Вопрос 2. Сократический период античной философии.

Сократовские школы

1. Релятивизм (скептицизм)

софистов.

Относительная и абсолютная истины

В пятом веке до н.э. в Афинах появилась новая философия, которая полностью отличалась от философии природы того времени. Не смотря на то, что её ориентация была гуманистической, принципиальные позиции являлись релятивистскими. Представителями её выступали софисты, которые не были изначально философами. Они были учителями и воспитателями, готовящими к публичной жизни. Эти учителя еще во время Солона практиковали в Афинах, но особую роль в общественной жизни стали играть тогда, когда в воспитании стали делать акцент на образовании, а не на духовном и физическом совершенствовании, как было до сих пор. Странствуя по городам, чтобы обучить всему, что относится к образованию, к наукам и искусствам (в том числе красноречию), зарабатывать деньги – софисты выполняли общественные функции, которые в настоящее время поделили между собой публицистика и общедоступные университеты, представляли себя своим ученикам и вообще публике в качестве людей всезнающих и умеющих. Их, несомненно, можно отнести к интеллектуальной элите Древней Греции. У софистов была новая аудитория – в основном молодые люди, стремившиеся сделать политическую карьеру. В то время все стремились к политической деятельности, а успех на политическом поприще давался лишь тому, кто умел убедительными речами располагать к себе законодательные учреждения.

Софисты были властителями дум, – так бывает, когда учителя не столько обучают, сколько находят слова для выражения тех чаяний, которые уже живут в душах людей ещё неосознанными. Показательно, несмотря на то, что Платон и Аристотель презирали софистов, как людей, которые ищут не столько истины, сколько большой платы за своё преподавание, всё же с их идеями очень считались и серьёзно боролись. Но, как известно, у древних греков презирали всех, кто существовал доходами или заработками от своего личного труда. И «Мудрость», которая снизошла до того, чтобы требовать себе платы, представлялась им столь же позорной, как и труд ремесленника. Таковы были предрассудки того времени о качестве оплачиваемого труда.

Среди софистов наиболее оригинальным мыслителем был Протагор (481–411 гг. до н.э.) из Абдер. Есть легенда, как Протагора заметил и приблизил к себе философ Демокрит, который и научил его философии. Как софист, Протагор обучал своих учеников отстаивать любой тезис, ведь, как он полагал, о каждом предмете возможны два противоположных высказывания. Софисты высказывали догадку, что речь и мысль подчиняются определенным правилам. Поэтому Протагор учил правильному употреблению слов. По определению Авла Гелия в «Аттических ночах», Протагор – «самый неискренний, но самый острый из софистов». Его сочинение «О богах» начиналось словами: «О богах я ничего не в состоянии узнать, ни что они существуют, ни что они не существуют, ни какого они вида, ибо многое препятствует такому знанию: незримость богов и краткость человеческой жизни» (пер. А.В.Ахутина). Однако не знать, существуют или не существуют боги, вовсе не значит отрицать богов. Прав был Протагор, говоря о противоположности между знанием и мнением, поскольку его же слова доброжелателями были истолкованы и как непризнание богов: Протагор был обвинен в безбожии; его сочинение «О богах» было сожжено, а сам он был приговорен к смертной казни. После помилования изгнан из Афин; утонул в Мессинском проливе на пути из Южной Италии в Сицилию.

Началом всякого знания Протагор считал ощущение, поэтому, по его мнению, вне человеческого сознания ничего не существует. Таким образом, вся окружающая действительность зависит от чувственного восприятия человека. Уже в связи с этим окружающий мир становится относительным, поэтому объективное (истинное) познание недостижимо. Своё философское кредо Протагор выразил в высказывании: «Человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, несуществующих, что они не существуют». Это означает, что в качестве критерия оценки окружающей действительности, хорошего и плохого софисты выдвинули субъективное мнение человека: что хорошо для человека сегодня, то и есть хорошее в действительности. С другой стороны, он также считал, что если завтра то, что хорошо сегодня станет плохим, то, значит, оно является вредным и плохим в действительности. Таким образом, личные мнения могут рассматриваться как равно «истинные». Здесь можно выделить два вида релятивизма: индивидуальный (сомневающееся умонастроение, скептицизм) и специфический (от лат. species – вид; человеческий релятивизм: для людей истина есть истина человеческая). До Протагора грандиозность внешнего мира так поражала людей, что о внутреннем мире своём они не думали. Теперь был открыт новый мир, мир человеческого духа, и этот мир кажется тем, что стоит над природой и диктует ей свои законы. И философия своё внимание уже уделяет не только природе, но и человеческому духу.

