Семинары 15-21 / Семинар 16 / Индустриализация

В.С. ЛЕЛЬЧУК

КУРС НА ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЮ И ЕГО ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ

(в сокращении)

О том, как наша страна становилась мощной промышленной державой, написано немало научных трудов. Казалось бы, все основное уже извест­но. Тем примечательнее тот интерес, который сегодня, в условиях перес­тройки, проявляется к истории советской индустриализации. Сказывается не только общее усиление внимания к прошлому, к связи времен. Главное в том, что возрождается ленинская концепция социалистического строи­тельства. Всем своим существом этот процесс требует нового осмысления накопленного опыта. Нужен смелый пересмотр устаревших схем и положе­ний, отказ от лжи и фальши, ставших нормой многих исторических работ в условиях господства сталинских оценок индустриализации.

На нынешнем этапе развития советского общества проблема требует глубокого анализа и разностороннего освещения. Теперь уже нельзя огра­ничиваться показом того, что было сделано. Не менее важно сказать и о том, как это было достигнуто, какой ценой. А все ли удалось? В чем ко­ренятся основные трудности и просчеты? Может быть, избранный путь воо­бще не имел альтернатив? Вопросы, вопросы, вопросы... Один актуальней другого, ведь мы, помимо всего прочего, снова решаем задачу ускорения и делаем это в условиях НТР, которая логически и исторически является продолжением индустриализации.

В центре внимания рассмотрение взглядов В.И. Ленина на пути подве­дения прочной экономической базы под Советскую власть, анализ внутри­партийных споров, вопрос об ускорении промышленного развития в услови­ях нэпа конца 20-х годов и срыве темпов в начале 30-х, вызванных побе­дой сталинских методов руководства; далее речь пойдет о развитии адми­нистративно-командной системы управления, ее приобретениях, утратах, традициях.

ВТОРАЯ ПРОГРАММА ПАРТИИ

Если посмотреть учебную литературу, то почти в любой книге индуст­риализация характеризуется как создание и развитие крупной промышлен­ности, в первую очередь тяжелой, как строительство материально- техни­ческой базы социализма и т.п. Человеческий фактор из поля зрения авто­ров чаще всего выпадает. Тем важнее подчеркнуть, что изначально дело обстояло принципиально иначе. Изначально - это на заре Советской влас­ти, это в условиях, когда составлялся первый долгосрочный проект пре­образования экономической жизни нашего общества, вошедший в историю как государственный план электрификации России, план ГОЭЛРО.

Общеизвестна роль В.И. Ленина в его возникновении и разработке. Од­нако не все еще знают, что именно в этом плане воплотились ленинские положения об индустриализации, сформулированные еще на исходе прошлого столетия. Работая в ту пору над книгой "Развитие капитализма в России", В.И. Ленин конкретно показал масштабы промышленной революции, охватив­шей страну после отмены крепостного права. Более того, на материалах о добыче нефти в районе Баку, каменного угля в Донбассе он сделал вывод о том, что в России "особенно быстро возрастают те отрасли промышлен­ности, которые изготовляют средства производства, т.е. предметы не ли­чного, а производительного потребления". Аналогичным образом он оценил подъем химической отрасли, металлургии, быстрое распространение желез­ных дорог, которое сопровождалось развертыванием отечественного маши­ностроения, в частности выпуском паровозов на Коломенском и Людиновском заводах, в Петербурге, Брянске, Сормове, Харькове, Луганске.

Наш экскурс в дореволюционное прошлое имеет прямое отношение к те­ме разговора. Дело в том, что уже в 20-е годы распространилось утверж­дение о громадной отсталости старой России от Запада, недоразвитости ее индустриального потенциала. Сталин узаконил тезис "Россия - полуко­лония", в результате в обиход вошли рассуждения, будто после Октября крупную промышленность приходилось создавать чуть ли не на пустыре, с нуля. В 1946 г. главное отличие советского метода индустриализации от капиталистического Сталин сформулировал так: буржуазия начинала с лег­кой промышленности, а потом, с ее помощью скопив деньги, приступала к строительству промышленности. Советская власть отвергла "обычный" путь и начала дело индустриализации страны с развертывания тяжелой промыш­ленности. Отсюда, мол, и короткие сроки того скачка, который произошел в довоенные пятилетки.

Расхождение с Лениным было разительным, ведь, по существу, отрица­лись вполне определенно достижения капиталистической индустриализации, а следовательно, и степень развития рабочего класса.

