манежную езду и рубку лозы. Присутствовать на тактических занятиях и стрельбах избегал. Общение с должностными лицами и поручения, даваемые корпусным адъютантам, ничего общего со службой не имели».

Должности командующего войсками военного округа (особенно совмещенные с генерал-губернаторством) и Военного министра по сути выполняемых обязанностей и служебной практики в большей степени носили административный характер. Это является вполне очевидным, принимая во внимание административную загруженность их подчиненных – начальников дивизий и командиров корпусов.

Военачальники от командира корпуса и выше имели возможность практиковаться в управлении войсками только на больших маневрах. Необходимость этого неоднократно подчеркивалась авторами на страницах военной печати того периода, которые отмечали, что «…особенно незаменимая практика является для начальствующих лиц, и чем на маневре участвует более войск, тем для начальников более крупных. Только на больших двухсторонних маневрах могут развиться у этих начальников инициатива, решительность, энергия и сообразительность (так называемый глазомер). Приходится рассчитывать, комбинировать, взять во внимание действия противника и два важных фактора – время и пространство, влияние коих может проявиться только на больших маневрах». Но они в мирное время «…чрезвычайно редки и дают… ничтожную практику». Малая поучительность проводимых маневров, неоднократно критикуемая военной печатью, объяснялась многими причинами. К основным из них авторы относили: отсутствие неизвестности (на маневрах. – А. П. ), что являлось следствием ознакомления офицерского состава с заранее составленной диспозицией войск и вызывало шаблонные действия войск; отсутствие мер охранения войск на сборных пунктах; обязательность оборонительных тактических действий для одной из маневрирующих сторон, что вырабатывает стереотип оборонительных действий, несмотря на отсутствие противника; суетливость во время розыгрыша непосредственно боя, связанную с тем, что наступающие войска в отсутствии реального ружейного и артиллерийского огня не выбирают наиболее уязвимые места обороны «противника», а наступают напролом, приобретая привычку делать именно то, что не следует во время реального боя.

Условность маневров, по словам М. Гареева, была особенно заметна там, где они проходили в присутствии высших чинов, членов императорской фамилии, самого императора. Условности же способствовало и то, что на маневрах не привлекался войсковой тыл в качестве обучаемых как составная часть маневрировавших войск. Пищу и фураж везли туда, где руководством учений планировался отдых, и зачастую действия войск зависели не от тактической необходимости, а от спланированного приема пищи. Ночью в основном отдыхали, лишь изредка отрабатывая отдельные элементы ночных действий.

Необходимо отметить, что Петр I является основоположником наиболее совершенной формой боевой подготовки – тактических учений (маневров). При этом в ходе учений он требовал создавать условия, максимально приближенные к реальным. Так, во время «Кожуховского похода» – маневров, проводимых под руководством императора в сентябре 1694 г., – при отработке учебного вопроса «штурма» крепости брешь в крепостной стене была сделана с помощью настоящей мины. Для подавления осажденных к крепостной стене были подведены трубы, и крепость заливалась водой. Еще более ожесточенные маневры были проведены императором в том же году возле села Коломенское. «Завязалась схватка серьозная; бумажныя гранаты обжигали лица, деревянные штыки наносили удары. Все забыли, что они не в дествительном сражении. Многие из солдат были убиты» (орфография и стиль сохранены. – А. П. ). М. Гареев отмечал, что подобные приближенные к реальности учения стали проводить впервые во французской армии лишь с 1778 г.

Добавим, что перед Первой мировой войной достаточно широко в кавалерии были известны отношение и взгляды гр. Ф. А. Келлера (последователя Петра I и А. В. Суворова) на боевую выучку солдата в мирное время, что оборачивалось во время маневров с участием его кавалерийских подразделений и частей неслыханными ранее случаями. Они прочно застревали в памяти людей, даже переживших Первую мировую и гражданскую войны, нелегкое эмигрантское существование. «Неприятель» всегда боялся графа Ф. А. Келлера, который «воевал» по-настоящему, проявляя смелую и неожиданную инициативу. Подобное реалистичное отношение к выучке своих подчиненных способствовало тому, что возглавляемая им 10-я кавалерийская дивизия с началом войны многократно была отмечена высшим начальством своими решительными и успешными действиями. Об отменной выучке дивизии написал в своих мемуарах и А. А. Брусилов, бывший одно время начальником Ф. А. Келлера и относившийся пристрастно и явно негативно к личности своего подчиненного.

Большинство военачальников в течение нескольких лет ни разу не командовали войсками и на таких маневрах, достаточно условных, с элементами бутафории. Характерно, что на них русская армия выступала соединениями и частями штатной численности мирного времени, что заметно отличалось от немецкой практики. Прусские войска к моменту производства маневров призывали резервистов, преследуя две цели: резервисты получали практику в составе частей, в которых они должны были воевать, а части выступали на маневрах в штатах военного времени, давая практику командирам в управлении реальными частями военного времени.

Ф. А. Келлер

Накануне Первой мировой войны в 1910, 1911, 1912 гг. проводились маневры для войск западных округов с привлечением Иркутского военного округа. В ходе них, отмечали В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов, у командного состава было выявлено много недостатков, к основным из которых относилось неумение: оценивать местность, выбирать позиции, оценивать обстановку и отдавать приказания. А это основные вопросы управленческой деятельности в ходе подготовки и ведения боевых действий.

