Литература

1. Бодалев А. А. Восприятие человека человеком. Л., 1965. 123 с.

2. Бодалев А. А. Формирование понятия о другом человеке как о личности. Л., 1970. 135 с.

3. Гаврилова Т. П. Эмпатия и ее особенности у детей младшего и среднего школьного возраста: Автореф. канд. дис. М., 1977. 23 с.

4. Зилъбан Р. Н., Сафин В. Ф., Соловьев Е. Д., Сомов М. А. Самооценка как один из показателей сплоченности группы. — В кн.: Теоретические и прикладные проблемы психологии познания людьми друг друга. Краснодар, 1975, с. 114—116.

5. Коломинский Я. Л. Психология личных взаимоотношений в детском коллективе. Минск, 1969. 234 с.

6. Ломов Б. Ф. Общение как проблема общей психологии. — В кн.: Методологические проблемы социальной психологии. М., 1975, с. 124—135.

7. Обозов Н. Н. Аппаратурный метод исследования срабатываемости и совместимости людей. — В кн.: Методы социальной психологии. Л., 1977, с. 161—165.

Р. Л. Кричевский, Е. М. Дубовская. О ФУНКЦИИ И МЕХАНИЗМЕ ИДЕНТИФИКАЦИИ ВО ВНУТРИГРУППОВОМ МЕЖЛИЧНОСТНОМ ОБЩЕНИИ

Феномен идентификации относится к числу наиболее значительных и ярких порождений процессов человеческого общения. Описанный впервые З. Фрейдом более полувека назад, он интенсивно изучался в последующие десятилетия представителями самых разных областей психологической науки: детскими и медицинскими психологами, исследователями личности, социальными психологами1. Выполненные работы можно условно разделить на две далеко не равные между собой группы. К первой из них, включающей громадное большинство

Сноски

Сноски к стр. 92

¹ Принципиальную оценку представлениям З. Фрейда, равно как и ряда других зарубежных исследователей, относительно определенных аспектов идентификации мы дадим несколько ниже, в ходе разбора соответствующих теоретических положений этих авторов.

93

исследований идентификации, относятся работы, касающиеся тех или иных, аспектов проблемы социализации личности (заметим, что, как правило, речь в этом случае идет об идентификации детей с родителями и другими значимыми для ребенка взрослыми). Другая часть исследований идентификации, пока еще крайне немногочисленная, связана с анализом процессов межличностного влияния, оказываемого друг на друга непосредственно общающимися индивидами, членами тех или иных человеческих групп (имеются в виду работы, посвященные главным образом выяснению роли идентификации во внутригрупповом общении). Именно этот план изучения идентификации и является предметом нашего дальнейшего обсуждения. Но прежде чем перейти к изложению соответствующих литературных данных, остановимся на том, какой смысл вкладывают в понятие идентификации современные ее исследователи. Подобное рассмотрение существенно для формулирования и уточнения нашей собственной рабочей дефиниции идентификации, используемой в конкретном эмпирическом исследовании в качестве, например, основания для разработки необходимого инструмента по выявлению и измерению идентификации.

Итак, как же трактуется идентификация в современной психологической литературе? Анализ литературных данных обнаруживает определенное несовпадение высказанных по этому поводу точек зрения. Так, А. Бандура, основываясь на материалах большого числа работ, полагает, что идентификация относится к процессу копирования субъектом мыслей, чувств или действий другого лица, служащего моделью [22]. По мнению Д. Гевиртца, идентификация есть приобретение, или усвоение, ценностей, идеалов, ролей и нравственных качеств значимого другого лица (модели), в особенности родителей [24]. Согласно дефиниции Р. Адамека и Е. Дейгера, когда один субъект идентифицируется с другим (моделью), он (субъект идентификации) рассматривает модель как значимого другого, испытывает к модели чувство симпатии, усваивает ее нормы и ценности, воспринимает прямой контроль модели над собой как законный [21]1.

Сноски к стр. 93

¹ Как видно из приведенных дефиниций, их авторы склонны характеризовать лицо, выступающее в роли объекта идентификации, термином «модель». В этой связи отметим, что иногда в литературе термин «моделирование» употребляется как аналог идентификации (например, [4, 22]).

94

М. Герберт рассматривает идентификацию как процесс, посредством которого один субъект уподобляется другому, перенимая ценности, взгляды, установки и жизненный опыт модели, а также ее специфические формы поведения [25]. Термином «уподобление» применительно к идентификации оперирует и Б. Д. Парыгин. Он понимает под идентификацией взаимное уподобление людей друг другу [13].

Ряд авторов [2; 12; 14] склонен интерпретировать идентификацию как акт или процесс отождествления субъекта с другим лицом. При этом либо подчеркивается необходимость наличия эмоциональных связей между участниками общения как важного условия идентификации [2], либо сам феномен идентификации описывается преимущественно как эмоциональный [14]. Крайним выражением такого понимания идентификации является отнесение ее Н. Н. Авдеевой к разряду феноменов, имеющих выраженную эмпатическую природу, например к сопереживанию [1].

Из других современных воззрений на обсуждаемый феномен приведем еще дефиницию, предложенную Г. Гибшем и М. Форвергом. По их мнению, идентификация есть сознательное подражание [5].

Дефиниция Г. Гибша и М. Форверга любопытна тем, что в нее включены понятия «идентификация», «подражание», соотнесением которых занимались многие исследователи [4; 5; 13; 22; 24; 28]. Действительно, если по своему значению указанные понятия тождественны друг другу, то во избежание терминологической путаницы не целесообразнее ли ограничиться употреблением одного из них? А если за ними скрывается несовпадающая психологическая реальность, то в чем же тогда состоит различие?

Хотя взгляды исследователей по данному вопросу далеко не однозначны (А. Бандура, например, указывает на невозможность экспериментально выявить какие-либо различия между идентификацией и подражанием), большинство авторов все же настаивают на необходимости различения этих понятий. Предполагается, что разграничителями данных понятий могут служить следующие основные моменты. Во-первых, идентификация есть генерализованный и распространенный на многие ситуации процесс, при котором разнообразные типы поведения и ролей воспроизводятся во множестве ситуаций. Подражание же характеризуется воспроизведением лишь специфического типа поведения в специфических ситуациях [28]. Во-вторых, идентификация есть

95

постоянный процесс, имеющий место и в отсутствие модели, чего нельзя сказать о подражании [28]. В-третьих, моделируемое поведение в идентификации, как полагают, побуждается внутренними мотивами индивида, в то время как подражание вызывается внешними вознаграждениями [22; 28]. В-четвертых, в идентификации подчеркивается сознательный характер моделирования поведения другого лица (или, во всяком случае, способность субъекта идентификации осознать воспроизведение действий другого лица). В то же время подражание рассматривается как неосознанное, спонтанное научение [5]. В-пятых, в отличие от подражания, сводящегося к простому копированию действий модели, идентификация предполагает воспроизведение таких типов поведения, которые являются символическими эквивалентами поведения, демонстрируемого моделью. Идентификация характеризуется не слепой имитацией поведения, присущей подражанию, но усвоением мотивации поступков модели. Это значит, что, даже не будучи тождественными, действия субъекта идентификации и модели тем не менее «созвучны по настроению» [4].

Таким образом, согласно преобладающей точке зрения, идентификация и подражание имеют ряд существенных различий. Впрочем, если учесть, что многие из них выделены преимущественно на основе теоретического анализа и не имеют сколько-нибудь достаточных эмпирических референтов, вопрос о соотношении рассматриваемых понятий окажется далеко не столь уже очевидным. Окончательный ответ, по-видимому, будет получен лишь после того, как теоретические рассуждения авторов облекутся плотью реальных эмпирических фактов.

