Тхагапсова н.Х. Антропогенные ландшафты Северо-Западного Кавказа после окончания Кавказской войны

В настоящее время, время активного развития многих направлений

классических географических исследований, новый импульс получает

этнокультурное ландшафтоведение, основанное на междисциплинарных

исследованиях все обостряющихся проблем взаимодействия природы и

общества и гуманизации географического знания. В результате таких

исследований антропогенный ландшафт рассматривается не столько как

сложная система базовых компонентов ландшафта, измененных в какой-

то степени человеком или его деятельностью, сколько как единое

целостное, которое образуют духовная культура, местное сообщество,

местное хозяйство, селенческая подсистема, местная языковая

подсистема и природный ландшафт. Такой предмет исследования

следует называть скорее не антропогенным, а культурным ландшафтом.1

Проблема устойчивости культурного традиционного ландшафта в

свете его исторического развития очень актуальна, и напрямую связана с

наиболее главным его компонентом – этносом, как носителем культуры.

Зачастую кризисы природопользования следует искать в

предшествовавших ему изменениях культуры, несущей на себе

основные информационные функции территории.

Война и милитаризация являются одним из наиболее

распространенных и значительных факторов изменения ландшафтов.

Так, Кавказская война стала фактором, в корне изменившим характер

природопользования, ресурсоемкость, соотношение элементов в

биоценозе и облик Северо-Западного Кавказа. К её началу на

рассматриваемой территории сложился определенный антропогенный

ландшафт, имевший 3-х тысячелетний опыт взаимодействия общества и

природы, и отличавшийся устойчивостью и налаженностью связей

между всеми компонентами ландшафта.

Аборигенное население Северо-западного Кавказа – адыги. В их

культуре были заложены такие модели поведения, следование которым

давало возможность ведения хозяйства способом, наиболее

рациональным для имеющихся географических и климатических

условий, так как целью довоенного природопользования было

оптимальное удовлетворение естественных потребностей человека на

основе доступных, возобновимых ресурсов. Хозяйственная культура

адыгов, основываясь на ярко выраженной зональности в Западно-

Кавказском регионе и высотной поясности, с достаточно выраженными

вертикальными географическими поясами, учитывала характер рельефа,

крутизну склонов и многие другие атрибуты горного ландшафта, такие

как развитие скелетных почв, опасность их смыва, отсюда и

необходимость террасирования и другие. Опасность оскудения ресурсов

подавлялась биоценотическим регулированием плотности населения, а

также накапливающейся с веками мудрости племен. Поведенческие

модели природопользования передавались из поколения в поколение в

процессе социализации. Наблюдения, практический опыт помогли

накопить определенные знания о природных особенностях края, которые

обычно освещались религиозными верованиями.

Военная угроза породила новую потребность в наступательной и

оборонной мощи. В отличии от естественных эта потребность не имеет

границ. Поэтому военное природопользование в течении всей

Кавказской войны, которая по утверждению некоторых авторов длилась

более полувека, не могло не стать ресурсоопустошающим.

Большие потери понес растительный мир, как базовый компонент

ландшафта. Продвижение русских войск сопровождалось нещадной

рубкой леса, прокладыванием дорог, строительством укреплений.

Широкие масштабы колонизации требовали значительного количества

леса, как для строительства, так и для торговли. Ко второму этапу

колонизации строевого леса на правом берегу Кубани практически не

было, и уже в 1914 г. исследователь Кубани С.А.Яковлев считал, что

современная граница лесов отброшена к югу на 50-60 км, о чем

свидетельствуют находки многих лесных форм в условиях «степной

равнины».

Если лес уже сведен, то проблема заключается в разработке

методов устойчивого сельского хозяйства на расчищенных от леса

участках. После вырубки лесов почвы теряют значительное количество

биогенных питательных веществ, становятся менее плодородными,

подвержены неблагоприятному воздействию солнечных лучей и дождей.

Детально изучив хозяйственную деятельность адыгов, известный

агроном И.Клиген пришел к выводу, что за всю свою историю «народ

этот имел возможность выработать самую практичную систему

хозяйства, самые разумнейшие приемы обработки, сделать самый

счастливый подбор культур»2. У черкесов были свои агрокультурные

мероприятия, позволявшие соблюдать равновесные отношения с

биопродуктивностью ландшафта: лесонасаждения, берегоукрепительные

живые изгороди, водосточные канавы, искусственное террасирование,

особая система севооборота, при которой 5 лет участок использовался

под зерновые культуры, а затем 15 лет под пастбище.

Еще одним последствием бесконтрольной рубки леса стало

похолодание климата. Причиной этого, по мнению Н.Киртоки было то,

что «… леса очевидно сдерживали напор северных холодных ветров, с

истреблением же их для этих ветров открылась широкая дорога, и

климат изменился к худшему. Эта перемена климата вредно отозвалась

не только на садоводстве, но и на других отраслях сельского хозяйства:

огородничестве, пчеловодстве и, даже, хлебопашестве»3.

Нужно также отметить, что произошел подрыв генофонда не

только лесной, но и культурной сельскохозяйственной флоры. Русские

поселенцы не сразу оценили необходимость и важность иметь местный

семенной фонд. Семена, используемые горцами, отличались от семян

степных районов России необыкновенной мелкостью и скороспелостью,

устойчивостью к местным неблагоприятным условиям. После исхода

адыгов семенной фонд был утрачен.