Одной из форм подготовки высшего командного состава являлись военные игры, которые в исследуемый период вошли в быт российских войск. Порядок их проведения, методы разработки военных операций, организация маршей, применение войск в бою был изложен в «Указаниях по ведению военной игры», вышедших в 1907 г. по приказанию военного министра Ф. Ф. Палицына. В 1909 г. было издано новое «Наставление для занятий с офицерами». Ведение военной игры и полевые поездки стали обязательны.

Но среди высшего командного состава военные игры и командование на больших маневрах не пользовалось особой популярностью. Попытка В. А. Сухомлинова в 1911 г. провести игру в Зимнем дворце для проверки оперативных планов и способности будущих командующих армиями и фронтами грамотно выполнять свои обязанности провалилась. За час до ее начала императором под нажимом его дяди – великого князя Николая Николаевича (младшего) она была отменена. Только накануне Великой войны ее провели в Киеве в период 20.4–3.5.1914 г. с целью проверки утвержденного в 1912 г. плана развертывания сил на предстоящем театре военных действий. Игра выявила много ошибок в оперативно-стратегической подготовке высшего командного состава, которые в абсолютном большинстве были повторены и с началом войны.

В Таблице 7 (Приложение 5) представлены данные об участии военачальников на маневрах и в военных играх. Ее анализ подтверждает полное отсутствие у них в мирное время практики управления крупными войсковыми соединениями на командных и штабных (ведущих) должностях. Их роль в этих важных военных мероприятиях ограничивалась в основном ролью посредников, офицеров штаба руководства и выполнением других, отнюдь не основных функций (за исключением А. Е. Эверта, участвовавшего в маневрах на штабных должностях).

Неподготовленность высшего военного руководства не оставалась незамеченной среди компетентных в военном деле людей. Современники, оценивая подготовку военачальников, писали: «Военной науке и тренировке в управлении войсками не уделялось внимания именно в тех высших слоях генералитета, на которые было возложено руководство войной…» «Мы совершенно игнорировали подбор и подготовку старшего командного состава и, проводя в войсках в жизнь идею дерзновения и маневра, ограничили ее только уставами и мелкими войсковыми соединениями, не практикуя в этой идее крупных войсковых начальников и крупные соединения».

А. И. Каменев отмечает, что многие старшие начальники вовсе не имели командного ценза, например, в начале XX в. из 46 начальников пехотных дивизий не командовали:

ротами – 22 чел. (47,8 %);

батальонами – 14 чел. (30, 4 %);

полками – 8 чел. (17,3 %);

бригадами – 13 чел. (28, 2 %).

Руководство государства оценивало высший командный состав армии по формальным признакам, одним из которых был служебный стаж. Так, отправляя генерала от инфантерии П. А. Плеве в отставку, Николай II в своей приветственной телеграмме связывал его военные успехи лишь с 40-летним служебным стажем, что с горечью констатировал один из предвоенных военных министров А. А. Поливанов. Тогда как, по его словам, этот генерал был известен в армии в числе немногих своим постоянным военным самосовершенствованием.

Таким образом, прохождение всех (или большинства) командных должностей офицером (генералом) еще не означало, что он получал практику управления подчиненными именно в главной составляющей строевой службы – боевом применении подчиненных ему войск. Т. е. строевая служба являлась обязательным, но недостаточным условием для становления полководца. Очевидно, что, кроме службы на командных должностях, необходимо желание соответствующего командира заниматься именно тем, что понадобится в военное время, выбираясь из рутинной повседневной деятельности мирного времени, созданной рядом объективных и субъективных факторов и уводящей строевых офицеров (командиров) от сердцевины военного дела. «Кто предполагает действовать стратегически-наступательно с… войсками, начальники которых не имели случая приобрести хотя бы некоторую необходимейшую практику на маневрах мирного времени, тот строит здание без фундамента, заранее обреченное на разрушение».

Ниже проанализирована строевая командная служебная деятельность главнокомандующих до начала Первой мировой войны, систематизированная и представленная в Таблице 8 (Приложение 6).

Служба М. В. Алексеева до академии Генерального штаба проходила типично для офицера, не имевшего протекции и покровителей. По окончании Московского юнкерского училища в 1876 г. он в чине портупей-юнкера был направлен в 64-й пехотный Казанский полк, в котором 1 декабря того же года был произведен в прапорщики.

Молодой офицер с первых месяцев офицерской службы обратил на себя внимание командования полка добросовестным отношением к выполнению служебных обязанностей. Об этом определенно можно судить по назначению уже через год офицерской службы на некомандную, но ответственную должность адъютанта батальона (ближайшего помощника командира батальона).

Доблесть, выказанная им в Русско-турецкой войне (1877–1878 гг.), где был приобретен «…первый, хотя и весьма ограниченный, боевой опыт…», и последующие назначения на ответственные, но не командные должности заведующего оружием в полку и затем адъютанта полка не сократили время до получения первой ответственной строевой командной должности командира роты. Это являлось обычной практикой службы в армейской пехоте, где ожидание вакансии командира роты растягивалось на долгие годы.

