Свидетельства в пользу функциональной автономии

Мы начнем с позиций здравого смысла. Бывший моряк страстно стремится к морю, музыкант жаждет вернуться к своему инструменту после вынужденного перерыва, горожанин тоскует по своим родным холмам, а скряга продолжает собирать бесполезный хлам. Так вот, моряк, возможно, впервые обрел любовь к морю случайно, пытаясь заработать на жизнь. Море было просто условным стимулом, связанным с удовлетворением его «страсти к насыщению». Но теперь бывший моряк — возможно, успешный банкир. Исходный мотив разрушен; однако же, жажда моря не ослабевает и даже возрастает по интенсивности, все более удаляясь от «питательного сегмента». Музыкант, когда-то стремился к освоению инструмента, будучи задет за живое или унижен критикой за плохое исполнение. Но сейчас он уже счастливо вышел из поля действия этих насмешек и оценок; компенсировать больше ничего не нужно; теперь он любит свой инструмент больше всего на свете. Возможно, нынешний городской житель как-то раз действительно связал холмы, окружающие его гору, с пищевым или эротическим удовлетворением, но то же самое удовлетворение он получает теперь в родном городе, а не в горах; откуда же тогда вся его жажда гор? Скряга, вероятно, обрел свою привычку к бережливости в условиях крайней нужды, а может быть, его бережливость была симптомом сексуального извращения (как заявил бы Фрейд). Однако скупость остается и даже усиливается с годами, даже после того, как нужда либо причина невроза устранены.

Хороший пример функциональной автономии — мастерство. Квалифицированный мастер чувствует, что он вынужден делать работу как следует, хотя его финансовая стабильность и внешнее признание уже обеспечены. Вообще говоря, в дни повсеместной халтуры его стандарты качества могут привести к тому, что он окажется в экономически невыгодном положении. Однако даже в этом случае он не сможет халтурить. Мастерство — не инстинкт, но его власть над человеком может оказаться чрезвычайно сильной. Вот почему Вебленошибочно принял мастерство за инстинкт. Бизнесмен, давно уже достигший экономической стабильности, доводит себя работой до полусмерти, а иногда и до нищеты, ради осуществления своих планов. То, что некогда было инструментальной техникой, становится мотивом мастерства.

Ни необходимость, ни разум не могут сделать человека постоянно удовлетворенным на необитаемом острове или на изолированной ферме после того, как он приспособился к активной и энергичной городской жизни. Обретенные привычки представляются достаточными для того, чтобы побуждать человека к бешеным жизненным темпам, даже если разум и здоровье требуют более простой жизни.

Литературные занятия, развитие хорошего вкуса в одежде, использование косметики, приобретение автомобиля, прогулки в городском парке или зимние каникулы в Майами — все это может служить, допустим, сексуальным интересам. Но любой из этих инструментальных видов деятельности может стать самостоятельным интересом, удерживаемым в течение всей жизни, еще долго после того, как эротический мотив был отправлен в сундук с нафталином. Люди часто обнаруживают потерю преданности своим исходным целям по причине намеренного предпочтения способов их достижения.

В качестве итоговой иллюстрации можно привести материнское чувство. Многие молодые матери неохотно заводят детей, страшась мыслями о предстоящей тяжелой и нудной работе по их воспитанию. Поначалу они могут быть совершенно безразличны к собственным детям и даже ненавидеть их; похоже, что «родительский инстинкт» у них совершенно отсутствует. Единственным мотивом, заставляющим такую мать не бросать заботу о ребенке, может стать страх перед законом, перед тем, что будут говорить критически настроенные соседи, привычка выполнять хорошо любую работу или, возможно, смутная надежда на то, что ребенок обеспечит ей спокойную старость. Однако, сколь пошлыми ни были бы эти мотивы, они достаточны для того, чтобы заставить ее работать, пока через практику рвения ее тяжкое бремя не станет радостью. С ростом любви к ребенку прежние практические мотивы забываются. В более поздние годы любой из этих исходных мотивов может перестать быть действенным. Ребенок может вырасти неудачным, иметь преступные наклонности, быть позором для нее, он может быть далек от того, чтобы стать опорой для нее в преклонные годы, может продолжать вытягивать из нее ресурсы и жизненные соки; соседи могут критиковать ее за то, что она слишком балует своего ребенка; суд может снять с нее ответственность в случае его преступных действий… Конечно же, она не чувствует гордости за такого ребенка; тем не менее, она привязана к нему. Устойчивость материнского чувства в таких обстоятельствах вошла в пословицу.

Подобные примеры из повседневного опыта можно приумножать до бесконечности. Опыт, однако, оказывается значительно более выпуклым, когда подтверждается экспериментальными и клиническими исследованиями. В каждом из нижеследующих примеров некая новая функция появляется из предшествующих функций как самостоятельно структурированная единица. Активность этих новых единиц не зависит от продолжения активности тех единиц, из которых они возникли.