Кавказская война не могла не распространится и на природу. Если

не свою, то ничью, а особенно чужую природу можно было покорять

или даже убивать. Реализация этих принципов привела к тому, что

Россия после окончания Кавказской войны получила опустевший,

безлюдный край. Особенностью колонизации было вытеснение

коренного населения, массовый исход адыгов в Турцию, утрата

трудового ресурса, имеющего богатый опыт природопользования,

глубоко адаптированного к среде обитания, с жизненными ценностями и

миропониманием, исключающем экспансионизм и потребительство по

отношению к природе. Оставшиеся на родине адыги были поселены в

местах заболоченных долин крупных рек, которые издревле населены не

были. Это вызвало резкое снижение численности оставшегося населения

и скорую депопуляцию этноса. Материалы исследований, которые

проводились после Кавказской войны учеными Русского

Географического общества позволили сделать вывод, что у

проживавших на этой территории черкесов была высокая культура

земледелия, и физическая и хозяйственная адаптация степного

населения, переселенного на горные территории, будет очень сложна.

«Горные хозяйства не могут быть обработаны ни степным плугом, ни

степною скотиною. Для хозяйственной акклиматизации степняков в

горной местности нужно, по крайней мере два поколения»4. Даже

добронамеренное отношение колонистов к природным ресурсам Кавказа

не исключило их порчи, так как у пришельцев не было нужного

этнокультурного опыта природопользования. Несоответствие и

несбалансированность направлений колониальной политики России,

полиэтническое заселение, с доминированием «степных» народов,

сделало хозяйственное освоение новых земель на первом этапе

практически невозможным. Несмотря на богатый опыт русских в

области земледелия он оказался невостребованным в этой

географической зоне. Для них, жителей равнинных ландшафтов,

освоение горных территорий приняло тяжелую как в физическом, так и в

хозяйственном плане форму. Повально распространялась лихорадка,

которая истощала не только физические, но и моральные силы.

В свою очередь, экологическая обстановка в регионе приняла

катастрофический характер. Состояние тяжелого стресса природной

среды выражалось в одичании природных ландшафтов, патологических

реакциях флоры и фауны. После вытеснения горцев все окультуренные

места: дорожки, поляны, луга, пашни стали затягиваться непроходимым

кустарником. На месте лесов образовывались заросли и чащи из разных

кустов и вьющихся растений. Их образование нарушало вентиляцию и

усиливало влажность, способствуя увеличению малярийных мест.

Таким образом, выведение из формировавшегося культурного

ландшафта Северо-Западного Кавказа его системно-образующее

составляющее – этнос – привело к его разрушению и деградации.

Кавказская война явилась социально-экологической катастрофой

региона.

Многие концепции оправдывают последствия войн или смягчают

их отрицательные оценки. Однако ни одно военное вмешательство не

пройдет бесследно для территории. Помимо прямых существует еще

множество косвенных проявлений войн, отражающиеся на всей

дальнейшей эволюции системы природопользования. Реальная оценка

последствий военных конфликтов позволяет в наименьшие сроки и с

наименьшими потерями восстановить оптимальную для данной

территории схему природопользования, и единственным верным

направлением в такой работе является способствование созданию и

укреплению на территории сложной системы единого культурного

ландшафта, включая все его структурные компоненты: духовную

культуру, местное сообщество, местное хозяйство, селенческую

подсистему, местную языковую подсистему и природный ландшафт.

Примечания:

1 Исаченко А.Г. О двух трактовках понятия «культурный ландшафт». Изв. Русского

Географического Общества. 2003, Вып.1.

2 Тхагапсова Г.Г. Экологические проблемы и последствия миграции российских

войск на Северо-Западном Кавказе 1817-1864. // Информационно-аналитический

вестник АРИГИ. Вып. №2. 1999.

3 Кавказский вестник практического садоводства. – Тифлис. – 20/XII. – 1999. №3.

4 Отчет комиссии по исследованию земель на Северо-восточном берегу Черного

моря, между реками Туапсе и Бзыпью.// Записки Кавказского общества сельского

хозяйства. Тифлис, 1867. №5-6.

Тюльпарова Е.В.

г. Майкоп

Разрушение системы жизнеобеспечения адыгов в последние годы

Кавказской войны

После завершения Крымской войны в 1856 г. наступила

заключительная стадия Кавказской войны. Российская империя

получила после Парижского мирного конгресса прекрасную

возможность сконцентрировать свой военный потенциал на Северном

Кавказе, где основными театрами военных действий, как и до Крымской

войны являлись Чечня и Дагестан, объединенные под руководством

Шамиля, и Западная Черкесия, на территории которой были две крупные

военно-политические группировки – одна с центром в Шапсугии во

главе с Сефербеем Заноко и вторая в Абадзехии во главе с Мухаммедом

Амином. В 1859 г. левый фланг северокавказского сопротивления

рухнул в связи с поражением войск имама Шамиля и его капитуляцией в

Гунибе. После этого наступило непродолжительное затишье: военное

руководство империи, во главе с царем Александром II решало, как

поступить с Черкесией. С одной стороны, оно преисполнено решимости

сломить сопротивление адыгов и аннексировать их страну, а с другой

стороны, было не совсем ясно как добиться этой цели. Коренное отличие

Черкесии от Дагестана сводилось к следующим обстоятельствам:

1) здесь не было единой государственной структуры,

организующей сопротивление, сокрушив которую можно было бы

надеяться на быстрый успех;

2) Черкесия была морской страной, 300-километровое побережье

которой впитывало военные грузы, закупавшиеся адыгами в Турции,

либо направляемые им турками, поляками, англичанами;

3) Черкесия была не просто горной страной – ее горы были почти

сплошь покрыты густыми лесами так же, как и вся закубанская равнина,

что позволяло вести более успешную партизанскую войну. Позиции,

завоеванные Россией на побережье в ходе многолетней войны с 1830-го

по 1853 гг. были полностью утеряны в начале Крымской кампании,

когда царские войска были вынуждены оставить форты, повредив

орудия, и эвакуироваться в Крым и Грузию. Но самое главное – по

условиям Парижского договора Черное море объявлялось нейтральным

и Россия не имела права заново отстраивать Черноморский военный

флот, загубленный в Севастополе. Именно флот в 30-е годы позволил

возвести форты на черкесском берегу и держать Черкесию в жесткой

блокаде. Теперь же, после 1856 г., Россия была лишена этого

мощнейшего инструмента ведения войны против Западной Черкесии и

могла компенсировать его отсутствие за счет наращивания сухопутной

группировки, что априори означало много большие потери в войсках.