Спору нет, в экономике буржуазно-помещичьей России преобладало сельское хозяйство, продукция которого по отношению к продукции промы­шленности составляла примерно 60:40. На долю горожан приходилась лишь пятая часть жителей империи. Численность наемных рабочих, занятых во всех отраслях промышленности, в торговле и на транспорте, не превышала 12 миллионов человек, и лишь 4 миллиона из них работали на заводах и фабриках, на шахтах и рудниках, в железнодорожных депо. Говорить о за­вершенности индустриализации, конечно, не приходилось.

Действительно, накануне первой мировой войны по объему промышлен­ной продукции Россия занимала пятое место в мире, в том числе по добы­че нефти, вывозу древесины, производству пиломатериалов - второе, по выработке хлопчатобумажных тканей - третье, по продукции машинострое­ния, выпуску кокса и сахарного песка (из отечественного сырья) - чет­вертое, по выплавке стали, производству чугуна, железной руды, цемента принадлежало первое место по сбору пшеницы, ржи, ячменя, льноволокна, и второе - по поголовью крупного рогатого скота. Одним словом, отста­лость России была относительной.

Учет данных обстоятельств имел важное значение сначала для состав­ления плана ГОЭЛРО, а позднее при разработке первого пятилетнего пла­на. Было ясно, что в ходе восстановления легкой промышленности и сель­ского хозяйства возникнут достаточно благоприятные условия для подъема тяжелой индустрии. Столь же большое внимание уделялось анализу данных о численности и составе населения, прежде всего рабочего класса. По­ступая таким образом, плановики снова шли за Лениным, который понимал индустриализацию, во-первых, как процесс превращения страны из аграр­ной в промышленно развитую, во-вторых, как быстрый рост городов, тор­гово-промышленного населения, прежде всего пролетариата ( Ленин назы­вал это индустриализацией населения).

Теоретические положения Ленина в полной мере были воплощены в пла­не ГОЭЛРО. Ученые и практики, работая над планом, обстоятельно проана­лизировали масштабы дореволюционной индустриализации. Изучив диспропо­рции и слабости народного хозяйства, они, однако, решительно выступили против тех, кто привык рассматривать будущее страны лишь в связи с развитием аграрного сектора.

По подсчетам Кржижановского, стоимость промышленной продукции в до­революционной России лишь немного уступала стоимости товаров сельскохо­зяйственного производства. Аналогичные выкладки делались и прежде. Пуб­ликовались, например, следующие данные о масштабах экономического раз­вития ведущих держав мира (в миллиардах немецких марок):

	промышленность	Сельское хозяйство
Соединенные Штаты Северной Америки	24,6	10,0
Великобритания	10,7	2,8
Германия	8,0	5,1
Франция	6,8	5,1
Россия	5,0	6,6

План, рассчитанный на 10 лет, предусматривал первоочередное разви­тие промышленности. при общем увеличении продукции на 80-100 процентов приоритет получали машиностроение и металлургия, химия, производство строительных материалов, которые должны были расти еще быстрее. Менее высокие темпы (около 46-48 процентов) намечались для текстильной и пи­щевой отраслей. Нелишне добавить, что как раз на VIII съезде Советов, где рассматривался план ГОЭЛРО, было принято постановление "О тяжелой индустрии" - первый советский правительственный документ, в котором употреблен этот термин, символизирующий главную линию всего последую­щего наращивания нашей экономики.

Одновременно из работ Маркса и Ленина в план ГОЭЛРО, а затем в другие подобного рода материалы вошло понятие "интенсификация". И это естественно, ибо "вторую программу партии" Ленин характеризовал как план работ по воссозданию всего народного хозяйства и доведения его до современной техники. Такой замысел предполагал перевод экономики на новую энергетическую базу - на массовое использование электричества; ставились задачи механизации производства и рационального размещения предприятий, энергосистем, энергосистем, транспортных линий, сырьевых баз.

