13. Грамматика в. П. Светова

С. занимался преимущественно историческими науками; он должен был слушать курсы истории (древней и новой), статистики, геральдики, нумизматики, дипломатики и т. д. Он слушал также курс русской истории у Вестфельда. На глазах у С. Шлецер работал над своим Нестором. В письме к Тауберту Шлецер пишет, что труд его подвигается вперед, и скоро появится предисловие, которое списывает С. В июле 1768 г., по распоряжению Академии, С. возвратился в Петербург и сделан был учителем гимназии, а в 1770 г. назначен переводчиком. В этих двух должностях учителя академической гимназии и переводчика он оставался до самой своей смерти (1 марта 1783 г.). В последнее время своей жизни, с учреждением Комиссии о народных училищах, он принимал деятельное участие в ее трудах: составил грамматические таблицы, занимался переводами и держал корректуры издаваемых Комиссиею учебных книг. Памятниками литературной деятельности С. служат его труды по русскому языку и переводы из древних и новых писателей, с латинского и немецкого языков. Вот перечень его сочинений и переводов: 1) "Османское государство в Европе. Из географии Бюшинга". 1770. 2) "Известия византийских историков", собранные Стриттером. 4 части. 1770—1775. 3) "О положении Германии, Тацита" 1772. 4) "Опыт нового российского правописания". 1773. 2-е изд. 1787. 5) "Начертание истории главнейших государств Европы, Ахенваля". 1779. 6) "Некоторые примечания о языке российском". 1779. 7) "Таблицы о познании букв, о складах, о чтении и правописании". 8) "Краткие правила к изучению языка российского" 1790. 2-е изд. 1795. Переводил С. довольно ровно, гладко и с большим умением. Переводами Бюшинга и Стриттера он оказал современному обществу большую услугу, так как наша литература по географии и истории Византии отличалась в то время чрезвычайною скудостью. Что касается ученой деятельности С., то его заслуги в разработке русской грамматики очень важны. Значение трудов его по русскому языку признавалось и признается, как современниками автора, так и последующими учеными, занимавшимися исследованиями в области языкознания. Блюстительница чистоты и правильности отечественного языка, Российская Академия, собираясь составить "непременные правила" правописания, положила в основу своего труда грамматику Ломоносова и "Опыт о правописании" С., считавшийся в то время образцовым. По мнению Я. К. Грота, в трудах С. обнаруживается "редкое для того времени понимание законов языка".

14. Грамматика а. А. Барсова

«Российская грамматика» А.А. Барсова (1783-1788) представляет собой наиболее полное описание русского языка конца XVIII в. До нее в этом столетии были написаны грамматики В.Е. Адодурова (1738-1740) и М.В. Ломоносова (1757). Но опубликована грамматика А.А. Барсова была лишь в конце XX в. Непосредственным объектом нашего исследования явились разделы «О правописании», «О словопроизвождении», в частности, рассмотрены морфологические особенности имен и глаголов в русском языке конца XVIII в. В работе проводится сопоставление материалов грамматики с особенностями грамматической системы древнерусского и современного русского языка. «Российская грамматика» является выдающимся памятником отечественной лингвистики 2-й половины XVIII в. и ценным источником, содержащим уникальный языковой материал и отражающим нормы формирующегося литературного языка нового времени. Монография предназначена для преподавателей, аспирантов, магистрантов, студентов филологических факультетов, учителей русского языка, специалистов в области исторической грамматики, а также для всех интересующихся проблемами становления современного русского языка.

Продолжателем исследования фонетического строя русского языка был Антон Алексеевич Барсов (1730 – 1791). С 1761 г. Барсов занимал кафедру словесности в Московском университете, он был также почетным членом Латинского общества в Иене (Societas latina Jenensis) и председателем Собрания любителей российской учености. Он один из первых начал читать в Университете лекции на русском языке (в Университете официальными языками, на которых читались лекции в XVIII в., были латынь и русский).

Написанная А.А. Барсовым «Российская грамматика» не была издана в XVIII в., а впервые была напечатана только в 1981 г. (Российская грамматика А.А. Барсова, под редакцией и с предисловием Б.А. Успенского, изд. МГУ), по сохранившимся трем спискам, дополняющим друг друга. Тем не менее, «Грамматика» была известна современникам Барсова, в XIX в. Ф. И. Буслаеву, в XX в. В.В. Виноградову и др.