Но вернемся к предпринятому выше обсуждению понятия идентификации. Как видно из большинства приведенных выше дефиниций, несмотря на отсутствие единой трактовки понятия идентификации, в интерпретациях различных авторов можно обнаружить немало общего, поскольку в них отчетливо выступает момент межличностного влияния общающихся индивидов. Уподобление значимому другому, отождествление с ним, заимствование важных его характеристик, согласие на контроль с его стороны и т. п. — все это есть не что иное, как результат влияния, оказываемого значимым другим на партнеров по общению. Следовательно, есть основание полагать, что феномен идентификации характеризует собой влияние, оказываемое одним из

96

участников общения на другого участника (или участников) и выражающееся в стремлении этого другого (или других) следовать определенным (поведенческим, личностным) характеристикам влияющего лица и воспроизводить их в своем поведении. Иными словами, операционально идентификация рассматривается нами как следование поведенческим или личностным характеристикам другого лица, как реальное их воспроизведение либо в сходных поведенческих актах, либо в символических эквивалентах поведения.

Как уже отмечалось, исследования идентификации можно условно расклассифицировать по нескольким направлениям. И если одно из них, относящееся к проблеме социализации личности, насчитывает внушительную библиографию, то другое, базирующееся на работах, связанных с анализом идентификации во внутригрупповом общении, представлено весьма скромным числом публикаций. Начало работам этого последнего, интересующего нас направления положено теоретическим исследованием З. Фрейда, в котором он рассматривал идентификацию, кстати сказать понимавшуюся им как сугубо эмоциональный феномен, в качестве решающего и универсального условия группообразования [19]. Причем, согласно З. Фрейду, первичным моментом образования группы является идентификация ее членов с лидером, а уже затем, через посредство общности «я» — идеала, — и друг с другом. Разумеется, в подобной точке зрения на природу возникновения человеческих групп (а З. Фрейд, заметим, имел в виду и большие общности людей) отчетливо проявились внеисторизм фрейдовского учения о человеке, игнорирование подлинных движущих сил общественной жизни, мистификация реальных человеческих отношений. Вместе с тем З. Фрейд, пожалуй, одним из первых нащупал очень важную линию межличностного влияния в группе, которая, если пользоваться социально-психологической терминологией, может быть выражена схемой «лидер→последователи», т. е. имеется в виду, что влияние лидера на последователей реализуется в их идентификации с ним. Правда, следует подчеркнуть, что адекватного научного объяснения данного факта З. Фрейд так и не дал: его анализ свелся преимущественно к спекулятивным рассуждениям, почерпнутым из мифологии пресловутого эдипова комплекса.

Подобное понимание роли идентификации во внутригрупповом процессе нашло отражение в некоторых других работах психоаналитического толка [23; 30], в

97

одной из которых, выполненной Ф. Редлом [30], вновь была предпринята попытка связать идентификацию с лидерством. Лидер рассматривался как главный объект идентификации в группе, как важнейший источник межличностного влияния. Однако анализ этого факта проведен Ф. Редлом исключительно с позиций психоаналитической школы и описан в разнообразных психоаналитических терминах, типа защитных механизмов, агрессивных тенденций, переживания чувства вины и т. п., вследствие чего грубо искажался механизм реально существующего явления.

Наряду с указанным аспектом изучения роли идентификации во внутригрупповом межличностном общении возможны и другие пути разработки обсуждаемого вопроса. Это продемонстрировано, например, исследованием Г. Келмена [27], рассматривающего идентификацию в качестве одного из процессов реализации социального влияния в группе, однако не акцентирующего внимания на каком-то конкретном члене группы, в частности ее лидере. Речь скорее идет о влиянии группы в целом на мнение того или иного ее члена. Согласно Г. Келмену, принятие индивидом влияний группы (или отдельных ее членов) посредством идентификации имеет место в том случае, когда это влияние исходит от лиц, к которым индивид положительно относится. Причем в случае идентификации вовсе не обязательно, чтобы мнения других членов группы интегрировались с ценностной системой соглашающегося с ними индивида; они могут быть и изолированы от нее1. Выделяется два типа идентификации в группе: классическая, т. е. через принятие роли другого, и идентификация в форме реципрокно-ролевого отношения, т. е. отношения, при котором роли двух партнеров определены одна через другую. Таким образом, в отличие от психоаналитиков идентификация трактуется Г. Келменом не как выражение эмоциональных связей в группе, но как процесс межличностного влияния, обусловливающий зависимость индивида от группы. Нетрудно заметить, что анализ идентификации проводится в этом случае как бы в ином «повороте», а именно в аспекте нормативного поведения в группе.

Сноски к стр. 97

¹Напомним, что двумя другими процессами реализации межличностного влияния, по Г. Келмену, являются подчинение, когда субъект умышленно, в целях извлечения какой-либо выгоды, принимает мнение группы, внутренне будучи с ним не согласен, и интернализация, когда субъект соглашается с мнением группы потому, что это отвечает его собственной системе ценностей.

98

И все же линия исследования связи идентификации с лидерством является основной для специалистов, занятых выяснением роли идентификации во внутригрупповом межличностном общении. Об этом свидетельствуют и немногочисленные работы обсуждаемого направления, две из которых, выполненные в последнее десятилетие, представляются нам заслуживающими внимания. Авторы одной из них — Г. Гибш и М. Форвер, рассматривая ряд функций руководства (лидерства), отмечают, что частная функция управления выпадает на долю таких лиц, которые могут служить объектом идентификации [5]. Согласно точке зрения этих исследователей, идентификация вызывается не общечеловеческими образцами поведения или личными качествами объекта идентификации, а должна рассматриваться как общественно-исторический факт. «Подходит ли тот или иной руководитель для того, чтобы члены группы идентифицировали себя с ним (а это значит также: проецировали на него свои желания, потребности и ожидания) в первую очередь, — пишут авторы, — зависит от «представления» о лидере, от того, насколько это представление свойственно идеологии данной исторической эпохи» [5, с. 215]. Кроме того, необходимо, по мнению авторов, учитывать и роль индивидуального опыта субъекта идентификации, например в тех случаях, когда люди (бессознательно) воспринимают как объект идентификации человека, обладающего чертами их отца или руководителя, известного им по прошлому опыту.

Подход Г. Гибша и М. Форверга интересен тем, что основной акцент в нем делается на восприятии лидера последователями. Это восприятие детерминировано определенными общественными и индивидуальными представлениями о лидере, имеющимися у членов группы. Подобные представления в конечном счете и определяют развитие процесса идентификации с лидером. Таким образом, авторы подчеркивают (и это, несомненно, продуктивный шаг) социальный план идентификации как своеобразного интрагруппового феномена. Другой заслуживающий внимания в их анализе момент — рассмотрение идентификации сквозь призму процесса межличностной перцепции.

В некоторой степени сходную точку зрения по обсуждаемому вопросу высказывают Е. Холландер и Дж. Джулиан, полагающие, что идентификация с лидером основывается на процессе перцепции последователей, детерминирующем принятие или непринятие

99

определенного члена группы в качестве ее лидера [26]. Авторы считают также, что идентификация последователей с лидером подразумевает наличие важных психологических связей между ними, существенно воздействующих на способность лидера оказывать влияние.

В целом, как можно убедиться из анализа приведенных выше работ, все они, фокусируясь на том или ином аспекте изучения идентификации во внутригрупповом общении (главным образом на связи идентификации с лидерством), носят преимущественно теоретический характер. Конкретные эмпирические факты в них, как правило, отсутствуют. Данное обстоятельство побудило нас провести специальное исследование, в котором основной интересующий нас вопрос состоял в выяснении роли идентификации во внутригрупповом общении, а в более узком смысле — в анализе функции идентификации в процессе группового лидерства.