Читая эти строки на исходе ХХ столетия, когда всемерная интенсифи­кация является для нас наипервейшей задачей, нельзя не заметить преем­ственность современной политики КПСС по отношению к плану ГОЭЛРО. Но, быть может, такой курс на заре Советской власти был забеганием вперед, порывом революционных романтиков? Опасений для подобных выводов нет. Ленин, Кржижановский, трудившиеся под их началом патриоты и энтузиасты делали ставку не просто на восстановление прежних предприятий, а на их реконструкцию, модернизацию, оснащение передовой техникой. Развертыва­ние этой работы мыслилось в сочетании с сооружением новых заводов, шахт, нефтепромыслов, транспортных линий, крупных электростанций и энергосистем, Другим важнейшим фактором должно было стать использова­ние квалифицированной рабочей силы, численность которой предстояло увеличить за 10 лет всего на 17 процентов, то есть прирост продукции намечалось наращивать в 4-5 раз быстрее увеличения общей численности занятых на производстве.

Одним словом, составители программы осторожно подходили к опреде­лению темпов предстоящего роста. Много неясного таила международная обстановка. Открытым оставался вопрос о концессиях, зарубежных креди­тах и т.п. Существовало четкое понимание того, что в условиях переход­ного периода к социализму коренные преимущества советского строя нач­нут проявляться и действовать не автоматически, а лишь по мере вовле­чения плановых начал, реорганизации сельского хозяйства, общекультурного подъема страны. И чем всеохватнее будут эти процессы, писал Кржи­жановский, чем скорее возникнут условия для гораздо более решительного подъема хозяйственной жизни.

Достоинства и значение плана ГОЭЛРО становятся особенно весомыми при знакомстве с другими попытками предвосхитить будущее Советской России. Наибольшую известность получила в те годы книга крупного спе­циалиста профессора В.И. Гриневецкого. Ее автор обнаружил большое зна­чение фактического материала, а концептуально он оказался весьма бес­помощным. По мнению Гриневецкого, сельскохозяйственная отсталость, слабость городов и культуры обрекли страну на положение, при котором лишь иностранные капиталы смогут спасти ее, вернуть на путь возрожде­ния и развития. Даже в случае благоприятного исхода, писал он в 1919 г., на это понадобится 10-12 лет. В книге ни слова не говорилось о новой энергетической базе, а тем более об индустриализации. Понятно, почему в перспективе автору виделось "ослабление рабочего класса" и "укрепле­ние буржуазных групп крестьянства".

Подобные взгляды имели тогда широкое хождение. Многие ученые и специалисты, сформировавшиеся в прежних условиях, искренне связывали возможный прогресс экономики и благополучие населения с преимуществен­ным ростом сельского хозяйства. Выдвигались и такие проекты: во имя будущего экстренно развернуть массовое производство минеральных удоб­рений, дабы в течение 5-10 лет резко поднять урожайность полей, а на проданную за границей продукцию сельского хозяйства закупить оборудо­вание для взлета промышленности. По мнению же профессора Л.К. Рамзина, максимальный эффект мог быть получен на путях первоочередного развития нефтедобычи и нефтепереработки при одновременной продаже соответствующих продуктов на мировом рынке; приобретенная таким образом валюта су­лит в ходе ближайшего десятилетия индустриальный подъем страны с по­мощью импорта.

На фоне подобных предложений, имевших чаще всего "отраслевой" ха­рактер, программа ГОЭЛРО выгодно отличалась своей комплексностью. Ее объектом было народное хозяйство в целом, она охватывала все основные регионы страны: ставка делалась главным образом на внутренние источни­ки накопления, из числа которых категорически исключалась торговля во­дкой. Наконец, - и это особенно важно - план имел ярко выраженную со­циальную направленность. Цель задуманных преобразований в полном соответствии с духом Великого Октября нашла свое отображение в чеканной формулировке:" Выровнять фронт нашей экономики в уровень с достижениями нашего политического уклада". Вот почему Ленин и считал план электри­фикации второй программой партии. Ее осуществление означало прежде всего промышленное преобразование страны, подведение передовой техни­ческой базы под всенародное хозяйство, надежное укрепление экономичес­кой и тем самым политической мощи пролетарского государства.

ЧТО ПОКАЗАЛ ПЕРЕХОД К НЭПУ

Весной 1921 г. на Х съезде партии В.И. Ленин говорил: " Только по окончании войны мы увидели всю ту степень разорения и нищеты, которые надолго осуждают нас на простое только залечивание ран". Стало ясно, что политика "военного коммунизма" требует немедленной замены. Введе­ние нэпа сопровождалось развертыванием товарно-денежных отношений, ры­ночных связей, появлением частных лавок, кафе, ресторанов, предприятий и т.п. Все это не отменяло плана ГОЭЛРО. Иным становился лишь под­ход к его осуществлению, то есть к подведению прочных экономических основ под диктатуру пролетариата, и преодолению былой отсталости стра­ны. В сложившихся тогда условиях первоочередное восстановление крупной индустрии (прежде всего тяжелой) было невозможно. Реальная действите­льность помешала организовать массовую закупку орудий труда, машин, оборудования за рубежом. Истощение рабочих и крестьян достигло преде­ла. Чтобы их срочно поддержать, подчеркивал Ленин, "нужно золотой фонд бросить на предметы потребления, вопреки нашей прежней программе".