Вся Грамматика делится на пять частей, достаточно традиционно:

I. Правоизглашение (Orthoepia);

II. Словоударение (Prosodia);

III. Правописание (Orthographia);

IV. Словопроизвождение (Etymologia);

V. Словосочинение (Syntax).

Вопросы фонетики трактуются в первых трех частях, по общему объему они значительно превышают разделы, посвященные фонетике у Ломоносова. Наиболее обширна первая часть; все рассуждения ведутся в терминах букв, и хотя автор не отождествляет звучание и начертание, в изложении эти понятия четко не различаются.

Барсов дает традиционное определение буквы: «буква… есть известный знак или начертание нераздельного голоса человеческого» и приводит, в отличие от Ломоносова, и алфавит «церковной печати» с названиями букв – 44 знака, и гражданский, с новыми названиями (которыми мы пользуемся и теперь) и большим числом букв, чем у Ломоносова, с включением в него i, щ, э, θ – всего 34 знака. Автор видит в гражданском алфавите излишние буквы, дублирующие друг друга: i – и, ф - θ, не нужно и щ, обозначающее сочетание шч (в согласии с Тредиаковским, на которого он ссылается, и с Ломоносовым), но в то же время алфавит и недостаточен. Это относится к букве г, которая, по Барсову, традиционно обозначает «латинское h» (т.е. [î] или [©]), и используется одновременно для звука [g]; первый согласный выговаривается «в славенских словах и в чтении книг, особливо церковных», второй – «в обыкновенных разговорах и собственно в российском языке», по-русски [©] используется в немногих словах (основные из них перечислены). Барсов считает необходимым ввести новый знак – ґ – для русского [g], сохраняя г за [©], и защищает новую букву ıо, чтобы «тонкое о» в словах мед, лед и др. записывалось бы иначе, чем /e/. Таким образом, он прибегает в сущности к фонологическому анализу, требуя разных обозначений для разных фонем, но при этом различие в сочетаниях «твердый согласный + о» и «мягкий согласный + о» усматривает , как и его предшественники, в гласных (для которых нужны разные буквы), а не в согласных.

Также в согласии со своими предшественниками и по тем же основаниям (см. § 182, 189, 198) Барсов считает нужным сохранить букву ъ. Хотя в начале слова буквам ъ и е соответствует одно и то же произношение, например, в един и ъхать, «в растворенном произношении» (т.е. в случае начального согласного) звучание неодинаково: различаются слова пенье (собират. от пень) и пънье (от пъть); плен (род. мн. от плена, пленка) и плън (неволя). И в этом случае различия между согласными относятся на счет гласных.

В дальнейшем, при рассмотрении звукового состава русского языка Барсов остается в плену буквенных представлений. Это особенно ясно видно при обсуждении гласных: речь все время идет о буквах, и лишь иногда употребляются термины «звук» или «голос». Определение гласных вполне традиционно: «Гласная буква называется та, которую явственно выговорить можно самое собою без помощи другой буквы». Барсов полагает, что число гласных букв точно соответствует числу разных звуков, нужно только исключить из числа букв и и добавить ıo - одиннадцать букв и звуков.

Для описания и классификации гласных Барсов использует разные термины, относящиеся к одним и тем же группам гласных, что можно представить следующим образом (табл. 34):

В сущности, тонкие гласные, как и у Ломоносова, - это буквы, обозначающие в одних позициях сочетания /j/ + гласный (в том числе и, в случаях типа семьù, чьи), в других – палатализацию предшествующего согласного при отсутствии /j/. Барсов замечает эту разницу, но не находит верной интерпретации и пытается в разных местах по-разному объяснить функционирование «тонких букв». Рассуждая о произношении сочетаний согласный – гласный, он использует понятие «растворéнного» произношения (ср. § 187), т.е. произношения гласных в сочетании с предшествующим согласным, одинакового с чистым (в абсолютном начале) у полных, простых гласных и иного – у тонких, или острых. В другом месте те же «тонкие гласные» (в изолированном произношении) трактуются как «потаенные двоегласные», в соответствии с традицией и с мнением Ломоносова, т.е. как сочетания [ja, je, ji, jo, ju], а в случае сочетания с ними следующего й появляются троегласные, например, в словах сияй, моей, семь?ой, воюй. При этом Барсов считал, как и его предшественники, что разница в парах слогов та – тя /ta – t’a/, лу – лю /lu – l’u/ и т.п. создается гласными (что и показано в написании); понимания фонетических (фонологических) отношений у него еще не было.

