§2. Евразийский проект государственного устройства России а) Концепция «идеократии»

Утверждение самостоятельного бытия, пронизывающей социально-политическую реальность организационной идеи - исходный пункт содержательной части евразийского политического учения. В нём предполагалось изучить и утвердить первичность идей в социальной и политической жизни. «Политический идеализм» евразийцев основывался на философском платонизме, ибо господство идей в их понимании охватывает не только сферу общественной жизни, но также природу. Например, на уровне химии это проявляется в периодической системе химических элементов, на уровне метеорологии - в системе климатических зон. Организационные идеи упорядочивают наше познание. Словом, любая сфера бытия и познания управляется этими идеями. Метафизическим центром всякой идеи является «эйдос», который, как считали евразийцы, управляет миром природы и общества. Через основного субъекта политики - человека и его сознание эта организационная идея формирует экономические, политические отношения на тех или иных принципах. Так капиталистический порядок имеет своим основанием идею организации производства при помощи свободных производителей, работающих на средствах производства, принадлежащих предпринимателю.¹ Идеи формируют не только социальные и политические отношения, но и личности. По словам П.Н. Савицкого, «если будет идея, будут и личности. Историческая личность создаётся в обстановке и при посредстве исторической идеи. Идея воспитывает личность; питает её соками; даёт силу, ведёт в действие».² Таким образом, в истории и политике господствует всеобъемлющее «идеалоправство».³

Далее евразийцы обращались к конкретным идеям, которые выражали политические стремления тех или иных государств и народов. Их природа может быть различной - исключительно религиозной, националистической, чисто правовой или национально-правовой и т.д. Как правило, в основе монархий на Древнем Востоке лежала религиозная идея, в основе империй - национально-религиозная идея. Современные европейские государства руководствуются идеей правового государства. В основе коммунистической политической доктрины, как полагали евразийцы, лежит идея ложно понятой социальной справедливости в виде имущественного равенства. Наличие организационной идеи даёт государству силу. Белое движение потерпело неудачу в силу своего «провинциализма», ибо оно не смогло выдвинуть действительно объединяющую и притягательную идею. По словам евразийцев, коммунизм не должен быть разбит или уничтожен интервенцией и войной, а преодолен идеологически, в сознании русских людей. Стержневая политическая идея должна иметь в себе, как считали евразийцы, два «слоя»: прикладной (практический) и универсальный (вселенский). Её можно определить как идею органического общества и государства, как «благо совокупности народов, населяющих данный автаркический особый мир».¹ Органицистские концепции выдвигались и раньше в европейской политологии и государствоведении. Но им всем не хватало внутренней цельности, по причине отсутствия веры, полнейшей секуляризации в них. Именно православной России в союзе с мусульманским и буддистским Востоком («туранскими» народами) суждено в своём политическом и культурном развитии осуществить чаяния всего человечества по созданию цельного, справедливого общества, где интересы всех и каждого гармонировали бы в органическом единстве. Впрочем, евразийцы осознавали всю опасность духовного рабства России, особенно её интеллигенции, перед Западом. Низкопоклонство русских «западников» может затормозить реализацию нашей страной своего политического призвания. Необходима, как писал П.Н. Савицкий, «героическая воля»¹ патриотично настроенных русских людей для начала и продолжения строительства подлинно справедливого общества. Сами эти люди должны организоваться, составить союз единомышленников, ориентированный на выполнение практических задач.

В различных евразийских источниках понятие «общее дело» формулируется по-разному, но оно неизменно предполагает деятельностный аспект социального бытия соборного субъекта (симфонической личности) - целенаправленную деятельность по осуществлению его соборного сознания и соборной воли, в идеале - симфоническую деятельность симфонической личности.

Схемой реализации «общего дела» предусматривается наличие высшей «идеи-правительницы», органично вытекающей из постулатов православной церкви, симфонического социума в виде определенной культуры в ее пространственно-временной реализации (социальный пространственно-временной континуум), мощного социального института в лице государства, которое планирует и координирует «общее дело», одухотворяет его посредством государственной идеологии, в необходимости которой у евразийцев не было никакого сомнения. Евразийское государство, таким образом, приобретает статус второй по значимости (после православной церкви) симфонической личности. Поэтому в евразийской теории вопросам государственности придается важное значение.

Нижеследующие концептуальные положения отражены в диссертационной работе «Государственно-правовые взгляды Н.Н.Алексеева» (Уфа: 2002) И.В.Новожениной.

Евразийцы отвергают либерально-демократическое государственное устройство не только из-за различия, несхожести культур, но и потому, что они видят серьезные изъяны в самом содержании либерального устройства западных демократий. «Либерально-демократическая психика, - пишет Карсавин, - определена... верою в имманентную мудрость бессознательного натурального процесса. Все делается само собой, утверждает либерализм, либо склоняясь к мистическому упованию на эту мудрость, либо разочаровываясь и слюняво исповедуя бессилие человеческого разума. Конечно, бессилен разум, если под ним подразумевают «нечто», которое порождает рационалистические выдумки «марксистов», коммунистов и демократов. Но ведь мы-то говорим не о таком «нечто», а о подлинном разуме. И в «натуральный процесс» входят сознательные усилия и акты человека, так что сам этот процесс, не будучи вполне свободным, не вполне и необходим. Много делается как бы само собою, очень многое, но далеко не все. Возможны разумное осмысление процессов и разумное руководство ими без рационалистической узости и рационалистического высокомерия, особенно же теперь, когда взволнованная революцией стихия входит в свои берега и когда разумное овладение ею становится жизненной необходимостью».¹