Назначение отважного и уважаемого в полку офицера на должность ротного командира – первую самостоятельную командную должность – произошло лишь на десятом году армейской службы. Будучи командиром роты, М. В. Алексеев много времени уделял образованию и воспитанию нижних чинов. По словам сослуживца, М. В. Алексеев «зарекомендовал себя у начальства одним из лучших офицеров. У однополчан был любим за сердечное и простое отношение. Всегда готов прийти на помощь. Любим и уважаем был и подчиненными. Роту обучал не только в отведенное время, но и в выходные дни (образовывал солдат, не афишируя)». Это опровергает воспоминания многих недоброжелателей, представляющих М. В. Алексеева в своих воспоминаниях как «кабинетного чиновника». Так, великий князь Андрей Михайлович пишет: «Да и солдата Алексеев в лицо не видел». На этом же акцентирует внимание и А. А. Брусилов: «…он (М. В. Алексеев. – А. П. ) был генерал по преимуществу нестроевого типа, о солдате никакого понятия не имел, ибо почти всю службу сидел в штабах и канцеляриях…» Можно согласиться с мнением А. А. Брусилова, что М. В. Алексеев был генерал «по преимуществу нестроевого типа», но трудно поверить, что он «…о солдате никакого понятия не имел…». Следует заметить, что сам А. А. Брусилов непосредственно в полку служил на два года меньше М. В. Алексеева, а весь его командный стаж в полковом звене был всего 4 месяца (!) в должности исполняющего обязанности командира эскадрона.

Двухлетнее командование ротой позволило М. В. Алексееву дважды пройти годовой цикл боевой подготовки в полку, состоящий из зимнего периода обучения (включавшего одиночную подготовку солдата, слаживание отделения, взвода) и летнего периода, в котором проходило боевое слаживание роты, батальона и полка. Это помогло достаточно глубоко изучить жизнь солдата, получить хорошую практику в подготовке роты к ведению боевых действий. Характерно, что двухлетнее командование ротой проходило до поступления в академию Генерального штаба и не носило на себе отпечаток «цензового пробегания» по командной должности лишь для отметки в послужном списке.

По окончании академии Генерального штаба служба приобрела обычный характер для офицера, причисленного к Генеральному штабу. Дальнейшая командная практика ограничилась кратковременным цензовым командованием батальоном (5 мес.) во время летнего периода обучения. Характер приобретенных навыков подобного командования, по мнению офицеров войскового звена, был следующим: «Офицер Генерального штаба, командуя батальоном 4 месяца (ценз), приобретет привычку командовать батальоном в строю и несколько освоиться со своим положением, как командир четырех рот, в которых между подчиненными его будет более 10 офицеров. Только освоиться, ибо четырех месяцев для приобретения привычки управлять… слишком мало, особенно если припомнить, что в течение этого времени будет 6 недель горячего лагерного сбора… а затем наступит время летних или осенних вольных работ, во время которых каждый офицер претендует на отпуск. Привыкнуть управлять офицерским обществом и быть его начальником крайне важно для командира полка. Часто бывает, что офицер с высшим образованием, принимая полк, не умеет стать главой офицерского общества. Нужно иметь служебный опыт…»

Таким образом, М. В. Алексеев только успел освежить уже имевшиеся навыки в управлении подразделениями и ознакомиться с возможными изменениями, произошедшими в методике обучения армейских подразделений, вызванных появлением новых нормативных документов. Цензовое командование бригадой через восемь лет со дня предыдущей командировки для командования батальоном оставило лишь отметку в послужном списке М. В. Алексеева, так как 4-месячное пребывание в данной должности сопровождалось регулярными командировками на полевые поездки с офицерами Генерального штаба (общее время которых составило два месяца).

Последующее двухлетнее управление (1912–1914) 13-м армейским корпусом Московского военного округа (штаб в г. Смоленске), принятого им от А. Е. Эверта, командиром которого он был назначен через пять лет после предыдущего командования (бригадой), дали возможность М. В. Алексееву приобрести вполне определенный опыт в руководстве соединениями и частями. К исполнению обязанностей командира он относился ответственно. Об этом свидетельствует то, что, командуя корпусом, М. В. Алексеев вывел его в число лучших. Данный факт вполне объясним, так как успешное обучение подчиненных явилось следствием его устойчивых педагогических навыков, сформировавшихся в ходе длительной преподавательской деятельности в совокупности с высокой ответственностью за порученное дело, отмечавшейся всеми сослуживцами, соратниками и даже недоброжелателями.

Полковник Цешке, вспоминал, что мнение о командире корпуса сложилось самое благоприятное. «Русское серьезное лицо дышало не строгостью, а доброжелательностью… Мы, молодежь, прониклись большим уважением к новому Командиру Корпуса, но не страхом перед большим начальником, столь обычным в то время». По его словам, М. В. Алексеев много бывал в полках на тактических занятиях, которые были очень интересны с его участием. Офицеры прислушивались к каждому его слову. Командир корпуса был для многих из них идеалом, к которому нужно стремиться военному человеку. Полковник Сергеевский, будучи командиром роты в одном из пехотных полков корпуса, вспоминал, что М. В. Алексеев требовал методически правильного обучения войск боевым действиям, того, чего офицеры в большинстве случаев ранее не видели в обучении пехоты.

Вместе с тем, если говорить о совершенствовании собственных навыков в управлении соединениями и частями в полководческой составляющей, то в послужном списке не отмечено участие М. В. Алексеева в маневрах в исполняемой им должности командующего корпусом, в которой он встретил Первую мировую войну. Будущий главнокомандующий не приобрел опыта боевого управления подчиненными войсками – именно того, что требуется от военачальника на войне.

