Обсуждение результатов

Полученные результаты сначала интерпретировались по каждой группе в отдельности. При этом сравнивались между собой данные, полученные по каждому из шести параметров до начала и после окончания коррекционной работы. После этого была предпринята попытка проанализировать результаты диагностики обеих групп и сопоставить данные, полученные по разным параметрам.

Параметр I показывает, насколько хорошо родитель способен представить себе поведение ребенка в различных ситуациях. Мы предлагали рассказы, описывающие разные сферы жизни детей. Поэтому точность предсказания поведения ребенка зависела от того, насколько хорошо родитель знает его проблемы, личностные особенности, способен понять его поступки и стоящие за ними мотивы. Те особенности испытуемых, которые выявляет этот параметр, можно отнести к когнитивному компоненту родительской позиции.

Оказалось, что до занятий в группе родители редко могли правильно предсказать поведение ребенка во всех трех ситуациях. После коррекционной работы они гораздо чаще оказывались правыми в своих прогнозах. Количество испытуемых, у которых выявлено совпадение сразу по всем трем рассказам, повысилось от 0 до 20 % в группе 1 и от 0 до 25 % в группе 2.

Можно предположить, что родители лучше узнали своих детей. Однако следует ли из этого, что они стали лучше понимать их проблемы, переживания, способы поставить себя на их место? Иными словами, способны ли они к эмоциональной децентрации или же это «знание» рационально? Ведь может быть так, что родитель представляет себе, как должен вести себя ребенок в том или ином случае, но не сочувствует ему, не сопереживает, не способен увидеть ситуацию его глазами.

Сравним результаты, полученные по этому параметру, с данными по параметру IV (преобладающий эмоциональный оттенок в отношении к ребенку). У родителей группы 1 в среднем встречается семь негативных и две позитивные оценки ребенка до занятий, а после коррекционной работы в среднем две негативные и шесть позитивных. В группе 2 до занятий — семь негативных и три позитивные оценки, а после — две негативные и шесть позитивных оценок. Это говорит о повышении эмоционального принятия ребенка. Такое одновременное изменение эмоционального и когнитивного компонентов в родительских позициях позволяет предположить, что после коррекционной работы повысилась способность родителей к эмоциональной децентрации.

Безусловно, преобладание негативных эмоций в отношении к ребенку, а также неспособность понять его проявляется и при непосредственном общении, т. е. влияет на поведенческий компонент родительской позиции.

Методика включенного конфликта не предполагает реального взаимодействия родителя и ребенка, она условно как бы создает ситуацию общения между ними. При этом, как правило, выявляются типичные для родителя формы взаимодействия с ребенком, а более конкретно — степень его диалогичности в воспитании ребенка. Иными словами, становится понятным, насколько родитель ему доверяет, способен учитывать его мнение, воспринимать его как самостоятельного человека со своими намерениями, желаниями. Эти данные выявляются по параметру «форма подачи совета ребенку». Судя по результатам выполнения методики, после психокоррекционной работы родители вместо жестких указаний в основном начинают давать детям советы с разъяснением того или иного варианта поведения, а в ряде случаев стараются вообще не давать советов, прислушиваются к мнению ребенка и предоставляют ему самому решить, как себя вести. В результате коррекционной работы процент родителей, дающих в основном жесткие указания, снизился с 66,7 до 27,7 % в группе 1 и с 41,7 до 12,5 % в группе 2. Можно сделать вывод, что у большинства родителей повышается степень диалогичности в воспитании ребенка.

При проведении эксперимента обнаружилось, что повышение степени диалогичности в воспитании ребенка тесно связано с улучшением способности родителя к эмоциональной децентрации. Лишь у одной матери из группы 1 подобную зависимость установить не удалось. У нее повысилось эмоциональное принятие ребенка, но степень диалогичности в воспитании осталась низкой. При общении с дочкой мать продолжала давать ей жесткие указания, требовала следовать определенным нормативам. Этот факт можно объяснить слишком высокой степенью ригидности клиентки, связанной с ее личностными особенностями, что усложнило работу с ней.

Приведенные выше данные свидетельствуют о том, что в большинстве случаев изменение одного из компонентов родительской позиции (эмоционального, когнитивного или поведенческого) в процессе коррекционной работы влечет за собой изменения и двух других. Однако при этом нельзя забывать, что искажения родительской позиции в каждом отдельном случае могут быть различными. Поэтому и изменения в разной степени будут затрагивать каждый из ее компонентов.