Результаты первого этапа работы, полученные в ходе изучения 11 юношеских коллективов и изложенные в ряде публикаций [9; 10; 11], сводятся вкратце к следующему1. Была эмпирически подтверждена выдвинутая нами гипотеза, согласно которой лидер является наиболее ярким объектом идентификации в коллективе. В частности, на примере юношеских групп удалось показать, что те их члены, которые обладают наиболее высоким среди остальных сверстников групповым статусом, чаще других выступают в роли объектов идентификации. Данные исследования позволяют думать, что именно через посредство идентификации реализуется межличностное влияние участников группового общения, в частности преобладающее влияние лидеров на партнеров. Это дает основание рассматривать идентификацию как своеобразный социально-психологический механизм влияния в лидерстве. Вместе с тем имеющиеся материалы позволяют не только описывать идентификацию в процессуальном плане, как это показано выше, но и характеризовать ее в качестве результирующей межличностного влияния в группе, т. е. как

Сноски к стр. 99

¹Выбор в качестве объекта исследования юношеских коллективов во многом обусловлен особенностями методики измерения идентификации — экспериментальным сочинением, — требующей от респондента значительного самораскрытия, откровенности, непосредственности, т. е. качеств, гораздо чаще проявляющихся в юности нежели у взрослых. Вместе с тем методика рассчитана на достаточно высокий уровень рефлексии респондентов, что ограничивает ее применение в более младших возрастных группах.

100

продукт. Заметим, что в литературе имеются указания на правомерность подобного анализа [33].

Из числа других материалов работы следует подчеркнуть многократно отмечавшиеся факты идентификации членов юношеских коллективов именно со сверстниками (друзья, лидеры, одноклассники) — вопрос, пока еще недостаточно изученный специалистами в области социализации личности и возрастной психологии, поскольку традиционно принято рассматривать в качестве объектов идентификации в этом возрасте родителей, педагогов, всякого рода знаменитостей и прочих взрослых. Кроме того, исследование позволило выявить определенные различающиеся между собой уровни идентификации субъектов, например частичную или парциальную, т. е. по отдельным значимым признакам, качествам личности другого, и тотальную или абсолютную, т. е. полное уподобление другому1.

Следующий этап работы, результаты которого излагаются ниже, был посвящен, во-первых, дальнейшему решению ряда ранее поставленных исследовательских задач и, во-вторых, рассмотрению некоторых новых вопросов. Поэтому одной из основных задач по-прежнему являлась проверка гипотезы, предполагающей идентификацию в качестве одного из механизмов влияния в групповом лидерстве (причем в целях возможности сопоставления данных настоящего и предыдущего исследований вновь были взяты юношеские коллективы)2. Операционально гипотеза раскрывалась так: ожидалось, что высокостатусные члены коллектива чаще других своих партнеров выступают в роли объекта идентификации. Дополнительно мы выясняли также влияние эмоционального предпочтения на идентификацию с лидером. Имеющиеся в литературе данные [19, 26] позволяли предположить, что эмоциональный фактор способен усиливать идентификацию членов коллектива со своими лидерами.

Другая задача состояла в дальнейшем поуровневом

Сноски к стр. 100

¹ Во многом сходные уровни идентификации называются в литературе и рядом других авторов [2, 19, 24].

²Необходимость дальнейшей проверки гипотезы диктовалась особенностями использовавшейся методики измерения идентификации, построенной, как будет показано далее, фактически на самоотчетах респондентов. Чтобы удовлетворять необходимым критериям валидности и надежности, подобный методический инструмент требовал сбора эмпирического материала на достаточно большой выборке и сопоставления результатов по меньшей мере двух независимо проведенных исследований.

101

анализе идентификации. Предполагалось выделение несколько большего числа уровней идентификации, чем в первом исследовании1.

Наконец, еще один подлежащий рассмотрению вопрос, ранее нами не изучавшийся, касался выявления механизма самого феномена идентификации. Вопрос этот подробно будет обсуждаться во втором разделе данной работы. А вначале остановимся на материалах, полученных в ходе решения первых двух исследовательских задач.

Методика

Исследование проводилось в 14 юношеских ученических коллективах Москвы и области: были взяты три коллектива девятиклассников и одиннадцать коллективов десятиклассников.

Идентификация со сверстником выявлялась посредством проведения экспериментального сочинения. В основу методики была положена сформулированная выше операциональная дефиниция идентификации. Инструкция к экспериментальному сочинению требовала от респондента: 1. Рассказать, какие черты характера и особенности поведения одноклассника (одноклассников) респонденту больше всего нравятся, какими из этих черт он хотел бы обладать. Описать ситуации, в которых подобные черты характера или манера поведения одноклассника раскрылись наиболее ярко. Если таких ситуаций не было в действительности, описать возможные ситуации, в которых бы эти черты характера или манера поведения одноклассника проявились наиболее ярко. 2. Написать, не замечал ли респондент за собой в каких-либо ситуациях стремления поступать так же, как этот человек. Если же таких ситуаций не было в действительности, описать возможную подобную ситуацию. 3. Указать, не замечал ли респондент каких-либо изменений в своем характере под влиянием кого-то из одноклассников. Если такие изменения имеют место, в чем они выражаются? Повторяет ли респондент черты характера своего одноклассника, в каких ситуациях это особенно заметно? 4. Отметить, не является ли кто-нибудь из одноклассников образцом

Сноски к стр. 101

¹Это потребовало некоторой модификации методики проведения экспериментального сочинения, о чем читатель может судить, сопоставив тексты инструкций к сочинению, представленные в наших прежних публикациях [9; 10; 11] и в настоящей работе.

102

для респондента в каких-либо поступках в той или иной ситуации. Не задумывался ли респондент, прежде чем совершить какой-то поступок, а как бы поступил в этом случае его одноклассник? Если это имело место в действительности, требовалось описать такие случаи подробнее.

При анализе сочинений такие моменты, как желание следовать чертам характера или поступкам своего товарища или реальное их воспроизведение, по мнению респондента, в каких-либо ситуациях, определенные характерологические и поведенческие изменения под влиянием сверстников, отношение к однокласснику как к образцу и сопоставление предполагаемого собственного поведения с воображаемым поведением одноклассника, интерпретировались нами как акты идентификации. Далее из сочинений выписывались все качества учеников данного класса, по которым отмечалась идентификация (в дальнейшем будем называть эти качества идентификационными). Фиксировалась частота упоминания каждого качества, а также выяснялось, сколько упоминаний приходится на долю каждого члена класса.

Статусные показатели членов коллектива, характеризовавшие их положение в структуре группового лидерства, выявлялись следующими тремя вопросами: 1. Если бы ваш класс попал в трудную ситуацию, оказался перед сложной проблемой — за кем бы из одноклассников ты пошел в решении этой проблемы, к чьему мнению прислушался в первую очередь? 2. Кто из твоих одноклассников вносит наибольший вклад в развитие товарищеских отношений в классе? 3. Как ты считаешь, кто из твоих одноклассников мог бы успешнее всего представлять ваш класс на собрании комсомольского актива школы? Вашу школу на слете районного комсомольского актива?

При ответе на каждый вопрос требовалось назвать 5 одноклассников, лучшим считался первый выбор — 5 баллов, затем второй выбор — 4 балла и т. д. Сумма баллов, полученных каждым членом коллектива по всем трем вопросам, позволяла судить о месте того или иного старшеклассника в статусной иерархии класса. Учащиеся, занимавшие в этой иерархии пять первых мест, рассматривались как лидеры.

