Тема 9. С.Ф.Платонов Семинарское занятие:

1. Особенности личности и историко-научного творчества ученого.

2. Концепция Смуты.

3. Лекции по русской истории: теоретико-методологические и концептуальные основы.

4. «Научный реализм» в творчестве Платонова.

5. Научная и общественная деятельность ученого в послеоктябрьский период.

6. Современные оценки творчества С.Ф. Платонова.

Источники:

Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М.,1995. С.5- 27.

Платонов С.Ф. Русская история. М., 1996.

Платонов С. Борис Годунов. М., 1999.

Великая Русская Смута. Причины возникновения и выход из государственного кризиса в XVI – XVII вв. – М., 2007. С. 84-200.

Литература:

Брачев В.С. «Дело» академика С.Ф. Платонова // Вопросы истории.1989.№5.

Брачев В.С. Сергей Федорович Платонов //Отечественная история. 1993.№ 1.

Брачев В.С. Крестный путь русского ученого. Академик С.Ф.Платонов и его «дело». СПб.2005.

Цамутали А.Н. Борьба направлений в русской историографии в период империализма: историографические очерки. Л.: Наука, 1985. С.66-126.

Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г. М.,1993.

Шаханов А.Н. Русская историческая наука второй половины XIX – начала ХХ вв. Московский и Петербургский университеты. М., 2003.

Контрольные задания, проблемные вопросы и упражнения:

1. Как С.Ф.Платонов обосновывает свой научный интерес к истории Смуты?

2. Какие причины Смуты исследовались отечественными историками? Какие причины Смуты выдвигает Платонов?

3. Какую периодизацию смуты предлагает Платонов?

4. Как Платонов характеризует основные события и участников смутного времени?

5. Сравните концепции Смуты С.Ф. Платонова и В.О. Ключевского. На основе полученных результатов ответьте на вопрос: С.Ф. Платонов развил концепцию Смуты В.О.Ключевского или создал свою собственную?

6. Почему концепция Смуты Платонова не утратила свое научное значение и в наши дни?

7. В чем, по мнению Платонова, заключается «научный реализм» и беспартийность историка? Насколько С.Ф. Платонову удавалось следовать принципам «научного реализма» и беспартийности? Можно ли позицию приверженности этим принципам назвать «наивно онтологической»?

8. Составьте конспект первых двух частей введения к курсу лекций по русской истории. Как С.Ф. Платонов отвечает на поставленные им вопросы о развитии взглядов на историческую науку, о понимании истории как науки и философии истории, о предмете русской истории, задачах и методах ее исследования? Какие периоды в развитии русской историографии выделяет Платонов? Сделайте вывод об отношении автора к предшествующей историографии и его оценке современного ему состояния исторической науки.

9. Сравните взгляды Платонова и Ключевского на предмет и задачи русской истории.

Сергей Федорович Платонов (1860 – 1933)

Биография. Сергей Федорович Платонов родился 16 июня 1860 г. в г. Чернигове. Он был единственным ребенком в семье заведующего губернской типографией Федора Платоновича Платонова и его жены Клеопатры Александровны. В 1869 г. семья Платоновых переезжает в Петербург. Отец будущего историка в результате успешного продвижения по службе, завершившегося должностью управляющего типографией Министерства внутренних дел, получив дворянский титул. Каникулы юный гимназист проводит в доме московских родственников на окраине города. «Не только происхождение, но и сознательная преданность Москве с её святынями, историей и бытом делали моих родителей, а за ними и меня именно великорусским патриотом», - вспоминал ученый. Недаром одной из первых книг, прочитанных мальчиком, была подаренная ему отцом «История государства Российского» Н.М. Карамзина. Однако о занятиях историей С.Ф. Платонов тогда еще не помышлял, он писал стихи и мечтал о карьере профессионального литератора.

В 1878 г. 18-летнего юношу на историко-филологиский факультет Санкт-Петербургского университета. К счастью для отечественной историографии, невысокий уровень преподавания литературоведческих дисциплин в университете поколебал первоначальное намерение С.Ф. Платонова, а блестящие лекции по русской истории профессора К.Н. Бестужева-Рюмина окончательно определил его выбор в пользу последней. Из факультетских профессоров наибольшее влияние на него оказали К.Н. Бестужев-Рюмин, отчасти В.Г. Василевский (в его семинаре по средневековой истории он приобрел первые навыки работы с первоисточниками). Кроме того, С.Ф. Платонов посещал «свободные и независимые» о тогдашней цензуры лекции профессора А.Д. Грановского, благодаря которым сложились его представления «о государстве и обществе, о целях государства, об отношении государства к личности, о благе личной свободы и независимости». Из его лекций вынес Платонов и прочно усвоенное им «отвращение ко всякой партийности и кружковщине» как несовместимым с «правом всякой личности на пользование своими силами в том направлении, куда вовлечет их внутренние побуждение».

Помимо университетских профессоров к числу своих учителей относил С.Ф. Платонов и О.В. Ключевского. Его привлекала не столько склонность маститого ученого с экономической точки зрения объяснить исторические явления, сколько «разносторонность» и «широта» в их понимании и полная, как ему тогда казалось, «независимость» автора от разного рода «схем» и систем русской истории. «Из нашего университета, - вспоминал С.Ф. Платонов, - вместе с навыками научной критики я вынес и стремление к отвлеченным историческим построениям и веру в то, что плодотворна только та историческая работа, которая идет от широкой исторической идеи и приводит к такой же идее».

Оставленный при университете для подготовки к профессорскому званию, С.Ф. Платонов работает над магистерской диссертацией «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. Как исторический источник». В 1888 г. он успешно защищает ее на степень магистра русской истории, что позволило ему занять 1888 г. должность приват-доцента, а с 1890 г. - профессора по кафедре русской истории С.-Петербургского университета. В 1890 г. на основании сдержанного, но в целом положительного отзыва В.О. Ключевского диссертация С.Ф. Платонова была удостоена Уваровской премии Академии наук.

Как ни значительны были научные достижения С.Ф. Платонова, продемонстрированные им в магистерской диссертации, прочное положение в университете, впрочем, и имя в науке, ему могла обеспечить только докторская степень.

В 1899 г. С.Ф. Платонов защитил докторскую диссертацию «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI – XVII вв. (опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время)». В связи с тем, что в Петербургском университете не было ни одного доктора русской истории, защита ее состоялась в Киеве, в университете Св. Владимира. В качестве официального оппонента на диспуте выступил профессор В.С. Иконников, отметивший высокий научный уровень представленного сочинения.

