Гость из далекого прошлого

Сначала на поверхности песчаной земли появляется маленький горб бурого цвета. Потом горб медленно выпрямляется в нечто неуклюжее, мохнатое, первобытное; тянется вверх, словно беззащитный детеныш динозавра, и с осторожностью и любопытством оглядывает окружающий мир.

Незаметно мохнатые лапы-кулачки разжимаются и превращаются в юные, нежные, симметричные листья папоротника.

Ярко выраженная симметрия красивого растения близка к неживому миру, например, к кристаллам. В этом ощущается некая связь живого с неживым, смертного с вечным.

Я привез папоротник летом из леса и сейчас, в конце декабря, поливаю быстро растущее в горшке древнее растение.

«Может быть, гость из леса приживется в комнате? — надеюсь я. — Теперь для него самое тяжелое время: слишком короткий световой день».

Листья папоротника, предчувствуя ненастье, смело изгибаются вверх, а перед хорошей погодой мудро закручиваются вниз, стараясь меньше испарять драгоценную влагу.

Природой мне не дано безоглядно радоваться жизни, активно участвовать в ней. И прыгать через пламя костра не суждено с кем-либо, не расцепив рук. А сказка о чудесной ночи на Ивана-Купалу живет с языческих времен по сей день. И папоротник, вот, живет...

Декабрь 1997 г.

Афродита

Глубокий взор вперив на камень,

Художник нимфу в нем прозрел,

И пробежал по жилам пламень,

И к ней он сердцем полетел.

Е. А. Баратынский. Скульптор

«Скульптор с острова Родос, ты сотворил чудо!» — восхищались одни, когда работа была выставлена на обозрение. «Очередная Кора преклонного возраста, какая же это богиня?» — говорили другие.

Перед зрителями стояла статуя Афродиты в образе целомудренной женщины с простым лицом. «Сдержанность, благородство, женственность», — отмечали следующие ценители.

Мнения жителей острова Милос разделились: в многочисленных изображениях Афродиты всегда подчеркивалось только чувственное начало и превосходство над смертными, что стало привычным и не вызывало споров.

«Афродита, из-за которой многие путешествовали на Книд, — авторитетно пишет историк Плиний, — считается самой замечательной статуей не только Праксителя, но и во всем мире».

Мне захотелось посмотреть работы Агесандра и Праксителя, и я пошел в музей им. Пушкина. Копии статуй стоят в одном зале, посетителей мало; есть возможность не торопясь сравнить.

Афродита Книдская красива неестественной пропорциональностью, изображение, как мне кажется, слишком симметрично, поэтому выражение лица менее живо. В чрезмерной красивости работы Праксителя видна театральность, заданность.

Афродита с острова Милос, известная более в римском названии как Венера Милосская, кажется мне человечнее: Агесандр в углах ее губ показал усмешку и горечь одновременно...

Возможно, я фантазирую.

Герой рассказа Глеба Успенского «Выпрямила» — учитель Тяпушкин заходит в Лувр и «вдруг, в полном недоумении, сам не зная почему, пораженный чем-то непостижимым», останавливается перед Венерой Милосской.

«Что-то, чего я понять не мог, — продолжает Успенский, — дунуло в глубину моего скомканного, искалеченного, измученного существа и выпрямило меня... заставило всего «хрустнуть» именно так, когда человек растет... До сих пор я был похож (я так ощутил вдруг) вот на эту скомканную в руке перчатку...». «...Я ни на минуту не сомневался в том, — пишет Успенский дальше, — что сторож... говорит сущую правду, утверждая, что вот на этом красном бархатном диванчике приходил сидеть Гейне, что здесь он сидел по целым часам и плакал».

«Холодный мрамор стал живым», — скажет Генрих Гейне.

Мне хочется показать близость какой-то грани характера художника и зрителя на собственном примере общения с произведениями искусства. Такое происходило не один раз.

Меня «выпрямила» на выставке Франсиско Гойи его работа «Исабель Кобос». Помню, как я стоял перед портретом, выплывая из глухой вязкой тоски, с удивлением разглядывая всю гамму земных чувств, их высокий накал. Портрет донны излучает столько душевного огня, внутренней силы, независимости, чувства собственного достоинства и, одновременно, нечто капризно-беззащитное, своенравное, чувственное... Хорошо, что обжигающий взгляд Исабель отвела в сторону, — с такой донной я бы близко стоять не осмелился.

Отклик в моей душе вызывают работы Матисса, Клевера, Попкова, других художников, что позволяет включиться, хоть на короткое время, в реальную жизнь.

Жаль, что для меня неприемлема мечта учителя Тяпушкина: иметь репродукцию Венеры дома с тем, что, «когда меня задавит, обессилит... взгляну на нее, вспомню все, ободрюсь...» Мне постоянно приходится искать новых художников: то ли воздействие найденных ослабевает, то ли процесс поиска живителен...

Вернусь на две тысячи лет назад, когда впервые обменивались мнениями о Венере Милосской.

«Видно, что Агесандр любил эту женщину, — тихо говорит скульптор Полидор другому родосскому мастеру Афинодору. — Любовь часто оставляет в сердце любящего сильное чувство, которое не слабеет со временем». И Полидор добавляет еще тише: «Не важно, что он полюбил женщину легкого поведения; в любимом человеке видишь божественное, невидимое простым взглядом»...

Вскоре трое мастеров начали новую работу: жрец из Трои, или «Лаокоон с сыновьями». (Шел 30 год до н.э.)

1998 г.