74. Постановка проблемы сознания в.М. Алахвердовым

Среди всех загадок психологии наиболее таинственно выглядит проблема сознания. «Центральной тайной человеческой психики» на­зывает сознание А. Н. Леонтьев. «Испытанием величайшей тайны» называет осознание Ф. Пёрлз. Величие этой тайны подчёркивают по­пытки её раскрыть, ибо полученные результаты скорее наводят ужас, чем обнадёживают. Сознание, подводит обескураживающий итог сво­им изысканиям Ж.-П. Сартр, есть то, что оно не есть, и не есть то, что оно есть. Д. Деннетт использует другую терминологию, но приходит к столь же печальному выводу. Он объясняет сознание как операции в параллельной архитектуре мозга, но как такие операции, которые не были заранее спроектированы; его впол­не можно перефразировать «в духе Сартра»: сознание конструируется в компьютере-мозге так, что оно есть то, что не было сконструировано, и не есть то, что было сконструировано. Подобным же парадоксом — но, пожалуй, в ещё более закрученном виде — терроризируют читателей М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорский: «Поскольку не всё в психике может быть рассмотрено объективно и в той мере, в какой оно не мо­жет быть рассмотрено объективно — есть сознание, постольку то в пси­хике, что является нам вне сознания, может быть... приурочено к созна­нию в качестве его состояния». Концовка этой фразы содержит более-менее внятное противоречие: даже то, что является нам вне сознания, есть состояние сознания. Но, конечно, ещё эффектнее первая часть, со­держащая грамматическую структуру двойного отрицания: сознание есть то «не всё в психике», что не может быть рассмотрено объективно...

Каждому человеку известно, что он обладает сознанием, т. е. спосо­бен осознавать окружающий мир и собственные переживания. Мы вос­принимаем мир и самого себя с непосредственной очевидностью. Если я, допустим, хочу есть, то мне не надо ни с кем советоваться, чтобы узнать, действительно ли я хочу есть. А если слышу шум дождя на улице, то понимаю, что выходя из дома, должен взять зонтик, а не затыкать уши. И незачем выяснять, если я читаю книгу, действительно ли это я читаю, а не кто-то другой. Я просто знаю обо всем этом — и всё тут. Казалось бы, в чем проблема? Сам по себе факт наличия сознания настолько ис­ходно очевиден, что ещё в XVII в. Р. Декарт говорил о нем как о самом достоверном факте на свете, а в XIX в. один из основателей современ­ной психологии У. Джеймс называет уверенность людей в существова­нии сознания самым фундаментальным постулатом психологии.

Итак, с одной стороны, ни у кого не возникает сомнения, что со­знание существует. Но с другой — каждому очевидно только существо­вание своего собственного сознания. Как, например, установить, есть ли сознание у животных или у новорожденных детей? Они же не могут сообщить свое мнение по этому поводу и рассказать, что они на самом деле чувствуют. Вообще, то, что переживается мной как очевидное, не может быть передано другому лицу в качестве столь же очевидного. Если у меня болят зубы, то другой может мне поверить, что они у меня болят, может посочувствовать, вспомнив, как у него болели зубы, но не может переживать так, как я, мою зубную боль. Моё переживание все­гда эгоцентрично, так как только я его испытываю.

Часто говорят, что у животных сознания нет и быть не может. Но разве можно это высказывание как-либо проверить? Ведь о наличии созна­ния у кого-то другого, кроме себя, я могу только предполагать, но не знать. А на вопросы ни одно животное (есть у него сознание или нет) никогда не сможет ответить. Ещё менее похоже на проверяемое утверждение, что наше сознание не исчезает вместе со смертью тела, а перемещается в некие другие сферы, — в этом случае даже спрашивать некого. Как же можно объяснить сознание?