Согласные определяются, как и гласные, традиционно: это буквы, которые «без помощи гласной не можно выговорить явственно». Предлагается классификация согласных «по органам или орудиям… для выговора», а также деление на «мягкие», которые выговариваются с меньшим усилием (т.е. звонкие), и «твердые», при которых усилие больше (глухие); Барсов, как и многие авторы, начиная с античности, отличает разницу в силе артикуляции, но не связывает ее с наличием голоса. Кроме того, выделены также плавные, которые «после других согласных плавнее произносятся» - в, л, м, н, р (то же, что у Ломоносова) и группа шипящих, в которую вошли также з, с, ц: ж, з, с, ц, г, ш, щ. В таблице (табл. 35) это можно представить так:

Как это было широко распространено, согласные перечисляются в алфавитном порядке букв; деление на мягкие/твердые (т.е. звонкие/глухие) непоследовательно: ч оказывается мягким; кроме того в попадает и в мягкие, и в плавные. Разумеется, нет й /j/, поскольку это только краткий гласный; но впрочем, классифицируя слоги, Барсов объединяет в одну группу те, которые завершаются и на согласный, и на /j/: ай и ад, злой и страх. Традиционно не учитываются мягкие согласные.

Барсов приводит и другие, придуманные им, группировки согласных. Он выделяет «единоорганные» согласные, а среди них прямые и боковые. Первые делятся на мягкие: б, в, г [©], г [g], д, ж, з, ч и твердые: п, ф, х, к, т, ш, с, ц. Это достаточно традиционное деление соответствует различию по голосу, кроме пары ч – ц (оно показано в таблице). Вторые тоже делятся на мягкие: б, г [g], ж, п, к, ш, т и твердые: в, г [©], з, ф, х, с, ц. Это деление частично соотносится с различением смычных и щелевых.

В противоположность единоорганным выделены «разноорганные», тоже мягкие: в, л, м, с, т, ч и твердые: г, р, н, ц, ч, ш. В этом случае термины «мягкий – твердый» нельзя связать ни с разницей по голосу, ни со способом образования. Сам же Барсов пишет, что «согласная в сравнении с разными двумя может называться и мягкою, и твердою».

Все эти группировки свидетельствуют о стремлении автора выявить системные отношения в согласных, но из-за неполноты артикуляторных определений и невыясненности критериев классификация оказывается противоречивой.

Приводится и деление согласных по их изменяемости, т.е. по чередованиям. Согласные делятся: 1) «на изменяемые в произведении слов» (т. е. участвующие в исторических чередованиях); вместо них пишутся другие согласные, например, рука – ручной, вижу – видишь и т.д.; 2) «на изменяемые в выговоре» (участвующие в живых фонетических чередованиях). Барсов перечисляет случаи фонетических чередований согласных (те же, что указаны Тредиаковским, § 191) в разделе, посвященном правилам «произношения русских букв» (правилам чтения): 1) замена звонких глухими на конце слов; 2) замена звонких на глухие и глухих на звонкие перед глухими или звонкими соответственно. Здесь же упомянута и замена сочетания тс на ц: египетский, датский; 3) на неизменяемые л м н р, которые сохраняют свое качество в любых сочетаниях согласных.

По существу, Барсов присоединяется к мнению Ломоносова, но яснее указывает, что в обоих случаях происходит изменение согласных, причем условия этих изменений (в современных терминах – чередований) разные.

Четкое разделение двух типов чередований («изменений») согласных – важный шаг вперед по сравнению с описанием этих явлений у предшественников Барсова.

В связи с согласными рассматриваются и две буквы безгласные или припряжногласные, которые «прилагаются к согласным буквам для означения дебелого или тонкого их звука»: былъ, быль. Барсов подробно обсуждает функцию этих букв: на конце слов ь несомненно необходим, тогда как ъ – излишество, и только увеличивает расход бумаги при печатании, однако в середине слова ъ, как и ь, отделяет согласный от следующего гласного и потому полезен (ср. то же у Адодурова, § 182).

Правила слогоделения, предложенные Барсовым, те же, что у Ломоносова, но Барсов их подробно обсуждает, приводя более многочисленные примеры, и указывая на существование и других точек зрения, например, делить не по началу или морфемным швам, а «по выговору»: у-жа-сный, ле-стный, на-ме-стник, то есть на открытые слоги. Эта рекомендация в наше время особенно интересна в связи с современными представлениями о слоге как об артикуляторной единице.