Еще один серьезный фактор, отличавший войну в Черкесии от войны в

Дагестане – это самодостаточность продовольственной базы адыгской

страны. Кроме соли, ландшафт Западной Черкесии давал абсолютно все

необходимое для поддержания продовольственной независимости, а

значит, адыги могли вести войну в тех масштабах, в каких она велась в

30–50-е годы, еще сколь угодно долго. Но Россия не могла себе

позволить этого, т.к. ее международное положение в любой момент

могло привести к новой большой войне с Турцией, а то и с коалицией

Запада. Вот почему тревога звучит в аналитической записке на имя

военного министра империи Д.А. Милютина (январь 1863 г.):

«...волнения в Польше поставили Россию одну против всей Европы, и

предвидится опять возможность появления союзных флотов в Черном

море. В таком положении благоразумие советует закрыть внутренние

раны... завершить наискорейшее покорение Кавказа... Начиная с 1856 г.

система войны совершенно изменилась на Кавказе. Прежние

порывистые экспедиции в горы заменены медленными, но верными

действиями... эта система яснее обозначилась на новом театре войны

бывшего правого фланга. Но здесь проявились в полной их силе и все ее

невыгоды. По мере того как войска наши удаляются от первоначальных

точек исхода, приходится создавать в горах новые прочные базисы, на

которые можно было бы им опираться для продолжения поступательных

действий; и так как пространство, занимаемое непокоренными

племенами, значительно и оно перерезано очень неудачным для нас

расположением линий гор и вод относительно Кубани и морского

берега, придется разрезать его по разным направлениям густыми

казачьими линиями, на что потребуется большое количество людей,

много времени и денег; мы находимся в самой критической эпохе

деятельности нашей на Кавказе. К несчастию же, эти критические

обстоятельства усложняются положением в внешней нашей политики,

т.е. всеобщим раздражением, возбужденным против нас в Европе

польскими делами, которого следствия отразятся неминуемо на Кавказе.

Покровительство, оказываемое черкесам англичанами и польскими

эмигрантами в Константинополе, делается все деятельнее и смелее,

сношения их с восточным берегом Черного моря все чаще и опаснее; так

что нынешние действия наши против племен Западного Кавказа можно

сравнить с осадою открытой крепости, которая подкрепляется

англичанами, турками и разноплеменным войском эмиграции и

революционной партии...

В продолжение трех последних лет, т.е. с тех пор, как покорение

Дагестана дало возможность стянуть войска на Кубанскую линию, мы

заняли всю плоскость от Кубани до подошвы гор и передние уступы их.

Остается занять теперь все горное пространство от верховьев Белой до

моря, что и составляет самую трудную долю работы. Абадзехи потеряли

около 1/5 части своей земли, шапсуги – около 1/3; земля же убыхов еще

цела; но здесь дело не в пространстве, а в качествах местности, в

трудностях горной войны, к коей мы только что приступаем в

незнакомой нам стране, в которой столпилось все население,

вытесненное с плоскости в горы,... По словам Лапинского, численность

племени адыге простирается до 800000 человек и может выставить до

80000 свободных воинов, из которых 30000 всадников. По уверениям

Мухамед Амина, который отлично знаком с Западным Кавказом и

который если ошибается, то ошибается умышленно, численность

абадзехов (160000), шапсугов (140000) и убыхов (60000) простирается

вместе до 360000 мужчин, считая в том числе и невольников, которые у

абадзехов и у убыхов составляют 2/3 численности племен, а у шапсугов

несколько меньше; что и дает более 120 000 свободных воинов, не

считая невольников.

Между этими двумя цифрами средняя 100000, или даже

наименьшая 80000, представляет еще весьма значительное войско,

которое может легко собраться против нас, если распространится

убеждение, что настала для каждого горца критическая минута, когда

нужно победить или умереть. Этому войску дайте отважного

начальника, который завел бы в нем некоторый порядок, некоторую

совокупность в действиях; если этот начальник поймет, что, опираясь на

горы, самая лучшая система обороны для черкесов состоит в

наступлении, если перейдет смело в атаку одновременно на несколько

пунктов наших новых линий, то все результаты трехлетнего успеха и

трудов наших подвергнутся большой опасности. Станицы наши,

способные отразить напор хищнической партии не могут устоять против

стремительной атаки значительного скопища, чему было уже в прошлом

году несколько несчастных примеров; и если черкесы успеют

уничтожить часть некрепко связанных еще между собою наших

передовых линий, если успеют сбросить нас с гор на плоскость, то

уничтожится моральное действие нашей системы – и пройдет много

времени, пока нам можно будет новыми пожертвованиями и усилиями

возвратить себе перевес»1. Этот крайне важный документ, насколько мы

знаем, еще не использовался в российском кавказоведении. Адресат

аналитической записки, военный министр Милютин, внимательно

ознакомился с текстом – это видно из его замечаний на полях рукописи.