В 1909 г. вышел в свет «Ученик русской истории» С.Ф. Платонова для средних учебных заведений. Учебник имел успех и после небольшого сокращения его объема был рекомендован для учащихся. Отличительной чертой учебника являлась, по словам самого Платонова, «попытка» дать в доступной форме «научное и объективное изложение» курса русской истории. Учебник выдержал 10 изданий. Последний раз он был опубликован в 1924 г. в издательстве «Пламя» в Праге в 2х частях. Еще более удачной попыткой в этом отношении следует признать «Лекции по русской истории» Платонова, являвшиеся в начале века наряду с «Курсом русской истории» В.О. Ключевского настольной книгой студенческой молодежи и переиздававшиеся с 1899 по 1917 г. десять раз. Имя С.Ф. Платонова сделалось известным в самых отдаленных уголках России.

Обремененный большим семейством (он был женат и имел четырех дочерей и одного сына, Михаила, впоследствии профессора химии Ленинградского технологического института, застреленного в марте 1942 г.), Платонов не мог позволить себе роскошь «уйти в науку» и в поисках дополнительных источников существования помимо университета вынужден был преподавать в других учебных заведениях: Высших женских курсах, Петровском коммерческом училище. Женском педагогическом и Археологическом институтах, Александровском лицее. Успешно продвигался он и по служебной лестнице, заняв сначала хотя и скромную, но влиятельную должность секретаря С.-Петербургского университета, а затем с 19000 г. по 1905 г. и декана историко-филологического факультета С.-Петербургского университета. Почувствовав вкус к административной работе, Платонов решился возглавить в 1903 только что организованный Женский педагогический институт – первое в России высшее учебное заведение. За годы своего директорства в Педагогическом институте (начинать в котором ему пришлось с постройки его здания – Малая Посадская, 26), Платонов не только его в образцовое состояние, но и провел необходимые реформы, превратившие институт в учебное заведение университетского типа.

В 1895 – 1902 гг. Платонов приглашен в качестве преподавателя русской истории к великим князьям Михаилу Александровичу, Дмитрию Павловичу, Андрея Владимировичу и великой княгине Ольге Александровне. Поскольку среди предшественников Платонова, читавших лекции высочайшим особам, были такие историки, как С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, К.Н. Бестужев-Рюмин и другие ученые, то видеть в этом факте знак какого-то особого высочайшего благоволения к Платонову едва ли возможно. Истинное отношение правящих кругов к ученому, в лояльности которого они никогда не сомневались, выясняется из обнаруженной после 1917 г. в бумагах Николая II «Записки о профессорах русской истории». «Вполне приличен Платонов, обладающий огромной эрудицией, но он сух и уж несомненно мало сочувствует культу русских героев, - говорилось в ней. – Конечно, изучение его произведений не может вызвать ни чувства любви к Отечеству. Ни народной гордости».

За годы своего преподавания Платонов создал научную школу, получившую название «петербургской школы русских историков», или «Школы Платонова», характерной особенностью которой являлся ярко выраженный объективизм и ориентация исследователей преимущественно на источниковедческие разыскания, конкретное изучение исторического материала. П.Н. Милюков относил ее к «историко-критическому» направлению в русской историографии. Среди учеников Платонова – С.В Рождественский, А.Е. Пресняков, Б.А. Романов, Н.Г. Павлов-Сивальский, П.Г. Васенко, П.Г. Любомиров, и др. К числу учеников Платонова причислял себя и Б.Д. Греков, становление которого как ученого произошло именно в рамках «петербургской школы»: на кафедре русской истории Петербургского университета и Археографической комиссии.

В 1912 г. исполнилось 30 лет преподавательской деятельности Платонова, в связи с чем он был утвержден в звании заслуженного профессора, после чего в январе 1913 г. вышел на пенсию, передав кафедру своему ученику С.В. Рождественскому. Передача эта носила, однако, чисто формальный характер, т.к., перейдя на ставку сверхштатного профессора, Платонов по – прежнему продолжал активную творческую и общественную жизнь.

В июле 1916 постаревший, изрядно уставший от начавших тяготить его административных обязанностей, ученый был вынужден оставить директорство и в Женском педагогическом институте, передав его все тому же С.В. Рождественскому. Научная и административная карьера Платонова, в сущности бала завершена и подошла к своему логическому концу: главные научные труды были уже написаны, основные ступени преподавательской и административной деятельности уже пройдены. Почувствовав себя после отставки свободным и достаточно состоятельным человеком, Платонов покупает в 1916 г. просторную квартиру в Каменноостровском проспекте, куда и переезжает со своим семейством. Сохраняя минимум часов в университете, он намеревается посвятить остаток жизни науке и путешествиям. Заядлый путешественник и жизнелюб, он много ездил по Европе и буквально исколесил всю Россию. Заветной мечтой ученого было посетить Сибирь. Планам этим не суждено было осуществиться. «Переворот 1917 г. – отмечал Платонов, - поставил меня снова в ряды повседневных работников».

Платонов отнесся отрицательно к Октябрьской революции, так как она «не являлась подготовленной ни с какой точки зрения». Сам факт завоевания власти большевиками объяснялся им «общей в то время русской действительностью, войной и различного рода кризисами», «Программа правительственной партии» казалась ему в своих положениях искусственной и утопичной. Однако это не помешало ему уже через несколько месяцев пойти на сотрудничество с большевиками. Он включился работу по спасению петроградских архивов и библиотек. Для Платонова Россия, русский народ никогда не ассоциировались с каким-либо определенным правящим режимом. Правительства приходят и уходят, а народ остается, и именно в служении ему, а отнюдь большевикам Платонов видел высокую нравственную цель.

Даже простой перечень административных и общественных должностей, которые занимал в первые послереволюционные годы Платонов (Председатель Археографической комиссии, директор Археологического института, председатель археологического отделения ФОН Петроградского университета, заведующий Петроградским отделением Главархива, председатель Археологического общества, Союза российских архивных деятелей, заведующий Ученой комиссией по истории труда в России, председатель комитета по изучению древнерусской живописи, редактор журнала «Вестник знания», главный редактор «Русского исторического журнала») показывает, какой нелегкий груз взвалил на свои плечи уже немолодой ученый. Он в это тяжелое время все свои силы, знания и опыт отдавал служению науке, сохранению и умножению культурных ценностей.

В 1920 г., за большой вклад Платонова в развитие русской исторической науки, Общее собрание Академии наук избирает его в действительные члены. В 1922 г. Платонову было поручено после смерти А.С. Лаппо-Данилевского руководство работой Постоянной исторической комиссии Академии. В 1925 г., он становиться директором Пушкинского Дома и его избирают директором Библиотеки Академии наук СССР. На всех своих административных должностях Платонов трудился с полной отдачей сил, реализуя свои обширные знания и несомненный организаторский талант. Преподавательская работа в университете, в Петроградском и Археологическом институтах постепенно начинает в эти годы отходить на второй план. Правда, в университете, где он проработал 39 лет, вплоть до 1927г.

