- •Часть первая утопия и память
- •1. Вопросы жанра и типологии утопии в романе «Чевенгур»
- •2. Золотой век, рожденный из головы и из живота: Платонов и Достоевский
- •3. «Котлован» и Вавилонская башня
- •4. Между утопией и памятью: Платонов и Федоров
- •5. Н. Федоров и русская традиция платонизма
- •Самоотверженные инженеры — мученики любви к дальнему
- •Жертвы социалистического строительства
- •Изувеченные жертвы тоталитарного общества
- •7. От безотцовщины к «отцу народов»
- •8. Аллегорические структуры в повести «Котлован»
- •9. «Ювенильное море» как пародия на производственный роман
- •1. Пролог и прибытие героя:
- •2. Установление задачи:
- •3. Переход:
- •4. Финал:
- •10. Любовь к дальнему и любовь к ближнему: постутопические рассказы второй половины 1930-х годов
- •11. Мир глазами «нищих духом» Мотивы детскости у Платонова
- •Культура «невежества» и культура «ума»
- •Юродство
- •Примитивизм Платонова
- •Часть третья телесность
- •12. Голод и сытость в романе «Чевенгур»
- •13. Любовь сектантских «братьев и сестер». Репрезентация телесности в романе «Чевенгур»
- •14. «Смешение живых существ» — человек и животное у а. Платонова
- •15. Время «увечных инвалидов»: «Мусорный ветер» и «Счастливая Москва»
- •16. «Счастливая Москва» и архетип матери в советской культуре 1930-х годов
- •Часть четвертая апокалиптика
- •17. Апокалипсис как движение вдаль: «Чевенгур» и «Опоньское царство»
- •18. Апокалипсис и вечное возвращение: время и пространство у а. Платонова
- •19. Революция и русская апокалиптическая традиция
- •Приложение Список публикаций х. Гюнтера об а. Платонове, в переработанном виде вошедших в эту книгу
Примитивизм Платонова
Детскость, невежество и юродивость — близкие сердцу Платонова явления, однако в анализе текстов их следует рассматривать в качестве элементов сознательной литературной конструкции. «На языковую „неграмотность“, — пишет Юрий Левин, — накладывается „неграмотность“ литературная, „незнание“ конвенций прозаического повествования»338. Еще Шиллер в своем трактате «О наивной и сентиментальной поэзии» указал на то, что наивность в современной литературе инсценирована: «Наивное — это детскость там, где мы ее более не ожидаем, и не может быть приписано действительному детству»339. Платонов примыкает к литературе модерна, в своем отказе от всезнающего автора стремящейся к «неинтеллигентному» устному повествованию и соответствующей репрезентации реальности. Мир изображается «снизу», с точки зрения не авторитетной и не подлежащей повседневной рациональности логики.
«Знак примитива, — пишет Тынянов в 1921 году, — стоит над европейским искусством»340. У примитивизма советского периода есть своя специфика. Как замечает Воронский, «современный советский человек чаще всего вдохновляется или старается вдохновить себя готовыми формулами, лозунгами»341. Поэтому становится ясно, почему многие авторы прибегают в своем творчестве к детской, невежественной точке зрения. Однако примитив Платонова не похож ни на Добычина342, остраняющего мир через призму непонимающего детского взгляда, ни на сказ полуинтеллигентных мещан Зощенко. Местами он перекликается с абсурдом и критикой рационализма у Хармса и других обэриутов343, с примитивизмом Заболоцкого344 или с биомонизмом Филонова, растительный и животный мир которого находится во взаимодействии с человеческим миром и урбанистической цивилизацией.
Но все эти параллели в конечном счете лишь подчеркивают уникальность Платонова. За его картиной мира стоит близкое автору целостное коллективное начало народной культуры. В случае Платонова мы можем говорить именно о реконструкции345 примитива, поскольку она четко отличается от разных видов стилизаций и идеализаций, свойственных «идущей в народ» интеллигенции Серебряного века или тем художникам неопримитивистского авангарда, для которых формы народного искусства скорее всего рассчитаны на эстетическую деканонизацию. Платонов воплощает мотивы народной культуры изнутри, причем совсем не «фольклористически».
На Западе идея примитива возникла как критика цивилизации и ее стремления к абстракции346. В России обстановка была иная, поскольку большинство населения находилось еще лишь на пороге современной цивилизации. Платонов изображает столкновение между старым и модерным мирами, стараясь отдать должное как социальной революции, так и «правде народной». В такой ситуации у Платонова рождается фигура мудрого «нищего духом», и за ней скрывается совсем непростой и неоднозначный смысл. Примитив проявляется у Платонова в разных формах — в детском дискурсе как остранение и корректив рационалистического мировоззрения взрослых, в культуре «невежества», вступающей в диалог и нередко конфликтующей с книжным «умом», и в юродстве, обозначающем маргинальную позицию истинно «верующего» по отношению к господствующей ортодоксальности.
