2.3. Некоторые пояснения и критические замечания к стратификационной схеме мнко

Начало настоящего исследования было связано с некоторыми трудностями, вызванными самим определением МНКО. Категориальное поле последнего было определено нами через понятие малой группы как целостной системы. В конечном итоге мы остановились на следующих СПХ: стратификационной структуре группы, личностных признаках.

Так или иначе, но для целей нашего исследования оказалось более значимым выделить ряд факторов, определяющих МНКО: самоорганизация; обязательные для участников модели поведения, относительная устойчивость и определенная иерархия; ярковыраженные особенности мировоззрения, ценностных ориентаций; атрибутика, подчеркивающая принадлежность к той или иной конкретной группе;

Конечно, предложенная нами схема отнюдь не идеальна.

Так, например, можно было бы сопоставить когорты внутри данной субкультуры, например, по уровню замещения «игрой» реальности и получить иную структуру:

Самые «реальные» – «политики», гопники и мажоры.

Самые «замещенные» – толкинисты, индейцы и Ко.

Появятся категории «отсутствующих» или «временно занявших ниши» – хиппи, панки, металлисты.

Будут и «окончательно застрявшие» – весь креативный блок + визионеры, хаккеры – те, кто постоянно вращается «между миров» (в маргинальной ситуации).

Однако в этой схеме мы потеряем массу промежуточных (мелких течений и клубы по интересам в том числе).

Можно было бы сделать градацию «по степени влияния» на общественное сознание:

№1 – здесь, будут «креативисты», затем «политики» и мажоры, далее хаккеры и сколько-нибудь креативные представители. Из этой системы напрочь будут «выставлены» гопники и байкеры – «сомнительная популярность» угасла в середине 90-х гг. ХХ в., как, собственно говоря, и клубы по интересам.

Еще одной заманчивой идеей было расположить группы внутри по их степени «культурности».

Интересным так же, на наш взгляд, будет выглядеть предложение А.И. Серавина, попытавшегося построить схему градации внутри молодежной субкультуры через теорию однопараллельных субкультур, т.е. исходя из посылки, что любая специфическая субкультура имеет свои однопараллельные субкультурные клише в других. Например, существует некий центр, занимающийся молодежью, молодежными субкультурами и т.п. Он узнает о появлении некой субкультуры (например, ролевиков), аналитик делает заключение, что это субкультура – вербальная и соответственно предполагает существование однопараллельных ей субкультур. Сотрудники центра предпринимают поиск однопараллельных субкультур и в случае если из пространства однопараллельных субкультур четко выделяется, например, визуальная, то аналитик предсказывает появление и сроки еще одной параллели.

Практическая ценность этих действий заключается в возможности своевременной подготовгки к юридическим конфликтам, которые появятся у еще не возникшей субкультуры и государства, которая также может выглядеть как профилактика и коррекция для появляющейся субкультуры.

На основе знаний о существующих, развивающихся и появляющихся субкультурах в нашем обществе мы можем прогнозировать и более перспективные цели: например, образ принятия решений у людей, прошедших известные нам субкультуры, т.е. примерный образ мысли ядра нашего общества через 20-30 лет.

Однако в этой разработке есть свои существенные минусы: первый и существенный для нас, маргинальная атомизация каждого члена данной субкультуры, т.е. принадлежность человека к рассматриваемой параллели может меняться в зависимости от уровня среза. Вторым недостатком является то, что автор рассматривает только креативны и игровые группы внутри молодежной субкультуры: по визуальной параллели – реконструкторы, по вербальной параллели – ролевики, и по тактильной – поединщики. Все эти группы имеют крайне неравномерную временную и пространственную динамику, а это означает, что, во-первых, в реальности существует множество этих групп и они все разные по форме, и, во-вторых, volens-nolens будет «срабатывать» правило запаздывания, т.е. результаты исследования, описывающего молодежную субкультуру, к моменту их опубликования устаревают.

Другая типология молодежной субкультуры предложена М. Вальце и базируется на градации субкультуры по группам риска. В группы риска включаются дети и подростки из-за самых разнообразных показателей. Это могут быть: 1 – генотипические особенности и врожденные дефекты; 2 – социальные условия; 3 – особенности развития личности – дети и подростки с «социальным риском» нарушений возрастного психического и личностного развития. Факторы, определяющие особенности психического и личностного развития, весьма разнообразны. Их спонтанное взаимодействие зачастую провоцирует нарушение, сбои нормального развития соответствующего возрасту. К примеру, дети и подростки, входящие по своим генетическим, социальным и личностным показателям в группу риска, в условиях учреждений интернатного типа становятся априори депривированными детьми и подростками. Оторванные от семьи, находящиеся в маргинальной среде своих сверстников, эти дети и подростки становятся особой группой риска. В этом случае мы наблюдаем типичные личностные изменения: несформированность самосознания – не соответствие возрастным особенностям; несформированность коммуникативных способностей; синкретичность ценностно-нормативных представлений; высокая внушаемость, дисгармоничность эмоционально-волевой сферы. При этом наблюдается сниженность умственного развития и развития остальных психических функций. Указанные изменения могут приводить к так называемым диссоциальным личностным расстройствам. Помня о том, что психическое и личностное развитие определяется развивающимися механизмами идентификации – обособления, предлагается создавать специальные условия под соответствующую группу, со своей спецификой исправления на уровне такого механизма социализации, как идентификация. Успешная идентификация детей и подростков с педагогами и воспитателями, с образами достойными подражания (в том числе и с национальными героями) – это условия уроков и творческого внутреннего общения. Обособлению дети и подростки также учатся: они проходят специальные инициации, где получают знания о ценности и пользе обособления для развития своей личности. Они учатся чувствовать, например, что созерцание это не только идентификация, но и определенная форма обособления.