Эмоциональная близость старшеклассников определялась посредством ответов на вопрос: с кем бы из одноклассников ты мог поделиться своими сокровенными мыслями, переживаниями, планами?

Дополнительными средствами сбора интересующего

103

нас материала служили беседы с учащимися и учителями, наблюдения за отношениями и особенностями поведения учащихся в учебное и внеурочное время, данные общественно-политической аттестации учащихся и т. п.

Результаты и обсуждение

Прежде всего следует отметить, что, как и в первом исследовании, анализ экспериментальных сочинений обнаруживает реальные факты идентификации со сверстниками.

«Многие качества этого человека (одноклассника автора сочинения) я хотела бы иметь... Я не раз подражала этому человеку в его умении разговаривать с людьми, держаться» (из сочинения Елены Я.). «Под влиянием Феди я стал взрослее, стал легче относиться к неудачам... Сейчас я часто замечаю, что в спорах принимаю точку зрения Феди...» (из сочинения Владимира Б.). «Я стал более сдержан в общении со взрослыми и друзьями. И все это под влиянием Маши, так как она вообще очень спокойная и никогда не позволяет себе резко обращаться с другими» (из сочинения Армена Л.). «Я много раз ловила себя на том, что поступаю так же, как и она (одноклассница автора сочинения)» (из сочинения Елены М.).

Рис. Среднее число упоминаний в идентификационных сочинениях лидеров и последователей.

Обозначения: ________________ лидеры;

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ последователи.

Всего нами было получено 393 сочинения. В 279 из них содержатся описания актов идентификации. Причем примерно в 40% сочинений речь идет об идентификации учащихся с лидерами классных коллективов. Если при этом учесть, что даже в самом немногочисленном классе наиболее высокостатусные ученики не превышали ¹/₅ его состава (напомним, что к числу лидеров в каждом классе мы относили по 5 учащихся с наиболее высоким статусом), факт наличия преобладающей

104

идентификации старшеклассников с лидерами становится вполне очевидным.

Аналогичная тенденция обнаруживается и в других материалах исследования. Так, мы рассчитали, насколько часто в среднем по каждому классу упоминаются в идентификационных сочинениях (т. е. в сочинениях с описанием актов идентификации) лидеры и остальные члены коллектива (последователи). Полученные различия в целях большей наглядности представлены на рисунке, где по оси ординат отложено среднее количество упоминаний учащихся, а по оси абсцисс — порядковый номер класса.

Разница в средних данных, отчетливо выступающая на рисунке и, несомненно, свидетельствующая в пользу наиболее высокостатусных учащихся, получает и вполне однозначное количественное выражение. Результаты статистического анализа, проведенного по t-критерию Стьюдента, указывают на очень высокие различия между средними величинами: при f = 26 t =5,01 (p<0,001). Дополнительно отметим также, что и абсолютные индивидуальные показатели классных лидеров в рассматриваемом аспекте, как правило, гораздо выше, чем у последователей.

Другим важным доказательством преимущественной идентификации с лидерами-сверстниками является тот факт, что именно лидерам приписывается наибольшее число идентификационных качеств, причем таких, которые в том или ином конкретном классе представляют для ребят особую ценность. Мы смогли судить об этом на основании следующей процедуры. Посредством анализа экспериментальных сочинений были отобраны наиболее предпочитаемые старшеклассниками идентификационные свойства сверстников. Далее по каждому классу вычислялся процент подобных качеств, приходящийся на долю лидеров. Результаты представлены в табл. 1.

Как видно из табл. 1, лидеры концентрируют у себя очень высокий процент тех или иных идентификационных качеств. Однако подобная концентрация носит — от коллектива к коллективу — весьма избирательный характер, т. е. в одном классе (в таблице он обозначен номером 4) последователи более всего склонны идентифицироваться с лидерами по таким свойствам, как отзывчивость, доброта, хороший товарищ, смелость, принципиальность, коллективизм, тогда как в другом классе (в таблице он обозначен номером 8) наиболее предпочитаемым для последователей оказывается

105

Таблица 1

Процент идентификационных качеств, приходящийся на долю лидеров классных коллективов

Качества	Номера классов
	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12	13	14
Отзывчивость	20'1	50	—	100	—	—	—	20	75	33	—	—	33	100
Доброта	50	100	50	50	100	—	—	—	34	—	100	100	—	100
Хороший товарищ	—	50	—	50	100	50	50	66	100	57	—	40	50	60
Трудолюбие	—	100	—	—	100	66	—	—	—	—	100	50	59	100
Оптимизм	—	—	—	—	—	100	100	100	—	100	—	—	—	—
Смелость	50	100	—	50	—	33	—	100	67	—	—	—	—	100
Ответственность	—	100	100	—	—	50	—	—	100	100	—	—	50	—
Принципиальность	—	100	100	50	100	17	50	100	—	33	—	50	66	100
Общительность	—	100	—	—	100	100	50	100	100	50	—	—	100	100
Воля	50	—	—	—	50	100	—	—	50	50	33	—	100	100
Коллективизм	—	—	100	100	100	100	100	—	100	—	—	—	100	—

Примечание.

1

Данная цифра означает, что в классе под номером 1 качество «отзывчивость» в 20% случаев упоминания его в сочинениях респондентов приписывается классным лидерам. Аналогичным образом расшифровываются остальные цифры таблицы.

106

несколько иной набор лидерских качеств: отзывчивость, хороший товарищ, оптимизм, смелость, принципиальность, общительность. Объясняются такого рода различия тем, что особенно ценимые старшеклассниками идентификационные качества в разных классах не одинаковы: те из них, которые часто упоминаются учениками одного класса, в сочинениях учащихся другого класса могут встречаться гораздо реже. Поэтому наблюдаемая разница в приписываемых классным лидерам тех или иных идентификационных свойств является вполне оправданной. Другое дело, что в некоторых классах (в таблице они обозначены номерами 1, 11, 12) в роли лидеров оказываются сравнительно неяркие по своим личностным характеристикам учащиеся, не обладающие многими ценными, в частности для членов данных коллективов, идентификационными качествами. Интересно, что в идентификационных сочинениях учащихся этих классов лидеры (в сопоставлении с последователями) упоминаются в среднем реже, чем в аналогичных сочинениях, полученных в других классах (см. рисунок). Причем в одном из коллективов (12), кстати сказать единственном в данной выборке, последователи даже превосходят лидеров по среднему показателю частоты упоминания в идентификационных сочинениях респондентов.

Что же касается выяснения влияния эмоциональных предпочтений на идентификацию с лидерами, то здесь мы получили следующие результаты: оказалось, что у 50% респондентов, в той или иной мере идентифицировавшихся с лидерами, имело место совпадение выбора высокостатусного партнера по «эмоциональному» вопросу с предпочтением того же партнера в качестве объекта идентификации в экспериментальном сочинении. Это позволяет думать, что фактор эмоционального предпочтения способен усиливать идентификацию членов коллектива с лидерами и вполне согласуется с литературными данными [19, 26]. Вместе с тем в гораздо большей степени влияние эмоционального предпочтения сказывается на идентификации старшеклассников со сверстниками-последователями: согласно материалам нашего исследования, такого рода влияние отмечалось в 89% случаев идентификации учащихся с одноклассниками, не занимавшими лидерских позиций. Поэтому применительно к идентификации с лидерами правомерно утверждать, что она обусловлена не только отношениями симпатии, дружбы, как это в основном имеет место в тех случаях, когда объектом

107

идентификации оказывается кто-либо из последователей; важным фактором уподобления сверстнику-лидеру выступает также социальная значимость его поведения в различных ситуациях межличностного взаимодействия.