В 1920-х гг. пишет целый ряд книг и статей: очерк «Борис Годунов», «Иван Грозный», 2 книги – «Смутное время» и «Прошлое русского Севера», «Москва и Запад в XVI – XVII вв.», « Петр I». Научные интересы Платонова второй половины 1920-х гг. были связаны с Петровской эпохой.

В 1928 г. в связи с организацией Недели русских историков в Берлине Германское общество изучения Восточной Европы обратилось к главе советской делегации академику М.Н. Покровскому с просьбой о включении в ее состав и Платонова. Доклад, с которым он выступал перед своими немецкими коллегами, - «Проблема Русского Севера в новейшей историографии» - был тепло встречен слушателями. В Германии Платонов встретился со старыми знакомыми в научных кругах. Участие в «Неделе русских историков» превратилось в подлинный триумф ученого. Здесь Платонов имел контакты с некоторыми представителями русской эмиграции, в том числе и со своим бывшем учеником князем Андреем Владимировичем, что было в дальнейшем использовано против него следствием. Встреча прошла довольно холодно. Напротив, благоприятное воздействие на самочувствие ученого, незадолго до этого потерявшего жену, имела его поездка в Париж к своей старшей дочери, Надежде Сергеевне Краевич, где он имел возможность повидать внуков.

После возвращения из-за границы Платонов постепенно сокращает объем административной деятельности. Вершиной научной карьеры Платонова стало избрание его в 1929 г. общим собранием Академии наук академиком-секретарем Отделения гуманитарных наук (ОГН).

Уже с первых шагов на новом поприще Платонов вынужден был окунуться в душную атмосферу вражды и недоверия правительства к «старому» руководству Академии и ее «беспартийным» кадрам. Поворотным пунктом в судьбе Платонова явилось обнаружение 19 октября 1929 г. правительственной комиссией по «чистке» Академии наук в ее Библиотеке подлинных экземплярах манифестов об отречении от престола Николая II и его брата Михаила, а также ряда других архивных материалов актуального общественно-политического содержания, не подлежавших хранению в академических учреждениях. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы выдвинуть Платонова подать 8 ноября 1929 г. в отставку со всех занимаемых им постов.

В ночь на 12 января 1930 г. Платонов и его дочь Мария были арестованы. Руководил операцией чекист А.А. Мосевич. В качестве вещественных доказательств «контрреволюционности» 70-летнего академика были конфискованы обнаруженные при обыске на квартире ученого револьвер иностранного производства, а также письма на его имя от вел. кн. Константина Романова (младшего) и П.Н. Милюкова. Ученый, чье имя было известно каждому образованному человеку, оказался за решеткой: сначала в доме предварительного заключения, а затем в печально знаменитых ленинградских «Крестах», где уже находились арестованные ранее его друзья и ученики: А.И. Заозерский, А.И. Андреев, С.В. Рождественский. Вскоре к ним были присоединены профессора Б.А. Романов, В.Г. Дружинин, П.Г. Васенко, М.Д. Приселков, академики Е.В. Тарле, Н.П. Лихачев и ряд других ученых из числа близких Платонову лиц.

В основу обвинения, предъявленного Платонову, были положены показания рада его «друзей» и коллег о кабинетных разговорах ученого, в которых он резко критиковал политику партии и правительства и ругал признанного в то время главу «историков-марксистов» академика М.Н. Покровского. Последнего в узком платоновском кругу презрительно именовали «гнусом», имея в виду его бесконечные выпадки на «буржуазную историографию». Разгром исторической науки в 1930 г. был логическим завершением предшествующей деятельности «красного профессора», дела своей его жизни. «Если мы преступники, что же вы нас 30 лет не арестовывали?» - наивно спрашивал один из арестованных профессоров следователя ленинградского ОГПУ А.Р. Стромина, на что получил ясный ответ: «Тогда еще вам смена не выросла». «Смена» старой профессуре в стране к тому времени действительно имелась. Уже в середине и, особенно во второй половине 1920-х гг. ученики М.Н. Покровского серьезно потеснили старую профессуру на университетских кафедрах. В этих условиях «беспартийная» Академия наук, в стенах которых вплоть до 1929 г. не было не одного ученого-коммуниста, была единственным местом в стране, где можно было заниматься историей, не оглядываясь на навязываемые школой М.Н. Покровского псевдомарксистские догмы.

Любопытный факт активного противостояния Платонова попыткам «марксистского» понимания истории приводит А.А. Введенский, попытавшийся в 1925 г. в духе времени прочитать в Первом историческом исследовательском институте при ЛГУ доклад о революции 1905 г. на Урале. Платонов, по его словам, «через своих сановных агентов категорически потребовал замены этого доклада докладом о Строгановской иконе. «Мне было заявлено, - пишет он, - что специалисту по истории Древней Руси неприлично заниматься темами по истории XX в., которые не являются наукой, а только публицистикой, а эти темы по XX в. следует оставить другим». Неудивительно поэтому, что Академия наук, и в частности, возглавляемые Платоновым учреждения, становиться в 1920-е гг. центром притяжения всех живых, активно работающих в области русской истории сил.

Сплочение старой профессуры вокруг Платонова способствовали и личные качества ученого как организатора науки. Такие известные исторические журналы и сборники начала 1920-х гг., как «Русское прошлое», «Анналы», «Архив истории труда в России», «Русский исторический журнал», «Века», «Дела и дни», создавались по инициативе или при самом непосредственном участии Платонова. Роль лидера, которую играл Платонов среди старой профессуры, не являлись секретом для «историков-марксистов». Русская буржуазная историография, утверждали в 1931 г., «умерла под платоновским знаменем».

Именно этим и объясняется разнузданная кампания, развязанная в 1928 – 1929 гг. средствами массовой информации, как против Академии наук, так и против ее гуманитарного отделения. «Мы уже прошли ту эпоху, - говорил в 1928 г., разъясняя изменившуюся ситуацию М.Н. Покровский, - когда нам нужны были ученые, признающие советскую власть… Сейчас нам нужны ученые, которые принимают участие в строительстве социализма». А принимать участие в строительстве социализма для историка в то время означало не что иное, как принятие марксизма, причем именно в той его интерпретации, которая преподносилась школой М.Н. Покровского. Пойти на это Платонов не мог. «Отношение мое к научному марксизму. – Я не марксист, считаю, что не всегда мы будем смотреть через очки марксизма, а потому убежден в том, что научный марксизм-наука себя изживет», - констатировал Платонов на одном из допросов. Умный, трезво мыслящий ученый, он хорошо понимал утопичность программы большевиков и временный характер «диктатуры рабочего класса», которая неизбежно должна была смениться демократией по образцу парламентских демократий Запада. «Считаю, что путем внутренней эволюции, под давлением крестьянских масс неизбежна демократическая республика на основе коалиции. Для меня совершенно ясно, что широкие крестьянские массы абсолютно не подготовлены к социалистическим элементам советского строя», - отмечал он. «Существование демократического правительства по типу Англии, Франции, Германии» более соответствовало бы, по его мнению, общей политической ситуации внутри страны, нежели диктатура рабочего класса, которую он считал «переходной стадией к демократическому строю». «Главной силой внутри страны» Платонов считал русское крестьянство, «ибо в противном случае брожения и восстания среди крестьянства неизбежны».

