Глава 5 ассоциативные и гендерные свойства лингвоконцепта «любовь»

5.1. Гендерные исследования концепта «любовь»

(На базе паремиологического фонда русского языка)

«Наиболее «гендерным», отражающим социально-биологическую специфику пола концептом является, бесспорно, любовь, которая, собственно, и порождается половой дифференциацией людей» (Воркачев 2004: 189).

Если присутствие в обыденном сознании гендерных стереотипов («культурно и социально обусловленных мнений и пресуппозиций о качествах, атрибутах и нормах поведения представителей обоих полов» – Кирилина 1999: 98) любви не вызывает сомнений, то гендерность понятийной составляющей концепта любви остается под вопросом, поскольку представления о любви не обязательно совпадают с пониманием ее сущности.

Исходя из вышесказанного, можно полагать, что, как национальная специфика любви определяется числом культурно значимых обыденных представлений, разделяемых членами какого-либо этноязыкового социума (см.: Воркачев-Воркачева 2002: 146), так и гендерная специфика этого концепта в части понятийной компоненты будет зависеть от взглядов (обиходных концепций) мужчин и женщин на сущность любви.

В нашем исследовании мы рассматриваем семантические области концепта «любовь» в гендерном аспекте на базе паремиологического фонда русского языка. В русском паремиологическом фонде было зафиксировано около 200 единиц, передающих концепт «любовь». Паремиология избрана в качестве предмета исследования не случайно: «она находится на пересечении фразеологии и фольклора, что делает изучение пословиц и поговорок весьма значимым с позиции современного лингвокультурологического подхода» (Кирилина 2000: 179).

Анализ женственности и мужественности на фразеологическом материале русского языка, проведенный А. В. Кирилиной показывает, что русская паремиология обладает одной важной особенностью – наличием в ней женского голоса. Женский голос выражает сильную антиандроцентричную тенденцию, присущую русскому языку: он аккумулирует наблюдение за бытием «от первого лица», от лица женщины. Женский голос создает автопортрет, выражает женский взгляд на мир, с одной стороны ограниченный социальными рестрикциями, с другой – являя собой проявление женской воли, самостоятельности (Кирилина 2000: 222).

Вслед за А. В. Кирилиной мы считаем, что «русский язык по своим характерологическим признакам должен обнаруживать атрибутируемые женственные черты. К таким чертам относятся (в противоположность мужественности): эмоциональность (а не рациональность), отсутствие активности, страдательность (а не действенность) и т. д. (Кирилина 2000: 140). Такая точка зрения прослеживается и в работах А. Вежбицкой, которая пишет, что хотя все западноевропейские языки имеют широкий набор средств для выражения эмоций, но даже при сравнении с ними «русский … выступает как язык, уделяющий эмоциям гораздо больше внимания и имеющий значительно более богатый репертуар лексических и грамматических выражений для их разграничения» (Вежбицкая 1996: 44).

Данные нашего исследования показывают, что в женской картине мира, отражающей концепт «любовь» в русском паремиологическом фонде, можно выделить следующие семантические области:

1. Необходимость, ценность чувства любви («Не мил и свет, когда милого нет»; «Забудется милый, так вспомнится»; «С милым в любви жить хорошо»).

2. Готовность к самопожертвованию ради любви/любимого («Ради милого и себя не жаль»; «За милого и на себя поступлюсь»).

3. Любовь как высшее благо («С милым век коротать – жить не горевать»; «Хоть сухарь с водой, лишь бы, милый, с тобой»).

4. Непроизвольность чувства любви («Он с нею и себя не помнит, и нас не поминает»; «Бояться себя заставишь, а любить не принудишь»).

5. Любовь и страдание («Милый не злодей, а иссушит до костей»; «Милый далеко – сердцу нелегко»; «Без милого не жить, а при милом не быть»).

6. Любовь и несчастье («Тошно жить без милого, а с немилым еще тошнее»; «Несолоно хлебать, что немилого целовать»).

7. Любовь вне брака (оценивается отрицательно) («Чужого мужа полюбить – себя погубить»).

8. Характерной приметой характера русской женщины, по свидетельству пословичного фонда, является готовность терпеть побои от любимого («Милый ударит – тела прибавит»; «Милого побои не долго болят»; «Милый побьет, только потешит» и др.).

Обращает на себя внимание также тот факт, что образ женщины представлен в русском паремиологическом материале значительно шире не только в количественном, но и в качественном отношении: отражены разнообразнейшие социальные роли, степени родства, этапы жизни женщины, ее разнообразные задачи и умения (невеста, мать, жена, сестра, сваха, теща, свекровь, невестка, золовка, хозяйка, мачеха, кума, попадья и т. п.). Важно отметить, что количество номинаций концепта в языке прямо пропорционально его культурной значимости для данного народа (см.: Лакофф 1990: 395).

Мужская картина мира, отражающая концепт «любовь» в русском языке, представляется менее выразительной и содержательной. Здесь можно выделить следующие семантические области:

1. Любовь и действие («Любить жену – держать грозу»; «Кого люблю, того и бью»).

2. Любовь и брак с расчетом на хорошую семейную жизнь («Не хвали жену телом, а хвали делом»; «Жена, ты любить не люби, а поглядывай» – т. е. «угождай, служи»).

3. Любовь и Бог («Смерть и жена – богом суждена»; «Бог волен да жена – коли волю взяла»).