Индивидуалистической культуре Запада либерально-демократическое государство соответствует только по форме, но не по содержанию, ибо оно не означает власти народа. Вся государственная власть сконцентрирована в небольшом, оторванном от народа правящем слое, на авансцене которого «вертятся парламентарии и журналисты», а подлинные решения принимаются олигархами и банкирами за кулисами. На первый взгляд, считают евразийцы, парламентарии и обилие политических партий создают видимость демократии и единственной гарантии против установления деспотии. Но это только на первый взгляд. Многопартийность ослабляет государство, делает его исключительно непоследовательным в своих действиях и, значит, слабым. «...Демократическое государство обречено на вечное колебание между опасностью сильной, но деспотической власти и опасностью совсем не деспотического бессилия. Оно не может преодолеть своего бессилия... путем тирании и не может спастись от тирании... слабостью».¹

Партии и программы появляются как грибы после дождя и определяются бытием - индивидуалистическим эгоизмом европейского сознания, а иногда и мелким тщеславием. Рядовой избиратель, допускаемый к выборам раз в несколько лет, конечно же, не может определить, какая из многочисленных партий выражает его интересы и выражает ли их вообще. Поэтому не приходится говорить о реальном участии народа в выработке основных решений, также как не приходится говорить о народном государстве.

В «демократическом» государстве «народ» сводится к голосующему, время от времени и дезорганизованному населению, права которого сведены буквально к минимуму тем, что оно фактически только переизбирает предлагаемых и мало известных ему депутатов. Борющиеся же друг с другом на выборах депутаты собирают за краткую избирательную кампанию голоса избирателей только рекламою и заискиванием. Независимо от того, какая избирательная система - мажоритарная, пропорциональная или смешанная - действует в той или иной «демократической» стране, суть одна и та же. «Голосующему населению» трудно даже приблизительно понять партийные программы и отделить неосуществимые посулы от осуществимого и государственно-полезного. Партийные списки, по которым проходят в парламент «народные избранники», по мнению Карсавина и Алексеева, - просто удобный инструмент для организации выборов и решения задачи «внедрения» в законодательный орган «нужных», но зачастую абсолютно неизвестных народу людей.

Но если данное государственное устройство не подходит даже европейской индивидуалистической культуре, - евразийцы были уверены, что и в западных странах в силу объективных условий «демократическое» господство будет в недалеком будущем заменено на более совершенные формы, - то для России это просто неприемлемо. В итоге евразийцы пришли к выводу: «В политических правах народ до смешного ограничен и от политического управления страной фактически устранен»¹.

Для характеристики одной из высших в иерархии симфонических личностей - государства - основатели евразийского учения вводят понятие «идеократии». «Одною из основ евразийства является утверждение, что демократический строй современности должен смениться строем идеократическим»². По мнению евразийцев, это самый перспективный тип социального устройства в мире, особенно в России-Евразии.

«Идеократия» означает подчинение социальной жизни конкретному идеалу, естественному «телосу», вытекающему из культуры, религии и духа нации и государства, остающегося постоянным, несмотря на политические, идеологические, этнические и даже религиозные катаклизмы. Другими словами, под «идеократией» евразийцы (в частности, Трубецкой Н.С.) понимают строй, в котором правящий слой отбирается по признаку преданности одной общей идее-правительнице.

Н.С. Трубецкой выдвинул неотложную задачу разработки теории идеократического государства, определив в нескольких пунктах основные характеристики. Первым принципом идеократии выступает государственный максимализм, выражающийся в активном участии государства в хозяйственной и культурной жизни. Это предопределяет необходимость сильной власти, стоящей при этом максималько близко к населению. Приведенные взгляды можно считать «общеевразийскими», поскольку их разделяли и Н.Н. Алексеев, и Л.П. Карсавин, и другие евразийцы. Идея сочетания выборного начала государственной организации с усиленным огосударствлением общественных организаций вполне созвучна лишь убеждениям Л.П. Карсавина. Непременным условием идеократии, поддержанным и теоретически обоснованным также и Н.Н. Алексеевым, является исключение многопартийности естественным путем, без принуждения и насилия, через определенную организацию выборов, например, по профессиональному признаку.

Идеократия несет собственный смысл для каждого евразийца. Если Н.С. Трубецкой, прежде всего, решает, таким образом, проблему правящего отбора, то Н.Н. Алексеев с властью единственной идеи связывает гарантийный характер государства: стабильность его принципов и задач, которая обеспечивает гражданам защиту от произвола.

В целом можно заключить, что свое теоретическое обоснование как мировоззренческими, так и специальными методами теории государства идеократическая государственность получила именно в трудах правоведа Н.Н. Алексеева.

Главным условием евразийской идеократии является органическая связь носительницы государственной идеологии (идеи-правительницы) с данной культурой и ее культуро-субъектом, что, в понимании идеологов евразийства, обеспечивает реальное отражение правящим слоем воли и «миросозерцания» целого, то есть демотичность власти. Правящий слой сознательно формулирует бессознательное народное миросозерцание и осуществляет народную волю.