Платонов во время следствия вел себя мужественно, несмотря на угрозы в отношении арестованных дочерей, и долго отказывался дать нужные наказания. «Сломал» Платонова следователь А.А. Мосевич, указавший ему на то, правдивые показания нужны не следствию, которому и так все известно, а истории. Для большей убедительности А.А. Мосевич напомнил Платонову о «чистосердечных показаниях» декабристов и о том значении, которое они приобрели вследствие этого для науки. И ученый сдался. «Касаясь своих политических убеждений, - заявил он, - должен сознаться, что я монархист. Признавал династию и болел душой, когда придворная клика способствовала падению б. царствующего Дома Романовых».

Отрицая наличие заговора, Платонов, тем не менее, подтвердил свои резкие отзывы о М.Н. Покровском и его «школе» и признавал себя сторонником конституционной монархии. Крупнейшим политиком XX в. Платонов считал П.А. Столыпина и, по словам его «однодельца» А. Беломорова, предсказывал, что «будущее России решит Красная армия, состоящая в основном из крестьянских сыновей». На замечание Мосевича, что в СССР ликвидируется кулачество, он заявил: «Мне скоро 70 лет, а Вам 30, поэтому не я, а вы доживете до того дня, кулак свернет вам шею».

Как бы то ни было, признания Платонова были получены, и следствие стало набирать новые обороты. Было установлено, что в одной из «приватных» бесед в кабинете Платонова зашла речь о выдвинутой белоэмигрантами-монархистами кандидатуре на русский престол великого князя Кирилла Владимировича, причем присутствовавший при этом Платонов имел неосторожность резко возразить своим коллегам, указав на более достойную с его точки зрения кандидатуру вел. князя Андрея Владимировича, которого он хорошо знал. Так в руках следствия совершенно неожиданно оказалось то звено, которого не доставало, чтобы связать разрозненные факты и сфабриковать версию о создании Платоновым контрреволюционной монархической организации в Академии наук, получившей название» Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России». Целью организации являлось якобы «свержение советской власти и установление конституционно-монархического строя» в стране во главе с вел. князем Андреем Владимировичем.

В августе – октябре 1930 г. были произведены аресты тесно связанных с Платоновым по линии Археографической комиссии и Академии наук профессоров Московского университета академика М.К. Любавского, членов-корреспондентов АН СССР Ю.В. Готье, Д.Н. Егорова, А.И. Яковлева, профессоров С.В. Бахрушена, В.И. Пичеты и др. Всего по делу «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России» проходило 115 человек.

Как ни абсурдны были выдвинутые против ученых обвинения, они вполне вписывались в развернутую в конце 1920-х гг. в стране кампанию по «выкорчевыванию буржуазного вредительства», а по сути дела санкционированные руководством страны фабрикацию в политических целях целого ряда громких дел: Шахтинского, Промпартии, Союзного бюро меньшевиков-интервенционистов и др. Подготовка ленинградскими чекистами дела Платонова и его коллег была из этой серии.

Более года продолжалось следствие. О его результатах впервые публично было объявлено 2 февраля 1931 г., когда на чрезвычайном общем собрании Академии наук СССР ее непременный секретарь академик В.П. Волгин сообщил собравшимся «об установлении факта участия» Платонова и его коллег Е.В. Тарле, Н.П. Лихачева и М.К. Любавского в «контрреволюционном заговоре», в связи с чем они были исключены из состава ее действительных членов.

Это была одна из наиболее позорных и тяжелых страниц истории нашей науки. Не менее позорным и тяжелым было постыдное судилище над Платоновым и Е.В. Тарле, устроенное институтом истории Комакадемии и Обществом историков-марксистов в Ленинграде с 21 января по 16 февраля 1931 г., на котором оставшиеся на свободе младшие коллеги и ученики Платонова из опасений за свою судьбу вынуждены были отрекаться от него. «Что думал перед смертью знаменитый русский историк, - писал в этой связи А. Изюмов, - я не знаю. Мне кажется, что деяния чекистов его не удивляли: он чересчур хорошо знал историю Смутного времени. Но вот плевки, которыми награждали его же ученики, я думаю, доставляли ему наибольшее страдания».

10 февраля 1931 г. по приговору «тройки» ОГПУ была решена судьба первой партии из проходивших по этому делу ученых (всего 30 человек), получивших от 5 до 10 лет концлагерей. 10 мая 1931 г. определилась участь второй группы ученых (47 человек), большая часть которых была направлена в Соловки сроком на 10 лет. Со страхом и тревогой ожидалось решение участи третьей и последней группы ученых, куда входили академики. К всеобщему удивлению приговор оказался сравнительно мягким. Постановлением коллегии ОГПУ от 8 августа 1931 г. 20 человек были отправлены в Печорский концлагерь на 5 лет, а 15 «главных преступников», среди которых был Платонов, получили по лет ссылки.

Местом ссылки Платонова и двух его дочерей – Марии и Нины, которые также были осуждены, стала провинциальная Самара (ул. Красинская, 21), где он умер 12 января 1932 г. в больнице от сердечной недостаточности. Здесь же на городском кладбище и похоронен. Так закончилась жизнь замечательного русского ученого и патриота, оставившего крупный след в нашей историографии.

Сочинения С.Ф.Платонова

Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник.

Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI – XVII вв. (опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время).

Борис Годунов. Образцы прошлого.

Иван Грозный (1530- 1584).

Прошлое русского севера. Очерки по истории колонизации Поморья.

Москва и Запад в XVI – XVII вв.

Петр Великий. Личность и деятельность.

Лекции по русской истории.

Учебник русской истории.