Наконец, Барсов дает сведения об ударении и интонации. Он сохраняет традиционно употреблять два знака ударения: если гласная буква последняя в слове – гравис: рукù, если непоследняя – акут: рýки, излечúть, и отмечает долготу ударных слогов и краткость – безударных. Довольно много места уделено знакам препинания, связанным с ними паузам и интонации. Знаки препинания служат, по мнению Барсова, для понимания содержания речи, для отдыха при чтении и для «перемены голоса» (то есть для определенного интонирования).

Анализируя интонацию, Барсов обнаруживает лингвистическое чутье и тонкую наблюдательность. Прежде всего рассматривается интонирование при разных знаках препинания (то есть в случаях, когда интонация выполняет несомненно лингвистические функции):

при запятой голос задерживается на время, нужное для произнесения «один»;

при точке с запятой – «один, два»;

при двоеточии – «один, два, три»;

В этих трех случаях «голос немного и почти нечувствительно переменяется»;

при точке – «один, два, три, четыре» и «голос опускается ниже»;

при вопросительном знаке голос повышается;

при «удивительной просодии», т.е. при !, голос еще больше повышается «с некоторым протяжением»;

слова в скобках (то есть вставки) «голосом униженным и скорее прочих читаются».

Интонации, отражающие определенные эмоциональные состояния и относящиеся нередко к довольно протяженному отрезку речи, описываются отдельно: для гнева «потребен голос возвышенный, скорый и сильный», страх требует голоса «слабого и дрожащего», печаль – «томного и унылого», радость – «бодрого и живого», сожаление – «продолжительного и слабого».

Это первое в русской грамматической традиции описание супрасегментных характеристик речи, причем Барсов разделяет интонационные явления, связанные со структурой фразы и ее смысловым членением, и общие качества голоса, отражающие эмоции говорящего.

Барсов дает и практические рекомендации для обучения грамоте. Как и французские авторы, он возражает против обучения чтению по складам, с использованием старославянских наименований букв и предлагает вместо этого «каждую букву в сложном складу особо не именовавши, одним разом все оные выговорить».

В целом Барсов продолжает анализ звукового строя русского языка, начатый Адодуровым, Тредиаковским и Ломоносовым. Взгляды Барсова близки ко взглядам Ломоносова, а некоторые вопросы изложены более четко. Это относится к описанию чередований согласных, к обоснованию выделения л м н р в особую группу звуков; Барсов подробнее освещает некоторые вопросы (слогоделение, употребление знаков препинания, интонацию). Однако он не сумел преодолеть гипноз письменного знака и потому не смог верно описать функционирование парных букв гласных а – я, у – ю.

В целом описание звукового строя русского языка у Барсова близко к представленному в «Грамматике» Ломоносова, однако некоторые вопросы (например, звуковые соответствия «тонким» гласным, классификация чередований согласных) изложены подробнее и более четко.

15. Идеи всеобщей универсальной грамматики1-ой пол. 19 в.

16. Влияние всеобщей универсальной грамматики на русское языкознание И. С. Рижский, И. И. Давыдов

17. Влияние всеобщей универсальной грамматики на рус. яз-знание Л. Г. Якоб

18. Научная деятельность Востокова

Александр Христофорович Востоков (Остенек) (1781–1864) внес огромный вклад в самые разные области славянской филологии. Он занимался описанием и изданием древних рукописей (в частности, знаменитого Остромирова Евангелия), лексикографией (одним из главных его научных достижений считается двухтомный «Словарь церковнославянского языка», изданный в 1859–1861 гг. в Петербурге), написал «Грамматику церковнославянского языка» (СПб, 1863), а также труды по поэтике и теории стихосложения. В последние десятилетия своей жизни ученый уделял много внимания разработке проблем русистики, выпустив в свет в 1831 г. неоднократно затем переиздававшиеся «Сокращенную русскую грамматику для употребления в высших учебных заведениях» и «Русскую грамматику А.Х. Востокова, по начертанию его сокращенной грамматики полнее изложенную». Эти работы, с одной стороны, продолжавшие и развивавшие ломоносовскую традицию, а с другой – содержавшие ряд интересных наблюдений над фактами русского языка, сыграли важную роль в развитии отечественного языкознания. Однако, говоря о вкладе А.Х. Востокова в науку, называют прежде всего относящийся к 1820 г. труд «Рассуждение о славянском языке, служащее введением к грамматике сего языка, составляемой по древнейшим оного письменным памятникам», с которого и принято начинать историю сравнительно-исторического метода в России, а также принадлежащие ему исследования по славянской этимологии.