*Общий стаж строевой командной службы до начала Первой мировой войны около 5 лет (4 года и 9 месяцев), что составило 12 % всей довоенной службы.

Начало офицерской службы А. А. Брусилова сложилось очень удачным назначением на должность адъютанта 15-го драгунского Тверского полка, дислоцирующегося на Кавказе. Адъютант полка являлся ближайшим помощником командира полка, заведовал строевой частью полка, в его ведении находились ординарцы, писарские, музыкальные и трубаческие команды. Занятию этой ответственной некомандной должности в полку молодым и неопытным офицером, вероятнее всего, способствовало происхождение А. А. Брусилова и бывшие связи его отца. Первый самостоятельный командный опыт А. А. Брусилов получил через несколько лет службы в полку в обер-офицерских званиях, исполняя временно (в течение 4 мес.) обязанности командира эскадрона. Характерно, что весь командный стаж в полковом звене, дающий офицеру основу всей командной службе, ограничился этим временным командованием эскадроном. Видимо, строевая служба, требовавшая большой ответственности и скрупулезного безустанного офицерского труда, на данном этапе офицерской карьеры не очень прельщала будущего главнокомандующего. Да и сама служба в полку через несколько лет стала его тяготить. Об этом он писал в своих воспоминаниях: «Мне надоело все одно и то же, и после войны (Русско-турецкой 1887–1888 гг. – А. П. ) начинать опять старую полковую жизнь я находил чрезмерно скучной. Поэтому следующим летом я постарался уехать на воды в Ессентуки и Кисловодск…»

Следующей командной ступенью стала должность начальника офицерской кавалерийской школы. Хотя она и относилась к строевой, но специфика заведения, предназначенного обучать переменный состав (офицеров) отдельным элементам профессии военного кавалериста, накладывала отпечаток на командование. Приобретая опыт в управлении подчиненными в повседневной жизни учебного заведения (навыки административного управления), другая сторона (главная полководческая) оставалась за рамками должностных обязанностей. Тактическое командное звено (полковое) не оставило у будущего главнокомандующего необходимого фундамента в практической командной деятельности.

Многолетняя служба в офицерской кавалерийской школе, находившейся в ведении генерал-инспектора кавалерии великого князя Николая Николаевича (младшего), с которым сложились хорошие служебные и личные отношения, позволила занять высокую должность командира 2-й гвардейской кавалерийской дивизии – практически первую войсковую командную должность! Но это произошло лишь через 34 года службы.

А. А. Брусилов

Затем А. А. Брусилов командовал XIV армейским корпусом в Варшавском военном округе и с 15.08.1913 г. – XII армейским корпусом Киевского военного округа под началом Н. И. Иванова.

Современники отмечали большую полезную деятельность в обучении подчиненных соединений и частей А. А. Брусиловым в бытность его командиром дивизии и корпусов, которыми он суммарно командовал более 4 лет. А. А. Брусилов обладал хорошими методическими навыками в обучении подчиненных, что являлось закономерным после 25-летней службы в военном учебном заведении, девять лет из которых в качестве ее преподавателя.

Однако способность к обучению подчиненных не означает такую же способность к боевому управлению соединениями и частями. Следует отметить, что А. А. Брусилову в первые годы его самостоятельной армейской деятельности управлять несколькими тысячами людей на маневрах (модели реального боя), не имея в этом никакого практического опыта, было очень сложно. Очевидец вспоминал: «Вскоре после назначения на должность командира дивизии состоялись маневры. Отрабатывали действия кавалерии против пехоты. Пехоту представлял лейб-гвардии Семеновский полк под командованием прославленного командира генерал-майора Г. А. Мина. В мелком кустарнике, перемешавшемся с небольшим лесом, пехота Мина окружила конницу Брусилова, и на этом эпизоде был закончен маневр. Помню, как В. К. (великий князь Николай Николаевич (младший). – А. П. ) при всех собравшихся офицерах учил (А. А. Брусилова. – А. П. ), как необходимо действовать в таких случаях». Неудача, которую видели все окружающие офицеры (в том числе подчиненные), была большим ударом для самолюбия А. А. Брусилова. Вероятно, этот факт послужил поводом для него написать рапорт об увольнении, которому не был дан ход, а в дальнейшем много и усердно работать над изучением тех сторон военного дела, которые выходили за пределы специальной кавалеристской службы.

Впоследствии он заслужил репутацию грамотного командира корпуса и талантливого руководителя, что отмечали аттестации за 1909, 1910 гг.: «Выдающийся корпусной командир. Глубоко понимает военное дело и быстро его схватывает. Прекрасно руководит корпусом… ведет его твердой, решительной и грамотной рукой. Весьма интересуется военным делом, знает его… на военной игре с кавалерийскими начальниками проявил себя отличным руководителем…» «…На больших маневрах проявил себя отличным старшим посредником (но не командиром! – А. П. ) …»

Отсутствие командного опыта явно сказывалось на его практических делах и даже явилось основанием для выводов представителя австро-венгерской агентуры, пишет В. Петренко, который характеризовал А. А. Брусилова в своих донесениях как военачальника, вряд ли способного справиться в годы войны со своими обязанностями.