Продолжая анализ материалов экспериментальных сочинений, отметим, что обнаруженные в них факты идентификации можно условно объединить в три примерно однородные группы, отвечающие трем своеобразным уровням идентификации. Рассмотрим подробнее каждый из них.

I уровень. Приведем вначале отрывки из ряда относящихся к нему сочинений.

«Хотелось бы быть такой же целеустремленной, собранной, как Ира. Здесь, я считаю, надо иметь огромную силу воли, чтобы заставить себя делать вещи трудные, сопутствующие достижению цели. Сила воли у нее проявляется даже в самом маленьком, начиная с выполнения домашних поручений и кончая приготовлением уроков. Не хочется, а надо заставить себя. Я хотела бы иметь такую силу воли, как у нее!» (из сочинения Наташи М.). «Больше всего мне нравятся черты характера Игоря К. — это смелость, доброта, трудолюбие, сдержанность. Я хотел бы быть похожим на него...» (из сочинения Володи У.). «Больше всего в классе мне нравятся черты характера и особенности поведения комсорга класса — Марии И. В ней мне нравится умение руководить коллективом. Может в трудную минуту поднять настроение коллектива, помочь ему... Я хотел бы обладать ее упорством, умением прямо идти к цели, умением заинтересовать класс» (из сочинения Алексея З.).

Как видно из приведенных выше отрывков, данный уровень идентификации характеризуется лишь желанием субъекта следовать значимому другому в чем-то, стремлением обладать какими-то отдельными его свойствами. Иногда респонденты склонны утверждать, что в будущем в какой-либо ситуации они постараются поступать так же, как «герой» их сочинения. Однако в реальном поведении респондентов, по крайней мере исходя из их сочинений, какие-то конкретные факты идентификации отсутствуют. Это начальный и самый низкий уровень идентификации.

II уровень. Для него характерны сочинения следующего типа.

«В моем характере произошли изменения. Я не знаю, большие или малые, но они произошли под влиянием Гали Н. Она очень хороший человек, и я стараюсь в чем-то быть похожей на нее. Я дружу с ней, и у меня стали вырабатываться такие качества, как настойчивость, уверенность, целеустремленность» (из сочинения Оли Я.). «Ее черты (речь идет о чертах характера одноклассницы автора сочинения) я не копирую целиком, а беру только нужное для себя» (из сочинения Андрея Е.). «Мне нравится принципиальность Володи. Однажды на классном отчетном собрании, при аттестации

108

нашего культмассового сектора (мы там с ним вместе работали), нам дали оценку «4». Сразу возник спор: работали на «5», а получили «4»... Вот тут-то у меня и проявилась та черта характера. Я как-то там спорил, даже с кем-то поссорился. Раньше я за собой этого не замечал» (из сочинения Геннадия Ф.).

Анализ приведенных выше материалов показывает, что второй уровень идентификации представляет собой более глубокую степень уподобления значимому другому. На этом уровне, как свидетельствуют материалы сочинений, идентификация актуализируется в реальных поведенческих проявлениях, в изменениях характерологического плана. Что же касается широты уподобления значимому другому (модели), то здесь применительно к обсуждаемому уровню мы можем говорить о частичной, или парциальной, идентификации.

III уровень. Вот некоторые примеры из относящихся к нему сочинений.

«Образцом для меня является Галя Н. ...Я иногда задумываюсь над некоторыми поступками и ставлю себе в пример Галю. И то, как бы она отнеслась к этому, и то, как бы повела себя в данной ситуации» (из сочинения Веры Р.). «Маша является для меня образцом во всех моих поступках. Когда я сомневаюсь в правильности своих решений, я прежде всего думаю, как бы поступила она в этой ситуации» (из сочинения Тани С). «Под его влиянием (имеется в виду один из одноклассников автора сочинения) у меня многое изменилось в характере. Я сейчас стала добрее по отношению к людям, строже к себе, могу подавлять в себе порывы, которые мешали бы мне и людям, с которыми я общаюсь... Именно он и является для меня образцом во всех моих поступках» (из сочинения Ольги К.).

Как показывают материалы сочинений, третий уровень идентификации является наиболее глубоким в том смысле, что здесь речь идет не просто о воспроизведении тех или других характеристик значимого другого; этот другой выступает для автора сочинения в качестве своеобразного регулятора его поведения, некоего эталона, на который идет ориентация и с которым сличается реализуемое поведение. Одновременно следует отметить, что именно на этом уровне идентификации наблюдаются факты полного, тотального («во всем!») уподобления объекту влияния (или, по иной терминологии, модели).

Анализируя имеющиеся у нас данные, можно предположить, что в ряде случаев идентификации второго уровня и практически во всех случаях идентификации третьего уровня правомерно говорить о принятии субъектом позиции значимого другого, что, по нашему мнению, в терминах одних авторов [17] означает действие в системе целей и мотивов объекта

109

идентификации, а по терминологии других исследователей [4] характеризуется как усвоение мотивации поведения модели. Действительно, когда субъект, прежде чем совершить в той или иной ситуации какой-то поступок, задумывается, а как бы поступил в этой ситуации значимый другой, когда имеет место постоянная ориентировка на предполагаемое поведение этого другого, когда, наконец, совершенный поступок мысленно оценивается как бы с позиции товарища-образца (как писал один из старшеклассников: «... я не только задумывался, но и спрашивал себя, как бы поступил Федя в какой-либо ситуации, в которой оказывался я»), в таком случае допустимо, хотя бы гипотетически, говорить не просто о стремлении к воспроизведению определенных характеристик другого, но скорее о стремлении к действованию в «созвучии» с мотивацией образца. Разумеется, пока это только предположение, требующее в дальнейшем серьезной эмпирической проверки.

Как же количественно представлены идентификационные сочинения по каждому из упомянутых выше уровней? Согласно нашим данным, чаще всего идентификация в изучавшихся коллективах осуществлялась по типу первого уровня — 57% всех идентификационных сочинений; 33% сочинений приходится на второй уровень и 10% сочинений можно отнести к третьему идентификационному уровню (мы приводим средние показатели по всем классам). Как видим, первый идентификационный уровень в целом оказался доминирующим. Вместе с тем в пяти коллективах преобладают второй и третий уровни, причем в одном из этих коллективов только на третий уровень идентификации приходится 26% сочинений. Данное обстоятельство можно объяснить по крайней мере двумя причинами: во-первых, наличием в этих классах ярких, влиятельных учащихся и, во-вторых, что очень существенно, включенностью классов в такие виды коллективной деятельности (совместные походы, работа в трудовом летнем лагере, участие в коллективных общественных делах и т. п.), в которых свойства их членов могли проявиться особенно выпукло и зримо.

В заключение следует указать, что нам не удалось выявить преобладания какого-либо из уровней при идентификации с лидерами. Однако интересно то, что в трех классах все случаи идентификации третьего уровня приходятся только на лидеров.

Итак, изложенные выше результаты решения двух исследовательских задач позволяют утверждать

110

следующее: во-первых, именно лидеры являются наиболее предпочитаемыми объектами идентификации в изучавшихся нами коллективах; причем эмоциональный фактор, в смысле симпатий, предпочтений, хотя и заметно усиливает идентификацию с лидерами, однако степень его влияния в определенной мере зависит от социальной значимости поведения лидирующего субъекта; во-вторых, процесс идентификации носит поуровневый характер, а выделяемые уровни различаются глубиной и полнотой уподобления объекту.

