Из тетради «Целебные крохи воспоминаний»

Санта-Клаус

Санта-Клаус — это, как известно, западный Дед Мороз, рождественский дед.

Вспоминается последний день осеннего международного симпозиума «Многогранность лечения в психиатрии». Это было три с небольшим года назад. Просторное, почти уже безлюдное фойе одного из зданий Кельнского университета. Закончились лекции, доклады, дискуссии. Почти все участники симпозиума разъехались. В фойе теперь уже нет громадных подносов с крупными мягкими бутербродами с бужениной, ветчиной, нет черной горячей кофейной струйки из крана, золотистой холодной апельсиновой — из другого. Только у самого выхода, у стеклянных дверей, — коробка с аккуратно-краснобокими яблоками на прощанье. Каждое яблоко полузавернуто в красочную вафельную бумагу. Смотрю на оставшиеся яркие сувенирные авторучки, диковинные еще для нас лекарственные конфеты для простуженного горла — на столах разных, еще почему-то задержавшихся здесь фирм. Подошел к одному из столов, взял себе ручку, голубую конфету. И тут отовсюду потянулись ко мне, российско-седобородому, нескладному, фирменные готически-немецкие девушки, восторженно-манерные, просветленные, стали нагружать мою сувенирную матерчато-симпозиумную сумку и мои руки оставшимися ручками и конфетами со своих столов. Мне было, конечно же, неловко от этих податей российскому бедняку, но еще более неловко было обидеться на их аутистически-стремительную искренность, рассердиться за это подаяние. Подумал, что каждому пациенту, пациентке в нашей амбулатории смогу теперь подарить яркую заграничную ручку, и печально сказал девушкам по-английски, что я вот теперь — как Санта-Клаус. Они как-то аккуратно-манерно смеялись.

3 января 1997, Москва

Дети на даче

Гриша — худощавый живой пятилетний мальчик. Аня, его ровесница, угловатая, толстенькая и деловито-суетливая, будто маленькая озабоченная хозяйка. Уже месяц почти весь день они играют на даче, но чаще каждый сам по себе. Анина бабушка — хозяйка дачи, а Гриша со своей бабушкой — дачники. Аня все время играет в куклы, с серьезностью перекладывает разноцветные тряпочки туда-сюда. Грише это неинтересно, он рядом строит дома и машины из конструктора и стреляет из автомата в чужих котов, приходящих на огород. Вечером на электричке приезжают с работы Гришины родители. Анина мама живет здесь только в субботу и воскресенье, а отец совсем не приезжает, потому что «разженился», как говорит Аня. Гришина мама, придя с работы, сразу уходит помогать бабушке в летнюю кухню-сарайчик, где газовая плита и стол с дырявой клеенкой. Гришин бородатый отец, в белых брюках, идет с сыном в лес за забором дачи — ловить в коробки насекомых и собирать гербарий. Он знает, как называются насекомые и растения. Аня несколько раз ходила с ними, но неинтересно ей, как они в лесу разговаривают. Когда Гришин отец спрашивал: «А ну, ребята, чем сосновая шишка отличается от еловой?» — Гриша, хотя и знал, но молчал, чтоб Аня сказала, но Аня морщилась: дескать, мне это вовсе и неинтересно. Домой из лесу сегодня они идут мимо пруда. В пруд из трубы течет прозрачно-холодная дугой толстая струя родниковой воды. Мужчина в техасах и красной рубахе пьет эту воду прямо ртом возле самой трубы, а его черный смешной пудель влезает своей мордой между лицом хозяина и трубой, и они пьют из одной струи. Гриша и Аня вместе хохочут, и Гришин отец тоже хохочет. Еще раз они все вместе смеются, когда уже недалеко от их дома толстая, большая уже девочка, катаясь на белой педальной лошади, дергая вожжи, кричит: «Ну, ты, дура первобытная!» Гриша спрашивает у отца, что значит «первобытная», и тот ему объясняет. Дома на лавке под каштаном Аня опять начинает деловито перекладывать тряпочки туда-сюда и вытирать куклам носы, а Гриша принимается за конструктор, и каждый занят сам по себе. Кошка Сима, которая ждет котят, ходит за Гришиной мамой по бетонной дорожке и просит соленой рыбы. Ане неинтересно строить с Гришей дома и машины из разноцветного немецкого конструктора, неинтересно играть с Гришей в войну, но ей хорошо быть со своими тряпочками недалеко от Гриши. Мальчику же хочется, чтоб она играла с ним в общую игру. Такая игра у них лишь одна. Это продавать квас. Еще — вместе катаются на велосипедах за калиткой на дороге, когда там нет машин. Квас продает Аня. Перед ней на стуле стоит коричневая бутылка с простой водой, она наливает эту воду в стакан и дает Грише за кусочек газеты, изображающий деньги. Гриша пьет воду, но скоро вода уже не лезет в живот, и игра надоедает. На велосипедах катаются вместе с Гришиным отцом, он смотрит за машинами. Аня катается на трехколесном — бывшем Гришином, и, конечно, ей не перегнать Гришу. Он лихо кружит вокруг Ани и кричит отцу:

— Надо уже заднюю шину подкачать, пап! Тогда Аня говорит:

— И мой папка починил у велосипеда заднее колесо, вот это. Ух, как хорошо починил, как легко теперь ездить, и совсем не застревает.

Всякий раз, когда ей хочется рассказать о своем папе, что он ей хорошее сделал, она может рассказать только это, и рассказывает при всяком случае.

— А что, папа твой к вам иногда приходит? — любопытствует Гришин отец.

— Ах, папка пришел, — ворчливо тараторит девочка, — взял свои плавки и ушел, вот какой, а зачем взял плавки — неизвестно.

Прошлым летом, когда Анин отец еще приезжал на дачу, Гриша с Аней больше играли вместе, то есть в одну игру. Например, делали из песка у забора под рябиной пирожки. Аня и сейчас готова эти пирожки делать, но Гриша уже это не любит. Он возится еще в песке со своим красным бульдозером, но это Ане скучно. И тоже не интересно ей ловить с Гришей и его отцом лягушат в росистой траве между кустами смородины и крыжовника, чтоб потом сажать их в большую стеклянную банку и наблюдать за ними или делать лягушатам гипноз, как научил Гришин отец: то есть резко, неожиданно перевернуть лягушонка, зажатого в кулаке, на спину и открыть кулак — лежит лягушонок животом вверх, словно мертвый, и только по дыханию подбородочной кожицы видно, что живет. Аня удивленно смотрит на все это и не понимает, зачем надо такое делать. Грише хотелось бы, чтоб она все это тоже делала, но Аня рядом перекладывает свои тряпочки и вытирает куклам носы.

— Ничего, все так и должно быть, — сказал им как-то Гришин отец. — Еще в первобытные времена мужчина охотился, а женщина в пещере жгла костер и жарила на нем зверя, которого приносил муж, и вытирала шкурой носы детям.

Гриша расспрашивает о первобытных временах, о том, как пещера устроена, из чего стрелы делали, а Аня ни о чем не расспрашивает и только при слове «муж» начинает деловито бормотать:

— Вот и наш папка недавно пришел, таранки принес и сразу ушел, а зачем принес и сразу ушел — неизвестно.