Сильное государство - показатель его соборности и жизнеде­ятельности, чему не способствуют парламентаризм и разделение властей. Отвечая «пламенным либералам», Карсавин более семидесяти лет назад произнес слова, удивительно актуальные и сегодня: «Государство в таком большом и многонациональном культурном целом, как Евразия-Россия, может быть или только сильным, или совсем не быть»¹. Таким образом, заключают евразийцы, наша эпоха - это эпоха создания нового типа государства с совершенно новым политическим, экономическим, социальным, культурным и бытовым укладом. Этот новый тип отбора, который вырабатывается жизнью и призван сменить как аристократию, так и демократию, может быть назван идеократией или идеократическим строем. Идеократическое государство, в отличие от демократического, имеет свою систему убеждений, свою идею-правительницу, носителем которой является правящий слой. Это государство «должно непременно само активно организовывать все стороны жизни и руководить ими»².

Идея-правительница должна стать стержнем сильного государства России-Евразии, вбирать в себя в целостной форме сущность соборной личности высокого порядка - государства России-Евразии, и, следовательно, само государство должно стать идеократическим. Если возможна симфоническая личность, в чем евразийцы убеждены, безусловно, то возможна культурно-государственная идеология, «которая устанавливает основные принципы и задания культуры и ставит их в связь с переживаемым культурным моментом, являясь, таким образом, необходимой базой, на которой производится конкретная государственная работа и которая сама должна и может служить основанием для индивидуальных построений»³. Содержание этой идеологии отнюдь не утопично, ибо она характеризуется системностью и конкретностью, которые приобретает в «самом живом государственном деле»⁴, и не сводится к идеологиям конкретных политических партий. Эта идеология государства, симфоничность которого требует постоянной сверки с реальной действительностью, проверяется и уточняется этой государственной действительностью. В ответ на упреки, что такая идеология сопряжена с насилием над индивидуумом, евразийцы отвечают, на наш взгляд, достаточно аргументированно: «Но как же такая идеология невозможна и неестественна, если и культура едина и если едино олицетворяющее культуру государство? Если выражающая через себя культура [является] действительным единством, определяемым ее мировым заданием, и ... если культура и государство не разваливаются, как может это единство остаться без внешнего выражения, т.е. без идеологии?»¹ «Мы хотим, - заявляют евразийцы, - строить и развивать нашу культуру не на индивидуалистических предпосылках..., для нас Россия-Евразия не случайный продукт взаимной борьбы между нациями, социальными группами, индивидуумами, а живое, органически раскрывающееся целое. Как же может оно не обладать единою волею и единым миросозерцанием, не отвлеченно единым, конечно, а соборно-единым?»²

Единая государственная идеология так органично слита с единством и силой государства, что одно без другого просто не существует. В монолитном государстве, по определению, необходима моноидеология, государственная идеология с идеей-правительницей и ее материальным носителем, которым является правящий отбор, слой (термины равнозначны).

Сущность идеи-правительницы впервые была охарактеризована Трубецким в специально посвященной этому вопросу работе «Об идее-правительнице идеократического государства». По мнению Трубецкого, не оспариваемому и другими евразийцами, «...идея-правительница должна быть такова, чтобы, во-первых, ради нее сто­ило жертвовать собой и, во-вторых, чтобы жертва расценивалась всеми гражданами как морально ценный поступок»³.

В основе такой идеи не могут лежать эгоизм и своекорыстие отдельного индивидуума, так как это в корне противоречит установкам высшей соборности - православной церкви и самим принципам соборности, долженствующим играть главенствующую роль в человеческом общении. В основе идеи-правительницы не может лежать ни эгоизм биологический, ни эгоизм социальный. «Принесение в жертву своего личного эгоизма ради биологической или социальной группы, к которой я лично принадлежу, либо бессмысленно, либо животно низменно: так поступают животные. Человек на известной ступени своего развития не может считать такого рода жертвенность морально ценной. Он считает ценной лишь жертву во имя какого-то общего дела, т.е. жертву, оправдываемую благом целого, а не какой-либо его части, к которой принадлежит пожертвовавший собой»¹.

В качестве такового целого не может выступать класс, ибо он только часть, а не все целое. Поскольку классовая принадлежность определяется, прежде всего, материальным, имущественным положением, то всякая деятельность, направленная в пользу «своего класса», неминуемо будет наносить ущерб другим классам, иными словами, классовый интерес есть не что иное, как социальный эгоизм. Не может в качестве целого выступать и народ, который есть этнологическая и, в конечном счете, биологическая общность, отличная от семьи только количественно, но не качественно. И если забота о своей семье в ущерб другим не является нравственной, то и забота о своем народе в ущерб другим не может быть нравственной. При демократическом строе лозунги типа «Все для моего класса» Трубецкой считает вполне уместными, поскольку этот строй зиждется на индивидуализме, на борьбе эгоизмов как во внутренней, так и во внешней политике. При идеократическом же строе такие лозунги являются анахронизмом, а попытки их обоснования обречены на неудачу, ибо доказать, что тот или иной народ, та или иная раса лучше других, невозможно, так же, как невозможно доказать преимущества пролетариата по сравнению с другими классами. Не может быть основанием и забота о благе человечества: она не имеет индивидуального бытия, не имеет признаков живой личности, не является симфонической личностью, поскольку слишком абстрактна и размыта.