В ряде случаев он дополняет Франкини, соглашаясь с ним, а иногда

полемизирует… Но весь важнейший процитированный нами отрывок

идет без единого замечания! Известный своей осторожностью и

аналитическим умом министр, по всей видимости, разделял опасения

Франкини. Сам факт появления этого доклада-предостережения за 17

месяцев до окончания Кавказской войны говорит о многом. Он отражает

реальный ход войны в Черкесии: силу сопротивления горцев и те

ресурсы, которыми они располагали, а также те огромные трудности и

жертвы, на которые пошла Россия ради захвата этой стратегически

важной страны. И, самое главное, документ отражает тревожные

настроения и даже сомнения по поводу успешного завершения войны в

Черкесии в среде высшего российского руководства: «…образ действий

становится не только затруднительным, но даже и опасным…; нам,

может быть, придется отказаться надолго от надежды достигнуть своей

цели»2.

Устойчивость адыгской системы жизнеобеспечения, с одной

стороны, и бескомпромиссный характер адыгского сопротивления, с

другой, породили в умах царских генералов и сановников весьма схожие

способы того, как можно решить черкесский вопрос. В журналах

военных действий, предписаниях, предположениях, приказах, отчетах,

аналитических записках красной нитью проводится мысль об

неотложной необходимости полного изгнания аборигенов из горной

полосы – это по меньшей мере, либо полнейшего изгнания со всей

территории Северо-Западного Кавказа. А в качестве одного из основных

средств предлагается тотальное уничтожение посевов, запасов

продовольствия, жилищ, домашнего скота, садов, запасов фуража и

всего прочего. В феврале 1857 года генерал-майор Вольф рекомендовал

перенести кордонную линию с р. Лабы на р. Белую, дабы стеснить

абадзехов, а на западе подвинуться к р. Адагум: «С довершением этих

предприятий Закубанский край примет совершенно иной вид; стоит

только взглянуть на карту, чтобы убедиться, какого огромного

количества лучших и плодородных земель лишатся непокорные

племена... они могут найти убежище только в лесах Прикубанской

равнины, которая не может прокормить столь значительное население;

поэтому можно надеяться, что большая часть вынуждена будет

покориться, а восстание остальных будет так ослаблено и ограничено в

таких размерах, что дальнейшие действия против этих обществ не

потребуют чрезвычайных и усиленных средств...»3.

Барон Г.И. Филипсон, в чине генерал-лейтенанта командовавший

группировкой войск, действовавшей против Черкесии, известен как

единственный российский генерал, открыто возражавший против плана

А.И. Барятинского-Н.И. Евдокимова, поддержанного Александром II, о

поголовном выселении западных адыгов в Турцию4. Но и у Филипсона в

его «Предположениях...» звучит идея создания продовольственного

кризиса в среде непокорных адыгов: «Главное средство для изгнания

непокорных племен из вышеобозначенной нагорной полосы (между

р. Белая и р. Лаба), без сомнения, заключается в лишении горцев

насущных потребностей жизни, отнятием от них пространств, удобных

для хлебопашества и скотоводства, ибо одних крепких мест для жизни

недостаточно. Просеки, сделанные в прошлом году Майкопским и

Лабинским отрядами с северной стороны полосы лесов, тянущиеся от

Майкопа по направлению к Лабинской станице, без сомнения, сделали

нам доступными многие поляны, на которых горцы имели свое

хозяйство, но ближайшее знакомство с краем показало, что

многочисленные поляны находятся в самой полосе лесов и, наконец, за

лесами к югу, по направлению к Черным горам, откуда многочисленное

туземное население получает источники для своего существования.

Завладеть этими полянами, не давать горцам ни сеять, ни жать, ни

косить, значит решить ту задачу, которая указана г-м

Главнокомандующим (т.е. фельдмаршалом, князем А.И. Барятинским)»5.

Далее в «Предположениях...» Филипсона: «..., опираясь на этот

пункт (предполагаемый форт в урочище Хамкеты), начать

наступательные действия против горцев, прорубая просеки, истребляя

их аулы и запасы,...»6. При этом значительную часть военных операций

Филипсон рекомендует осуществить в осенне-зимний период, чтобы

население буквально осталось на снегу без всяких средств к

существованию. В начале своей докладной записки генерал

констатирует эффект от «опустошительной осенней экспедиции

прошлого (1858) года», которая «поставила натухайцев в бедственное

положение»; и здесь же предполагает провести в Натухае усиленную

зимнюю экспедицию.

Филипсона на его посту сменил Н.И. Евдокимов, известный

своим свирепым отношением к адыгам и тем, что их массовая

депортация в Турцию была осуществлена под его руководством. В

письме от 14 октября 1861 г. он рекомендует начальнику Натухайского

округа П.Д. Бабичу «истребить аулы неповинующихся и поселить в

болота аулы покоренных»7. При подобных методах ведения войны

командование большое внимание уделяло наличию и исправности таких

орудий «труда» (в условиях Черкесии – разрушения), как лопаты, кирки,

топоры: в одном только Крымском полку в составе Адагумского отряда

имелось 1500 топоров8. Остается только предполагать, сколько садов,

лесо-садов и лесо-хлебных участков полегло под ударами этих топоров.

Все военные отчеты, приказы и мемуары участников этих походов

пестрят сообщениями о рубке просек в 300–500 м. шириной под дороги,

значительно большие пространства уничтожали для устройства военных

поселений и тут же водворявшихся станиц. Так, в течении зимы 1861–

1862 гг. только в Натухайском округе были разработаны дороги и

приготовлены к заселению 11 станиц9.

В экспедициях 1860–1862 гг., нацеленных на занятие кубанской

равнины и на то, чтобы закрепиться в нижнем поясе гор северного

склона, царские войска даже не стремились к каким-то военным

триумфам. Сообщения этого периода представляют собой более или

менее подробное перечисление, местами переходящее в повествование,

того, что удалось уничтожить – селения, хозяйственные постройки,

покосы, склады товаров, запасы хлеба и фуража. И перед нами предстает

действительно богатая, в сельскохозяйственном отношении

процветающая страна. И это не только наше представление: русские

офицеры и генералы считали адыгов богатым народом (видимо

сравнивая их со своими крепостными крестьянами).