Характернейшей особенностью деятельности Востокова, свойственной в значительной степени всему русскому языкознанию первой половины XIX в., является то обстоятельство, что хотя ученый и высказывал уже в начале 1810-х гг. мысль о родстве европейских языков с санскритом, но сам занимался почти исключительно славянскими языками, устанавливая их отношение друг к другу, причем основным объектом его изучения был старославянский язык. Таким образом, в отличие от Западной Европы, где применительно к рассматриваемому периоду можно говорить о двух направлениях формирования компаративистики: с одной стороны, как индоевропеистики в целом, а с другой – как разработки истории тех или иных отдельных языков и их групп – германской, романской и т. п. (условно их иногда называют «линией Боппа» и «линией Гримма»), в России отмечалось бесспорное доминирование второй, что, конечно, не исключало привлечение данных индоевропеистики во вспомогательных целях.

Суммируя выдвинутые А.Х. Востоковым принципы сравнительно-исторического исследования, их можно представить в следующем виде:

1. Все славянские языки восходят к одному общему источнику, который нельзя отождествлять с церковнославянским (старославянским) языком. Вместе с тем «древний» славянский язык (IX–XIII вв.), отраженный в ранних письменных памятниках, позволяет сделать вывод, что «чем глубже в древность идут письменные памятники разных славянских диалектов, тем сходнее они между собой… Разность диалектов, существовавшая, без сомнения, в самой глубокой уже древности у разных поколений славянских, не касалась в то время еще до склонений, спряжений и других грамматических форм, а состояла большею частью только в различии выговора и в употреблении некоторых особенных слов».

2. При употреблении лексического материала с целью установления языкового родства, надлежит различать слова «первоклассные» и «второклассные» («первенствующие» и «второстепенные»). К первым относятся слова, обозначающие части тела, родственные связи, главные объекты окружающей природы и их качества, некоторые глаголы и служебные слова. Этот пласт лексики является наиболее древним и, как правило, в нем отсутствуют заимствования. Именно входящие в него слова служат в первую очередь базой для установления генетической связи между языками. Напротив, «второклассные слова» (названия орудий, ремесел, искусств и т. п.) в результате контактов между народами часто заимствуются; поэтому их сходство в сравниваемых языках само по себе «не составляет еще доказательства о единоплеменности народов или о сродстве языков».

3. Важнейшую роль при установлении языкового родства играет наличие звуковых соответствий в словах первого типа: «…Если такие первоклассные слова при тождестве значения в двух, трех или множайших языках имеют тот же или подобный звук, то сие может служить верным доказательством, что языки сим одного происхождения и корени».

4. Для восстановления исходного состояния родственных языков (праязыка) необходимо сопоставлять данные живых языков и диалектов с сохранившимися письменными памятниками, поскольку «каждый из новославянских языков и диалектов сохранил какие-нибудь особенные, потерянные другими слова, окончания и звуки общего их прародителя, древнего словенского, как сие можно видеть, сличая их грамматики и словари с памятниками, от древнего языка оставшимися».

Руководствуясь этими принципами, Востоков сделал ряд открытий, вошедших в арсенал славистики. Особое место среди них занимает разгадка так называемой «тайны юсов» – специфических букв славянского алфавита, называвшихся «юс большой» и «юс малый». Отмечая, что русские не имели соответствующих звуков, а выговаривали вместо них у и я, Востоков, привлекая данные польского языка, установил, что эти буквы должны были обозначать носовые гласные: юс большой – носовое «о», юс малый – носовое «е». Востокову принадлежит и периодизация истории старославянского языка, который он подразделял на древний (IX–XIII вв.), средний (XV–XVI вв.) и новый (язык печатных церковных книг), отмечая, что последний «утратил многие формы грамматические, которые обогащали древний славянский и которые открываются еще и в среднем языке; но принял зато другие, заимствованные частью из образовавшихся между тем живых языков – русского, сербского, польского, коим говорили переписчики книг, часто же изобретенные позднейшими грамматиками».

Таким образом, труды А.Х. Востокова заложили в России надежные основы сравнительно-исторического изучения славянских языков, получившие в последующие десятилетия дальнейшее продолжение.