Революционные выступления, повсеместно проходившие в России после Русско-японской войны, заставили высшее руководство страны привлечь к их ликвидации армию. Далеко не все из командиров соединений и частей, участвовавших в ликвидации революционных выступлений, справились с возложенной задачей. Подвергся подобному испытанию в должности командира дивизии и А. А. Брусилов и, по словам В. Н. Воейкова, назначенного в 1907 г. командиром лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка для приведения его в порядок, не справился с ним. В. Н. Воейков вспоминал, что один из приездов в его полк командира дивизии (А. А. Брусилова. – А. П. ) совпал с серьезным нарушением воинской дисциплины, квалифицированным автором этих воспоминаний как бунт. В. Н. Воейков предложил А. А. Брусилову провести расследование данного факта по праву старшего начальника или оставить это право за командиром полка, покинув в таком случае полк. Автор воспоминаний пишет, что, не успев закончить фразу, «увидел пятки убегавшего из манежа Брусилова. Тот вскочил на первого попавшегося извозчика и… полетел на вокзал». Подобное поведение генерала А. А. Брусилова, несколько сгущенное в воспоминаниях бывшего подчиненного, вряд ли стоит отнести к проявлению трусости. Вероятнее всего, командир дивизии предоставлял возможность командиру полка проявить себя в управлении частью, чем показывал не трусость, а командирскую мудрость. Командир, который не может взять под контроль вверенное ему подразделение (часть) и докладывает об этом старшему начальнику, прося у него помощи, навсегда теряет авторитет в глазах подчиненных.

В воспоминаниях Н. В. Вороновича, офицера, служившего в дивизии А. А. Брусилова, приводится подобный случай, когда младшие офицеры одного из полков забаллотировали при выборе суда чести несколько старших офицеров. По мнению командира полка, растерявшегося и доложившего об этом инциденте командиру дивизии (А. А. Брусилову. – А. П. ), это был своеобразный бунт. В этом случае приехавший в полк А. А. Брусилов разобрался с ситуацией и нашел путь примирения между офицерами полка, выразив неудовольствие его командиру генералу Роопу, не справившемуся (!) со сложившейся ситуацией.

Командный опыт управления всеми подчиненными войсками у А. А. Брусилова был крайне мал. В его послужном списке отмечено лишь участие в качестве командующего армией в игре старших начальствующих лиц, проходившей в Киеве с 10.01. по 19.01.1914 г., которая развивала тактическое мышление, но не давала практики в управлении соединениями и частями.

*Общий стаж строевой командной деятельности 7 лет и 5 месяцев, что составляет 18 % общего служебного стажа.

Н. И. Иванов по окончании Михайловского артиллерийского училища получил назначение в 3-ю гвардейскую артиллерийскую бригаду, где 19.8.1869 г. начал офицерскую службу младшим офицером 2-й гренадерской (не гвардейской) батареи. С первых дней службы зарекомендовал себя с положительной стороны, о чем свидетельствует скорый последующий перевод в 1-ю гвардейскую батарею той же бригады (в гвардейские части и подразделения был очень тщательный отбор личного состава, как офицерского, так и солдатского).

Специфика артиллерийской службы позволила ему стать в 1881 г. командиром батареи, которой он прокомандовал более трех лет. Таким образом, была заложена база глубоких знаний в области боевого применения артиллерии, о которых неоднократно в последующем говорили сослуживцы Н. И. Иванова, и получен базовый опыт командования первичным структурным артиллерийским подразделением.

Следующей командной должностью Н. И. Иванова стало назначение в Русско-японской войне 1904–1905 гг. командиром Восточного отряда, вскоре переименованного в III Сибирский корпус. Парадокс заключается в том, что этому назначению предшествовал ряд административных должностей по артиллерии (в большинстве своем крепостной, тактика действий которой отличалась отсутствием маневра и была сугубо специфической). Таким образом, не имея никакой теоретической общевойсковой подготовки (Н. И. Иванов не заканчивал академию Генерального штаба), артиллерийский офицер с опытом управления артиллерийской батареей получил в ходе ведения боевых действий в командование общевойсковой корпус.

Для артиллерийских офицеров существовала сложность в постижении пехотных навыков, так как программа артиллерийского училища не включала общевойсковые знания. Это усугублялось тем, что управление артиллерийским подразделением в бою принципиально отличалось от управления общевойсковым подразделением, и продолжительная служба в артиллерии крайне мало могла дать артиллерийскому офицеру в плане приобретения навыков общевойскового командира. В известной степени это компенсировалось в ходе полевых поездок, в которых Н. И. Иванов участвовал 8 раз с 1878 по 1883 гг. и суть которых будет раскрыта ниже.

Став командиром корпуса, он вступил в боевое управление многотысячным коллективом военнослужащих, принадлежавших к различным родам войск, при отсутствии специального образования и практических навыков по организации их взаимных действий. Боевой опыт управления корпусом в течение 5 месяцев являлся большим приобретением для военачальника и стоил многих лет командования подобным соединением в условиях мирного времени.

Вскоре по окончании Русско-японской войны Н. И. Иванов благодаря приобретенной популярности в армии был назначен командиром 1-го армейского корпуса (с 16 мая 1906 г.), срочно передислоцированного с Дальнего Востока в Санкт-Петербургский военный округ. Тогда царское правительство перебрасывало в район Свеаборга и Кронштадта значительные воинские соединения для подавления июльского восстания солдат и матросов Кронштадта 1906 г. В ноябре 1906 г., будучи назначен временным Кронштадским Военным генерал-губернатором, а затем в апреле 1907 г. Главным начальником Кронштадта, решительно продолжил «наведение порядка» . При этом проявил свои волевые качества, чем заслужил особое расположение царской семьи, а его карьера получила мощный толчок для роста.