Стремление разорить адыгов, нанести их хозяйству

максимальный урон превосходно демонстрирует рапорт начальника

Шебского отряда полковника Левашова от 30 декабря 1862 г.: «более

чем на версту богатый аул Недюко-Хабль, имевший более 500 домов и

огромные запасы сена и хлеба, даже лавки с турецкими товарами...

Горцы, видя уничтожение десятками лет нажитого ими достояния,

защищали аул с отчаянием... левая цепь, следуя по лесу, захватила аул

Шетоутако и так же зажгла его... Таким образом, со стороны

Григорьевского укрепления сделан к абадзехам первый шаг и, судя по

местности и многочисленному населению весьма удачный, истреблены

два богатых аула, более 600 домов со всем имуществом и запасами хлеба

и сена, смело можно сказать, огромными, захвачено 120 штук разного

скота,...»10. Таковы победные реляции этой войны и этого периода.

В целом ряде документов отражено уже совершенно

иррациональное стремление к уничтожению хозяйств и жилищ горцев,

которые уже покинули их. 25-м мая 1862 г. датировано предписание

начальника штаба войск Кубанской области об уничтожении аулов,

оставленных баракаевцами и баговцами: «…собрать из резерва...

несколько сотен и, пройдя с ними по землям названных племен, сжечь

все оставленные аулы баговцев, баракаевцев и шахгиреевцев и аул

Салимана Бзегеусова; аул же Мазакова его сиятельство приказал не

трогать до времени(!), так как он находится недалеко от места

расположения наших отрядов близ укрепления Хамкеты»11. И, напротив,

иногда звучат нотки рачительности. «Покорнейше прошу принять самые

действенные меры, – писал Евдокимов начальнику Майкопского

укрепления 3 мая 1862 г., – чтобы способствовать скорейшей

распродаже имущества темиргоевцев, чтобы они даром не истребляли

наших трав,...»12. Вот так – темиргоевцы еще не успели покинуть свои

вековые земли, а трава на них уже им не принадлежала!

Поставленные в невыносимые условия, так как царское

командование требовало немедленного оставления аулов и выдвижения

к портам для отправки в Турцию, различные группы адыгского

населения обращались с просьбами о временной отсрочке, чтобы успеть

убрать урожай, распродать хоть по самой низкой цене имущество и скот,

и уже с деньгами двинуться в изгнание. Но крайне немногим это

удалось. Обращает на себя внимание издевательский стиль переписки

военных начальников по этим прошениям. В ответе Евдокимова (31 мая

1862 г.): «...на будущее время от баракаевцев подобных

неосновательных просьб не принимать и объявить им, что они должны

продать имущество и отправиться к назначенному сроку в Турцию и что

с теми, которые не исполнят сего до истечения срока, будет поступлено

как с неприятелем»13. Подобные сроки обычно не превышали одного

месяца и сделать что-либо, кроме как переправить коней и скот на

правобережье Кубани и за абсолютные гроши отдать казакам,

войсковым интендантам или черкесо-гаям, было невозможно. Все и так

знали, что адыги не смогут увезти свое добро. А рынок Кубани был еще

столь не развит, что даже в мирное время не смог бы освоить по

нормальной цене и малую толику богатств адыгской страны. В рапорте

начальника Нижне-Абадзехского отряда полковника Горшкова

командующему генерал-адъютанту Евдокимову так и говорится о

готовности темиргоевцев дать заложников своего обещания двинуться в

Турцию: «...сколько можно было узнать, они рассчитывают оттянуть

только время до осени, обеспечив себя как-нибудь на зиму

продовольствием»14. 20 апреля 1863 г. последовало распоряжение

начальника Натухайского округа генерал-майора Бабича о запрещении

натухайцам до их ухода в Турцию заниматься хлебопашеством на

землях округа15.

Очевидец этого этапа войны в Черкесии М.И. Венюков дал

точную объективную картину «добровольного выселения адыгов в

Турцию» (расхожий тезис официальной царской и советской

историографии): «Война шла с неумолимою, беспощадною суровостью.

Мы продвигались вперед шаг за шагом, но бесповоротно и, очищая от

горцев, до последнего человека, всякую землю, на которую раз

становилась нога солдата. Горские аулы были выжигаемы сотнями, едва

лишь сходил снег, но прежде чем деревья одевались зеленью (в феврале

и марте); посевы вытравливались конями или даже вытаптывались.

Население аулов, если удавалось захватить его врасплох, немедленно

было уводимо под военным конвоем в ближайшие станицы и оттуда

отправляли к берегу Черного моря и далее в Турцию. Сколько раз

приходилось в опустевших при нашем приближении хижинах заставать

на столе теплую пищу с воткнутою в нее ложкою, починявшуюся

одежду с невыдернутой иголкою, какие-нибудь детские игрушки в том

виде, как они были разложены на полу около ребенка. Иногда, к чести,

впрочем, наших солдат, очень редко совершались жестокости,

доходившие до зверства. Жестокости эти были тем возмутительнее, что

были совершено не в духе доблестных русских солдат, обыкновенно

столь добродушных... Таков был характер войны. Целые племена, как

бесленеевцы, были выселены облавою в течение одного-двух дней.

Аулы баракаевцев, абадзехов на Фюнтфе и Фарсе горели три дня,

наполняя воздух гарью верст на тридцать, когда в феврале 1862 г.

начались движения наши для изгнания этих горцев...»16.

