3. Столкновение культур

Петр I окончательно и бесповоротно стал рабом великого замысла еще в последние годы XVII века, и вся его деятельность, касающаяся Санкт-Петербурга (а таковой можно признать абсолютно все, что он делал, начиная с подготовки к Северной войне), «прочитывается» как логически последовательное, математически строгое доказательство какой-нибудь сложной теоремы в стереометрии.

Первый и самый очевидный шаг: поставить под контроль и подчинить единой градостроительной программе стихию строительства [12]: «В 1709 году в Санкт-Петербурге была основана первая Комиссия строений, которая со временем превратилась в орган государственного проектирования столицы империи.

С образованием Комиссии строений государство взяло в свои руки строительный контроль.

Предварительное составление генеральных планов стало внедряться в градостроительную практику; гражданское строительство начало преобладать над церковным.

…Стремление ограничить церковное строительство хорошо ощущается во многих документах петровского времени.

В этом отношении интересно предписание Петра архиереям: „…свыше потребы церквей не строить“.

…Потребовалась железная воля Петра, чтобы сломить сопротивление и косность застройщиков. Он воздействовал на них штрафами и даже конфискацией неправильно построенных домов.

Благодаря этим мерам уже в 20-х годах XVIII века Петру удалось осуществить переход к регулярной планировке и застройке во всех вновь основанных городах, включая и столицу империи».

Сказав «А», нельзя не сказать «Б». Если людям запрещается самим решать, какими будут их дом, улица, город, нужна ли им церковь и как должен выглядеть Божий храм, значит, нужно назначить лиц, уполномоченных принимать соответствующие решения. Но приказать заниматься этим кому попало тоже нельзя. В таком сложном деле как градостроительство, не обойтись без таланта и знаний, особенно в момент радикального слома сложившихся за многие столетия русских традиций, питающихся от древних языческих и византийских корней.

Напрашивается решение, которое для Петра I более чем очевидно [12]: «Для осуществления строительной программы, особенно широко развернутой в Петербурге, требовались многочисленные архитектурные кадры.

В начале XVIII века Москва, обладавшая крупными зодчими, все же являлась хранительницей старины, и, следовательно, в новой обстановке, когда сам Петр стремился к европеизации русской культуры, было необходимым приглашение иностранцев.

…в Россию приезжают иноземные архитекторы. Большинство из них сосредоточивается в Петербурге, где под руководством самого Петра и Комиссии строений осуществляются широкие строительные работы.

Начиная с 1713 года в Петербурге работают Шлютер, Шедель, Леблон, Матарнови и ряд других мастеров».

Но Россия не Голландия. Петропавловская крепость, быстро перестав из-за развития военного искусства играть значимую роль в обороне города, не нашла никакого другого применения, кроме как стать тюрьмой, причем такой, о которой в народе ходила слава самой мрачной и тягостной для узников. Тюрьма — главный ориентир для архитектурного ансамбля города?!! Изменить мироощущение русского народа не дано было даже Петру Великому.

Столкновение культур Запада и Востока в Санкт-Петербурге не привело к заимствованию Россией чего-то фундаментально западного, но стало естественным, органичным, закономерным развитию русского градостроительного искусства в предложенных Петром I условиях [12]: «Самый факт приглашения иностранных архитекторов был вызван исторической необходимостью и в свете задач, стоявших перед Россией петровского времени, был прогрессивным явлением. Отдельные иностранные архитекторы, особенно Трезини, Шедель и Леблон, сделали положительный вклад в русское зодчество.

Однако нельзя преувеличивать творческого значения этих мастеров и тем более считать их проводниками западноевропейской художественной культуры, якобы воспринимавшейся в России без каких-либо существенных изменений.

По поводу восприятия Россией европейской культуры В. Г. Белинский говорил: „Петр Великий, приобщив Россию европейской жизни, дал через это русской жизни новую обширнейшую форму, но отнюдь не изменил ее субстанционального основания“».

Более того, приглашенные Петром I западные зодчие, познакомившись с архитектурой российских городов, открыли для себя новые художественные горизонты и постепенно стали частью русской культуры [12]: «Действительно, если подвергнуть анализу творчество архитекторов, прибывших в Россию, то между их первыми и позднейшими работами нельзя не заметить значительной разницы.

Так, Доменико Трезини, долгое время работавший при королевском дворе в Копенгагене, принес с собой в Петербург суровые формы скандинавского зодчества. Эта суровость нашла воплощение в колокольне Петропавловского собора, которая поднимается над равниной Невы подобно шпилеобразным башням Стокгольма, Таллина и Риги. Однако в дальнейшем под влиянием русского зодчества архитектурные формы Трезини заметно смягчились.

Еще более наглядную эволюцию демонстрирует творчество Шеделя, который прожил в России почти 40 лет. Сравнение построек Шеделя показывает, как постепенно, но неуклонно перерождалось художественное мышление этого мастера и как укреплялась связь его творчества с национальной русской архитектурой. И если первые работы Шеделя в Ораниенбауме и Петербурге еще примыкают к западным образцам, то его постройки для Киево-Печерской лавры несут в себе чисто русскую мягкость и получают богатый орнамент, очень близкий к мотивам народного творчества.