Полученный в Русско-японской войне командный опыт способствовал успешному командованию Восточной армией на армейских маневрах войск Красносельского, Владимирского и Усть-Ижорского лагерных сборов, за что Н. И. Иванову была объявлена Николаем II «Высочайшая благодарность». Напомним, что маневры, как правило, проходили с большими условностями, что для начальствующих лиц требовало соблюдения в основном внешней, парадной формы маневрировавших войск.

Красносельские маневры. Дежурный офицер пробует пищу

С декабря 1908 г. и до начала Первой мировой войны Н. И. Иванов командовал Киевским военным округом, предварительно подготовившись и сдав на больших маневрах в Красном селе экзамен на командование. Он серьезно относился к службе, был предан своему долгу и занимался подготовкой войск к войне согласно условиям современного на то время военного дела. Однако служба носила в большей степени характер административный. Оперативные вопросы были в полном ведении начальника штаба военного округа М. В. Алексеева, которому в этих вопросах Н. И. Иванов доверял полностью. Об этом свидетельствуют сослуживцы по Киевскому военному округу: «…У Н. Ю. (генерала от артиллерии Николая Иудовича Иванова. В воспоминаниях современников его называют Николай Юдович. – А. П. ) Михаил Васильевич пользовался неограниченным доверием и громадным авторитетом, особенно в вопросах стратегического характера…»

Отсутствие общевойсковой теоретической и оперативной подготовки, в чем Н. И. Иванов сознавался в кругу сослуживцев, достаточно односторонняя практическая служба (преимущественно в артиллерии) заставляли его восполнять пробелы своего военного образования. С этой целью, будучи командующим войсками военного округа, он участвовал в ежегодных полевых поездках офицеров Генерального штаба не в качестве руководителя или старшего начальника, как он сам это подчеркивал, а для того, чтобы учиться. Односторонность его профессиональной подготовки способствовала рождению прозвища «заведующий артиллерией» и «артиллерийский каптенармус». Тем не менее в 1909 г. Н. И. Иванов, протежируемый великим князем Николаем Николаевичем (младшим), считавшимся человеком сильной воли и желавшим принимать активное участие в военном управлении, рассматривался как кандидат на должность военного министра.

*Общий командный стаж был чуть более пяти лет (5,3 года), что составило 12 % общего стажа армейской службы.

Строевой командный опыт А. Н. Куропаткина — будущего главнокомандующего и военного министра – ограничился двухлетним командованием ротой и более чем трехлетним – бригадой. Почти все управление проходило в боевых условиях, что позволило приобрести большой боевой опыт командования в тактическом звене и боевую известность. Возглавляя на маневрах в 1888 г. сводную пехотную дивизию, был удостоен «Монаршего благоволения».

В течение восьми лет он совмещал административную и военную власть в Закаспийской области, где проявил себя отличным администратором, и около шести лет возглавлял Военное министерство. Программа деятельности на последней должности была четко сформулирована Николаем II, который предписал улучшить: положение офицеров; состав начальствующих лиц; казарменное расположение войск.

Две последние должности носили административный характер и не прибавили А. Н. Куропаткину полководческого мастерства. Несмотря на то что военный министр достаточно успешно проводил преобразования в несколько застоявшихся вооруженных силах, что вполне характерно для армии мирного времени, отметим, что его деятельность была направлена в основном на выживание в окружении императора. Выстраиваемая им линия поведения в большей степени ориентировалась на получение высочайшего благоволения – залог служебного долголетия, – чем на выполнение обязанностей по подготовке армии к предстоящей войне. В высочайшем благоволении А. Н. Куропаткин преуспел, находя и поддерживая знакомства с людьми, близкими к императорскому двору. Так, его дипломатические ходы помогли использовать близость Е. Г. Шереметьевой к вдовствующей императрице Марии Федоровне, вследствие чего военный министр был неоднократно удостоен обеда у императора с императрицей. Монаршая благосклонность произвела впечатление на дворцовую знать, которая стала поддерживать военного министра. Возрастающее влияние, по воспоминаниям окружающих, А. Н. Куропаткин использовал в большей мере на борьбу с Витте и его влиянием на императора.

Подобное администрирование не прибавило А. Н. Куропаткину полководческого мастерства, что стало очевидно в Русско-японской войне 1904–1905 гг., в которой его первоначальное командование всеми вооруженными силами на театре военных действий и 1-й Маньчжурской армией после снятия с должности главнокомандующего не снискало ему лавров полководца. Исчерпывающий вывод о «полководческих» способностях А. Н. Куропаткина сделал А. Керсновский: «Он забывал о корпусах, интересуясь батальонами… распоряжался отдельными батальонами через головы войсковых начальников, передвигал охотничьи команды, орудия, разменивался на мелочи и ничего не замечал за этими мелочами».

Таким образом, имея большой военный опыт тактического звена, А. Н. Куропаткин в силу сложившихся черт характера и приобретенного командного опыта остался тем же командиром сводного отряда, которого интересовали события тактического характера в ущерб оперативно-стратегическим действиям вверенных ему войск. По итогам Русско-японской войны в 1906 г. А. Н. Куропаткин был отправлен в отставку, где занялся научной деятельностью.

*Общий стаж командной деятельности 5,5 лет, что составило 14 % довоенной армейской службы.