Таким образом, заключает Трубецкой, не класс, не народ, не человечество, но «совокупность индивидов, населяющих хозяйственно самодовлеющее (автаркическое) месторазвитие и связанных друг с другом не расой, а общностью исторической судьбы, совместной работой над созданием одной и той же культуры или одного и того же государства, - вот то целое, которое отвечает вышеуказанному требованию»¹. Это целое, как считают евразийцы, отличается от других социумов рядом существенных «качествований». Поскольку это целое «многоплеменно», то связь между его элементами не антропологическая, поскольку месторазвитие этого целого автаркично, самодостаточно, то забота о его благе не вредит другим человеческим коллективам, т.е. не является расширенным эгоизмом. И в то же время это целое не есть аналог расплывчатому, неопределенному и аморфному человечеству. «Оно наделено признаками индивидуального бытия, будучи субъектом истории. Служение благу такого конкретного человечества особого мира предполагает подавление не только личных эгоизмов, но и эгоизмов классовых и национальных, - и не только эгоизмов, но и всякого рода этноцентрических самопревозношений»².

Соединение в «особом мире» целого ряда народов мира не означает полного растворения одного народа в других, но то, что связывает этот народ с другими обитателями данного месторазвития, оценивается выше того, что связывает тот же народ с его братьями по крови или по языку, но не принадлежащими к данному месторазвитию (примат духовного культурного родства и общности судьбы над родством биологическим)³.

Безусловная ценность и моральное оправдание идеи-правительницы для Н.С. Трубецкого определяются утверждением блага целого, которым выступает «особый мир» как совокупность народов, имеющих общее «месторазвитие» и связанных общностью исторической судьбы, совместной работой над созданием культуры или государства¹. Таким образом, выражается евразийское стремление к преодолению индивидуализма, утверждается ценность социальных связей, примат духовного, культурного родства над биологическим.

Другие акценты во взглядах Н.Н. Алексеева. Свое обоснование идея- правительница получает с религиозно-этических позиций. На первый план выдвигается духовное совершенство, как личное, так и общественное, чему и должна способствовать руководящая государственная идея. Социальное единство обладает ценностью как средство достижения личного духовного идеала, что составляет приоритет русского правоведа.

Далеко не каждое государство может стать государством-культурой, особым миром с основополагающей идеей-правительницей. Для этого необходимы автаркичность, самодостаточность его месторазвития, независимость от иностранного капитала, плановое хозяйство и государственное регулирование культуры и цивилизации, отсутствие национального неравенства. Таким государством не может быть колониальная империя, государство, основанное по национальному или классовому признаку, ибо и то и другое есть коллективный индивидуалист. Для создания государства-культуры важно не просто теоретическое осмысле­ние всеми индивидами идеи-правительницы, но «все это должно быть глубоко осознано и заложено в психику человека грядущей идеократической эпохи»².

Евразийцы, разумеется, понимали, что создание идеократического государства - дело далекого будущего. Советский Союз сделал в этом направлении первые шаги, но они могут привести к подлинной идеократии лишь тогда, когда классовая и интернационалистская идеология будет заменена идеологией евразийской, а коммунистический правящий отбор - евразийским правящим отбором, а правящая коммунистическая партия - евразийской партией. Именно тогда, по убеждению евразийцев, Россия-Евразия станет подлинно идеократическим государством, с идеей-правительницей «Благо России-Евразии», во имя которой стоит жертвовать собой, и эта жертва будет расцениваться всеми гражданами как проявление высокой морали. Именно на этом пути, по мнению евразийцев, Россия-Евразия станет подлинно симфонической личностью, в качестве субъекта истории обретя черты, наиболее полно характеризующие ее в качестве государства всеобщего блага.

Предвидя обвинения в сходстве теории идеократии с фашизмом и коммунизмом, евразийцы со всей определенностью заявляли: и фашизм, и коммунизм - лжеидеократии. Фашизм не создает стройной миросозерцательной системы, а коммунизм отрицает примат идейного начала, что в корне противоречит идеократии. Подлинно идеократический строй, очищенный от всяких чуждых ему элементов, явит совершенно новые и небывалые формы политической, экономической и социальной теории, а также быта и культуры. Наибольшая вероятность установления такого строя, как считали евразийцы, имеется в России-Евразии после падения лжеидеократического, коммунистического режима. Существует возможность установления идеократии в объединенном общеевропейском государстве, с идеей пан-европеизма, после преодоления в Европе злейших противников идеократии - либерализма и демократии.

У либеральных критиков евразийства особенно резкие возражения вызывали и вызывают не только соборные и коллективистские установки, но и более частные выводы относительно политического устройства, предлагаемого евразийским проектом.

Обращаясь к вопросу о форме правления, евразийцы приходят к заключению об относительности политических форм и подчиненности их другим факторам.

На первый план выдвигается проблема правящего отбора, то есть определения совокупности людей, фактически определяющих и направляющих политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь социального целого. Признаки отбора, по убеждению Н.С. Трубецкого, « являются самыми существенными при характеристике государства»¹.

По убеждению Л.П. Карсавина, в действительности никакая соборная личность не обладает полнотою своего единства, так как обособленность индивидуальных сфер приводит к тому, что целое обособляется как особая высшая сфера, требующая преимущественного носителя и выразителя ее целости и единства². Н.Н. Алексеев не допускает мысли о такой степени разъединенности общества и государства, объясняя необходимость правящего слоя стремлением к организации. Правящий слой выполняет в его модели государства роль дирижера, который не прибегает к силе и принуждению.

Учитывая, что монархия в европейской цивилизации изжила себя и демократический строй также являет признаки «обветшания» и «разложения», евразийцы открыли эпоху создания нового типа правящего отбора и нового типа государства. Таким государством была признана идеократия, объединяющая правящий слой на основе мировоззрения. Н.Н. Алексеев также разрабатывал проблему правящего отбора, делая акцент на нравственном совершенстве ведущего слоя.