1. Круговая реакция. Каждому доводилось наблюдать практически бесконечное повторение детьми определенных действий. Добродушный родитель, поднимающий ложку, которую ребенок снова и снова бросает на пол, устает от этого занятия гораздо быстрее, чем его чадо. Такое повторяемое поведение, которое проявляется также в ранней вокализации (лепете) и в других ранних формах игры, обычно приписывается механизму круговой реакции. Это элементарный пример функциональной автономии, поскольку любая ситуация, где завершение действия обеспечивает адекватную стимуляцию для повторения того же самого действия, не требует никакого отслеживания предшествующих мотивов; действие поддерживает себя само до тех пор, пока не будет заторможено новой активностью или утомлением.

2. Мотивационная персеверация. Множество экспериментов демонстрирует, что незавершенные действия создают напряжение, которое заставляет человека продолжать работать до тех пор, пока они не выполнены до конца. Не нужно предполагать здесь самоутверждение, соревнование либо любую другую базовую потребность. Осуществление действия само по себе стало квазипотребностью с собственной динамической силой. Показано, например, что прерванные действия запоминаются лучше, чем завершенные, что человек, остановленный при выполнении задачи, стремится к ней вернуться, даже если ему препятствуют в этом, что даже банальные задачи, принятые по случаю, могут обладать почти что навязчивым характером до тех пор, пока их выполнение не завершено.

Мотивационная персеверация такого порядка сильнее, если за периодом работы следует незаполненный временной интервал: это показывает, что мотив, будучи предоставлен сам себе, без тормозящего влияния других видов активности, становится сильнее. Это утверждение доказывается экспериментами Кендига и Смита. Последний продемонстрировал, что условная реакция страха гасится лучше всего, если процесс размыкания условной связи начинается немедленно. После двадцатичетырехчасовой задержки страх становится фиксированным, и искоренить его очень трудно. Отсюда логичный совет водителям или пилотам, попавшим в аварию: начать водить немедленно, чтобы преодолеть связанный с аварией шок, пока страх не зафиксировался в виде постоянной фобии. Похоже, что, согласно этому правилу, любой эмоциональный шок, не будучи специально заторможен и при наличии времени для фиксации, с большой вероятностью обретет навязчивый и автономный характер.

3. Условные рефлексы, не требующие подкрепления. Простой условный рефлекс с легкостью угасает, если условный стимул не будет время от времени подкрепляться безусловным стимулом. У собаки перестает выделяться слюна на звонок, если хотя бы иногда звонок не сопровождается чем-нибудь съедобным. Но в человеческой жизни есть множество примеров, когда единственная ассоциация, никогда более не подкрепленная, образует динамическую систему, действующую на протяжении всей жизни. Опыт, связанный единожды с тяжелой утратой, несчастным случаем или военным сражением, может стать центральным звеном постоянной фобии или комплекса с рецидивами исходного шока.

4. Корреляты в поведении животных. Вообще говоря, валидность того или иного принципа в психологии человека не может зависеть от наличия или отсутствия сходных фактов в жизни животных. Тем не менее, было бы интересно найти функциональную автономию у них. Например, крысы, которые сначала заучивают определенную привычку только под действием некоего потребностного состояния — такого, как голод — затем, после научения, часто начинают выполнять привычное действие, даже будучи накормлены до пресыщения.

Другой эксперимент показывает, что крысы, наученные перемещаться по долгому и трудному пути, в течение некоторого времени продолжают использовать этот путь, даже когда открыт короткий и легкий путь к цели и даже после того, как этот более легкий путь заучивается. У крыс, как и у человека, старые и бесполезные привычки имеют собственную силу и права.

Олсон изучал устойчивость искусственно усвоенной двигательной привычки у крыс. Уши животного намазывались коллодием, который вызывал устраняющие и очищающие движения. Четыре дня спустя процедура повторялась. С этого времени животные производили значимо большее число очищающих движений, чем контрольные животные. Через месяц после начала эксперимента, когда на ушах животных не оставалось ни малейшего следа клея, что было проверено под микроскопом, число соответствующих движений было все еще очень велико. Осталась ли эта заученная привычка навсегда, не говорится.

5. Ритм. Крыса, активность которой явным образом определена привычным ритмом подачи пищи (достигает пика непосредственно перед кормежкой и среднего уровня между двумя такими периодами), даже в режиме вынужденного голодания будет демонстрировать аналогичную периодическую активность. Приобретенный ритм остается в силе вне зависимости от исходной периодической стимуляции пищей.

Даже моллюск, привычка которого зарываться в песок и выбираться назад зависит от приливов и отливов, будучи перенесен с побережья в лабораторию, продолжает в течение нескольких дней существовать в том же ритме без приливов и отливов. Точно так же некоторые виды животных, для которых характерны поведенческие ночные ритмы, способствующие избеганию врагов, добыче пище или предотвращению чрезмерного испарения с поверхности тела, могут сохранять эти ритмы в лаборатории с постоянным освещением, влажностью и температурой.