Служба на строевых командных должностях Н. В. Рузского являлась крайне непродолжительной. Опыт командования ротой был кратким, в течение 2,5 месяцев, но приобретался во время Русско-турецкой войны. На фоне командного опыта большинства из исследуемых военачальников это являлось достаточно серьезной базой в тактическом звене.

По окончании академии Генерального штаба отбывал командный ценз в должности командира батальона (шесть месяцев) и командира полка (три месяца). Командуя батальоном во время летнего периода обучения, получил кратковременную практику в его управлении на батальонных и полковых учениях, которыми завершался летний лагерный сбор. Командование полком в зимнем периоде обучения позволило приобрести лишь определенные административные навыки, лишив главного – получения практики управления полком во время маневров. Небезынтересно узнать об отношении самого Н. В. Рузского к строевому опыту, которое он высказал, будучи генералом, в частной беседе с полковником Генерального штаба Ф. П. Рербергом. Николай Владимирович отговаривал его принять полк, так как это не нужно, быт армии тому и так достаточно известен!

После длительного перерыва в столь кратковременной строевой службе Н. В. Рузский был назначен командиром общевойскового корпуса, которым командовал 2 года и 3 месяца. Очень характерным является тот факт, что все время командование корпусом прерывалось длительными командировками и продолжительными отпусками, общее время которых составило около года (350 суток). Подобное командование вверенными соединениями и частями позволяет сделать естественный вывод, что вряд ли будущий главнокомандующий был озабочен ростом своего профессионального мастерства и боевой подготовкой вверенных соединений и частей как будущий полководец. Даже если бы он и хотел, объективно сделать это было очень проблематично из-за постоянного отрыва от выполнения прямых функциональных обязанностей командира корпуса.

Маловероятно, что 2 года и 7 месяцев командования до начала войны (6 % от всего служебного стажа) позволили основательные теоретические знания академии Генерального штаба превратить в устойчивые командные навыки. Цензовое (кратковременное) командование частями, длительные перерывы в командной практике объективно сводили на нет приобретаемые умения, знание армейского быта и боевых потребностей армии. В последующей командной деятельности в годы Великой войны ему вменяли полную зависимость от своего штаба в лице В. М. Драгомирова и М. Д. Бонч-Бруевича.

Командный стаж А. Е. Эверта складывался так же, как и у остальных главнокомандующих. Полковое звено было пройдено цензовым командованием батальоном (в течение одного года) в лейб-гвардии Волынском полку и после десятилетнего перерыва цензовым же командованием полком в течение года и трех месяцев. Это позволило в какой-то степени соединить теоретические знания, полученные в академии Генерального штаба, с практическим командным опытом. Временное командование бригадой оставило лишь след в послужном списке из-за своей скоротечности.

Четырехлетнее командование корпусом должно было дать значительный опыт в управлении соединениями, но, вероятнее всего, административный, так как очень проблематично глубоко вникать в суть боевого обучения подчиненных соединений и частей, не имея для этого соответствующих твердых навыков и умений. Это подтверждает своими воспоминаниями полковник Цешке, бывший подчиненный Алексея Ермолаевича, подметив один интересный штрих в его служебной деятельности: «Я не помню, чтобы Эверт посещал наш полк (3-й Нарвский полк, входивший в состав корпуса – А. П. )». Закономерен вывод, что командир корпуса А. Е. Эверт должного внимания боевой подготовке подчиненных ему войск не уделял!

В послужном списке не отмечено его участие в маневрах в качестве начальника вверенных войск. Имеется запись об его участии в военной игре старших военачальников, суть которой описана выше.

Главный штаб

С 18.04.1906 г. по 21.05.1908 г. А. Е. Эверт возглавлял Главный штаб, однако рвался в строй и мечтал, как вспоминал А. Редигер, «…лишь о командовании дивизией…». Последующая должность командующего Иркутским военным округом, как и предыдущая – начальника Главного штаба, – лишь формально являлась командной и добавить что-нибудь к командным навыкам и умениям в полководческой составляющей она ничего не могла.

*Командный стаж 6,4 года, что составляет 17 % довоенной службы.

Строевая командная служба Я. Г. Жилинского явилась подтверждением наличия явных служебных привилегий, существующих для офицеров Генерального штаба. Как уже отмечалось, закончив Николаевское кавалерийское училище в 1876 г., он был выпущен в Кавалергардский полк корнетом. Служившие в нем офицеры вспоминали, что своеобразие службы в Кавалергардском полку, заключавшееся в обязательном присутствии кавалергардов на торжественных выходах императора и прочих церемониалах, накладывало отпечаток на непосредственно воинскую службу в полку. Офицеры благодушно игнорировали строевую службу, рутинная подготовка кавалерии проходила в отрыве от действительных требований военного дела. Только под действием реформ, которые затронули перед Русско-японской войной кавалерию, в ней началось обучение по новым строевым уставам. Они были разработаны начальником штаба генерал-инспектором кавалерии Ф. Ф. Палицыным. Вследствие этого русская кавалерия постепенно начала менять свое лицо.