Концепция Смуты. История Смутного времени стала главной темой исследований С.Ф. Платонова. Свою магистерскую диссертацию он намеревался посвятить «тому общественному движению, которое создало ополчение князя Дмитрия Пожарского и в нем образовало устойчивое Временное правительство». Однако он прочно усвоил мысль своих университетских учителей о том, что всякое серьезное исследование в области древней русской истории невозможно без тщательной разработки источников. Поэтому С.Ф. Платонов, избирает в качестве объекта исследования памятники Смутного времени, состав и происхождение которых были совершенно не изучены в тогдашней историографии. Для решения поставленной задачи и написания диссертации «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. Как исторический источник» ему понадобилось привлечь более 60 произведений русской письменности XVII в., изученных им по 150 рукописям. Многие источники такие как, например, Временник дьяка Ивана Тимофеева или мемуары Ивана Хворостина, оказались открытием для науки. Работа над источниками по истории Смутного времени заняла у молодого ученого около 8 лет.

В предисловии к источниковедческой работе Платонов отмечает вопросы, которые он ставит перед собой при изучении каждого памятника:

- определить время его составления и указать личность составителя;

- выяснить цели, которыми руководствовался составитель и обстоятельства, при которых он писал;

- найти источник его сведений;

- характеризовать приблизительно степень их общей достоверности или правдоподобности рассказа.

При определении темы своей докторской диссертации – «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI – XVII вв. (опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время)» - С.Ф. Платонов исходил из высказанной С.М. Соловьевым «широкой исторической идеи», согласно которой начало новой России следует искать не в реформах Петра I, а в событиях Смутного времени с его политическими катастрофами и потрясениями. Московская Смута, утверждал Соловьев, представляла последний момент борьбы старых родовых «начал» с новыми государственными, после чего государственные «начала» восторжествовали окончательно. С.Ф. Платонов хорошо понимал узость и недостатки «Юридического» объяснения русской истории и явно под влиянием В.О. Ключевского искал, по его словам, «в древнерусской жизни движение и борьбу идей, искал конкретных отношений общественного верха и низа, господ и управляемой массы, капитала и труда». Так, в диссертации С.Ф. Платонова ясно обозначилась другая, отсутствующая у С.М. Соловьева и других представителей «юридической» школы линия исследования, связанная с изучением «общественного строя и сословных отношений».

Требовалось, как писал о задачах исследования сам С.Ф. Платонов, «на фактах» показать, когда и как «погибал в Смуте старый порядок» и в каких формах возникал порядок «новый» в условиях которого и создалось «современное государство». «Из очередных задач русской историографии, - отмечал он, - эту задачу надлежало считать одною из самых важных. Именно она и двигала меня в моих Очерках по истории Смуты».

«Очерки» С.Ф. Платонов считал высшим научным достижением всей своей жизни. Эта работа определила его место в среде деятелей русской историографии.

Обширность избранной темы и наличие значительной литературы о Смуте побудили С.Ф. Платонова придать своей книге очерковый характер и, обойдя много раз описанные, всем известные «внешние подробности событий», сосредоточить основное внимание «на изображении деятельности руководивших общественной жизнью кружков и на характеристике массовых движений».

В основу своего труда С.Ф. Платонов положил схему В.И. Ключевского, согласно которой отличительной особенностью Смуты является то, что в ней «последовательно выступают сверху вниз» все классы русского общества и выступают «в том самом порядке, в котором они лежали в тогдашнем составе русского общества», причем в Смуте они появляются дважды: сначала для разрушения, а затем уже для восстановления государственного порядка.

Многие исследователи отмечают, что С.Ф. Платонов взял у О.В. Ключевского и основные вехи намеченной им периодизации Смуты с разделением ее на три периода:

1. 1598 - 1606 гг. – династический (борьба за Московский престол);

2. 1606 - 1610 гг. – социальный (разрушения государственного порядка или социальной борьбы);

3. 1611- 1613 гг. – национальный (борьба за национальность, или восстановление порядка).

Нужно заметить, что корни этой схемы надо искать не столько у Ключевского, сколько в источниках «Новом летописце 1630 г. и русской книжности XVII вв. К тому же Платонов подразделил Смуту на 8 «более частных моментов»:

боярская смута,

смута в воинской массе,

начало открытой общественной борьбы,

разделение государства,

падение Тушинского и Московского правительств,

установление польской диктатуры в Москве,

первое земское правительство, второе

земское правительство и его торжество.

Более того, Платонов расширил рамки Смуты. Он выделил период скрытой Смуты, начавшейся сразу после смерти Ивана Грозного, интригами, направленными на то, чтобы захватить влияние и власть во дворце. Открытая Смута началась с прекращением династии Рюриковичей.

В.О. Ключевскому следовал С.Ф. Платонов и в своем стремлении взглянуть на события «Смуты» сквозь призму социальной борьбы, а также в попытке определения социального и национально-освободительного моментов в ее истории. Отталкиваясь от мысли В.О. Ключевского в том, что в основе Смуты лежала «социальная рознь», порождаемая «тягловым строем» Московского государства, приведшая к тому, что, начавшись с раздоров после смерти Ивана Грозного среди его родни, Смута переросла, в конце концов, в открытую «социальную борьбу» в период восстания И.И. Болотникова, С.Ф. Платонов подошел к Смуте как к сложному социальному и политическому кризису в стране, истоки и последствия которого далеко выходили за рамки начала XVII в.

С.Ф. Платонов для выяснения истоков Смуты вступительная часть «Очерков» посвящает «географическому обзору» и социально-политическому кризису Московского государства во второй половине XVI в. В основе этого процесса лежало, по С.Ф. Платонову, систематическое подчинение правительством в видах усиления обороноспособности страны «рабочей», «трудовой массы ».

Резкое возрастание в 1570 – 1580-х гг. численности служивого сословия в стране и связанная с этим массовая и беспорядочная раздача в частные руки черносошных и дворцовых земель, резко ухудшило положение сидевшего на этих землях населения и вызвало, в конечном счете, бегство его на Украину, южную окраину государства, в связи с чем были приняты и первые меры правительства «к укреплению крестьян» в конце XVI в., хотя до «полного и категоричного» провозглашения крестьянской крепости оно, по мнению С.Ф. Платонова, и не дошло». Важное значение в этой связи придавал С.Ф. Платонов «экономическому закабалению» владельцами своих крестьян и быстрому развитию в конце XVI – начале XVII в кабальной службы. Так, впервые в отечественной науке в книге С.Ф. Платонов со всей определенностью была поставлена одна из центральных проблем советской историографии Смуты – проблема формирования крепостного права и усиления феодального гнета как непосредственной предпосылки и движущей силы ее развития. (Продолжена эта тема в работах В.И. Корецкого, Р.Г. Скрынникова, А.А. Зимина и др.)