Предстояло немедленно решать продовольственную проблему. Даже на­чало хозяйственного и бюджетного года правительство отнесло на 1 октя­бря, то есть к тому рубежу, когда подводятся итоги сельскохозяйствен­ных работ, завершается сбор урожая.

Но менялась не только последовательность восстановления отдельных отраслей народного хозяйства. Принципиально иными становились способы и приемы хозяйствования, связанные прежде всего с существованием мно­гоукладной экономики, деятельность капиталистических элементов в горо­де и деревне. Надо было торговать и конкурировать с нэпманом, осваивать хозрасчет и бороться за рентабельность.

Стратегическая цель партии при этом оставалась неизменной: крепить смычку с крестьянством, удовлетворяя его неотложные хозяйственные по­требности, налаживать общий подъем производительных сил, восстанавли­вать крупную, то есть фабрично-заводскую, промышленность. Особое внима­ние уделялось тяжелой индустрии, которая нуждалась в государственных субсидиях. "Если мы их не найдем, - предупреждал Ленин, - то мы, как цивилизованное государство, - я уже не говорю, как социалистическое, - погибли". Тем с большей радостью он сообщил участникам IV конгресса Коминтерна (это было в конце 1922 г.), что на рельсах нэпа удалось на­копить первый "капитал" - 20 миллионов золотых рублей. И тут же доба­вил: сумма предназначена только для тяжелой индустрии.

Как и прежде, строительство социализма Ленин связывал с претворе­нием в жизнь плана электрификации. Новое же состояло в том, что теперь это надо было делать на путях нэпа, в условиях многоукладной экономи­ки, конкуренции с частником. Чтобы выстоять в капиталистическом окру­жении (заметьте, эта тема в плане ГОЭЛРО еще отсутствовала), придется говорил Ленин, пройти "необыкновенно трудный и долгий путь", "скапли­вать понемногу сбережения, увеличивать налоги". Но только так можно было пересесть с одной лошади на другую, с лошади крестьянской, обни­щалой на лошадь крупной машинной индустрии, электрификации.

Как же начинался этот путь? Уже в 1922/23 гг. металлопромышлен­ность получила от государства свыше 33 миллионов золотых рублей; почти столько же удалось выделить на электростроительство, около 52 миллио­нов - на угольную и нефтяную отрасли... Сдвиг был очевидным. Однако по масштабам и темпам восстановления впереди шла деревня. Кустарно-ремес­ленное производство росло также быстрее, чем крупная промышленность.

Вопрос о промышленности решено было обсудить на ХII съезде партии. Весной 1923 г., на ХII съезде, термин "индустриализация" еще не фигу­рировал, не формулировалась в качестве главной повседневной задачи и политика ускоренного превращения СССР в социалистическую промышленную державу. Но уже тогда впервые в условиях мирного строительства партия вплотную подошла к практической постановке этого вопроса, к разработке конкретных мер, нацеленных на осуществление качественных изменений в структуре народного хозяйства СССР. И сразу же выявились серьезные ра­зногласия. Никто не сомневался в том, что крупная промышленность, объ­единяя самый передовой класс общества, есть производственная база, единственная материальная основа социализма, способная реорганизовать и земледелие.

Столь же единодушно на первое место ставились уголь, нефть, металл

- отрасли, обеспечивающие "хозяйственное процветание республики и ее внешнюю безопасность". Камнем преткновения становился вопрос об источ­никах финансирования промышленного строительства, о путях и приемах изыскания средств для возрождения индустрии. Но споры еще лишь начинались. Общими усилиями - и это зафиксировала резолюция съезда - было ре­шено: "Победоносной может оказаться только такая промышленность, кото­рая дает больше, чем поглощает".

Следовательно, ставка делалась на интенсивную работу предприятий, которая будет сопровождаться, во-первых, систематическим расширением выпуска товаров, во-вторых, снижением их себестоимости, улучшением ка­чества. Мыслилось, что рентабельность и рост производительности труда будут регулярно увеличивать объем прибылей, а это обеспечит расширен­ное воспроизводство государственного сектора, индустриальное преобра­зование страны.