Вместе с тем нельзя забывать и об отрицательных последствиях, к которым привело учение, что человек мера всех вещей. Такая принципиальная относительность и иллюзорность истины в понимании мудрости к способности к убеждению в дальнейшем сформировала в философии, так называемый, технематический тип. Очевидно, что при таком подходе именно техника мышления, а не истина, является целью философии. Конечно, само по себе искусство мыслить не только не противоречит ни софийному, ни эпистемическому пониманию философии, но и является её необходимой предпосылкой. Но когда оно становится самоцелью, то философия вырождается в игру ума. Тем более что внешние удачи развили у эллинских народов такие страсти, которые менее всего способствовали развитию объективного, научного исследования. Мстительность и корыстолюбие всё более оттеняли на второй план более высокие и нравственные побуждения. Положение Протагора превратилось в правило житейского поведения, и его ученики старались превратить его в приманку для светских юношей: попытку устроить себе лёгкую и приятную жизнь.

Вместе с тем, если «считать все истины относительными», то зададимся вопросом: можем ли мы считать само это утверждение лишь относительно истинным или оно представляет собой абсолютную, безотносительную истину? Если считать утверждение о том, что «все истины относительны» абсолютной истиной, значит впадать в противоречие. Поэтому, такой как релятивист, как Протагор, должен признать, что утверждение об относительности всех истин само является лишь относительной истиной. «Протагор … несомненно, должен признать, что мнение тех, кто считает его собственное мнение ложным, истинно»⁴⁵. Стало быть, и мнение тех, кто считает истину абсолютной, а утверждение Протагора вздором, верно. Вместе с тем, убеждение в том, что истина не является относительной, отнюдь не предполагает наличия веры в то, что именно мы ею обладаем. Иными словами, мы можем считать, что способны многому научиться у других людей и что другие могут помочь нам избавиться от ошибок.

По сути, софисты, рационально убеждая нас в том, что не существует универсально значимой формы рассуждения, тем не менее, предлагают нам аргумент, использующий какие-то принципы рассуждения. Зададим вопрос, на каком основании софисты полагают, что мы должны согласиться с выводом из их аргумента, если сами софисты не верят, что используемое ими рассуждение обладает универсальной значимостью? Если они правы, то их рассуждение может быть значимо для них, но не для нас. Получается, что в тех случаях, когда софист считает, что мы должны согласиться с его выводом, то своему рассуждению он придаёт статус объективный и универсально значимый? Однако именно это релятивистки и отрицает софист в отношении разума! Подобная невозможность софистов рационально обосновать свою позицию в позднейшее время приводит к характерным злоупотреблениям гибкостью понятий, истолкованной субъективно и направленной против подлинного знания. В дальнейшем такие рассуждения с необходимостью должны привести к анархии: раз нет общей и для всех обязательной истины, то не может быть общих и обязательных законов; единственный закон – это произвол. Поэтому для Сократа победа софистов с их ограниченным пониманием высших задач была бы равносильна потере смысла жизни.

Слово «софист» (по гречески: σοφιστής) происходит от слова σοφίξεσθαι, что значит «воображать, изобретать», и вначале оно обозначало человека, который в какой бы то ни было области отличился какими-либо значительными и выдающимися трудами. Это были и поэты, и крупные государственные деятели, музыканты. В дальнейшем слово софистика приобретает новое значение, становится синонимом эристики, то есть системы приемов, которые ложному утверждению придавали истинное значение. Однако этому злоупотреблению положили не софисты, а элеаты: они считали, что все можно доказать, и создали правила доказательства положений, которые казались наименее правдоподобными. Кроме того, это «антилогическое направление» еще больше дискредитировало себя, поскольку как правило, доказанное таким образом обвинение в безбожии было направлено против невыгодных, неудобных философов. Софисты если и заслужили такое обвинение, то не все, а лишь поздние – эпигоны, которые были ничтожными людьми, память о которых погибла, а это обвинение относили, как правило, к тем, кто был известен и значителен. Только в XIX веке стало понятно это положение вещей, и была предпринята реабилитации софистов.