Полученные данные хорошо согласуются с результатами первого исследования, проведенного ранее одним из нас [9; 10; 11]. В частности, они дают основание полагать, что как раз через посредство идентификации во многом реализуется влияние участников внутригруппового межличностного общения; в более узком смысле это означает, что именно через посредство идентификации реализуется и запечатлевается влияние, оказываемое лидерами на остальных членов коллектива. Таким образом, идентификация выступает как один из существенных механизмов реализации межличностного влияния во внутригрупповом общении, а в более узком, обсуждаемом нами плане может рассматриваться в качестве важного механизма межличностного влияния в процессе развития группового лидерства, или, проще говоря, как механизм лидерства.

И наконец, мы хотели бы подчеркнуть тот факт, что значительное совпадение результатов данного и предыдущего исследований [9; 10; 11] свидетельствует о достаточной надежности использовавшихся нами методических средств, в частности методики экспериментального сочинения. Последняя, кстати сказать, может квалифицироваться как вполне валидный инструмент выявления идентификации, отвечающий одному из требований так называемой концептуальной валидности [15]. Мы имеем в виду подтверждение в настоящей работе и ранее [9; 10; 11] одной из основных наших гипотез, согласно которой лидеры являются наиболее предпочитаемыми объектами идентификации в коллективе.

Мы изложили результаты исследования функции идентификации во внутригрупповом межличностном общении и теперь перейдем к обсуждению другого изучавшегося нами вопроса — о механизме идентификации.

***

Как известно, исследования механизма идентификации берут начало в психоаналитическом направлении, в

111

работах З. Фрейда. Среди изучавшихся им разновидностей идентификации особенно выделяются две: анаклитическая и защитная. Несмотря на различия в специфике указанных видов идентификации (так, аналитическая идентификация является по своей природе нелибидозной в противоположность защитной идентификации, рассматривавшейся З. Фрейдом как следствие разрешения проблемы эдипова комплекса), их механизм представляется нам довольно общим. В обоих случаях речь идет о стремлении индивида редуцировать либо угрозу лишения вознаграждений (анаклитическая идентификация), либо угрозу наказания (защитная идентификация) путем интроекции поведения и черт источника угрозы и тем самым избежать неблагоприятных для себя последствий.

Идеи З. Фрейда получили развитие не только в психоанализе, но и в ряде теорий научения [29, 31], делающих основной акцент на анаклитической идентификации (или, по терминологии О. Маурера [29], идентификации развития). Правда, трактовка механизма идентификации в теориях научения отлична от фрейдовской: развитие процесса идентификации связывается либо с подкреплениями, исходящими от окружающих субъекта идентификации лиц (например, одобрение взрослыми ребенка, копирующего какие-то черты поведения этих взрослых), либо с подкреплениями, которые субъект идентификации способен сам себе доставить (так, ребенок, фантазируя, разыгрывает роль взрослого — источника положительных вознаграждений).

Вместе с тем, несмотря на значительную популярность в зарубежной литературе идей З. Фрейда, касающихся феномена идентификации, в последние годы зарубежными исследователями [22] высказано немало критических суждений в адрес психоаналитической концепции идентификации. Отмечается, в частности, ее спекулятивный характер, недостаток конкретных фактов, стремление в ряде случаев возместить их отсутствие разного рода анекдотическими примерами. В особенности это касается теории защитной идентификации с ее мифологическими описаниями эдипова комплекса1.

Сноски к стр. 111

¹ Отмечая как позитивный факт критику фрейдизма современными зарубежными психологами, следует, однако, отметить известную ее ограниченность. Эта критика, как правило, не затрагивает методологических основ фрейдизма, тех глубоко реакционных философских посылок, из которых выкристаллизовался психоанализ. Подлинно научный разбор фрейдизма возможен, как показывают работы отечественных и ряда прогрессивных зарубежных авторов, лишь с позиций марксистской методологии. Убедительным тому доказательством служит, в частности, одна из недавних работ французских марксистов, посвященная критике узловых моментов психоанализа [8].

112

Другое крупное направление исследований идентификации базируется на идеях теории социального научения, одним из видных представителей которой является А. Бандура [22]. В его работах идентификация рассматривается как процесс научения посредством наблюдения, включающий многообразие результатов моделирования и основывающийся на прямых и викарных действиях с актуальными и символическими моделями. Структура механизма научения, лежащего в основе процессов моделирования, включает, по мнению этого исследователя, следующие важнейшие компоненты: а) эффекты внимания, связанные с сенсорной регистрацией моделируемых стимулов; б) процессы сохранения воспринимаемой информации; в) некоторые репродуктивные процессы; г) побудительные или мотивационные процессы. Утверждается, что быстрота научения посредством наблюдения и долговременность сохранения моделируемой информации зависят от степени словесного кодирования наблюдаемых событий.

А. Бандура справедливо полагает, что идентификация представляет собой непрерывный процесс, включающий многократное моделирование и вызывающий прочные и глубокие изменения в свойствах личности, а не феномен, который, по утверждению психоаналитиков и авторов ряда теорий научения, имеет место главным образом по отношению к родителям в период раннего детства. Подчеркивается, что среди многообразия детерминант идентификации существенную роль играют социальные факторы. Правда, влияние последних автором скорее декларируется, нежели изучается реально. И здесь следует подчеркнуть, что, несмотря на целый ряд продуктивных моментов (отказ от психоаналитических спекуляций, стремление к получению объективных и строго фиксируемых фактов, методическую изобретательность), подход А. Бандуры обнаруживает и некоторые весьма заметные слабости. Основная из них состоит в том, что в работах этого исследователя изучение феномена идентификации, по существу, вырвано из процесса живого человеческого общения. В бесчисленных изощренных экспериментах испытуемые, подобно марионеткам, должны реагировать на предъявление им тех или иных стимульных

113

моделей, безотносительно к собственным ценностям, системе установок, субъективной значимости самого исследования и поведения, демонстрируемого моделью (возможно, поэтому основная экспериментальная популяция в опытах А. Бандуры — дошкольники и младшие школьники).

Из числа менее распространенных представлений о механизмах и природе идентификации следует остановиться на так называемой когнитивной и эмоциональной трактовке обсуждаемого феномена. Согласно когнитивной теории [32], идентификация возникает вследствие развития когнитивного процесса, характеризующегося сильным стремлением людей к достижению согласованности в своих представлениях о себе. Следовательно, когда человек воспринимает себя как имеющего некоторые общие свойства с моделью, он, по мнению когнитивистов, должен стараться включить и другие черты модели в представление о себе, чтобы сохранить свою когнитивную консистентность. Что же касается эмоциональной трактовки идентификации, то ее можно встретить, например, в работах некоторых отечественных авторов [1, 14], истолковывающих идентификацию как сопереживание.

Возможен, однако, иной, отличный от изложенных выше подход к анализу механизма идентификации, учитывающий следующий весьма существенный момент. Как нам кажется, исследователи идентификации все же в значительной мере упускают из виду то серьезное обстоятельство, что идентификация, будучи феноменом межличностного общения, возникает в процессе познания людьми друг друга1. А. А. Бодалев, суммируя результаты многолетних исследований, отмечает, что «образы восприятия людей, понятия о личности каждого из них, участвуя в регуляции действий познающего субъекта, тем самым играют роль фактора, который обусловливает выработку у него определенных форм поведения по отношению к другим людям» [3, с. 132]. Проявлением одной из таких «форм поведения» и является идентификация. Но для того чтобы она возникла, необходима развертка особого социально перцептивного процесса, через посредство которого познающий субъект получает необходимую информацию о других участниках общения. Об этом

Сноски к стр. 113

¹Разумеется, этот процесс может быть как обоюдным, так и односторонним (в особенности если познание «модели» опосредствовано, например, телеэкраном).