М.И. Венюков при этом является далеко не единственным

автором, написавшем правду об изгнании адыгов в Турцию и о тех

методах, которыми это было осуществлено. В последние годы издано

большое число архивных документов, содержание которых совершенно

недвусмысленно говорит нам о том, что адыги Северо-Западного

Кавказа не имели выбора – оставаться или выселяться – выбор был

сделан за них высшим руководством Российской империи. «Его

императорское величество – сообщается в «Отношении..» начальника

главного штаба Кавказской армии Карцова командующему войсками

Кубанской области Евдокимову от 26 ноября 1863 г. – признает

совершенно необходимым довести границу русских поселений по берегу

до реки Бзыбь, ибо в противном случае и небольшая часть горцев,

оставшихся на берегу на каких бы то ни было условиях, будет в случае

внешних войн составлять приманку для наших неприятелей. Для того

чтобы облегчить и ускорить достижение этой конечной цели войны его

высочество полагает провести будущей весною, если внешняя война не

помешает, десантную экспедицию в ту часть Убыхской земли, которая

еще не будет очищена войсками, вверенными Вашему сиятельству»17.

По сути, перед нами документ, означающий, что идея депортации

адыгов в Турцию, если и не исходила, то полностью разделялась

Александром II. Брат царя великий князь Михаил Николаевич в этот

период занимал пост командующего Кавказской армией, что само по

себе говорит о том значении, которое придавалось скорейшему и

окончательному решению черкесского вопроса. 10 декабря 1863 г.

великий князь отписывал военному министру Милютину:

«Окончательное умиротворение Западного Кавказа должно совершится

водворением русского населения на восточный берег Черного моря.

Исполнение этой важной государственной меры предвидится в близком

будущем. Казачьи станицы наши заняли пространство от устья Кубани

до Цемесской бухты; береговая полоса уже очищена до устья реки

Джубги, к предстоящей весне и на остальном пространстве

определенным для казачьего населения высочайше утвержденным

положением о заселении Западного Кавказа не должно остаться

горского населения; если внешние события не помешают моим

предположениям, то в течение будущего лета я надеюсь очистить берег

и далее той черты, которая назначена в положении, может быть даже

до реки Бзыби»18. После жестоких военных операций зимы 1863–64 гг. 4

марта 1864 г. великий князь рапортует военному министру: «Прошу

Ваше превосходительство доложить его императорскому величеству,

что задача, возложенная на Кавказскую армию высочайше

утвержденным положением о заселении предгорий Западной части

Кавказского хребта, исполнена. Все пространство северного склона к

западу от р. Лабы и южный склон от устьев Кубани до бывшего укр.

Вельяминовского очищены от неприязненного нам населения». Почта

шла 10 дней: 14 марта Александр II начертал на докладе своего брата:

«Слава богу»19. А очевидец последних лет войны в Черкесии И. Дроздов

написал: «Такое бедствие и в таких размерах редко постигало

человечество»20. М.И. Венюков отметил основной метод ведения войны

в Черкесии, применявшийся в 1861–1864 гг. – это этнические чистки.

Население только что занятых территорий под конвоем выдворялось на

южный склон, где находясь в специально устроенных лагерях

дожидалось под открытым небом возможности погрузиться на какое-

нибудь судно. В 1861–63 гг., когда южный склон еще контролировался

адыгами, их соплеменники с Северного Кавказа просто изгонялись,

выдавливались с занятых русской армией участков территории, и им

было некуда деваться, кроме как скапливаться в приморских долинах.

Огромное число военных донесений говорит о том, что адыги старались

любыми способами остаться на своих пепелищах, прятались годами от

поисковых команд, но их все равно отлавливали и препровождали в

черноморские гавани. Таким образом, этнические чистки

предпринимались еще и еще раз на занятых землях, чтобы всех до

единого отправить в Турцию. О повторных чистках много пишет в своем

сводном отчете главный исполнитель царского плана аннексии адыгских

земель Северо-Западного Кавказа командующий войсками Кубанской

области граф Евдокимов21. «С 15-го по 19-е сентября (1863 г.), – пишет

граф, – отдельные колонны исходили все местности по обе стороны

главного хребта, от Адагумской линии до Абина и Геленджика, куда в

течение весны возвратилось значительное число туземцев, уничтожили

все найденные запасы и постройку, и в видах окончательного изгнания

последних горцев произвели движение по разным направлениям». В

другом месте читаем: «...последние рекогносцировки показали также,

что остатки туземцев укрывались еще в лесных ущельях, между

Пшехою и Пшишем, почему с половины сентября как Пшехский, так и

Даховский отряды открыли совокупные действия для изгнания этих

туземцев». Верхним абадзехам на оставление своих поселений и уход на

побережье, где их уже ждали пароходы еврейских судовладельцев из

Керчи и Одессы, нанятые царским командованием, было дано 7 дней. По

истечении срока Пшехский, Джубгский и Даховский отряды выступили

в горы, «чтобы осмотреть каждому отряду свои районы, действительно

ли все выселились, а если бы нашлись некоторые аулы еще занятые

Абадзехами, то такие аулы немедленно выселить»22. Специальные

поиски тех, кто прятался в горах, проводились и после парада на

Красной поляне 21 мая 1864 г., знаменовавшего окончание Кавказской

войны. 8 августа 1864 г. начальник штаба войск Кубанской области

отдал следующий приказ начальнику Шапсугского округа:

«Командующий войсками усмотрев из рапорта Вашего

Высокоблагородия Начальника Шапсугского округа, от 24 июля №499,

что шапсуги, жившие в верховьях р. Туапсе, удалились с своих мест

жительства и в настоящее время в большом количестве скитаются в

ущельях, между Ту и Папаем, поручил мне просить Ваше

Высокоблагородие совместно с командиром Абинского Конного полка

Кубанского казачьего войска, с которым вместе с сим сделано сношение

произвести поиск в окрестностях названной местности для открытия

скрывающихся там горцев и передачи их в распоряжение начальника

Натухайского округа для переселения в Турцию»23.