Все мы как-то представляем себе, что такое сознание, но только до тех пор, пока не задумываемся об этом. А стоит задуматься, тут-то и возникают проблемы: как объяснить то, что и так очевидно? Ведь объяснить — это значит найти такой способ рассуждения, чтобы непо­нятное и неясное стало очевидным. Однако возникновение сознания не может быть следствием каких-то процессов самого этого сознания (в противном случае сознание должно было бы существовать ещё до того, как оно возникло), а значит, природа сознания не может быть дана нам с той непосредственной очевидностью, которая присуща самим объяс­няемым явлениям сознания. Хотя бы поэтому любое рассуждение о со­знании всегда будет сложнее и туманнее, чем то переживание ясности, из­начальной очевидности, которое дается нам сознанием. Но может ли удов­летворить объяснение, которое превращает ясное в более туманное?

Известный религиозный мыслитель ХП-ХШ вв. Ибн ал-Араби, носящий в мусульманском мире имя Величайшего Учителя, рассужда­ет о природе души (сознания) несколько старомодно, но вроде бы до­статочно убедительно: «Мыслительная способность обратилась к душе в качестве наставницы и сказала ей: «Ты позабыла о своей сущности. Существовала ли ты сама по себе от века, либо вначале тебя не было, а потом ты стала?» Душа отвечала ей: «Вначале меня не было, затем я стала». Тогда мысль спросила: «То, что создало тебя, есть ты сама или же нечто иное? Подумай, вникни и используй меня, твою мыслитель­ную способность!» Так душа узнала, что она возникла не сама по себе, а посредством чего-то другого, т. е. имелась причина-посредник, дав­шая ей бытие во времени. Душа узнала также, что причина-посредник не может быть подобна ей самой и характеризоваться возникновением во времени после того, как её не было, иначе эта причина сама испыты­вала бы нужду в Создателе, как и сама душа».

Отсюда Ибн ал-Араби приходит к естественному для своего вре­мени выводу: «Душа удостоверилась, что у нее есть Создатель, который про­извел на свет её и подобное ей». Так Величайший Учитель как бы раз­решил проблему сознания: Аллах всё знает и всё созидает, включая сознание. И всё же вряд ли, дорогой читатель, убедительная логика ал-Араби столь же самоочевидна для вас, как, например, очевидно собственное существование или то, что вы только что прочли слова: «Величайший Учитель».

Вынужденно затуманивает очевидное и великий Платон. Он пы­тается разрешить проблему формирования понятий. Суть проблемы: со­знание очевидно оперирует понятиями, но сами эти понятия в опыте человеку не даны — откуда тогда они появляются? Действительно, сколь­ко бы конкретных кошек мы ни видели, мы никогда не встретимся с понятием кошки, т. е. с кошкой вообще, а не с конкретными Мурзиками или Васьками. Кошка вообще не имеет места в пространстве и времени — она не родилась вместе с какой-то кошкой и не умрет вместе с ней. И тем не менее, маленькие дети, впервые в жизни увидев схематически нарисованную кошку — пусть даже кошку без хвоста, сразу поймут, что перед ними — кошка, а не какой-то неведомый зверь. Каким обра­зом? Проблема становится тем более неразрешимой, если речь повести об абстрактных понятиях, в принципе не имеющих конкретного аналога в окружающем мире — таких, как равенство, бесконечность, ангел, спра­ведливость и т. п.

Платон велик тем, что всё-таки находит логическое объяснение: реально существуют только понятия, а все конкретные предметы (кош­ки, равные друг другу бревна и пр.) — в реальности не существуют, они нам только кажутся. Однако это замечательное объяснение столь бли­стательно противоречит здравому смыслу, т. е. очевидности, что с ним рискнули согласиться лишь немногие. Сознанию даны как очевидное и понятия, и конкретные предметы — почему же, пытаясь найти логическое объяснение одного, мы должны отказаться от очевидности другого?

Сознание ускользает от объяснения. Впрочем, прежде всего надо договориться, как вообще можно что-либо объяснить. Существует мно­го разных путей познания: логический, мистический, практический, путь естественной науки и путь науки гуманитарной. И надо выбрать сам путь, на котором мы будем искать объяснение, в соответствии с этим выбрать язык, на котором мы сможем это объяснение описать, и, нако­нец, выбрать критерии, позволяющие принимать решение об успешно­сти (удовлетворительности) сделанного объяснения.