Однако, исходя из данной концепции, нам необходимо будет «отбросить» в сторону группировки, попадающие в социальную норму. Но проблема соотношения вклада средовых и генных факторов в психическое и личностное развитие человека сопряжена с тенденцией поляризации и неоднородности социальной среды в современном мире. Так Л.И. Анцыферова отмечает прямую связь уровня развития общества и степени его неоднородности. В нашей стране в условиях ломки ранее сложившихся структур происходит актуализация различных реликтовых отношений, вплоть до «институтов рабства» (Л.И. Анцыферова, 1999). Б. Риэрдон постулирует резкое нарастание напряженности в современном мире, которое автор оценивает, как «взрыв враждебности» между людьми (Б. Риэрдон, 2001). Вследствие этого взаимодействие личности с окружающим миром вызывает ряд трудностей, ведущих к возможным ее деформациям, и требует от личности освоения «искусства жизни» и формирования «способности к преодолению деформаций своего развития» (Л.И. Анцыферова, 1999). А.С. Чернышев А.С. предложил дифференциацию социальной среды молодежи через особенности личностного развития. Например, в период обучения наиболее интенсивно формируются личностные новообразования и осваивается опыт взаимодействия с окружающей средой на фоне относительно высокой психологической незащищенности ребенка. В связи с этим важно преодоление трудностей социума путем создания среды с наиболее благоприятными «социально щадящими» ее формами или, другими словами, дополнение сложившихся социальных сред более улучшенными – социальными оазисами. Социальные оазисы необходимы для поддержки развивающимся личности и коллективу, ощущению реальности гуманных, достойных человека социальных условий его жизнедеятельности, а также для стимуляции личностного и группового развития (Э. Фромм, 1994). Построение развивающей социальной среды с помощью специальных технологий как базовый принцип социального обучения обеспечивает и впечатляющую масштабность воздействия. Количество одновременно обучаемых достигает 150-200 и более человек. Технологии основаны на актуализации следующих механизмов построения развивающей социальной среды:

Формирование духовной культуры молодежного социума. Функциональное включение педагогов в совместную деятельность. Включение участников в высокоорганизованную общность. Демократическое внедрение организационного порядка. Общая пространственная организация коллективных действий. Социальное, духовное и предметное обогащение деятельности. Интенсификация интеллектуальных, эмоциональных и поведенческих компонентов совместной деятельности. Эмоциональная насыщенность, необходимость форсировать интеллектуальные и творческие усилия, высокие энергетические затраты – все это обеспечивает максимальное вовлечение каждого воспитанника в совместную деятельность, устраняет опасность возникновения пустых молодежных «тусовок» и создает эффект продуктивной жизни. Согласно этой экспериментальной гипотезе, периодическое включение подростков и юношей в социальные оазисы актуализирует зону ближайшего развития личности и коллектива школьников. Организация эксперимента основывалась на идее Б.Ф Ломова о том, что психологические знания, в частности по оказанию помощи, использовать напрямую, по принципу «короткого замыкания» неэффективно – надо на основе этих знаний создать такие условия жизнедеятельности для людей, такой образ жизни, в рамках которого формируются у человека заданные психологические качества (Б.Ф. Ломов, 1984). Однако с учетом ограничений по выборке и времени исследования, можно говорить с одной стороны, о высокой социабельности лиц ранней юности, об их высокой социальной чувствительности к изменению образа жизни; при этом с другой, мы будем сталкиваться с невозможностью работы например в студенческой среде из-за малого количества свободного времени. Конечно, в структуре социальных установок приоритетное место занимает установка на активное включение личности в прогрессивную социально ценную деятельность, что в определенной мере совпадает с выводами К.А. Абульхановой-Славской о моральном сознании как ведущей детерминанте в российском менталитете (К.А. Абульханова-Славская, 1980) и положением А.В. Брушлинского о становлении субъекта (А.В. Брушлинский, 2002), но, проводя градации, опираясь исключительно на этот блок, мы вынуждены дискриминировать саму молодежную субкультуру, исходя из «нужности» и «необходимости» социально-педагогического вмешательства.