Кроме эмоциональных, когнитивных, поведенческих особенностей родителей с помощью методики, по-видимому, можно определить, насколько в процессе коррекционной работы повышается степень гибкости и прогностичности родителей в воспитании. Иными словами, удается выявить, насколько хорошо они могут учитывать изменения ребенка в процессе его развития, а следовательно, способны варьировать методы воздействия на него и формы общения с ним. Эти данные определяются с помощью параметров «отношение родителя к недостаткам ребенка» и «уверенность в знании ребенка».

В обеих группах до занятий уверенность в знании ребенка у большинства родителей была одинаково высокой при ответах на вопросы ко всем трем рассказам. Однако субъективное представление о знании ребенка, как правило, расходилось с реальным, т.е. с данными по параметру «адекватность предсказания поведения ребенка». Подобное расхождение говорит о том, что картина представлений клиентов о ребенке была искажена. Родители чаще всего не осознавали, что их ребенок — живой человек и в его поведении есть много непредсказуемого.

После коррекционной работы данные по этим двум параметрам находятся в большом соответствии. Родители не проявляют полной уверенности в знании ребенка. Как правило, наибольшие сомнения у них вызывает ситуация, в которой описан конфликт в детском коллективе. Это и понятно, ведь они меньше видят, как их дети контактируют со сверстниками. В группе 1 уверенность в знании ребенка снижается с 89 до 61 %, а в группе 2—с 79,2 до 45,8%.

Наблюдаются изменения и по параметру «отношение родителя к недостаткам ребенка». Если сначала они были склонны в большей степени относиться к недостаткам ребенка как статичным, то в конце занятий недостатки ребенка воспринимались в основном как изменяемые, преходящие, и упоминаний о них было гораздо меньше. В группе 1 повысилось отношение к недостаткам как к изменяемым с 18,7 до 65,4 %, а в группе 2—с 22 до 40%. Хотя повышение не очень значительное, но надо отметить, что у родителей в этой группе резко сократилось общее число высказываний о недостатках ребенка (до занятий общее количество упоминаний о недостатках — 45, а после — 24), что также может быть показателем эффективности психологической коррекции.

Сопоставление данных по этим двум параметрам показывает возможности методики в определении степени гибкости и прогностичности родительского отношения к ребенку. При сочетании абсолютной уверенности в знании ребенка с отношением к его недостаткам как статичным родительскую позицию можно, на наш взгляд, назвать ригидной. Преобладание же у большинства клиентов после коррекционной работы упоминаний о недостатках как изменяемых, а также то, что уверенность в знании ребенка перестала быть абсолютной, говорит о повышении гибкости в их отношении к ребенку.

В задачу данной работы не входило изучение личностных особенностей ребенка и его отношения к родителю. Однако мы решили проанализировать результаты, полученные по VI параметру — «решение конфликта» (сходство ответов ребенка «за себя» и «за родителя»). Этот параметр, по-видимому, в какой-то мере свидетельствует о степени зависимости ребенка от родителя. Анализ ответов детей показал, что у ребят, которые до занятий по-разному решали конфликт «за себя» и «за родителя», в конце было обнаружено сходство в этих решениях. До начала работы в группе 1 это сходство составляло 70 %, а в конце — 91 %. В группе 2 — соответственно 65 и 82 %.

Как объяснить такой факт, что до занятий часть детей считала, что во всех трех или двух из трех ситуаций родители поведут себя по-другому, нежели они сами? Трудно предположить, чтобы у ребенка 7—10 лет такая независимость объяснялась социальной зрелостью. Тут напрашивается другое объяснение: ребенок привык к тому, что с точки зрения родителя он всегда бывает неправ и ведет себя не так, как повел бы себя родитель. Сопоставив эти данные с результатами по параметру «преобладающий эмоциональный оттенок в отношении к ребенку», можно увидеть, что именно у тех родителей, дети которых ведут себя «не так», обнаруживается наибольшая степень эмоционального неприятия ребенка. После коррекционной работы у этих родителей в большей или меньшей степени повысилось принятие ребенка. Это отразилось и на отношении ребенка к себе. На наш взгляд, данные по этому параметру можно использовать как дополнительные и анализировать только в сопоставлении с другими результатами.