Пятый километр

По этой дороге в прежние времена мы часто ездили на озера. К ним надо сворачивать на десятом километре, а это — пятый.

Озера называли Голубыми, но что это за имя — почти все маленькие озера так называют. Лучше уж называть их Черничными, поскольку между ними растет много этой ягоды, да и земляника встречается на вырубках. Первое озеро можно еще назвать клюквенным — на его торфяной кромке есть клюква, второе — брусничным, но лучше бы узнать их настоящие имена.

Ближайшая к озерам деревня — Орлово, а другие населенные пункты — Каблуково, Воря-Богородское, Царево, Лепешки, Останкино, Назарово, Введенское — довольно далеко. Сколько селений, столько разных имен, а озера все только Голубые. Не может быть, — думал я, — чтобы и озера не имели своих особенных имен. Стал искать на карте. Но озера маленькие и на картах либо не показаны, либо показаны без названий. Тогда я обратился к нестрогим туристским картам-схемам и в конце концов нашел, что искал. «Клюквенное» оказалось Ковязским, а «брусничное» — Крюковским...

Теперь на озера мы ездим редко — нет ни времени, ни сил (а ездили мы на велосипедах), и я чаще бываю на пятом километре. Сядешь под знакомой березой, посмотришь вокруг, увидишь поля и дальний лес, за которым наши озера, услышишь песню жаворонка — и на душе станет явственно легче и светлей.

4. 6. 85 г.

Госпитальный вал у Немецкого кладбища

То, что здесь сказано, я писал, не думая, что кто-нибудь это прочтет. Просто такое писание без натуги, без чрезмерных усилий смягчает состояние, потому я и пишу. И оказывается, что если пишешь искренне и без фокусов, то написанное бывает иногда интересно и другим, хотя пишешь только для себя.

То же и с фотографиями. Я не делал их специально для альбома. Вот этот снимок, к примеру, появился просто потому, что долго не было трамвая, которого я ждал.

Вообще я нервничаю, когда жду, но на этот раз, глядя на местность через видоискатель фотоаппарата, я испытывал иные чувства.

Подумалось тогда, что и четверть века назад эти трамвайные пути были совершенно такие же, но булыжник был не только между рельсами, но и на узкой мостовой. Полоска тротуара была левей и выше, а все остальное место было занято травой-муравой, клевером, подорожником, одуванчиками. Кое-где росла полынь с прицепившимся к ней мышиным горошком, крапива, разнообразные репейники и лопухи. Возвращаясь домой из института, я иногда проходил по тропинке вдоль стены кладбища, и почти всякий раз было такое чувство, будто иду по деревенской улице где-нибудь в Талицах, хотя внешнего сходства и нет.

На воротах кладбища и над средним окошком домика, где, кажется, изготавливают искусственные цветы, обозначен год — 1907, а само кладбище было уже в петровские времена.

Я смотрел, как из госпиталя (он тут недалеко) выходят военные врачи в новеньких нескладных шинелях и идут к трамвайной остановке. По выправке, по виду их сразу отличишь от настоящих военных.

Госпиталь тоже был в петровские времена, и военные доктора, следовательно, тоже были, и суть их работы была та же, хотя одежду они, конечно, носили иную. Но суть их дела, человеческая суть была та же — вот что важно.

Недалеко от госпиталя жили солдаты Лефортовского полка, для которых Петр I на свой счет построил церковь, которая и сейчас работает. По приказу Петра I старую церковь разрушили, а на ее месте построили новую, и жители, наверное, испытывали те же чувства, что испытываем мы, когда сносят старое здание.

Я смотрел на старые деревья за оградой кладбища и представлял себе, как все здесь было в петровские времена...

Я давно заметил: живое воспоминание или представление, пусть даже незначительное само по себе или даже неприятное, но живое обязательно теснит болезненное состояние, смягчает его. Так было и в тот день: я перестал нервничать из-за трамвая, и ожидание не было тягостным. Я только жалел, что ничего не читал об этих местах...

А сейчас, глядя на этот весенний снимок, я живо вспоминаю бегущие по рельсам ручейки и чувствую, как освобождаюсь этим воспоминанием от натужной спешки текущих дел. Но вот от простуды (а она сейчас есть) это, к сожалению, не помогает...

6. 6. 85 г.

Поезд

В молодости я любил высунуть голову в окно последнего вагона, чтобы увидеть на повороте весь поезд. Если солнце с другой стороны, то тогда рядом с поездом мчится его тень, и кажется, что это от нее, а не от ветра травы пригибаются к земле. Если солнце низкое, а поезд к тому же идет по насыпи, то тогда тень длинная и похоже повторяет поезд — видны и колеса, и пантографы, иногда даже окошки просвечивают, а раньше, когда еще двери были простые, то и себя, стоящего в дверях, можно было различить в мелькающей тени.

Если темно, то тогда видны только неярко освещенные окна и луч сильного прожектора впереди. В его свете на повороте показываются деревья и кусты — светлые на черном фоне, а днем, наоборот, они темные на светлом фоне.

Мне и в хороших снах это снилось — слегка поворачивая, поезд идет через лес, и я вижу его весь из окна последнего вагона, вижу и насыпь, и деревья по сторонам, и слышу перестук колес. И чем дальше, чем дольше идет этот поезд во сне, тем светлей становится на душе, тем уверенней я себя чувствую. И так же бывает наяву.

11. 6. 85 г.