Близки по алгоритмической схеме и «обратные» типологии. Например, исходя из тезиса, что подростковая среда, как правило, агрессивна, предлагается примерная типология объединений с девиантным поведением и антиобщественным сознанием:

1. Случайная группа – например, затевающие драки на дискотеках, стадионах и в других местах, однако имеющая свои неписанные групповые нормы и ценности. Причем вхождение в случайную группу воспринимается как сигнал об освобождении от социального контроля, как возможность «отпустить тормоза». Кроме этого, хорошо известно, что действия, совершенные индивидом в толпе, кажутся ему анонимными, как бы не личными действиями.

2. Ретристская группа (под ретризмом в социологии и психологии понимается стремление к уходу от действительности, от жизненных трудностей. Крайний вариант ухода от действительности-это суицид). Обычное занятие ретристских групп – бесцельное времяпрепровождение, сомнительные развлечения, токсикомания и наркомания.

3. Агрессивная группа – основана на наиболее примитивных представлениях об иерархии ценностей и минимуме культуры. Она дошла из глубокой древности до наших дней практически в неизменном виде. Характерными особенностями агрессивной группы являются жесткая иерархическая структура, сильное групповое давление на ее участников, серьезные санкции за нарушение групповых норм, психологической основой которых является резкое противопоставление: «мы-они».

Таким образом, мы снова сталкиваемся с эффектом дискриминации, только теперь «отделяются» относительно безопасные, позитивные группы.

Увы, но даже типология, представляющая распределение вариантов креативных действий участников МНКО, не позволила нам получить сколько-нибудь адекватную картину. К примеру, проективные методики типа «Восхищения свалкой» сильно отличает «гопников» (им интересны: выплеск агрессии и возможность ненормативных действий, место, где сняты табу и запреты) от панков (бесструктурное ассоциальное («ничье») пространство, чувство заброшенности, периферия, изнанка «взрослого» мира, дух смерти и разрушения) или от хаккеров («большая песочница», масса интересных вещей, деталей хаотично разбросанных в пространстве, масса форм).

Таким образом, цель, поставленная нами перед пилотажным исследованием МНКО, заключалась в выявлении специфики объекта, т.е. в вопросе – будут ли социально-психологические характеристики МНКО образовывать систему в соответствии с вышеперечисленными понятиями и иерархией их связей.

Или обратный эффект, методика «Обезьяна в клетке», дает исключительно личностные, оценивающие положение in-group, конкретней: «Я – Группа», данные, мало отражающие особенности той или иной группы. Говоря об этих ограничениях, мы все-таки не должны забывать о главной отличительной черте нашего исследования – нонконформистской позиции молодого человека, который пытается найти себя во взрослом обществе. Здесь сразу же следует уточнить, что нонконформизм – это не только или не столько постоянное оппозиционирование среде, но и особая форма социальной адаптации, внутри которой идет позитивный рост, когда маленькое «Я» ребенка обретает себе дополнительное, более мощное социальное тело в виде группы сверстников – во-первых, они лучше понимают проблемы друг друга; во-вторых, в группе образуется «коллективное «Я», более сильное, уверенное в себе. Его действия оправданы и обоснованы группой. Для малых групп с внешним статусом, рассматриваемых нами ниже, сама по себе социальная позиция индивида определена целым рядом характеристик. Например, внешним статусом, субординационными отношениями, поэтому рассматривать «молодежный бунт» исключительно как результат «подросткового негативизма», или поиска Новой Веры, некоего гностического мифа для упорядочения собственной жизни (ведь «если я беру на себя смелость называться хиппи или панком, то я обретаю социально-ролевую и статусную «телесность», значит с этого момента я перестаю быть «размытым никем» и, соответственно, структурирую свою жизнь»). Таким образом, нонконформизм есть не столько поиск себя, сколько поиск гипперконформной среды, где личность в итоге и обретает себя как целостное и в какой-то мере самостоятельное образование.

Опираясь на посылку о критериях, через которые выделяются и определяются группы внутри движений, мы считаем предложенную выше большую стратификационную схему молодежных движений, как наиболее полную попытку отразить maximum разнообразия внутри молодежной субкультуры во второй половине ХХ в.

Вполне естественно, что группа не может существовать только на организующей идее, необходимы какие-то правила и нормы поведения общие для всех, именно они служат факторами поддержания устойчивости и целостности; Подобная конформность образует общую униформу (джинса, кожаны, т.п.), общий сленг (система, бэзар, т.п.), стилистику поведения «на улице» – ведь именно она и есть главный механизм социального контроля в группе. Именно поэтому вторая часть данной работы будет целиком посвящена анатомии МНКО, где мы постараемся определить, кем же все-таки являются члены МНКО – нонконформистами, несущими знамя протеста, или людьми, сознательно или неосознанно пытающимися найти свою социальную «стартовую площадку» для вхождения во «взрослый» мир, т.е. на каждый конкретный момент – «вынужденными маргиналами».