Понятие «правящий отбор» впервые встречается в третьем выпуске «Евразийской хроники» (Прага, 1926). Истоки такой концепции евразийцы находят у Платона, «для которого вопрос сознательной организации правящего отбора в государстве был самым основным и важным политическим вопросом»¹. В свое время еще Платон отмечал, что проблема упирается в организацию ведущего слоя или «правящего отбора», которая не позволила бы власти оторваться от народа.

Анализ функциональности государственного организма предполагает определение в нем особого правящего слоя, т.е. совокупности людей, фактически определяющих и направляющих политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общественно-государственного целого. А в среде этого правящего слоя в свою очередь можно всегда ясно выделить некоторый государственный (правительственный) актив, то есть властвующую элиту.

Как правящий слой вообще, так и государственный актив отбираются из общей массы данной общественно-государственной среды по какому-нибудь определенному признаку, но признак этот не во всех государствах один и тот же.

Тип элитного отбора, по которому в данном государстве отбирается правящий слой и правительственный актив, и является существенным для характеристики государственности.

Этот признак определяет собой не только политическую, экономическую и социальную, но и культурную характеристику данного государства. Тип этого отбора напрямую зависит от типа передаточного механизма. В связи с этим механизм властераспределения по критерию служения основан на идеократическом типе отбора, представительский механизм властераспределения больше комплементарен демократическому и аристократическому.

Однако, несмотря на то, что с одним и тем же типом отбора правящего слоя могут сочетаться разные формы правления, тем не менее, между типом отбора, с одной стороны, и формой правления - с другой, существует достаточно точно определяемая функциональная связь.

Каждый тип отбора правящего слоя предполагает особую форму правления, которая для него является наиболее нормальной и естественной. Это не исключает возможности сочетания и с другими формами правления, но все же предполагает постоянное тяготение к одной определенной форме правления. Эта нормальная форма правления, к которой данное государство тяготеет или которую оно уже осуществило, является, таким образом, зависимой и производной от данного типа отбора правящего слоя.

Трубецкой выделял три основных типа отбора правящего слоя: аристократический (военно-аристократический, бюрократическо-аристократический, олигархический), демократический (плутократическо-демократический, охлократический) и идеократический, причем идеократический тип отбора мыслился им как во многих чертах футуристический.

При аристократическом строе правящий слой отбирается по признаку генеалогическому, то есть по знатности происхождения. Строю этому соответствуют определенные типичные формы социального уклада (например, хозяйственная автономность и политическая бесправность всех сословий, кроме аристократического, и т.д.), особый тип культуры, но, конечно, и определенный тип политического устройства. Можно сказать, что нормальной и естественной формой правления при аристократическом строе является либо абсолютистская, либо деспотическая монархия, то есть волюнтаристские типы государств.

Определенная органичность сочетания аристократического строя с монархией объясняется тем, что оба эти фактора друг друга взаимоподдерживают и взаимодополняют. Только при этом сочетании оказываются в наиболее полной форме осуществимыми все характерные для аристократического строя культурные особенности.

Однако, имея источником власти абсолютную волю монарха, аристо­кратия получает в свою компетенцию – не ограниченные никем, кроме монарха, возможности. Именно поэтому, при абсолютной монархии аристократия вырождается, трансформируется в аристократическую бюрократию, замкнутую касту приближенных, власть которых зависит только от воли монарха. Такая аристократия-олигархия не может контролироваться и критиковаться со стороны народа, ибо любое действие этой касты освящается фигурой монарха, который персонально несет всю полноту ответственности. Влияние институциональной аристократии на монарха весьма велико, именно поэтому так часты были дворцовые перевороты.

Демократический строй представляет иной тип отбора правящего слоя. Формально отбор этот производится по признаку отражения общественного мнения и получения общественного доверия; к правящему слою принадлежит субъект, кому мажоритарное большинство приходящих на голосование доверяет отражать мнения этой группы лиц.

По мнению Трубецкого, «фактически дело обстоит иначе. Правящий слой при демократическом строе состоит из людей, профессия которых состоит не столько в улавливании и отражении фактического общественного мнения разных групп граждан, сколько в том, чтобы внушать этим группам граждан разные мысли и желания под видом мнения самих этих граждан».¹

Сюда входят профессиональные депутаты, активные члены партий, руководители разных профессиональных организаций, журналисты, политические технологи, которые контролируются известными и влиятельными финансовыми группами. Весь этот слой представляет собой нечто довольно однородное (несмотря на обязательную, вызванную самой техникой политической жизни многопартийность), так что новый человек, вступивший в эту среду, либо ею ассимилируется, либо исторгается. Таким образом, при демократическом представительстве реальная власть принадлежит финансовой олигархии, которая контролирует с помощью манипулятивных методов широкие слои электората.

Не подлежит сомнению, что наиболее естественной и нормальной формой правления при демократическом строе является республика, при которой демократический строй оказывается наиболее последовательно выраженным в сфере политической и культурно-политической.

И аристократический, и демократический метод отбора властной элиты в определенной степени связаны с волюнтаристскими формами государства.

Третий тип отбора правящего слоя - идеократический метод, по нашему мнению, качественно отличается от волюнтаристских типов отбора элиты. Полнота всей государственной власти сосредоточивается в верховной власти. Однако, фактически любая верховная власть до определенной степени абстрактна. Для непрерывного управления государством, обеспечения условий нормального функционирования общества верховная власть сама по себе имеет условно ограниченную сферу. Это относится ко всякой верховной власти, каков бы ни был ее источник и принцип. Поэтому любое государство немыслимо без государственного аппарата, иерархически передающего действие верховной власти во все сферы ее необходимого влияния. Происходит процесс замены прямого действия верховной власти передаточным (трансляционным).