Вместе с социальным кризисом, рука об руку с ним, по С.Ф. Платонову, развалился и кризис политический, в основе которого лежали серьезные противоречия между знатным московским боярством, «боярами-княжатами», с их родовыми вотчинами и удельными традициями, и стремившейся к единодержавию царской властью. «Сокрушив» в ходе опричнины землевладение враждебных ему «бояр-княжат», Иван Грозный, по мнению С.Ф. Платонова, не только «бесповоротно» уничтожил «политическое значение» этого класса, но не внес те самым большую сумятицу в и без того запутанные поземельные отношения в стране.

К концу XVI в. были недовольны все: московская знать, пострадавшая от террора Грозного, дворяне-помещики, терявшие в результате оттока населения из центра рабочую силу, и «трудовая масса, недовольная потерей свободы и хозяйственным разорением, недовольство ее было направлено и против правительства и против бояр и дворян. Наиболее ярким выразителем этого политического и социального протеста было «Дикое поле» с его казацкой вольницей. В сложившихся обстоятельствах, делает вывод историк, случайное в сущности, совпадение « государственного расстройства» с «расстройством династии» положило начало смуте.

Свежий, нетрадиционный взгляд С.Ф. Платонова на опричнину как на «государственный переворот», в котором он в отличие от своих именитых предшественников С.М. Соловьева и В.О. Ключевского усматривал и определенный план и систему в действиях, направленных на разгром «удельной аристократии» не только логично вписался в разработанную схему Смуты, но и стимулировал интерес к этой проблеме последующих поколений русских историков, среди которых он нашел как сторонников (Р.Г. Скрынников), так и противников (А.А. Зимин, В.Б. Кобрин) такой интерпретации опричной политики Ивана Грозного.

Активное участие в событиях смуты «мелкого служивого лица, детей боярских, дворовых и городовых» и позволило С.Ф. Платонову по-новому, нежели это делали его предшественники, решить такой принципиальный вопрос, как итоги Смуты. Если по Ключевскому прекращение Смуты стало возможным в результате их примирения, чему способствовали казацкие и польские отряды, «медленно, но постепенно вразумляющие разоряемое ими население», то у С.Ф. Платонова дело обстоит как раз наоборот. «Верх и низ общества проиграли, а выиграли ее средние», «консервативные слои населения» в лице пожилого люда и тяглых посадских общин. Именно их ополчение «овладело Москвой, их начальники правили страною до царского избрания; ими, наконец, был избран царь Михаил» - к такому выводу пришел С.Ф. Платонов в результате своего исследования.

Вывод Платонова о поражении в Смуте «верха» и «низа» русского общества был прямо направлен против попыток В.О. Ключевского приписать московскому боярству начала XVII в. «конституционные стремления» и рассмотреть события этого времени сквозь призму «смутной и робкой потребности общества» в законом обеспечении лица и имущества от «усмотрения и настроения власти», так как «разгромленное» в Смуте боярство никаких ограничений царской власти. На чем настаивал Ключевский, навязать Михаилу Федоровиче, конечно же, не могло.

Положив основу своей диссертации схему Ключевского, Платонов выбросил из нее присущий этому ученому либерализм и все то, что было в ней от политики и не находило, по его мнению, должного подтверждения в источниках. Все это дает основание поставить под сомнение принятый в нашей историографии взгляд на «Очерки» Платонова как на дальнейшее развитии концепции смуты Ключевского и вполне определенно говорить уже о разработке Платоновым во второй половине 1890-х гг. на основе схемы Ключевского самостоятельной концепции Смуты, свободной от идеологических наслоений либерального толка. Эта же линия прослеживается и в тесно связанных с «Очерками» более мелких работах ученого 1900-х гг. – «К истории Московских Земских соборов» (1906г.), «Боярская Дума – предшественница Сената» (1910 г.) и др., в которых он не только продолжал отстаивать высказанную в «Очерках» мысль об отсутствии каких-либо серьезных оснований для утверждений о «формальном ограничении верховной власти» в начале царствования Михаила Федоровича, но и развивал мысль о широкой социальной базе новой династии.

Схема Смуты, предложенная Платоновым, была принята современной ему наукой. Конечно, книга эта далеко не исчерпала хранящегося в архивохранилищах и библиотеках документального материала, относящегося к теме исследования. Платонов внимательно следил за публикациями источников и литературы по теме. Однако на дополнение и исправление своего труда он не пошел. Концептуально «Очерки» были построены прочно, а пересмотр или уточнение частностей мало что давали. Тем не менее, когда уже в советское время представилась возможность публикации научно-популярного изложения «Очерков», Платонов воспользовался ею. В вышедшей в 1923 г. в Петрограде книге «Смутное время. Очерк истории внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском государстве XVI –XVII веков» им учтена не только появившаяся со времени первого издания «Очерков» литература, но и публикации источников по теме.

«Лекции по русской истории». Охватывают период с древнейших времен до конца XIXв. «Лекции» Платонова, являлись в начале века наряду с «Курсом русской истории» В.О. Ключевского настольной книгой студенческой молодежи и переиздававшиеся с 1899 по 1917 г. десять раз.

«Лекции» дают представление об общей концепции русской истории Платонова. О профессиональной культуре историка свидетельствует тот факт, что лекционному изложению русской истории свидетельствует введение к курсу, содержащее ответ на вопросы о предмете, методе исторической науки, очерк русской историографии

В курсе явно прослеживается приверженность Платонова основным установкам государственной школы, в основу которого он положил взгляды своих учителей об «органическом» развитии русской истории, ведущей роли государства в этом процессе и знаменитую теорию Б.Н. Чичерина о закрепощении и последующем раскрепощении государством сословии в России. Как и его великие учителя, Платонов также исходил из того, что отличительные черты истории каждого народа «создаются его природной и его первоначальной обстановкой». Как и они, он также искал в ней «коренных начал», «органическое развитие» которых собственно и составляет, Платонову, сущность русского исторического процесса. Таким «коренным началом», отправной точкой, определившей особенности русской истории на много столетий вперед, является по Платонову «военный характер» Московского государства. Уже в XIII веке определились, по мнению Платонова, «те обстоятельства, которые направляли в течение многих веков внешние стремления русского племени и его внутреннюю организацию». Обстоятельства эти – внешняя агрессия, когда почти одновременно с трех сторон великорусское племя было окружено врагами, действовавшими наступательно. «Главной задачей племени стала, поэтому самозащита, борьба не за свободу (она была отнята татарами), а за историческое существование, за целостность племени и религии. Эта борьба продолжалась сотни лет. Благодаря ей племя должно было принять чисто военную организацию и постоянно воевать на три фронта…». С одной стороны, эта борьба «направляла всю внешнюю политику государства вплоть до Петра Великого», и закончилась уже при Екатерине II достижением «полной безопасности и естественных границ». С другой – чисто военная государственная организация (закрепощение сословий), которую вынуждено было принять возникшее в конце XV века Московское государство (в Киевской Руси единое государство в нашем смысле по Платонову так, и не сложилось), надолго, на много столетий вперед предопределила внутреннее развитие страны, в том числе и знаменитую «Смуту» начала XVII в. В итоге в канун царствования Петра I Московском государстве конца XVII в. При первенствующем положении русского дворянства в качестве «высшего класса» общества не было, отмечает Платонов, самостоятельных общественных союзов, не «обусловленных общественными повинностями». «Равновесие в положении главных сословий, существовавшее «во всей силе» при Петре I, когда было установлено особое крепостное право на жизнь и труд всех сословий одинаково», было нарушено при его приемниках. Столь серьезное изменение положения сословий означало, по мнению Платонова, не что иное, как установление «шляхетского режима в стране» и превращение России в однословную монархию, дворянскую империю, в которой дворянству и никому более не принадлежало «исключительное господство в государстве». Последним актом раскрепощения сословий явилась крестьянская реформа 1861 г.