Гриша зимой и весной мечтал о даче и об Ане, ждал-ждал, и, наконец, в мае приехали на дачу. Аня и Гриша увидели друг друга из разных углов сада. Гриша просиял, полез по столбику крыльца вверх, стеснительно-кокетливо весь извертелся перед Аней, отказался обедать, и они стали медленно, мелкими шажками, сходиться на бетонной дорожке. Подошли так друг к другу и совсем застыли, а потом Гриша сказал: «Пошли за сарай Симиных котят смотреть» — и сразу ожили, и, взявшись за руки, побежали за сарай. Но уже на другой день, когда Аня отказалась машину из конструктора вместе строить, а только хотела рядом тряпочки перекладывать и кукол одевать, Гриша, разозлившись, сказал ей: «Ах ты, дрянская!» Она заплакала, а он, чувствуя виноватость, предложил: «Можешь покататься на моем велосипеде, если хочешь». Взяли велосипеды и пошли за калитку. Аня, к удивлению Гриши, сразу же покатила на его двухколесном велосипеде с толстыми красными шинами, а он сел на ее старенький трехколесный, но не смог кататься с удовольствием. «Фу, коляска для малышни», — сказал он себе самому. И тут увидел соседа Валеру на таком двухколесном велосипеде, как его собственный, только с зелеными шинами.

— Валерочка, Валерочка! — сказал Гриша. — А я с тобой не вожусь.

— Ну и не водись, — хмыкнул Валера. — Подумаешь!

— А если дашь мне покататься на твоем велосипеде, то буду водиться и еще ремешок дам.

— Я сам только вышел. Ремешок покажи-ка! У-у, у меня таких полно. Пока!

Валера чуть не наехал на козу, потому что смотрел назад. Через минуту они мчались с Аней на своих велосипедах мимо Гриши. Грише сделалось грустно, а тут еще бабушка вышла звать его обедать и спать.

— Ну, бабушка, отстань! — сказал он.

— Вот нехороший мальчик, — сердится бабушка. — Так бабушке говорить! Ты бы ел хорошо, спал, мы бы тогда так тебя все любили...

— Тебе бы меня только накормить и спать уложить, когда я не хочу, и в этом вся любовь.

В это время по дачной улице ходит семилетняя Света, показывает мальчишкам фотографию своей старшей сестры на пляже в купальнике с пупком и спрашивает каждого:

— Ну что, влюбился?

Аня подъезжает к Грише, отдает велосипед.

— Ты сам катайся теперь, — она говорит. — А я смотреть буду. Гриша веселеет и уже с велосипеда благодушно спрашивает:

— Ань, ты любишь боржом?

— А что это? Игра в солдаты?

— Нет, это питье такое. Ну, вода, но не простая...

Кончается июль. Цветет укроп, темно-красными сделались листья свеклы, пахнет горячим вареньем. Уже пришла машина-такси за Гришей и его родителями. Они едут домой, а потом на юг к Черному морю, где жили уже прошлым летом.

На прощанье Гриша и Аня смеются над соседским полуторагодовалым Алешей.

— Алеш, ты огурец, да? — спрашивает Гриша.

— Да! — звонко отвечает Алеша и смеется вместе с ними.

— Ты тухлая капуста?

— Да!

— Ты торт?

— Да!

Вот и ехать пора.

— Ты будешь по мне скучать? — спрашивает Аня, она никогда не жила на юге. — Будешь там меня вспоминать?

— Зачем? У меня там Оксана есть.

Гриша, сияя, вспоминает золотоволосую Оксану, которая на три года его старше, дом у моря с крыльцом, оплетенным виноградом, как Оксана наряжается все время в принцессу и требует, чтоб он ей дарил цветы, женился на ней, спасал от разбойников с палкой-мечом в руке. Через день ему все это так же надоест, как тряпочки Ани. Но сейчас он мечтает об Оксане, как недавно еще мечтал об Ане.

— И у меня тоже там, дома, есть мальчики, — говорит Аня. — Вот Саша там есть.

У нее слеза вылезает на щеку. Гриша представляет, каких крупных рогатых жуков поймает на юге для своей коллекции. Гришин отец кладет в багажник такси чемоданы.

— Ты мне помашешь из такси? — спрашивает Гришу Аня.

Он кивает головой, но только влез в машину, как заинтересовался рулем, педалями и, когда машина поехала, забыл помахать.

1975

Евгений Цветов