Кроме того, положения, разработанные софистами легли в основу развития концептуального релятивизма. Еще раз, указывая на технический способ описания вещей у софистов, высказывание Протагора «человек – мера всех вещей…» позволяет соотнести различные концептуальные схемы расчленения мира на «объекты». Придерживаясь разных концептуальных схем мы по-разному интерпретируем реальность, а потому в некотором смысле активно участвуем в «создании нашего мира». Это делает все истины относительными: истина в одном из этих миров вполне может быть ложью в другом. Например, моральные нормы в одном сообществе могут быть ложными для другого; обнаруживается это в противоречиях. В целом, сами релятивисты также часто не способны последовательно придерживаться своего релятивизма, который зачастую лицемерно используется на политической арене как политика «двойных стандартов», что не способствует толерантности в обществе и открытости. Подобные декадансы в философии с неизбежностью отражались на упадке нравов.

2.2. Общие принципы познания в философии Сократа

В то же самое время в Афинах появился мыслитель, который вопреки релятивизму софистов, стремился обнаружить общие принципы познания и деятельности. Это был Сократ (469–399 до н.э.). Сократ был слушателем Анаксагора. После осуждения Анаксагора он слушал Архелая–физика. Сократ был так силен в риторике, что тридцать тиранов даже запретили ему обучать словесному искусству. Он первым стал рассуждать об образе жизни и первым из философов был казнен по суду. Он занимался телесными упражнениями и отличался добрым здоровьем, а также твердостью убеждений и приверженностью к демократии. Он говорил, что есть одно только благо – знание и одно только зло – невежество. Начало четвертого Евангелия начинаются со слов: вначале было слово (логос). Учение о слове-разуме заключено в философию Сократа.

Уже стариком он учился играть на лире: разве неприлично, говорил он, узнавать то, чего не знал? За то, что Сократа многие удостаивали похвалой, что он превыше всех мудростью, то за это и за поступки его ему до крайности завидовали, – тем более что он часто обличал в неразумении тех, кто много думал о себе. Так он обошелся и с неким Анитом, а тот, не вынесши его насмешек, сперва натравил на него Аристофана с товарищами, а потом уговорил и Мелета подать на него в суд: «Сократ повинен в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за то – смерть». Его приговорили к смерти и через несколько дней в тюрьме он выпил яд (цикуту). «Ты умираешь безвинно», – говорила ему жена; он возразил: «А ты бы хотела, чтобы заслуженно?» Так расстался он с людьми. Но очень скоро афиняне раскаялись: они закрыли палестры и гимнасии, Мелета осудили на смерть, остальных на изгнание, а в честь Сократа воздвигли бронзовую статую.

Вероятно потому, что Сократ был сыном ремесленника, искусство считал простым «подражанием», но не «истине», а «кажимости», и «компетенция» художника касается не «сути», а простого «призрака»⁴⁶. Философия для Сократа начинается пробуждением от мнимого знания, от само-собой-разумеющегося – в тревожное бытие в незнаемом, где и думать, и говорить, и существовать необходимо будто с самого начала – на границе с не-пониманием, не-знанием, т.е. границе с небытием. Это своего рода исчерпывание естественного и само собой понятного при достижении пределов естественного ума и умного мира является, по сути, процессом преодоления очевидностей, открытия незнания, лежащего в основе всего мира знания в пространстве внелогического [по ту сторону само-очевидного]. Это представляется достижимым при условии, если предметом философии является духовное Я человека. Поэтому для Сократа материальный мир не представляет интерес как для философа. Интерес представляет изначальная целесообразность мира, управляемого божеством. Познать человек может только то, что в его власти, то есть свою душу. Сократ одним из первых глубоко раскрыл сферу духовного как самостоятельную сущность, провозгласив её как нечто не менее достоверное, чем бытие воспринимаемого мира. С Сократа начинается поворот в философии в том смысле, что философия становится не просто учением, а особенной жизнью.