4. Любовь и влюбленность, оценивающаяся отрицательно («Влюбился – как сажа в рожу влепился»; «Влюбился – как мышь в короб свалился»).

5. Любовь и деньги («Муж любит жену богатую, а тещу тороватую»; «Муж любит жену здоровую, а брат сестру богатую»).

В женской картине мира выделяются следующие семантические области (в скобках указано количество единиц): замужество (91), любовь и привязанность (35), родственные отношения (25), материнство (31), типичная деятельность и самоощущения (26) и т. д.

Таким образом, семантическая область «любовь и привязанность» занимает второе место по представленности в паремиологическом фонде русского языка. Наше исследование подтверждает тот факт, что в русском языковом сознании констатируется абсолютная необходимость наличия любимого человека («милого»). Лишь в ряде случаев («С милым в любви жить хорошо») возможно предположение о том, что речь идет о замужестве. В пословицах этого типа доминирует готовность к самопожертвованию: «Ради милого и себя не жаль»; «За милого и на себя поступлюсь»; а также крепость эмоциональных уз: «Забудется милый, так вспомнится»; «Не мил и вольный свет, когда милого нет».

Замужество и эмоциональная привязанность не являются идентичными, что подтверждают результаты исследований в области гендерной истории, на фундаментальных материалах, показавших, что институт брака имел преимущественно экономический характер и мало соотносился со сферой человеческих эмоций и привязанностей (Кирилина 2000: 188). Характерно присутствие в подгруппе, описывающей эмоции, большого количества безличных и неопределенно-личных конструкций – «Забудется милый, так вспомнится», – отражающих некоторую самопроизвольность событий в русской ментальности (Кирилина 2000: 189). Е. С. Яковлева отмечает, что русский языковой тип мышления (и интерпретации действительности) традиционно противопоставляется англо-саксонскому именно по признаку активности, контроля над ситуацией и пассивностью, отсутствием контроля (Яковлева 1997: 97).

Н. В. Уфимцева провела сопоставительный анализ ассоциативной картины мира русских и англичан, который показал, что для русских понятие «деньги» ранжируется позицией 9, а у англичан занимает позицию 6. Обращает на себя внимание значительное различие в количестве вызвавших данный ассоциат стимулов (русское языковое сознание – 367, английское языковое сознание – 750). «По мнению социологов, современных русских характеризует так называемое неэкономическое мышление …. Так, в сознании русских деньги прежде всего большие (41), бешеные (14), шальные (2) Деньги – это зло (9), грязь (4), грязные (4) золото (12), счастье (5)» (Уфимцева 1996: 149). Примечательно, что в российской художественной литературе, в частности в современном театральном масскульте, «любовь стала чуть ли ни единственным источником воли и энергии и уж точно единственной ценностью, которая способна не просто противостоять деньгам, но и побеждать их отсутствие или дурное влияние» (Дубнова 2002: 68).

Н. В. Уфимцевой также показано неодинаковое место физической сексуальности в языковом сознании русских и англичан. В ядре английского языкового сознания ассоциат «sex» имеет ранг «4». В русском языковом сознании ассоциат «любовь» имеет ранг 18,5; сексуальные отношения отдельно не выделяются.

По данным нашего ассоциативного эксперимента ассоциат «секс/sex/постель» занимает высокий ранг и отмечен испытуемым как мужского, так и женского пола. Данные САЭ, проведенного Е. Е. Каштановой (1997), также показывают, что стереотипными ассоциатами для стимула любовь являются: чувство (33), счастье (13), прекрасное (7), секс (5), нежность, радость, страсть (3). Экспериментальные данные позволяют утверждать, что обыденным сознанием любовь понимается, прежде всего, как категория межличностных отношений, а конкретнее – сексуально обусловленное чувство (Каштанова 1997: 145).

Анализ текстов рок- и поп-культуры (см.: Каштанова 1997) показывает, что концепт «любовь» реализуется через ряд устойчивых смыслов, среди которых не последнее место отведено половому влечению, сексу, чувственной связи, эротическому восприятию объекта. Нарушено табу, связанное с ментальными представлениями о любви и с эстетизацией физиологической стороны взаимоотношений полов, что ведет к опошлению, вульгаризации и примитивизации любовного чувства (Каштанова 1997: 200).

При анализе русских пословиц обращает на себя внимание низкая частотность лексем, относящихся к сфере физической сексуальности. Широко представлена сфера духовных, нравственных качеств. В пользу такого вывода говорит ряд диссертационных исследований (Вильмс 1997; Каштанова 1997; Дашиева 2000; Кирилина 2000 и др.).

Л. Н. Пушкарев, проанализировав массив русских пословиц XVII – XVIII веков, отмечает, что отличительной особенностью русской любовной паремиологии является немногочисленность пословиц, посвященных чувственным отношениям, интимной стороне любви. Физическая любовь не смакуется, такая любовь воспринимается как реальность, как естественное стремление человека к продолжению рода («Спать двоим – быть и третьему») (Пушкарев 1994: 123).

Проведенные исследования на базе паремиологического фонда русского языка позволяют в целом утверждать, что идея «любви вообще» ассоциируется, скорее всего, с любовью мужчины как родового представителя Homo Sapiens в обоих языках, при этом в русском языке ярко представлен «женский голос» и «женская перспектива».