Рассказ с предисловием

Когда-то я удивился, услышав, как товарищ по группе психотерапии творчеством поставил на первое место в своей жизни отснятые им несколько слайд-фильмов («Это самое важное, что я сделал в жизни»), а потом уже воспитание дочерей и свою работу проектировщика и строителя. При очередном обострении болезни, пытаясь писать, я прочувствовал, что иного средства общения с «внешним миром» у меня нет. Способ самовыражения действует и в состоянии крайней подавленности, когда кажется, что, кроме острого переживания своей ненужности, своего «ухода» на диван под одеяло, ничего не существует.

Что-то описывая на бумаге, я «отделяю» это от себя, тем самым пытаюсь лучше разобраться в себе и в характерах окружающих. Так незаметно в глухом заборе депрессии, за которым я невольно оказался, появляются окна. Хорошо понимаю, что я — не писатель, но здесь задача иная: творчески смягчить обострение болезни — в том случае, когда лекарства слабо помогают.

Рассказ «Карен» ценен для меня еще вот почему. В ответ на мои жалобы психотерапевт посоветовал: «Перепишите этот рассказ от первого лица». Только дома, сравнивая написанное в разные периоды, я понял совет врача как один из способов повлиять на самочувствие. Описывать от первого лица в депрессивном состоянии представляется целебным: ведь так хочется спрятаться даже в рассказе, говорить как бы не от себя, «дезактивироваться».

Пробуя на себе различные виды терапии творчеством, общаясь с друзьями по психотерапевтической группе, все яснее вижу в этом возможность включить душу в движение, помочь себе в быту, в основной работе и продолжать жить дальше.

Хочется добавить, что издательство Российского общества медиков-литераторов в 1993 году выпустило сборник рассказов и стихов авторов, психотерапевтически помогающих себе творчеством, — «Болящий дух врачует песнопенье».

Карен

— Что я ценю больше всего? — повторяет мой вопрос Юрий Петрович. — Наверное, чувство искренней доброты. Ничто не помогает мне так в жизни, как доброта, хотя сам я, почему-то, стесняюсь показывать это чувство.

Юрий Петрович перестает потирать озябшие ладони. Мы останавливаемся у маленького озера. На поверхности воды неподвижно лежат желтые березовые и красные осиновые листья. Блестит на солнце паутина, натянутая на сухие высокие метелки конского щавеля. Под ногами красуется юный мухомор, перенесший первые заморозки.

— Недавно читал о пловце, который представлял себе на дистанции настигающую его акулу. Если такое состояние длится не короткое время заплыва, а продолжается, помимо воли, месяцами... — тонкая рука Юрия Петровича вяло и безнадежно дрогнула.

У каждого из нас возможны дни, когда мало волнует красота окружающего мира, когда не просто быть одному. Милый Юрий Петрович чутко понимает боль и горе других людей и часто мучается еще тем, что не в состоянии им как-то помочь.

— Страх, будь он даже надуманным, как в случае с мнимой акулой, — говорю я, — опирается на сидящий в каждом из нас инстинкт, потому логикой страх опровергнуть сложно. Доброта тоже, вероятно, одно из самых глубинных чувств, присущих человеку. Слова доброта и дебри одного корня. Истинная помощь, по-моему, вырастает из сердечного расположения, из родства душ.

Становится неловко от звучащей в моих словах назидательности. Юрий Петрович отрывает пристальный взгляд от печально отражающихся в воде берез. Неожиданно мягко звучит его голос.

— Тридцать лет назад я находился впервые в больнице. Как-то обращается ко мне тяжело больной человек и с трудом повторяет дважды, показывая на себя пальцем: «Не становись Кареном!» Сквозь собственный бред я почувствовал тогда движение доброй больной души, сильное желание помочь другому, не имея даже возможности объяснить что-то словами. Всего один день я видел Карена, потом его перевели в другое отделение. С благодарностью помню этого очень полного, с асимметричным лицом и необычайно щедрым сердцем человека.

Юрий Петрович смотрит на часы. Ненадолго ожившее лицо его становится грустно-сосредоточенным. Мы молча возвращаемся к станции. Вдоль дороги, кое-где, встречается тысячелистник. Его белые соцветия еще держатся на жилистых, по-осеннему, стеблях с мягкими, сильно изрезанными листьями.

1993 г.