Трансляционное действие может быть организовано двумя формами власти: служилой или представительной. Механизм служилой власти преимущественно востребован идеократической государственностью, механизм представительской власти - волюнтаристской.

В чем различие этих двух видов трансляционного действия? Власть служилая изначально построена на идее Служения, то есть добровольного исполнения императивов концептуального идеала верховной власти. Служилая власть может эффективно действовать, только непосредственно и четко исполняя эти императивы, разделяя полностью и, безусловно, их идеологический потенциал.

Однако в реальных исторических условиях ввиду того, что составными элементами этого механизма являются индивиды со своей собственной волей, со своими собственными ценностными ориентациями, которые не всегда соответствуют основному идейному императиву, передача властного импульса по иерархической лестнице легко может сопровождаться не только деформацией, но и трансформацией его действия.

Поэтому для идеократической государственности так важна эффективность и элитарность служилого слоя государственного аппарата. Именно он несет полную и безусловную ответственность за нормальное функционирование государства.

У различных евразийских авторов в качестве синонимов понятия «правящий отбор» употребляются понятия «ведущий отбор», «ведущий слой», «правящий слой». Евразийцы настаивают на том, что «Россия не может быть управляема иначе, как при помощи организованного и сплоченного правящего слоя». На протяжении всей русской (российской) истории правящий отбор существовал в четырех формах: 1) княжеская дружина; 2) служивый класс московских государей; 3) дворянство императорского периода; 4) коммунистическая партия. Юридическое оформление и историческое «окружение» каждой из этих форм различны, но основной принцип особым образом собранного и отлаженного правящего отбора один и тот же: служение государству. Российско-евразийская государственность в силу географических и исторических условий, а также психологических отличий населяющих Евразию народов нуждается в той особой скрепе общественно-государственного здания, каковой является существование, также и в государственно-правовом смысле оформленного, отбора «служивых» людей для управления государством.

Правящий отбор формируется по признаку мировоззрения, личной годности и заслуг, пополняясь, таким образом, все новыми и новыми силами. Он не может быть замкнутой кастой, а должен пополняться элементами из всех слоев народа, чтобы всегда его высшей целью были общие интересы особого мира - Евразии, а не интересы отдельных социальных групп.

Учение о ведущем отборе возникло в качестве евразийского ответа на бурные революционные события в России, главной причиной которых евразийцы считали отрыв старого ведущего слоя от народа, и применялось в начале только к России. В дальнейшем это учение П.Н. Савицкого было распространено на любой политический строй, в любой стране мира. В наиболее полном виде концепция ведущего отбора разработана Н.Н. Алексеевым.

Социальные функции правящего отбора в государстве не совпадают с функциями управления. Правящий отбор является носителем идеалов данного общества, идейным представителем той культуры, к которой относится это общество. Ведущий отбор (слой) не должен отвергать многообразие современных научных концепций общественного развития законодательным путем, абсолютизировать одну из них, как это произошло в России с марксизмом. Правящий отбор должен организовать общество на основе внутреннего убеждения в истине, а не путем принудительной нивелировки его идейного богатства. Для выполнения этой задачи правящий отбор сам должен представлять собой нечто вроде духовного ордена, который призван «водительствовать» морально, а не насильственно. В случае же слияния его с аппаратом государственного принуждения ведущий отбор с неизбежностью превратится в род бюрократии, лишенной творческих идеалов.

Построенный на принципах общественной самоорганизации правящий отбор лишь отдаленно напоминает политическую партию. Главное его отличие от политических партий заключается в том, что последние строятся на основе частного, партикулярного принципа или интереса, в то время как ведущий отбор должен воплощать в себе интересы целого. Поэтому идеалом евразийцев мыслится общество, где существует единая ведущая организация и, следовательно, однопартийный политический режим. По мнению евразийцев, правящий отбор в современных государствах раздроблен на целый ряд враждующих групп, и в силу этого проблемы власти решаются путем либо чередования тех или иных групп во властвовании, либо насильственного подавления одних групп другими. Первый путь - современная демократия, второй - диктатура. И тот и другой тип государства далек от совершенства. И демократия, и диктатура - результат разъединенности, духовного разброда ведущего отбора, что не способствует постижению истины. Поэтому основой демократических систем является не рождающаяся в спорах истина, а компромисс, выступающий в форме определенной равнодействующей противоположных по­литических устремлений. Там же, где возможность компромисса отсутствует, с необходимостью и неизбежностью возникает потребность в диктатуре, которая так же далека от истины, как и демократия.

Для совершенного государства ведущий отбор должен быть, прежде всего, идеократическим, то есть построенным на власти одной идеи и единстве миросозерцания. Но поскольку существует множество идеократий, множество миросозерцаний, порой противоречащих друг другу, то очевидно, что ведущий отбор не может опираться на столь относительные идейные принципы. Не субъективное убеждение в истине, которой психологически обладает всякое миросозерцание, а объективное овладение ею может быть основой высшего единения людей. Поэтому виднейший правовед евразийства Алексеев считает, что правящий отбор совершенного государства лучше всего определять не как идеократический, учитывая относительность идей, а как эйдократический, понимая эйдос как «мысли Бога» (средний платонизм). Правящий отбор в совершенном евразийском государстве должен обладать знанием высшего эйдоса, то есть ему должна быть открыта высшая религиозно-философская истина, которой он должен служить и во имя которой он должен объединять все общество. Платоновское царство философов является одним из прототипов правящего отбора на основе верховной идеи, в качестве которой выступает идея религиозная¹.