114

свидетельствуют, в частности, материалы экспериментальных сочинений. Идентификация выступает в них как результат развернутого во времени процесса познания сверстника в разнообразных ситуациях общения, но отнюдь не как следствие кратковременного наблюдения за действиями модели по типу зарубежных экспериментов. Не случайно поэтому респонденты, как правило, подчеркивают продолжительность знакомства с тем или иным «героем» своих сочинений и значимость ситуаций, в которых проявлялись его идентификационные свойства.

Но если социально перцептивный процесс познания окружающих является непременным условием возникновения и развития идентификации, то чем же можно объяснить ее избирательность? Почему идентификация осуществляется с тем, а не иным субъектом и зачастую по разным личностным и поведенческим параметрам? И в чем, собственно, суть самого социально перцептивного процесса, который, как мы утверждаем, столь необходим для идентификации со значимым другим?

Пытаясь ответить на эти вопросы, мы сформулировали следующую гипотезу. Есть основание думать, что для каждого человека, в силу его отношений к миру, представлений о морали, добре и зле и т. п., определенные человеческие качества представляют особую значимость и ценность. Назовем эти качества эталонными. Разумеется, уровень их развития у людей может быть самым разным: от высокой степени актуализации до пассивного «залегания». Кроме того, вполне вероятно, что какие-то из эталонных качеств не получают достаточного осознания субъектом.

Можно предположить, что в процессе межличностного общения происходит постоянное соотнесение разнообразных, в том числе и эталонных, характеристик участников общения. Последствия таких соотнесений, по-видимому, во многом зависят от того, какую значимость (ценность) представляют друг для друга общающиеся субъекты. Ведь, как показывают многочисленные исследования, идентификация имеет место не вообще с любым субъектом, но со значимым другим (родители, друг, лидер, знаменитость). Следовательно, именно в случае идентификации есть основание прежде всего говорить об эффекте соотнесения.

Мы полагаем, что в основе идентификации со значимым другим в значительной мере лежит процесс межличностной перцепции, заключающийся в сличении эталонных качеств субъекта идентификации с ценными

115

для него качествами (характеристиками) значимого другого. Если эти характеристики значимого другого входят в эталонный ряд человеческих качеств субъекта идентификации, но в реальной жизни развиты у него слабо или вовсе отсутствуют и он хотел бы развить их у себя в будущем — в таком случае вполне вероятна идентификация со значимым другим по каким-то поведенческим или личностным параметрам.

Рассмотрим теперь результаты эмпирической проверки гипотезы.

Методика

Гипотеза проверялась на выборке, описанной в предыдущем разделе работы. В дополнение к изложенным выше методикам использовался самоперцептивный вопросник, позволявший получить данные относительно: а) эталонного ряда качеств респондента; б) отсутствующих или слаборазвитых у него эталонных качеств; в) тех отсутствующих или слаборазвитых эталонных качеств, которые респондент хотел бы развить у себя в будущем. Требовалось ответить на следующие вопросы: 1. Какие качества, черты характера ты особенно ценишь в людях? 2. Как ты думаешь, какие из этих качеств, черт характера у тебя развиты слабо или совсем отсутствуют? 3. Какие из отсутствующих или слаборазвитых у тебя качеств, черт, особенно тобою ценимых, ты хотел бы развить у себя в будущем?

Самоперцептивный вопросник предъявляется респондентам независимо от экспериментального сочинения.

Обработка данных по указанной методике проводилась следующим образом. Для каждого класса составлялись 4 ряда качеств: 1 — ряд идентификационных качеств (ИК), 2 — ряд эталонных качеств (ЭК), 3 — ряд слаборазвитых или отсутствующих эталонных качеств (СиОЭК), 4 — ряд эталонных качеств, желательных для дальнейшего развития (ЭКР). Каждый ряд включал ответы всех членов коллектива. Затем вычислялась степень значимой связи между ИК, с одной стороны, и ЭК, СиОЭК, ЭКР соответственно — с другой. Мы полагали, что только наличие достаточно высокой связи между указанными рядами качеств будет свидетельствовать в пользу нашей гипотезы, поскольку лишь в этом случае можно было бы с уверенностью говорить о достаточном вхождении определенных характеристик значимого другого в эталонный ряд субъекта

116

идентификации, что, собственно, и следовало из гипотезы.

Для вычисления степени значимой связи между интересующими нас переменными был использован математический критерий, разработанный С. В. Чесноковым. Согласно критерию, если дефект связи между рядами признаков меньше или равен 0,5, а объем связи больше или равен 0,5, то между ними существует значимая связь1.

Результаты и обсуждение

Рассмотрим вначале степень корреляции ИК с ЭК, СиОЭК и ЭКР соответственно по каждому из классов. Результаты представлены в табл. 2.

Таблица 2

Показатели связи рядов ИК с ЭК, СиОЭК и ЭКР соответственно по каждому из классов

Корреляции

Номера классов

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

ИК с ЭК

+

−

+

+

+

+

+

+

−

+

−

+

+

+

ИК с СиОЭК

+

+

+

−

−

−

+

+

+

+

+

+

−

−

ИК с ЭКР

+

+

−

−

−

−

+

−

+

+

+

+

+

−

Примечание.	+	означает наличие значимой связи;
	−	означает отсутствие значимой связи.

Как видно из табл. 2, в большинстве своем связи между интересующими нас рядами признаков оказываются значимыми, подтверждая тем самым выдвинутую гипотезу. В этом смысле наиболее важно существование значимой связи типа «ИК — СиОЭК» и особенно «ИК — ЭКР», поскольку именно последняя более всего «работает» на гипотезу. Ведь факт наличия связи этого типа более всего говорит о значительной общности признаков, входящих как в ряд ИК, так и в ряд ЭКР. Вместе с тем нельзя не отметить, что в случае третьей корреляции (ИК — ЭКР) в шести классах мы не получили ожидавшихся высоких индексов. По нашему мнению, это объясняется главным образом особенностями методик и математического критерия, использовавшихся в исследовании. По-видимому, в дальнейшем для

Сноски к стр. 116

¹ Данный критерий использован по предложению доцента факультета психологии МГУ Е. Ю. Артемьевой. Насколько нам известно, до сих пор он нигде не опубликован автором. Подробно критерий описан нами в специальной работе [7].

117

изучения механизма идентификации необходима разработка таких средств измерения, которые позволили бы получить количественные данные, доступные гораздо более тонкому статистическому анализу (с использованием более «сильных» математических критериев), нежели проводившийся в нашей работе: при всех своих достоинствах критерий С. В. Чеснокова выявляет лишь весьма огрубленные характеристики связи между интересующими нас переменными.

Однако, хотя приведенные выше данные преимущественно свидетельствуют в пользу гипотезы исследования, они содержат общие, суммарные показатели по каждому классу. Возникает вопрос: а как реализуется наше предположение относительно механизма идентификациии на индивидуальном уровне? Иными словами, если обратиться к анализу индивидуальных показателей по экспериментальному сочинению и самоперцептивному вопроснику, то всегда ли обнаружится, что отсутствующие у субъекта идентификации эталонные качества, в особенности те из них, которые он хотел бы развить у себя в будущем, как раз и явятся теми «параметрами», по которым идет идентификация (т. е. фактически окажутся одновременно и идентификационными качествами)?

С целью ответа на этот вопрос мы выполнили следующую вычислительную процедуру. Во-первых, выявили, какой процент наших респондентов (от общего их количества) использует в экспериментальных сочинениях и при ответах на второй и третий вопросы самоперцептивного вопросника сходные человеческие качества1. Учитывалось сходство как по одному, так и по нескольким качествам. Таких респондентов оказалось 37%, или 145 человек из общей выборки.