Практика, однако, внесла свои коррективы. Еще осенью 1922 г., вы­ступая с докладом от Комиссии по установлению цен на Президиуме Гос­плана, Г.Л. Пятков (заместитель председателя ВСНХ СССР) говорил: "Ввиду того, что в общей экономике страны позиция промышленности крайне не­благоприятна и без поддержки государства мы рискуем превратиться в чи­сто аграрную страну, поэтому политика государства, и в том числе и всех хозяйственных органов, должна быть направлена в противоположную сторону, чтобы этому неблагоприятному соотношению между промышлен­ностью и сельским хозяйством положить предел путем повышения цен изде­лий нашей промышленности".

К этому времени сельское хозяйство страны было восстановлено при­мерно на 70 процентов (к довоенному уровню), а крупная промышленность

- на 39 процентов. Столь большое несоответствие в темпах восстановле­ния вело, с одной стороны, к удорожанию изделий фабрично-заводского производства, а с другой - к удешевлению деревенских товаров. Покупа­тельная способность крестьян снизилась. В результате, если в 1913 г. крестьянин мог за один пуд ржи приобрести 5,7 аршина ситца, то в 1923 г. - только 1,5 аршина, то есть почти в 4 раза меньше. Примерно втрое меньше крестьянин мог приобрести сахара. В среднем покупательная способность ржи (по отношению к подобного рода товарам) упала за деся­тилетие до 25-40 процентов от уровня 1913 г.

Плуг, который в 1913 г. обходился крестьянину в 6 пудов пшеницы, в 1923 г. требовал расходов вчетверо больших, а цена сенокосилки подско­чила со 125 пудов до 544 и т.д. Фактически на этом расхождении (как говорили тогда, "ножницах") деревня теряла 500 миллионов рублей, то есть половину своего платежеспособного спроса.

Повышение цен на промышленные товары, вызванное в значительной ме­ре ретивостью сторонников получения наибольших прибылей, отрицательно сказалось и на самой промышленности. Так, увеличение цен на суперфос­фат первоначально обрадовало руководителей химической отрасли (в 1913 г. пуд этого важного удобрения стоил примерно на 20 процентов дешевле пуда ржи, а через 10 лет соотношение в корне изменилось: теперь пуд суперфосфата был на 40 процентов дороже пуда ржи). Предприятия надея­лись на значительный рост прибылей. Но такое вздорожание обернулось отнюдь не прибылями. Спрос на удобрения резко упал, началось массовое затоваривание. То же самое произошло и в других отраслях промышленнос­ти.

Кризис сбыта больно ударил по финансовой системе государства, ко­торое и без того испытывало колоссальные затруднения в деле поддержки тяжелой индустрии. Болезненно отразился он и на жизни широких слоев населения. Рассмотрев в январе 1924 г. вопрос об ошибках в проведении политики цен, ХIII конференция РКП(б) в специальной резолюции констатировала: "В погоне за покрытием убытков, понесенных промышленностью за первый год нэпа, ряд хозорганов неправильно применил директиву ХII съезда о необходимости стремиться к прибыльности и чрезмерно поднял цены до уровня, доступного лишь более платежеспособному рынку". С точ­ки зрения социалистического строительства, указывала конференция, нельзя осуществлять накопление, которое в данный момент не под силу основной массе населения страны; темп развития промышленности предла­галось строго согласовывать с общим ходом расширения емкости крестьян­ского рынка.

Казалось бы, сама жизнь подводила итог спорам о путях изыскания средств для ускоренного подъема промышленности. Тем не менее в 1924 г. они развернулись с новой силой. Поводом послужили выступления профес­сора Е.А. Преображенского (несколько ранее он работал секретарем ЦК па­ртии). Согласно его рассуждениям, социалистическое производство "может начаться лишь после того, как советское хозяйство пройдет стадию пер­воначального накопления". Отсюда вытекал практический лозунг: "Задача социалистического государства заключается здесь не в том, чтобы брать с мелкобуржуазных производителей меньше, чем брал капитализм, а в том, чтобы брать больше...". А кто ж не знал, что большинство мелкобуржуаз­ных производителей в Советской России составляют крестьяне. С них и предполагалось "брать больше".

