Мне кажется, — я что-то знаю!..

В многая мудрости — многая печали, и умножающий познание умножает скорбь.

Екклесиаст

Мне кажется,— я что-то знаю! Сгибает тяжесть знания меня. И гомоны двойняшек-дней пугают. А ночь, струной натянутой звеня, Врывается и в слух, и в зренье,— Как яма оркестровая мой мозг. И хочется тягучей ленью И негою, растопленной, как воск, Заполнить те вселенские пустоты, В которых притаился страх ума. Без этой исцеляющей работы Природа заполняет их сама, Но только не искристо-томным морем Всей сладости, которой славен свет, А мысли беспросветно темным горем, Где неги с ленью и в помине нет! И потому любовь и сибаритство Мне лишь друзья. Все прочее — фантом! Потоп с Небес — потом пусть будет литься, Когда не будет нас.— Потом, потом!

27 августа 1991

Каждый «имеет право»...

Каждый «имеет право» Думать — что суть велит. Мы — лишь ее оправа, «Нечто» наш дух стремит.

Имя ему — стихия, Сгусток природных сил: Струи дождей косые, Шаткий морей настил

В диких прыжках приливов, Слышащих зов Луны, И нагота зазывов К сладости Сатаны,

Голос «безбожной» правды, Бога «святая» ложь... Мы — лишь стихий оправы, Тысячи лет — все то ж!

Песню о вольной воле Любит пропеть ручей. Воли же в нем не боле, Чем в ледниках бахчей!

Выбор сюжетов, красок — Вовсе не наш удел. Но видеть мир без масок Мало кто здесь умел.

14 мая 1991

В бледном огне свечей...

В бледном огне свечей, В мерном отсчете цифр — Отзвуки всех речей, Вечно рождавших Миф.

Миф о любви Творцов, О правоте коммун, Славных делах отцов Создал язык-баюн.

Я обречен понять: Зубы — затем, чтоб есть, Ум — для того, чтоб лгать, Кто-то же

должен несть

«Голого» мира суть В отблесках звездных льдин, Выспренних мифов муть, Ложь всех витий

Один.

19 марта 1991

Когда я был глупым

Я поступал, когда был глупым, мудро, — Встречал, всю ночь глаз не сомкнувши, утро: В рассветной дымке тихо рдело Солнце, Искали пчелы сок в цветочных донцах, Смолой в истоме истекали ели, И девушка мадонной Рафаэля

ступала, —

От касанья уст

Млел аромат жасмина, прян и густ, —

И радуга зонтом гасила ливень,

И над рекой богам молились ивы,

Гудя неслись куда-то поезда,

Быть может,— в сказку, может,— в никуда.

Казалось, это будет вечно длиться,

И мне хотелось с ивами молиться...

Но стал я умным, мудрость «истекла».

Я глупости творю,— им несть числа!

12 октября 1992

На деревню дедушке

Забери меня обратно,

Милый дедушка!

Все здесь страшно, непонятно, —

Сплошь все бедушки!

Забери меня в деревню, —

Отработаю!

Пахотой, а хочешь,— бреднем

Да охотою.

Отдохнуть мне дай на печке

Под тулупчиком,

Накорми сметаной в глечике¹²⁴,

Голубчик мой,

Поднеси мне первачок

В граненой стопочке, —

Истомился твой внучок!

Ну, будем!.. Опочки-и!

Я весь в городе иссох

Без нашей банечки

Да без веничка, да — ох! —

Соседской Танечки.

Я почти что сбрендил здесь.

Впал в безволие,

Весь измучен, болен весь,

Сил нет более!

Мы б на пасеку с тобой

Аль по ягоды...

Я почти уж неживой

С тяжкой тяготы!

Забери, прошу! ... В окно

Черт осклабился.

Да ведь помер ты давно!

Я расслабился...

4 октября 1992

Поэт

Как в храме, где святые лики, Здесь нет житейской суеты. Лишь мутные ночные блики На стенках газовой плиты.

И тапочка с истертой стелькой, Окурок — дым дерет глаза, — Халат, очки... Ему б в постельку, Вьетнамский на виски бальзам!

Но он кропает опус свежий, — Блестит в руке его перо. Он — демиург, кухонный леший, Урбанистический Пьеро!

Ну вот закончил.— Скинул бремя. «Оковы тяжкие падут...» И так практически все время. (А черви терпеливо ждут.)

12 декабря 1992