…Оторванные от родины и работавшие в течение многих лет в обстановке русской природы вместе с русскими плотниками, резчиками, литейщиками и каменных дел мастерами, попав, наконец, в страну, имевшую высокую национальную художественную культуру, эти архитекторы неизбежно становились мастерами русского искусства.

…Апраксины, Головкины, Кикины, Шереметевы и ряд других аристократических фамилий, еще недавно покинувших Москву, формировали общественное мнение и в сильной степени влияли на иностранцев.

Так, на русской почве в совместной работе с такими передовыми архитекторами, как Земцов или Иван Зарудный, и при воздействии русских запросов и требований переплавлялось художественное мышление иностранных мастеров, органически включившихся в национальное русское зодчество начала XVIII века».

Западное архитектурное завоевание Санкт-Петербурга не состоялось. Об этом, в частности, говорит тот факт, что после смерти насаждавшего почти насильно реформы императора не произошло какого-либо отката градостроительной, архитектурной моды к допетровским вкусам и представлениям [12]: «Петербургская архитектурная школа по-прежнему сохраняла ведущее значение в стране. Однако состав архитекторов сильно изменился ввиду возвращения… первых русских архитекторов, получивших профессиональное образование за границей. Среди них особенно выделялись Коробов и Еропкин, а если вспомнить, что еще в 1720-х годах в самой России сложились такие крупные зодчие, как Иван Бланк, М. Г. Земцов и И. Ф. Мичурин, то станет понятным, какими сильными национальными кадрами обладала Россия в послепетровское время.

…архитектурный характер петровского Петербурга, определявшийся горизонталями прямолинейных проспектов и вертикалями остроконечных колоколен и башен, продолжал укрепляться, но главной заслугой Еропкина, Коробова и Земцова была работа над генеральным планом новой столицы.

…уже в конце 30-х годов XVIII века был заложен прочный фундамент регулярной планировки, свойственной всему XVIII и даже первой половине XIX в.

По-новому трактовав систему лучевых магистралей, дополнив эту систему кольцевыми улицами, каналами и массивами зелени, решенной в виде колец и крупных обособленных пятен, Еропкин, Коробов и Земцов подготовили почву для тех широких планировочных работ, которые развернулись при Екатерине II под руководством И. И. Бецкого».

Если в области экономики к Петру I и особенно к унаследовавшим Российскую империю его потомкам могут быть какие-то вопросы, то задача превращения Санкт-Петербурга в одну из величественнейших столиц мира решена с успехом [12]: «Правление дочери Петра — императрицы Елизаветы — было отмечено творчеством Растрелли-сына.

Приехавший в Россию юношей вместе со своим отцом-скульптором и воспитанный главным образом на русских образцах, Растрелли совмещал в своих произведениях блеск дворцовой архитектуры с глубоким пониманием русской природы и с чисто русским пристрастием к контрастной гамме цветов и контрастному сочетанию материалов.

Вот почему творчество Растрелли, как и его современников Дм. Вас. Ухтомского, Саввы Ив. Чевакипского и Ал. Вас. Квасова, так органически вошло в историю русского зодчества.

…будучи мастером больших дворцовых ансамблей, Растрелли не только развил абсолютную высоту дворца, но и широко развернул фасады в горизонтальном направлении, легко избегая монотонности и сообщая своим зданиям парадность и размах.

Собственно, только с постройкой Зимнего дворца и ряда других дворцовых ансамблей, осуществленных Растрелли, резко возрос архитектурный масштаб Петербурга.

Но, помимо этого, Растрелли внес в силуэты русских городов еще невиданные купольные композиции. Высокий, всегда ребристый купол Растрелли являлся в конечном счете продолжением и развитием церковной крыши, которая достигла в его трактовке предельной пышности.

Купол Большого Петергофского дворца, покрытый сверкающей позолотой, живописные пятикуполья Смольного монастыря и Никольского собора, построенного Чевакинским, купол Андреевской церкви в Киеве и многоярусные колокольни Ухтомского явились оживляющими формами в силуэте русского послепетровского города.

Отныне холодноватые шпилеобразные церкви Трезини и Земцова появляются все реже и реже, и к 60-м годам XVIII века, за исключением Польши и прибалтийских окраин России, совершенно исчезают.

Однако искусство Растрелли, Чевакинского, Ухтомского и Квасова при всем его блеске и всеобщем признании все же продержалось недолго.

Смена стилистических направлений первой половины XVIII века искусством классицизма хронологически совпала с новым и чрезвычайно сильным подъемом в планировочной деятельности, которым ознаменовались 70-е, 80-е и 90-е годы XVIII века».

Перед градостроительным подвигом Петра I, а иначе то, что он сделал, и не назовешь, невыразительно выглядят деяния Александра Македонского, Константина I и Владимира Святославовича в аналогичной сфере забот главы государства.

Александр Великий успел заложить множество городов, Константин I влиял на строительство Константинополя, с Владимиром Святославовичем киевляне советовались при разрешении городских проблем, но ни в одной великой столице архитекторы, строители, городские власти и даже сам глава государства не были вынуждены подвергать свои представления о прекрасном таким испытаниям, так за них бороться, как это было в выросшем из болот Санкт-Петербурге.