Справедливости ради нужно признать следующее. Предполагая увели­чить налоги, Преображенский исходил из того, что в стране ликвидирован буржуазно-помещичий строй и в условиях нэпа мелкий производитель имеет возможность жить лучше, чем до 1917 г., а поэтому и отдавать государс­тву относительно больше. Однако в реальной обстановке середины 20-х годов, когда накал внутрипартийной борьбы становился все сильнее, эти суждения были оценены прежде всего как антикрестьянские. По свидетель­ству очевидцев, председатель Совнаркома СССР А.И. Рыков был просто вне себя: "Теория Преображенского возмутительна. Это черт знает что!.. Мож­но ли придумать большее, чтобы смертельно скомпрометировать социа­лизм?.. У него деревня только дойная корова для индустрии".

Спор об источниках, о средствах и путях накопления, конечно, не был случайностью. Завершалось восстановление народного хозяйства. Предсто­яли огромные расходы на новое строительство, да еще в капиталистическом окружении. Индустриальный пролетариат был еще малочислен - всего 4 мил­лиона человек (примерно столько насчитывалось и служащих). В состав страны уже не входили Прибалтика, Польша, Финляндия, где размещалась почти пятая часть крупной промышленности, примерно шестая часть кадро­вых рабочих бывшей империи. Как одолеть мелкобуржуазную стихию города и деревни? Троцкий и его сторонники стояли за резкое усиление плановых начал и административных мер, ускоряющих рост индустрии. Бухарин отс­таивал путь использования крестьянства как равноправного партнера в строительстве социализма. Он делал акцент на развертывание демократии, самодеятельности масс, углублении нэпа.

На такой же позиции стоял тогда и Сталин. Но, защищая эти взгляды, с их помощью укрепляя собственный авторитет, он одновременно все более жестко вел борьбу за лидерство, применял сплошь и рядом недозволенные приемы. Все чаще верные выступления генерального секретаря ЦК, рассчи­танные на широкую аудиторию, расходились с его конкретными действиями. Это выражалось в перестановке кадров партийного и государственного аппарата, подборе их по принципу личной преданности Сталину, и в уст­ранении всех, кто имел собственную точку зрения. Закулисная игра велась тонко, исподволь; ее ход и механику видели и понимали поначалу не мно­гие. А когда дело доходило до сколько-нибудь серьезной критики прово­дившейся политики, в ответ сыпались обвинения в подрыве единства, в стремлении к фракциям, расколу, в пособничестве классовому врагу.

Не будь подобных препон, дрожжи нэпа дали бы ко второй половине 20-х годов больший эффект. Наши современники, обращаясь к тому периоду, связывают нэп почти исключительно с сельским хозяйством. Долю вины за этот подход к прошлому должны взять на себя и историки. У нас еще сла­бо показано, почему и в силу каких причин восстановление крупной про­мышленности приняло бурный характер примерно с 1923 г. Ведь дело не только в том, что деревня снабдила рабочий класс хлебом, а заводы и фабрики - сырьем. Нэп быстро оживил кустарно-ремесленное производство, мелкую промышленность.

Особо нужно сказать об успешном проведении в 1922-1024 гг. финансо­вой реформы, без чего нормальное развитие товарно-денежных отношений было бы невозможным. Сегодня это трудно представить, но в начале 20-х годов большая группа хозяйственников и политиков энергично ратовали за непрерывную эмиссию бумажных денег. Их не пугало обилие обесцененных купюр; они опасались нехватки денег на выплату зарплаты, на рост обо­ротных средств и т.п. ХI съезд РКП(б) принял резолюцию "О финансовой политике", положив в ее основу тезисы Г.Я. Сокольникова, нацеливавшие на прекращение бумажно-денежной эмиссии, развертывание налоговой поли­тики, увеличение государственных доходов от промышленности, призванной регулярно повышать производительность труда. В постепенной стабилиза­ции рубля, во введении в оборот червонца, имевшего твердое золотое обеспечение, В.И. Ленин увидел сдвиги, имеющие" величайшее значение для торговли, для свободного товарооборота, для крестьян и громадной массы мелких производителей". Ярким тому доказательством стали хлебные, (а затем и сахарные) займы. Крестьяне, покупая облигации этих займов, со­храняли свои деньги от обесценивания, поскольку их стоимость была вы­ражена в пудах ржи, сахара т.д. А уплачивая продналог облигациями, они получили дополнительные выгоды, в частности, на несли расходы на доста­вку продуктов в счет налога.