Затем мы вычислили, у скольких старшеклассников из числа тех, которые пользовались сходными качествами в сочинениях и при ответах на два указанных пункта вопросника, эталонные качества, выявленные этими пунктами вопросника, одновременно являлись и

Сноски к стр. 117

¹ Мы намеренно использовали суммарные показатели по второму и третьему вопросам, поскольку считаем, что оба они «работают» на гипотезу, дополняя друг друга. К тому же имеющиеся у нас данные свидетельствуют, что, заполняя самоперцептивный вопросник, респонденты не всегда способны достаточно адекватно оценить себя по тому или другому вопросу. В частности, относя некоторые эталонные качества к отсутствующим у себя и в то же время не называя их при ответе на третий вопрос, они тем не менее используют эти качества в сочинениях как идентификационные.

118

идентификационными, т. е. именно по ним шла идентификация. Подобного рода совпадение обнаружилось у 94 человек. Если при этом учесть, что факты идентификации отмечаются в 71% всех полученных нами экспериментальных сочинений, т. е. у 279 человек, то в таком случае можно считать, что треть наших респондентов стремится идентифицироваться со значимым другим именно по тем характеристикам («параметрам»), которые, будучи компонентами их эталонного ряда, реально в нем либо полностью отсутствуют, либо выражены крайне слабо, но развитие многих из которых респонденты считают для себя необходимым.

В связи с этим небезынтересно будет привести отрывки из ряда сочинений с содержащимися в них фактами, также свидетельствующих в поддержку гипотезы.

«Света очень серьезный, справедливый человек. А у меня, честно говоря, не всегда бывает серьезный подход к делам. И вот дружба со Светой мне очень помогла, да и помогает сейчас развить в себе серьезное отношение к вещам» (из сочинения Иры Б.). «Больше всего мне нравится в ней (т. е. в одной из одноклассниц) общительность, умение разговаривать с людьми, хорошо ориентироваться в трудных ситуациях. Мне не хватает общительности... Я часто замечаю, что подражаю ей именно в разговоре. Я стала смелее в общении с людьми» (из сочинения Вали Л.). «Мне очень нравится в любом человеке хладнокровность, простота мысли и трезвость рассуждений. Этими чертами характера обладают Вера Р. и Павел Ч., мои одноклассники... Эти черты привлекают меня больше всего, так как они отсутствуют у меня, и я очень хочу развить их в себе» (из сочинения Ларисы В.).

Таким образом, результаты исследования, как видно из приведенных выше фактов, в известной мере подтверждают наше предположение относительно механизма идентификации как своеобразного социально перцептивного процесса соотнесения эталонных качеств субъекта идентификации с ценными для него характеристиками модели (значимого другого). Вместе с тем необходимость более полного подтверждения гипотезы требует разработки в дальнейшем сравнительно тонких и точных методических средств, а также поиска адекватного (и достаточно «сильного») математического аппарата.

Полученные данные позволяют, на наш взгляд, уже сейчас высказать предположение о ценностной природе феномена идентификации. Действительно, когда мы говорим о соотнесении в предшествующем акту идентификации перцептивном процессе соответствующих эталонных и идентификационных качеств общающихся

119

субъектов, мы практически имеем дело с их ценностными характеристиками или определенными ценностями. Ведь согласно дефинициям ряда философов [6], социологов [20], психологов [15, 18], ценность может трактоваться, хотя бы операционально, как материальный или идеальный предмет, представляющий значимость для человека. В совместной трудовой деятельности и сопутствующем ей межличностном общении (последнее, впрочем, вполне реально функционирует и как самостоятельная деятельность) ценности могут выступать в виде каких-либо значимых характеристик членов коллектива, относящихся к свойствам их личности, умениям, опыту.

Следовательно, при рассмотрении механизма идентификации абсолютно правомерно, по нашему мнению, говорить о соотнесении ценностных систем участников межличностного взаимодействия. Именно тесная связь между определенными элементами этих систем или системами в целом (разумеется, при соблюдении требований, указанных в гипотезе) способна обеспечить «развертку» идентификационного процесса.

Как же согласуется предложенная нами интерпретация механизма идентификационного процесса с изложенными выше представлениями некоторых других исследователей? Мы имеем в виду главным образом эмоциональную трактовку идентификации, предложенную Н. Н. Авдеевой [1], и подход А. Бандуры [22]. По-видимому, здесь мы сталкиваемся с разными генетическими и функциональными уровнями изучения идентификации. В работе Н. Н. Авдеевой речь идет о механизме идентификации ребенка со взрослым на ранней генетической стадии, при переходе от раннего к дошкольному детству, когда отношение ребенка ко взрослому носит сугубо эмоциональный характер. Поэтому вполне резонно полагать, что в основе механизма идентификации в рассматриваемый период лежат исключительно эмоциональные процессы. Иное дело в ранней юности, когда происходит активное складывание ценностной системы личности, а ее рефлексивная деятельность достигает высокой степени активности в качестве важнейшего инструмента самопознания. Гораздо более сложным становится и сам феномен идентификации, реализующийся, как можно думать, разными процессами, в том числе и эмоциональными. Однако теперь, на этапе ранней юности, значительно возрастает удельный вес ценностных опосредствований идентификационного механизма (одно из доказательств

120

тому — относительно умеренное влияние фактора эмоционального предпочтения на идентификацию с лидерами юношеских коллективов).

Что же касается сопоставления схем объяснения механизма идентификации, предложенных А. Бандурой и нами, то здесь мы в одном случае (научение посредством наблюдения) имеем дело с выраженным психологическим уровнем функционирования этого механизма, тогда как в другом случае (наша интерпретация) предпринимается попытка описать его социально-психологический уровень. Подчеркнем в связи с этим, что в реальном человеческом общении идентификация выступает прежде всего как социально-психологический по своей природе феномен.

***

Подведем некоторые итоги исследования функции и механизма идентификации во внутригрупповом межличностном общении.

Полученные нами данные позволяют думать, что именно через посредство идентификации во многом реализуется взаимное влияние общающихся индивидов. В более узком смысле, применительно к собственно групповым феноменам, это означает, что через посредство идентификации реализуется и запечатлевается влияние, оказываемое лидерами на остальных членов коллектива. Идентификация выступает, таким образом, как один из существенных механизмов реализации межличностного влияния во внутригрупповом общении либо — более суженный аспект анализа — может рассматриваться в качестве важного механизма межличностного влияния в процессе группового лидерства. При этом следует подчеркнуть многоуровневый характер феномена идентификации, выражающийся, в частности, в разнообразии степеней принятия влияния значимого другого, в глубине и широте уподобления ему.

Материалы исследования указывают на правомерность анализа идентификации в контексте проблемы познания человека человеком. Исходя из полученных данных, можно полагать, что в основе механизма идентификации в значительной мере лежит своеобразный социально перцептивный процесс соотнесения ценностных характеристик участников межличностного взаимодействия, обусловливающий, при наличии ряда описанных в работе гипотетических допущений, уподобление значимому другому. Подобное понимание механизма идентификации подчеркивает прежде всего

121

социально-психологическую природу обсуждаемого феномена, характеризуя вместе с тем определенный генетический и функциональный уровень его изучения.

Хотя проведенное исследование посвящалось решению ряда социально-психологических вопросов, его результаты, учитывая возраст наших респондентов, затрагивают и важный аспект педагогической проблематики. Мы имеем в виду проблему идеала, его влияния на формирование личности. «Идеальные» черты, как показало исследование, присущи не обязательно какому-то литературному или иному герою и вообще взрослому (традиционная трактовка проблемы), они вполне реально могут быть воплощены и в конкретном сверстнике-образце, с которым сличается реализуемое поведение. Усвоение и актуализация общественно ценных черт сверстника, несомненно, важное и необходимое условие формирования личности.