«Научный реализм» в творчестве Платонова. «Миросозерцание мое, - отмечал Платонов в обширной «покаянной» записке, поданной им в октябре 1930 г. в ОГПУ – сложившееся к исходу XIX века, имело базой христианскую мораль, позитивистскую философию и научную эволюционную теорию… В сущности я остаюсь таким и в настоящую минуту. Атеизм чужд мне столько же, сколько и церковная догма. Позитивизм, мною рано усвоенный, освободил меня от тех условностей и метафизики, которые владели умами историков - моих учителей (Соловьев, Чичерин, Кавелин и др.), привил мне методы исследовательской учебной работы, далекие от априорных умозрений. Наконец, эволюционная теория легла в основу моих представлений о сущности исторического процесса и обусловила весь строй моих университетских курсов. Так определившаяся смолоду моя личность не изменилась ни от появившейся в нашей литературе теории марксизма, ни от политического торжества этой теории в коммунистическом государстве СССР». Несмотря на категоричность признаний Платонова (вызванное, скорее всего, обстоятельствами историографической борьбы) влияние на его творчество не только позитивистской философии, но и экономического материализма и основных идей государственной школы не подлежит сомнению.

Платонов постоянно подчеркивал свое негативное отношение к умозрительным историческим построениям, явно предпочитая им конкретное изучение исторического материала. Состояние русской историографии таково, считал Платонов, что «иногда налагает на русского историка обязанность просто собирать факты и давать им первоначальную обработку. Платонов и его школа делала упор на создании источниковедческой базы науки, т. е. в открытии и введении в научный оборот ранее неизвестных исторических источников. Он выработал следующий порядок работы:

- выявление всех подлежащих исследованию сочинений, как изданных, так и находящихся в рукописях;

- выделение самостоятельных произведений из массы компиляций и подражаний;

- изучение таких самостоятельных произведений в хронологическом порядке их написания, а потом и зависимых от них компиляций и подражаний.

И толь там, где факты уже собраны и освещены, мы можем возвыситься до некоторых исторических обобщений, можем подметить общий ход того или иного исторического процесса, можем даже на основании ряда частных обобщений сделать смелую попытку – дать схематическое изображение той последовательности, в которой развивались основные факты нашей исторической жизни».

Сергей Федорович настаивал на строго фактическом изложении материала, «не подчиняемом никакой предвзятой точке зрения», судить о котором он предоставлял самим читателем, Платонов вовсе не отрицал тем самым значение для науки широких обобщений. Делая упор на изучении источников, скрупулезный научный анализ и фактическое изложение материала, Платонов не забывал и о синтезе, не забывал он и о главной задаче русских историков – создание «общей схемы» русского исторического процесса, который привел нашу национальность к ее настоящему состоянию.

Историк-объективист, убежденный сторонник «научного реализма» и беспартийности науки, Платонов был уверен в том, что «нет нужды вносить в историографию какие бы то ни было предвзятые точки зрения; субъективная идея не есть идея научная, а только научный труд может быть полезен общественному самосознанию». Задача ученого, считал Платонов, заключается в том, чтобы «дать обществу разумное знание, а приложение этого знания зависит уже не от него». Платонова мало интересовало, кем и в угоду каким политическим симпатиям искажалась русская история: «марксистами» ли в лице «школы» М.Н. Покровского, консерваторами-монархистами ли в лице Д.И. Иловайского (известен резко отрицательный отзыв ученого на его «Историю России») или либералами в лице В.О. Ключевского с его «Курсом русской истории». Во всех этих случаях, по Платонову, в науку вносились, партийные или предвзятые точки зрения, не находящие должного подтверждения в источниках. Ошибочным в связи с этим представляется закрепившийся в нашей историографии взгляд на Платонова как историка-охранителя. Корни таких преставлений уходят к Покровскому, который еще до революции писал о его «наклонности к официальным точкам зрения в некоторых вопросах». Ближе к истине точка зрения В.А. Шарапова, отнесшего Платонова к «консервативному крылу» буржуазной исторической науки, если, конечно, считать, что требовать от историка разумного и объективного знания и основанные на тщательном изучении источников научные выводы есть «консерватизм». Для В.С. Брачева очевидно, что научное творчество Платонова плохо вписывается в узкие рамки традиционных представлений о развитии исторической науки в России в конце XIX – начале XX в. и он предлагает оставить историка тем, кем он всегда был, - сторонником научного реализма, представителем объективистского направления в русской историографии.

Научная Деятельность ученого в послеоктябрьский период. Преклонный возраст (Платонову было уже за 60), многочисленные административные обязанности, которым он был обременен, а также «общая житейская обстановка» первых послереволюционных лет делали затруднительными для него глубокие архивные и библиотечные разыскания. Книги и статьи ученого первой половины 1920-х гг. представляют собой вследствие этого, по его собственному призванию, «результат исследовательской работы прежнего времени» или же «результат размышлений» над давно уже опубликованным материалом.

Есть сведения, что на рубеже 1920-х гг. Платонов задумывал большую работу о начале Русского государства, в связи с чем и появились его две небольшие статьи. Поговаривал Платонов и о необходимости пересмотра работ Шахматова, однако, осуществиться этим планам не было суждено.

В 1921 г выходит популярный очерк «Борис Годунов». Такой же научно-популярный характер имела и другая известная работа ученого – «Иван Грозный», опубликованная в 1923 г. В этом году выходят в свет еще 2 книги – «Смутное время» и «Прошлое русского Севера».

В 1926 г. Платонов издает свою книгу «Москва и Запад в XVI – XVII вв.». Она представляла собой заново обработанную самостоятельную часть университетского курса Платонова в виде очерка европеизации Московской Руси в XVI – XVII вв. Центральной мыслью очерка являлось то, что «связи Московской Руси с Европой завязывались раньше и были крепче, чем принято думать», и к концу XVII века «иноземный элемент в Москве расцвел пышным цветом».