Участник последних экспедиций полковник Шарапа писал в

своих письмах, как на исповеди: «Кавказское войско, очищая

заселяемый край от враждебных горцев, снаряжало отдельные команды,

чтобы разыскивать скрывавшихся в малодоступных дебрях и трущобах

туземцев, нежелавших расставаться со своей землей. Привязанность их

к родине до того была сильна в этом народе, что они нередко

забравшись в какое-нибудь заросшее темное ущелье, там и умирали от

холода и голода с винтовкой в руке, чтобы пустить в русского

последнюю пулю за свое изгнание. Живых, истощенных и ободранных,

преимущественно женского пола и детей команды забирали и

доставляли в ближайшие пункты русских поселений... Для изгнания тех

черкесов, которые не желая покидать родину, скрывались в горных

трущобах и там спокойно ожидали своей смерти, снаряжали особые

команды. Однажды колонна майора Федосеева при очистке трущоб в

верховьях Псекупса нашла до 30 душ горцев, которые сидели по

одиночке в таких местах, что их трудно было заметить, а еще труднее

изловить...»24.

Так, многотысячелетняя связь этноса и ландшафта на Северо-

Западном Кавказе была искусственно прервана. Страна, вызывавшая

безудержное восхищение путешественников, философов и поэтов,

прекратила свое существование после полуторовековой борьбы. «В

настоящем 1864 году, – писал граф Евдокимов, которого и сделали

графом за старание в уничтожении Черкесии, – совершился факт, почти

не имевший примера в истории; огромное горское население,

обладавшее некогда большим богатством, вооруженное и способное к

военному ремеслу, занимавшее обширный Закубанский край от

верховьев Кубани до Анапы и южный склон Кавказского хребта от

Суджукской бухты до р. Бзыба, владея самыми неприступными

местностями в крае, вдруг исчезает с этой земли;...»25. Когда же

геостратегическая цель была достигнута, на очередь дня встал вопрос о

колонизации опустевшей территории Северо-Западного Кавказа.

Богатства края прельщали петербургских сановников и с самого начала

на способы и характер эксплуатации его существовали две

принципиально разных точки зрения. Первая выражалась людьми типа

генерала Раевского и Филипсона, видевшими свою миссию в том, чтобы

адаптировать горцев к жизни в составе империи, рационально

использовать их хозяйственный опыт. То есть, завоевание не мыслилось

как простой захват территории, но как приращение к России

самобытнейшей страны, способной увеличить общее национальное

богатство. А в самих горцах видели будущих первоклассных солдат для

очередных завоевательных проектов в Азии. У Франкини, военного

советника русского посла в Турции, этот подход выражен особенно

отчетливо: «...полное и совершенное покорение Кавказа не должно

иметь в виду один голый край, но край вместе с первобытным (т.е.

аборигенным) населением. Кавказская война представляет борьбу

просвещения с дикостью, разумной материальной силы с хищничеством.

Но эти хищники – люди, неразрывно связанные с краем, и в них таятся

сокровища умственной и физической деятельности… Россия не может

довольствоваться овладением одними голыми горами и долинами

Кавказа. Русская кровь пролилась даром, если она не искупила самое

население от морального унижения, в котором оно коснеет и

окончательное их образование обязательно для России в оправдание

перед просвещенным миром той твердости, с которою она шестьдесят

лет упорствовала в столь жестокой войне». Более того, Франкини

усматривал тесную органичную взаимосвязь кавказского ландшафта и

аборигенного населения, и в его глазах эта взаимосвязь или высочайшая

степень адаптированности людей к земле и климату являлась ценным

капиталом, который мог бы стать достоянием России. «Преимущества

Кавказа, – отмечает Франкини, – состоят в его положении, в его природе

и в его населении. Население это усвоило себе природу края; природа

только перед туземцами и сдается. Горец и Кавказ составляют одно

нераздельное целое. Оторвите горца от Кавказа, и он умирает;

переведите туда иностранца, и он умрет, а кто переживет, тому

необходимо будет много времени, пока приноровится к климату и к

местности. Известно, сколько жертв стоит необходимость содержать на

Кавказе регулярное войско, чего стоит превращение русского мужика в

проворного и бодрого кавказского солдата. Но независимо от трудности

преодоления частных условий климата, почвы и местности другое

обстоятельство, строго обдуманное, должно неминуемо привести к

осуждению мысли о заселении Кавказского края иностранцами. Русский,

славянин разных стран, грек, армянин – все способны по прошествии

большего или меньшего времени сделаться на Кавказе хорошими

хлебопашцами; но они никогда не приобретут той воинственности,

которая с самого младенчества прививается в нынешнем туземце.

Кавказский уроженец ко всему годен, но более всего к войне.

Одаренный проницательным умом (здесь Франкини корреспондируется

с И.Д. Попко) и редкими физическими качествами, он одинаково

способен к земледелию, к торговле, к промышленности, но всему

предпочитает оружие»26.

В этой записке В.А. Франкини показал себя как проницательный

аналитик, рассматривая ситуацию вне обычного российского штампа в

отношении горцев, провозглашающего их дикарями, хищниками, не

способными к мирному труду и т.п. Еще важный момент у Франкини:

Россия не должна проводить завоевание ради завоевания, но она должна

своим отношением к горцам доказать всему цивилизованному миру свое

моральное право присутствия на Кавказе. И с чем абсолютно не согласен

автор записки, так это изгнание горцев с их родных мест, это

переселенческая политика в любых ее проявлениях. Будущее

российского Кавказа Франкини видит как экономически процветающую

провинцию, населенную горцами, земельные права которых признаны

российским правительством.