Шеф полка императрица Мария Федоровна¹⁷ вместе со своим супругом императором Александром III раз в году принимала у себя всех офицеров полка. Полковая жизнь тесно переплеталась с жизнью высшего светского общества. Знакомство с особами императорской фамилии, завязывание связей при дворе и приобретение знатных покровителей имело значение при прохождении службы в дальнейшем: «…полк и высший свет только трамплин…»

Цензовое командование подразделениями (эскадроном, дивизионом) прошло у него в форме командировки сроком на полтора года в лейб-гвардии Уланский полк Ее Величества Государыни императрицы Александры Федоровны для практического изучения всех условий кавалерийской службы. Эти условия Я. Г. Жилинский изучал с декабря 1896 г. по прибытии в полк в качестве наблюдающего за общим обучением разведчиков и теоретическим обучением унтер-офицеров полка. Вполне очевидно, что обязанности наблюдающего, а не организующего и отвечающего за ход обучения офицера Генерального штаба дали ему весьма небольшой строевой опыт. Тем более что характер этого рода деятельности в большей степени относился к одной из функций штабной службы – контролирующей.

Первый опыт самостоятельного командования Я. Г. Жилинский получил в должности командира полка, которую занимал в течение года. Следует заметить, что в полк для выполнения обязанностей его командира Я. Г. Жилинский прибыл через два месяца (19.10.1899 г.) после приказа о своем назначении (18.8.1899 г.) по окончании летнего периода обучения, в конце которого в войсках происходило боевое слаживание полка. Офицеру, не имеющему до этого никакого командного опыта, очень сложно (если не сказать – невозможно) организовывать боевую подготовку и повседневную деятельность сложного полкового организма.

Об этом же свидетельствуют воспоминания офицеров. «В настоящее время управление полком – слишком трудное и ответственное дело. Вся совокупность хозяйственных забот, сложной отчетности, строевого образования и канцелярской процедуры требует предварительного знакомства, и весьма понятно, что для самого способного и энергичного штаб-офицера первые месяцы командования полком являются невольно пробными месяцами, сопровождаемые невольными промахами…»

Но и за это весьма непродолжительное время командного ценза Я. Г. Жилинский неоднократно отвлекался от командования полком. В течение двух месяцев с перерывами исполнял обязанности командира бригады (7.11–17.11.1899 г., 20.1–26.1. 1900 г., 27.3–6.5. и 6.6–20.7. 1900 г.). В феврале 1900 г. на две недели убыл в отпуск.

Общее время командования полком вместо указанного года в послужном списке реально составило около 6 месяцев. Подобное командование (с перерывами на отпуск и управление бригадой) способствовало, вероятнее всего, приобретению лишь административных командных навыков, да и то в очень скромном объеме.

Командование кавалерийской дивизией тоже имело своеобразие. Эту должность Я. Г. Жилинский, по словам его шурина, выбил с трудом, так как после бесславной Маньчжурской кампании ее военачальники были не в чести у императора. Назначение состоялось 27 января 1906 г., а Я. Г. Жилинский к месту службы прибыл 1 марта 1906 г. Во время следования в дивизию был издан приказ, в соответствие с которым Я. Г. Жилинский был назначен временным генерал-губернатором и начальником войсковой охраны Келецкой губернии по случаю военного положения, объявленного в связи с революционными событиями 1905–1906 гг. Часть полков дивизии находилась на территории Привислинского края, так называемой русской Польши, а 41-й драгунский Ямбургский полк 14-й кавалерийской дивизии дислоцировался в г. Пинчеве Келецкой губернии. Таким образом, приняв командование дивизией, Я. Г. Жилинский одновременно вступил в должность временного генерал-губернатора края, в котором дислоцировалась небольшая часть подчиненных полков. Эту должность он занимал в период с 24 февраля 1906 г. до 23 июля 1907 г. Учитывая, что в данный период войска повсеместно привлекались к подавлению революционных выступлений и в течение длительного времени (практически до 1910 г.) не занимались боевой подготовкой, можно сделать следующий вывод о характере служебной деятельности Я. Г. Жилинского: командование дивизией в условиях особого положения, при выполнении войсками полицейских функций, ничего ему не дало в плане совершенствования своих навыков и умений в управлении. Тем более что за этот 16-месячный период три месяца (с 14.8 до 14.11.1906 г.) Я. Г. Жилинский исполнял обязанности командира армейского корпуса, а два месяца (28 суток с 12.6 по 9.7.1906 г., 7 суток с 3.8 по 9.8. 1906 г., 10 суток с 8.12 г. по 17.12.1906 г., 14 суток с 10.3 по 24.3.1907 г.) находился в отпуске. Общий стаж командования дивизией составил 11 месяцев, что, по сути, являлось лишь отметкой в послужном списке.

Я. Г. Жилинский

По окончании командировки Я. Г. Жилинский был назначен командиром корпуса, которым командовал 4 года и 7 месяцев. Длительное командование корпусом позволило получить некоторые командные навыки и умения в управлении подчиненными войсками. Но отсутствие невосполнимого опыта на предыдущих должностях, вероятнее всего, не позволяло глубоко вникать в процесс обучения войск, и, как следствие, процесс командования являл собой в основном администрирование.

Маловероятно, что четыре месяца пребывания в должности командующего и генерал-губернатора Варшавского военного округа позволили что-либо добавить к командному опыту в полководческой составляющей главнокомандующего. Занятие этой хорошо оплачиваемой и зависимой лишь от Николая II должности, скорее всего (учитывая служебный опыт Я. Г. Жилинского), носило представительский, административно-бюрократический характер.

*Командный стаж 5 лет 11 месяцев, что составило 15 % всего срока довоенной службы.