Подобные примеры, когда привычный ритм обретает динамический характер, есть и в жизни человека. Больные, страдающие неврозом навязчивых состояний, впадают в состояние фугиили устраивают дебош определенно не под влиянием специфической стимуляции, а потому, что «пришло время». Алкоголик, находящийся в заключении и месяцами лишенный своего алкоголя, описывает жестокость повторяющейся жажды (очевидно приобретенной) следующим образом:

Эти приступы желания случаются через регулярные промежутки времени, каждые три недели, и длятся несколько дней. Это не капризы и не повод для насмешек. Если их не утолить спиртным, они превращаются в проклятье физической и душевной боли. У меня изо рта течет слюна, кажется, что желудок и кишки сжимаются, я становлюсь раздражительным, меня мутит и трясет нервная дрожь.

В таких состояниях наркотической зависимости, равно как и в состоянии голода, вожделения или утомления, определенно присутствует физическое побуждение, но ритмы побуждения частично приобретены и всегда усилены психическими привычками, ассоциированными с ними. Например, прием пищи согласно нашему цивилизованному образу жизни происходит всякий раз не потому, что физически голод наступает обычно трижды в день, но в соответствии с привычными ритмами ожидания. Привычка курить — значительно большее, чем просто потребность в наркотическом эффекте табака; это также и потребность в определенном моторном ритуале и переключении.

6. Неврозы. Откуда берутся приобретенные тики, заикание, сексуальные извращения, фобии и тревожность, столь неподатливые и столь часто неизлечимые? Даже психоанализ, с его глубинным зондированием, редко преуспевает в полном излечении подобных случаев, даже если пациент чувствует, что освободился или, по крайней мере, примирился со своими проблемами в результате лечения. Причина, скорее всего, в том, что эти феномены, именуемые обычно «симптомами», в действительности представляют собой нечто большее. Они вступают в права как независимые мотивационные системы. Простое выявление их корней не изменяет их независимой активности.

7. Отношение между способностями и интересом. Психометрические исследования показали, что способности и интерес всегда связаны прямо пропорционально, и иногда связь особенно ярко выражена. Человеку нравится делать то, что у него хорошо получается. Обнаруживается вновь и вновь, что умение, освоенное по той или иной внешней причине, превращается в интерес и становится самодвижущим, даже если исходная причина исчезает. Студент, избравший в колледже ту или иную дисциплину потому, что это ему было рекомендовано, либо доставляло удовольствие его родителям, либо даже занятия приходились на удобные часы, часто заканчивает тем, что оказывается полностью, возможно на всю жизнь, поглощен самим предметом. Без него нет в жизни счастья. Исходные мотивы полностью утеряны. То, что было средством, ведущим к цели, становится собственно целью.

Рассмотрим еще случай гения. Здесь мастерство обретает власть над человеком. Никакая примитивная мотивация не нужна для объяснения постоянной, все поглощающей деятельности. Это — альфа и омега жизни выдающейся личности. Невозможно представить себе, чтобы забота о здоровье, хлебе насущном, сне или семье была для Пастера источником его преданности работе. На долгое время он совершенно забывал о них, теряя голову в белой горячке исследовательской работы, которой он когда-то овладевал и к которой затем обрел непреодолимый и всепоглощающий интерес.

8. Приобретенные побуждения в противопоставлении инстинктам. Всякий раз, когда посредством строгого анализа можно продемонстрировать, что некий мнимый инстинкт на самом деле не врожден, а приобретен, эта демонстрация выступает как свидетельство в пользу функциональной автономии. Не вызывает сомнения, что материнское поведение, стадное чувство, любопытство, мастерство и т.д. имеют стойкость и непреодолимую силу, присущие инстинктам. Если это не инстинкты, то они должны быть автономными образованиями со столь же динамическим характером, какой приписывается инстинктам. Нет необходимости излагать здесь все аргументы в поддержку рассмотрения таких мнимых инстинктов как приобретенных побуждений.

9. Динамический характер личных ценностей. Как только система интересов сформирована, она не только создает некоторое напряженное состояние, которое легко актуализируется и приводит к внешне наблюдаемому поведению, удовлетворяющему интерес. Она действует также как неявный посредник, который определяет избирательность восприятия и поведения. Возьмем людей с явно выраженным эстетическим интересом. Эксперименты с использованием теста словесных ассоциаций показали, что такие люди отвечают быстрее на стимулы-слова, связанные с их интересами, чем на нейтральные слова. Сходным образом, просматривая газету, они заметят и запоминают больше статей, связанных с искусством; они также в значительно больше интересуются одеждой, чем не-эстеты, а когда их просят оценить достоинства других людей, они высоко ставят эстетические качества. В двух словах, наличие твердо установившегося интереса оказывает направленное и определяющее влияние на поведение — ровно так, как ожидалось бы от любой динамической системы. Количество свидетельств может быть приумножено за счет других интересов, помимо эстетического.