К сожалению, в политике России на Кавказе, восторжествовал

диаметрально противоположный взгляд на будущее этого завоеванного

края в составе империи. Этот взгляд был основан на крайне

шовинистическом неприятии горской культуры и даже на том

представлении, что у горцев нет вовсе никакой культуры. Апологеты

идеи изгнания горцев в Турцию, в принципе, изначально не стремились

понять горцев, их социальные отношения, материальную и духовную

культуру, систему обычного права, систему хозяйствования на земле.

Соответственно такие авторы, а их абсолютное большинство в этот

период (т.е., в период войны, до 1864 г. включительно), глядели на

перспективы русской крестьянской и казачьей колонизации Западной

Черкесии весьма радужно, не усматривая никаких возможных проблем.

Очень показателен в этом плане ведущий историограф русского

завоевания Кавказа генерал Р.А. Фадеев: «Береговая полоса ожидает

теперь, как неразработанный рудник, только людей, которые

воспользовались бы ее природными богатствами. Нечего жалеть, что

пуста покуда. Вырваны плевела, взойдет пшеница». И у него же: «Земля

закубанцев была нужна государству, в них самих не было никакой

надобности. В отношении производства, народного богатства десять

русских крестьян производят больше чем сто горцев...»27. В другом

месте Фадеев еще раз называет горцев «малопроизводительными», что, в

его глазах, было достаточной причиной к их массовому уничтожению.

Еще один официальный историк Кавказской войны Н.Ф. Дубровин в

первом томе своего широко известного сочинения «История войны и

владычества русских на Кавказе» (СПб., 1888) раздел о черкесах

начинает с рубрики «Одежда черкеса, его жизнь и хищничество»: в его

глазах все народы Северного Кавказа являлись «мошенниками»,

«коварными хищниками». Н. Башенев, автор юбилейного издания,

«серьезное значение» заключительного этапа Кавказской войны

определял уже тем, что «военные действия на Западном Кавказе сняли с

исторической карты некоторые кавказские народности и уничтожили

даже память о них»; эти народности он характеризует, как «дикие

кавказские племена, настроенные враждебно против развития в их среде

образования и народного благоустройства»28.

Мнение Фадеева, когда он приравнивает 10 крестьян к 100 горцам

в плане производительности, для этого автора весьма закономерно. Он,

как историк, видел свою задачу в оправдании аннексии черкесских

земель и не пытался проанализировать культуру жизнеобеспечения

черкесов. Или хотя бы обратить свое внимание на те факты, которые

лежали на поверхности. Он не мог не знать, что черноморское казачье

войско, занимая плодороднейшие земли правобережья Кубани,

регулярно, начиная с 90-х гг. XVIII в., закупало хлеб у черкесов,

выменивая его на соль. Осмысление одного этого факта не должно было

позволить Фадееву сравнивать черкесский народ с плевелами, которые

необходимо вырвать из почвы.

Примечания:

1 Записка военного советника при Российском посольстве в Константинополе

В.А. Франкини военному министру Д.А. Милютину о необходимости и об

условиях скорейшего водворения спокойствия на Кавказе // Трагические

последствия Кавказской войны для адыгов. Вторая половина ХIХ – начало ХХ в.

Сборник документов и материалов. – Нальчик. 2000. – С.95–96, 113–115.

2 Там же – С.116–118.

3 Выписка из записок ген.-м. Вольфа по предмету воен. действий на Кавказе //

Проблемы Кавкаской войны и выселение черкесов в пределы Османской империи

(20-е – 70-е гг. ХIХ в.): Сборник архив. док. Сост. Т.Х. Кумыков. – Нальчик.,

2001. – С.80–81.

4 Касумов А.Х., Касумов Х.А. Геноцид адыгов. – Нальчик, 1992. – С.146.

5 Предположения о военных действиях и занятиях войск на Правом крыле

Кавказской линии с осени 1859 г. по 1 декабря 1860 г., составленные генерал-

лейтенантом Филипсоном // Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов в

пределы Османской империи (далее – ПКВ). – С.110–111.

6 Там же. – С.111.

7 ПКВ – С.140.

8 ПКВ – С.143.

9 ПКВ – С.148–149.

10 ПКВ. – С.170–171.

11 ПКВ – С.160.

12 Цит. по: Хотко С.Х. История Черкесии в средние века и новое время. – СПб.: Изд-

во С.-Петерб. ун-та, 2001. – С.364.

13 Цит. по: Хотко С.Х. Указ. соч. – С.364.

14 ПКВ – С.161.

571

15 ПКВ. – С.180–181.

16 Венюков М.И. К истории заселения Западного Кавказа (1861–1863) // Русская

старина. – СПб.,1878. – №5. – С.249–250.

17 ПКВ – С.233.

18 ПКВ. – С.239–240.

19 Там же. – С.260.

20 Дроздов И. Последняя борьба с горцами на Западного Кавказа // Кавказский

сборник. – Т.2. – Тифлис, 1877. – С.457.

21 Отчет гр. Евдокимова о военных действиях, исполненных в Кубанской области в

период времени с 1-го июля 1863 г. по 1-е июля 1864 г. // Т.Х. Кумыков.

Выселение адыгов в Турцию – последствие Кавказской войны – Нальчик, 1994. –

С.47–113.

22 Там же. – С.55–67.

23 Цит. по: Хотко С.Х. Указ. соч. – С.364.

24 Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. – С.152–153.

25 Отчет гр. Евдокимова. – С.88.

26 Франкини В.А. Записка военного советника при Российском посольстве в

Константинополе... // Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. –

С.100–101, 116–117.

27 Фадеев Р.А. Собрание сочинений. – Т.1. – Ч.1. – СПб., 1890. – С.206–202.

28 Башенев Н. Пятидесятилетие покорения Западный Кавказ и окончания Кавказкой

войны. – Тифлис. 1994. – С.4–5.