Как бы мы ни относились к евразийскому учению о правящем отборе, несомненно одно: оно является оригинальным вкладом в теорию элит, особенно в приложении к российской элите. В отличие от создателей индивидуалистических социальных концепций (В. Парето, Г. Моски, Р. Михельса) евразийцы анализируют не элитарные группы, а единую элиту, отдают приоритет не материальному фактору, порождающему противоречия, борьбу между группами элит, а духовности, объединяющей и группы элит, и индивидуумов.

«Евразийство считает абсолютной целостностью не физического, а духовного человека, который опознал свое духовное существо, свое особое место в природе и свое отношение к Богу. Такой человек в удовлетворении плоти не может видеть свое главное призвание. Он далек и от материалистического индивидуализма, и от материалистического коллективизма. Своим необходимым отношением к Богу и к другим людям обнаруживает он свою соборность. Но в соборности этой отдельная личность не распыляется в социальном целом, но творит вместе со всеми то общее дело, к которому каждый призван Богом»².

Итак, в центре евразийской теории государства находилась именно концепция правящего слоя. В данном контексте под идеократией евразийцы понимали строй, в котором правящий слой отбирается по признаку преданности одной общей идее-правительнице.³

Основные черты идеократического строя: этатистский максимализм, активное и руководящее участие государства, а также политической элиты в хозяйственной жизни и развитии самобытной культуры, воспитание граждан и элиты в духе патриотизма, определяемого идейной сопринадлежностью каждого с метаидеалом, то есть с идеей - правительницей.

Этими качествами идеократический метод принципиально отличается от демократического, связанного с государственным минимализмом, невмешательством в хозяйство и релятивизмом в культуре.

Вследствие имманентно присущего государственного максимализма, этатизма идеократический строй требует, чтобы власть, с одной стороны, была максимально сильной, мощной, но с другой, максимально соответствовала психологическим ожиданиям населения.

Таким образом, цель идеократии, по мнению евразийцев, должна состоять в достижении блага всего народа, а благо народа, в свою очередь, неразрывно связывается с укреплением мощи государства и его атрибутов. Соответственно идеократии должен быть свойственен «государственный максимализм», подразумевающий доминирование государственных интересов в экономике и политике (при одновременном сохранении частной собственности и творческой свободы личности), а также огосударствление общественных организаций.

По словам «красного князя» Д.П. Святополк-Мирского, идеократия есть диктатура прогресса¹. В самом деле, существо идеократии определялось не статическим господством мира идей, а динамическим их целеполаганием. Поэтому «идеократию следует считать современной формулировкой идеи прогресса, обновляющей самое существо этого понятия»². Евразийское понимание прогресса было связано с организацией равновесия между сферами свободы и необходимости при соотносительном росте идейно-социальной, культурно-политической организации и развитии организованных материально-производительных сил.

Сама техника выборов и функционирования выборных учреждений при идеократическом строе должна быть не менее развита, чем при строе демократическом, но работать она должна на совершенно иных принципах, так как демократический строй предполагает многопартийность, а идеократический - соборность.

Соборность по своей сущности противоречит многопартийности, ибо соборность основывается на принципах холизма, цельности и целостности идейного фундамента функционирования государства. Многопартийность и плюрализм истин в свою очередь предполагают разрушение соборности и релятивизма государственной идеи.

Политический строй идеократии должен быть построен на системе убеждений иметь единую партию, защищающую интересы государства и личности. Природа такой партии будет коренным образом отличаться от партий либеральной демократии. Если традиционные партии основывались на понятии «pars civitatis», что означает существование одной из политических групп в государственном целом, то евразийская партия как «организация действия» подразумевает «часть света», то есть объединение наиболее активной и деятельной части нации или группы наций («partem mundi»). Новая партия, как писал П.Н. Савицкий, будет являться «активным нуменом нации или группы наций, их стяжённым воплощением»¹. Все те, кто будет составлять ядро партии нового (евразийского) типа должны стать, по образному выражению Н. Арсеньева, «живыми камнями», из которых будет сложено единое здание великой России-Евразии.²

Коммунистической партии евразийцы противопоставляли свою партию, которая была противоположна по устремлениям, неуниверсалистской, а ориентированной на культурную самобытность евразийских народов. Обозначая свое объединение в терминах новой послереволюционной политической ситуации, евразийцы прилагали все усилия, чтобы по возможности сориентировать эти понятия (движение, партия) не столько в политическую, сколько в духовную плоскость. Они постоянно уточняли, что название «партия» не охватывает внутреннего существа их организации; во многих случаях им «более подобает выступать, как орден, как духовное объединение, а не как партия»¹. По мнению Петра Савицкого, евразийская партия должна отличаться железной спайкой, духом братства, своей символикой, мистикой, продолжающей традиции русского сектантства. Эта партия должна ориентироваться на нравственные заповеди церкви и в то же время посвятить себя строительству мирского государства².

