Часть II. Ответственная свобода

Глава 7. Другие приверженцы учебной свободы

215

шую отметку. Особенность, однако, состояла в том, что эту работу я выполняла для себя. Отметка была побочным ре­зультатом.

Постепенно я перестала что-то делать ради учительского одобрения и принялась делать то, что хотелось мне самой. Как это произошло? По-моему, одним из важнейших факто­ров было то, что учителя, похоже, принимали все, что я гово­рила. Они не подтверждали и не отвергали; казалось, оценке вообще не было места. Они просто казались заинтересованны­ми. Так что выполнение чего-либо ради чьей-то реакции со­всем потеряло смысл.

Перестав работать для кого-то, я начала понимать, что же интересно мне самой, чему я хочу научиться, что для меня важно, и самое главное — кто же я такая. Я стала выбираться из раковины ожиданий, в которую меня заперли мои родите­ли и учителя, начала становиться собой.

Свобода или ригидность

• Сегодня, годы спустя, наиболее яркий для меня образ — это путь с занятий по ЕХР на урок латыни. Сам по себе этот путь занимал минуты две, но за это время мне надо было при­способиться к тому, что в мои четырнадцать лет казалось мне противопоставлением жизни и смерти.

Жизнь воспринимается как перемены, активность, противо­речия, цвета, чувства, риск, рост, выбор. Смерть: стагнация, замирание, никаких противоречий, серость, подконтрольные эмоции, определенность, и никакого выбора, — убежденность в том, что есть только один способ что-либо делать, думать, чувствовать. Вспоминаются слова Майи Анжелу: «Детская вы­носливость определяется незнанием иных вариантов». На ЕХР меня просили думать, исследовать, чувствовать, разви­ваться и быть собой. Учебником у нас был «Живой учебник». В классе было выделено место, чтобы отвлечься на занятия с материалами, на обсуждение, на общение, на внеклассный мир. Это было введение в общение с миром и с людьми.

В классе, где преподавалась латынь, мне было указано си­деть на том месте, которое соответствовало моей фамилии; содержание тетради составляло переписанное с доски. Зада­ние состояло в переводе писаний Юлия Цезаря. Учитель про­хаживался вдоль рядов, чтобы убедиться, что мы переписы­ваем аккуратно и точно. Каждый день проводилась проверка материала, который нам надлежало запомнить предыдущим

вечером. Домашняя работа — это работа в самом мертвом смысле этого слова. После двух лет изучения латыни я не помню практически ничего. Неудивительно, что на эти уроки я часто опаздывала, и они являлись мне в ночных кошмарах.

Я сегодня

• Сегодня я учитель, работаю с детьми, страдающими эмо­циональными и неврологическими нарушениями. Разрабаты­вая мой собственный стиль обучения, я вспоминала свой путь из экспериментального в латинский класс и ощущение тьмы, которое я испытывала на этом пути. Мои особенные ученики в огромной степени нуждаются в упорядочении их занятий и работы, поскольку их внутренний мир и познавательные про­цессы зачастую нарушены болезнью. Тем не менее, я поняла, что если способы обучения могут быть разделены на опреде­ленные группы (визуальное, слуховое, кинестетическое), то стилей обучения существует столько же, сколько детей. Один ребенок должен изучать математику посредством понимания и экспериментирования с понятиями. Другому надо научить­ся рутинной операции, повторить ее пятьдесят раз, и лишь потом он начнет усваивать понятие. Если ребенок каждый день швыряет на пол учебник, то, может быть, это происхо­дит оттого, что значки на страницах пляшут перед его глаза­ми. Другой ребенок увлечен динозаврами (мне вспоминаются мои дельфины) и стал экспертом в этом вопросе, а деление освоил только после того, как я стала писать задачи на спине динозавра. Каждый ребенок для меня уникален, и открытие этих его особенностей — один из самых воодушевляющих меня аспектов учения.

Самое важное для меня — сделать учение осмысленным и личным, поощряя детей думать, а не просто усваивать ин­формацию. Я хочу бросить вызов одностороннему подходу и предложить альтернативные способы мироощущения. В этом смысле, я надеюсь, каждый ребенок может почувствовать свою ответственность за собственное учение.

Иногда это создает впечатление, что мой класс чуть более шумный, менее дисциплинированный и организованный, чем традиционно управляемые классы. На самом же деле необхо­димо капитальное планирование и тщательно организованная программа, чтобы дать возможность аномальному ребенку (или любому ребенку) делать открытия и приходить к выво­дам на основе собственного опыта.

216