Платонов никогда не был кабинетным ученым. Сторонясь политики, он, тем не менее, не упускал возможности защитить интересы науки, активно используя при этом такой канал, как публичные лекции в Доме ученых. В 1923 г., заканчивая свою лекцию о Петре Великом, Платоном сказал «Он был «Великим» ибо его деяния были на благо всего народа, в то время, как Екатерина II не может считаться «Великой»,, ибо защищала интересы одного дворянского класса». Овацией ответил зал на этот ясный намек. Давний интерес Платонова к личности Петра I вылился в 1925 г. в книгу о нем, в которой он подвел итоги своих размышлений о личности и времени преобразователя России. Каких-либо новых идей книга не содержала. Да это и не входило в планы Платонова. «Гвоздь» книги заключается в полемике Платонова с официальной советской историографией, причем в качестве объекта критики осторожный Платонов выбрал не «марксиста» Покровского, а «перестроившихся» писателей А.Н. Толстого и Б.А. Пильняка, в рассказах которых образ Петра I был представлен в виде «грязного и больного пьяницы, лишенного здравого смысла и чуждого всяких приличий».

Критикуя А.Н. Толстого и Б.И. Пильняка и всячески превознося Петра I как «неподкупного и сурово-честного работника на пользу общую», Платонов хорошо понимал, что они в данном случае выполняли «социальный заказ», приводили в жизнь «официальную линию», направленную на разоблачение царственных особ только что свергнутой династии. Горячая защита им личности деятельности «самого могучего человека» своей эпохи была явно не ко времени. Это был вызов. Именно так расценила книгу Платонова цензура, запретив ее публиковать. Платонову ничего не оставалось делать, как апеллировать к Президиуму Академии. В своей докладной записке он вынужден был констатировать, запрещение публикации книги явилось нарушением не только его «частного интереса», но и «проявлением отношения, мало приемлемого для всех вообще лиц, носящих звание академика». «Никакой политики, - отмечал Платонов, - в моей книжке нет. Отношение мое к Петру не переходит ни в панегирик, ни в памфлет. Думаю, что оно научно объективное». Конфликт был улажен, книга увидела свет.

Научные интересы Платонова второй половины 1920-х гг. были связаны с Петровской эпохой. Крупных работ Платонов в это время уже не писал, ограничиваясь небольшими этюдами. Важное место среди них принадлежит так называемой «бытовой» истории первой четверти 17 века: «Берг-коллегия или великобританский монастырь в Санкт-Петербурге при Петре Великом» и «Любимцы Петра Великого: Медведь, Битка и др.». В первой и них Платонов устанавливает социальный состав англичан, подвизавшихся в Русском государстве в Петровское время, и вынужденных, потакая странностям царя, пойти на учреждение по образцу «Всешутейского и Всепьянеющего собора» свой собственной шутовской «пьяной коллегии». Посвятив свою вторую работу изучением шутовского окружения Петра I, Платонов подводит читателя к важному выводу, что, несмотря на радикализм преобразований Петра в частной жизни царского двора, по-прежнему сильны были старые московские порядки.

Устойчивый интерес Платонова к Петровской эпохе отразил небольшой этюд ученого об Ордене Иуды, изготовленном в 1709 г. По приказанию Петра в Москве и предназначавшегося для изменника Мазепы. В другой своей работе «Книге расходной Санкт-Петербургского комиссариата Соляного правления 1725 года» Платонов нашел документальное подтверждение факта подкупа Екатериной I в день смерти Петра гвардейцев Преображенского и Семеновского полков путем экстренной выдачи им задержанного ранее жалования.

Последней работой Платонова по русской истории явилась публикация им в 1929 г. «Списка лиц, посланных для научения в Италию на рубеже XVII – XVIII вв.», составленного князем Б.И. Куракиным. Публикация сопровождается небольшой заметкой ученого о судьбе одного из списка лиц – «невозвращенца» князя А.П. Прозоровского.

Современные оценки творчества С.Ф. Платонова. В ряду крупнейших российских историков прошлого видное место принадлежит академику С.Ф. Платонову. Младший современник В.О. Ключевского, создатель крупной научной школы в трудных условиях 1920-х гг., он стал олицетворением всего наиболее ценного, что дала миру русская дореволюционная историография и активно противостоял губительным тенденциям, которая несла в науку новая, так называемая «марксистская» школа М.Н. Покровского. Собственно это противостояние и явилось подлинной причиной «дела» С.Ф. Платонова и связанной с этим трагедией ученого – арестом, исключением из Академии наук и ссылкой. В отличие от пострадавших вместе с ним А.И. Андреева, С.В. Бахрушина, Б.А. Романова, В.И. Пичеты и других ученых, сумевших благодаря молодости пережить лихолетье и продолжить свою научную деятельность уже в русле марксистской исторической науки, для С.Ф. Платонова такая возможность была исключена даже теоретически.

Этим и объясняется прочно закрепившееся в нашей науке представление о нем как историке-монархисте и «охранителе», «историке-бюрократе», представление, не только не находящее должного подтверждения в источниках, но и надолго затормозившее выяснение подлинной роли, которую сыграл ученый в русской историографии.

Научное творчество Платонова относится к числу «вершинных» явлений в русской историографии. Ни по широте постановки и круга использованных источников, ни по глубине и тщательности их разработки главный труд Платонова, его «Очерки» не имеют аналогов в обширной историографии Смуты и расцениваются современными исследователями как «не утратившие своего научного значения до настоящего времени».

Ориентируя исследователей на тщательную разработку источников на «реальное знание», свободное от каких-либо идеологических догм и стереотипов работы Платонова помогали и помогают тем самым поддержанию традиционно высокого уровня нашей историографии XVI – XVII вв.

В советской историографии доминировало представление о Смуте как о крестьянской войне и тезис о классовой борьбе как движущей силе событий того времени. В постсоветской историографии произошло как бы второе открытие С.Ф. Платонова, связанное не только с более глубоким, свободным от предвзятости прочтением его работ, но и возвращением в виде преставления о событиях начала XVII в. как гражданской войны в России к так характерному для него цельному пониманию Смуты. И хотя концепции Смуты, равноценной платоновской, еще не создано, ощутимые успехи в изучении этого времени (труды А.А. Зимина, Р.Г. Скрынникова, В.И. Буганова, А.Л. Станиславского, В.Д. Назарова, Б.Н. Флори и ряд других), вселяют надежду, что время это, может, и недалеко. И как раньше, надежным помощником в этой работе историкам еще долго будут служить статьи и книги С.Ф. Платонова, его высокий нравственный принцип самоотверженного служения науке, своему народу.