Главная слабость большевиков, по мнению евразийцев, состояла в том, что они, по сути дела, уничтожили главный опосредующий фактор между географической средой и социально-политической организацией, а именно: религиозно-нравственную культуру евразийских народов. С точки зрения евразийцев, слабость Российской империи была в том, что она стала переходить на европоцентристскую модель культуры, образования и воспитания подрастающего поколения. В этом смысле евразийцы осознавали себя не столько как политическую организацию, сколько как широкое культурное движение, главной целью которого было восстановление религиозно-нравственных основ жизни евразийских народов. По теории евразийства, при определяющей роли географии возврат к культурно-нравственным истокам исторического развития на территории Евразии неизбежен. В ускорении этого процесса евразийцы видели свое предназначение. Их задача состояла не в том, чтобы перестроить социально-политические принципы большевиков заново. Главной их целью было восстановление религиозно-нравственной основы жизни евразийских народов.

Тема целостности страны, консолидации народа оставалась ведущей в евразийской теории государства. По мнению евразийцев, на смену отчужденному от народа правительству должна прийти партия, опирающаяся на идеологию, которая должна сплотить и объединить разрозненные силы народа. Такой единственной, с их точки зрения, концепцией должна стать евразийская идея, обогащенная либеральными, социалистическими и демократическими принципами.

Практическое решение поставленных задач евразийцы связали с созданием специфической партии, являющейся носительницей евразийской идеологии.

«Она - партия особого рода, правительствующая и своей властью ни с какой другой партией не делящаяся, даже исключающая существование других таких же партий. Она - государственно-идеологический союз; но вместе с тем она раскидывает сеть своей организации по всей стране и нисходит до низов, не совпадая с государственным аппаратом, и определяется не функцией управления, а идеологией»¹. Государство, являясь формой бытия определенной культуроличности, может иметь лишь одну систему принципов и задач, ввиду чего многопартийность, с евразийской точки зрения, просто бессмысленна. Мы видим определенную аналогию с коммунистической партией, которую, впрочем, охотно признают и сами евразийцы, указывая, что их партия мыслиться как часть того же большевистского правящего слоя, предполагая сохранение существующих в России форм демократии, то есть советов с многостепенными выборами. В целом, евразийцы признают как исходный пункт государственную систему, созданную большевиками, которая, по признанию идеологов евразийства, нуждается не в разрушении, а в развитии и поправках, в первую очередь в очищении от коммунизма; то есть, принимая советскую государственную форму, евразийцы стремятся к замене коммунистического основания правящего отбора евразийским. Не так уж и мало, если учесть, что при этом меняется сущность государства: его цели, задачи и социальная направленность. По мнению евразийцев, государство, ведомое союзом единомышленников («ведущим отбором»), должно активно вмешиваться в жизнь общества и, с другой стороны, будет всячески пресекать попытки частных структур и капитала влиять на собственные решения. Душой государства должна стать идея самопожертвования во имя «общего дела». Готовность к подвигу во имя общего блага евразийских народов должна культивироваться государственными структурами. В указанном контексте особое значение, как полагали евразийцы, должно иметь воспитание «ведущего отбора», то есть политической и культурной элиты будущего «эйдократического государства». Разумеется, евразийцы не снимали вопроса о необходимости воспитания всего народа в целом, его вовлечении в евразийский проект «Общего Дела». Но они понимали, что добиться просвещения и преображения всех в этом вопросе - дело не только трудное, но практически невозможное. Но реально, считали евразийцы, надо проводить воспитание «наиболее способной в государственном смысле части населения»¹. Работа по подготовке политической элиты («ведущего отбора») должна, по словам Н.А. Макшеева, проводиться по нескольким направлениям.

Во-первых, формирование «ведущего отбора» предполагает постоянное пополнение политической элиты лучшими представителями из народа, чтобы элита всегда осознавала свою связь с почвой. Для идеократии очень опасна именно кастовость элиты, так как закрытость неизбежно приведёт к «падению державного чутья и ослаблению воли к власти, которая будет ощущаться носителями как бремя»². «Ведущий слой» не должен терять веры в великую судьбу народов России-Евразии и одновременно обязан иметь хорошее властное чутьё, обеспечивать собственное политическое доминирование.

Во-вторых, обязательный критерий при подборе элиты - это нравственная чистота и безупречность её представителей. Они сами должны быть воспитателями собственной смены.

В-третьих, для евразийцев обязательным являлось религиозное мировоззрение носителей государственных идей. Их обязательная «воцерковленность» объявлялась гарантией нравственной твёрдости. Поэтому вопросы веры и церкви ставились ими на первое место, в том числе и в области политики. При этом подчёркивалась необходимость освобождения церкви от государственной опеки и одновременно утверждалось особое значение церковных институтов в деле обеспечения социально-политического развития. Евразийцы были убеждены, что безбожный коммунистический правящий слой рано или поздно предаст собственные идеалы, обменяет их на западные ценности. Оттого, по мнению Н.Н. Алексеева, писавшего от лица всех «истинных» евразийцев, «мы считаем логически немыслимым и практически неосуществимым какой-либо органический переход от марксизма к евразийству, и конструирование нового положительного народного миропонимания возможно только в полной обособленности от марксистской доктрины».¹ Тот же автор доходит до утверждения, что «…идеал коммунизма есть, в сущности говоря, бестиальный, а не человеческий»². По мысли многих евразийцев, близость Советской власти к подлинной идеократии только внешняя, ибо коммунистическая верхушка неизбежно переродится и будет всё больше напоминать замкнутую касту «избранных», «допущенных» к материальным благам. Таким образом, разрыв между правящим слоем СССР и широкими массами будет расти. Для Н.С. Трубецкого более близким по духу историческим аналогом идеократического государства являлся не большевистский политический режим, а халифат при первых халифах.³