Заключение

Полтора столетия господства модернизма – самая бесславная эпоха в истории христианского мира, когда в массовом сознании утвердилось и стало господствовать убеждение, будто Бог «мертв», а дьявол здравствует. Постмодернизм рубежа тысячелетий предстал как финальная фаза апостасии, как мир нравственных, интеллектуальных и художественных извращений, в основе которых лежит одна и та же причина – отступление людей от Божьих заповедей, от требований Божьей воли [13; с. 170]. Это особенно ярко отразилось в творчестве Татьяны Толстой, Людмилы Улицкой и Людмилы Петрушевской, в произведениях которых библейские мотивы и основы христианской морали оказались как бы вывернутыми наизнанку, поставленными с ног на голову. Так, через «изнанку веры», они нам показали нашу с вами действительность, в которой сама «вера» оказалась давно заменена на «дешевую, но ходовую бижутерию». Теперь вспомним «Кысь» Татьяны Никитичны и иконку с профилем Пушкина, обожествление и последующее низвержение Филина в «Факире», передергивание образа апостола Серафима в одноименном рассказе «Серафим». Не забудем в качестве примера упомянуть Людмилу Стефановну и ее роман «Номер Один, или В садах других возможностей», где образ, знак, и чудеса Христовы переданы через мамонта Никифора. С помощью подмены образа Иисуса, его сравнением с Филином, мамонтом Никифором ярко продемонстрировано наше отношение к Божьим заповедям и их месту в нашей с вами жизни.

Вообще мысль о существовании прямых, непосредственных связей между греховностью отдельного человека и общественной греховностью важна, когда мы пытаемся постичь религиозно-нравственную природу модернизма. Она позволяет усмотреть ответственность за все, что происходит в культурном пространстве модерна и постмодерна в действиях пребывающих внутри него конкретных людей. «Общественная греховность» культуры модерна состоит

49

в стремлении этих людей подменять Бога идолами. Демонстрируя свободу, они могут творить зло, но за это будут лишены спасения [13; с. 170]. Яркий тому пример «болван, вырезанный из черного дерева», которому поклоняется Бенедикт у Толстой в «Кыси». Не имея религии, поскольку суеверие на счет невидимого зверя Кысь не в счет, голубчики в лице Бенедикта, обожествили Пушкина. Мы считаем, что Толстая тем самым хотела донести до нас мысль о нашей безбожности, греховности, духовной деградации.

Аналогичным образом обстоит дело и с такими гигантскими сверхсубъектами, как цивилизации, государства, народы. Из них те, кто отвергает христианские ценности, неизменно становятся заложниками опасных отклонений. То, что мы называем вызовами истории, есть не что иное, как общественные, корпоративные грехи, совершаемые целыми социальными системами, гигантскими сообществами людей. Особенно много их было в ХХ веке, когда они выглядели как революции, мировые войны и тоталитарные режимы. В одном ряду с ними оказался и вызов, брошенный человечеству со стороны постмодернизма. Ответ на этот вызов предполагает энергичные, духовные, творческие усилия народов и государств, позволяющие им разрешать обнаружившиеся противоречия [13; с. 171].

Постмодернизм по смешению культур, по политическим и духовным тенденциям на данный момент напоминает «новый эллинизм» в глобализирующем мире. Очевиднее всего «новый эллинизм» просматривается в отношении постмодернизма к религии, точнее – в его принципиальной религиозной всеядности и создании неоязыческих культов. Для эпохи эллинизма был характерен религиозный сенкритизм. Древние языческие религии принимали последователей любых культов, не требуя от них отречения от своих богов. И сегодня мы видим повторение того, что еще совсем недавно считалось историческим феноменом [47; с.159]. Яркий пример тому – роман Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик». В этом романе Людмила Евгеньевна поставила перед собой задачу решить проблему толерантности религиозного мира,

50

сблизить исторически разделенные конфессии. Что из этого получилось – мы видим! Даниэль – переводчик. Его главная миссия, перевести все языки на общий для всех язык взаимопонимания и любви, провалилась, поскольку он являлся лишь посредником между иудаизмом, христианством и исламом. Диалог не состоялся. Даниэль не в силах преодолеть национальные различия между людьми, да он и не стремился к этому. Либеральные представления постмодернизма о свободе вероисповедания – провалены.

Христианская мысль в России с XIX века ведет борьбу с проявлением либерализма, традиции которого продолжил постмодернизм, так как с православной точки зрения ошибочны сами либеральные представления о внешних источниках свободы человека. На деле они приводят лишь к бунтам, сокрушению вековых устоев, освященных религией и традицией, и новым страданием человечества, бесконечным и бессмысленным, поскольку всяческие попытки построить «рай на земле» и добиться «абсолютной свободы» тщетны [47; с.160]. В качестве примера мы опять прибегнем к творчеству Людмилы Улицкий, остановившись на ее другом романе – «Зеленый шатер». В нем больная Ольга видит сон о «Новом Эдеме». Идеей всепрощения, некоего объединяющего начала пронизан весь роман Людмилы Евгеньевны. Но к чему привело героев такое обретение свободы? Ценой собственной жизни? Означает ли это, что «абсолютной свободы» не существует и «рай на земле» невозможен? Мы считаем - «да»!

Примечательно, что пафос борьбы постмодернизма ХХ столетия за свободу человека от всех форм идеологии и религии не нашел отзыва в практической жизни [47; с.160]. И анализ произведений Петрушевской, Толстой, Улицкой еще раз это подтверждает.

51