Для Сократа мораль сливается со знанием. Истинная мораль, по его мнению, исходит из признания духовного начала в человеке (душа) и природе (бог). Он совершил переворот в развитии философии, впервые поставив в центр своего философствования человека, его сущность, внутренние противоречия его души. Греки, несмотря на своё свободолюбие, не могли постичь последней и высшей идеи, принесённой с собой Сократом, о свободе человеческой души, с которой и связано всё философское учение Сократа. Задача Сократа была в том, чтобы научно обосновать идею добра, показать, что добро есть истина и что истина есть добро. В «Евтифроне» Сократ ставит такой вопрос: потому ли добро хорошо, что его любят боги, или боги потому любят добро, что оно хорошо (Евтифрон. 10 а). И если добро есть высший закон, стоящий даже над богами, то его никоем образом нельзя вывести из обычных нужд человеческих.

Свои взгляды он распространял в устных беседах или спорах. Поскольку считал, что в книгах заключено мёртвое знание (книгам нельзя задавать вопросы), то считал разговорный диалог превыше того, что написано. Для достижения истины имеются разные способы. Метод, которым он пользовался в споре, представлял собой диалектику понятий, раскрывающую противоречия во взглядах противника путём столкновения этих взглядов. Четырьмя составными частями его метода являются: ирония и майэвтика – по форме, индукция и определение – по содержанию. Сократический метод – это, прежде всего метод вопросов, имеющий целью приведение собеседника к противоречию с самим собой, а, следовательно, к признанию собственного невежества. В этом и состояла сократическая ирония. Таким образом, принцип иронии констатировал катарсическую роль в философии отрицания и противоречия. Иронию дополняла майэвтика – «повивальное искусство», которое по Сократу, помогает слушателю вновь родиться, – познать «всеобщее» как основу «истинной» морали. Философское сомнение («я знаю, что я ничего не знаю») должно, по мысли Сократа, привести к самопознанию («познай самого себя»), т.е. принцип майевтики устанавливал, что генеральное направление движения философской мысли – вовнутрь, а не вовне, то есть ключ к разгадке тайн бытия находится в душе человека.

Таким образом, Сократ точно указал на единственный адекватный способ выражения философских идей: искусство мысленно-речевого общения по существу и есть открытый в бесконечность свободный диалог, а не монолог или трактат, практикуемый в науках. При этом сократовская индукция, «наведение», представляла собой отыскание «общего» в частных «добродетельных» поступках путем их анализа и сравнения. Это метод выяснения таких, например, этических понятий как разумности, мужества, добродетели… При помощи индукции Сократ стремился установить смысл общих этических понятий. Для этого он приводил в качестве примера отдельные нравственные поступки, чтобы раскрыть этим путем сущность определяемых понятий. Определение, по его мнению, есть подведение единичных понятий под «общее». Общие понятия нужны, как считал Сократ, каждому человеку. Таким образом, принцип индукции обеспечивал процесс восхождения к абсолютной истине посредством истин относительных, сменяя более поверхностные определения на все более глубокие и разносторонние. Поскольку этот процесс никогда не приведет нас к окончательному выводу, оставляя вопрос открытым, то на основе общего понятия могут быть предприняты действия. Только знание общего должно быть основой конкретного действия. В этом таилась коренная реформа научных приёмов. Ведь обыкновенное сознание принимает вещи такими, какими они даны в непосредственном восприятии. С одной стороны, прежние философы понимали, что чувственные впечатления обманчивы, с другой стороны, не зная метода, который бы обеспечил познание сущности вещей, были вынуждены за таковое принимать наиболее сильные и постоянные впечатления. Принцип всестороннего методического рассмотрения у Сократа позволял вместо неопределённых представлений получать очерченные [о-предел-яемые] понятия.