§ 3.4. Ситуация недоразумения (комической ошибки)

В рассказе «Марина» М.И. Веллера доцент Шонин, застав в комнате общежития двух молодых людей, увидел висящую на стене репродукцию «Сикстинской Мадонны» Рафаэля. Будучи уверенным, что это икона, он был возмущен кощунством — предаваться любви под висящей «иконой».

«— Иконы на стенах! — завопил он, тыча сосисочным пальцем.

Скуратов покраснел. Иконой была огоньковская репродукция «Сикстинской Мадонны».

— Это Рафаэль, — высокомерно объяснила образованная студентка Марина»¹⁵⁸.

Доцента так и не удалось переубедить. Примечательно, что М.И. Веллер называет доцента прокурором: « — Эт-то что такое?! — загремел прокурор»¹⁵⁹.

Таким образом, модель судебной ошибки (недоразумения) реализуется вне отношения к судебным органам. Пострадавшей стороной являются оба студента: «Прелюбодеев выселили из общежития, на месяц лишили стипендии и «строго предупредили» за поведение, порочащее звание «советского студента» ¹⁶⁰.

Как ни странно, в рассказе В. М. Дорошевича «Дело о людоедстве»¹⁶¹ поводом и пружиной для разворачивания комической ситуации становится лингвистический прием. Герой рассказа был заподозрен в людоедстве, так как «похвалялся, что он ел пирог с околоточным надзирателем»¹⁶².

Силлепс (греч. syllepsis – сопряжение, захват), — стилистическая фигура, заключающаяся в синтаксическом оформлении семантически неоднородных слов в виде ряда однородных членов предложения¹⁶³— становится, однако, лишь поводом для разворачивания комической ситуации. Ситуация недоразумения, кумулятивно распространяясь, вбирает в себя не только переживание комической ошибки вследствие многозначности подобной формулировки, но и дальнейшее противостояние героя и других персонажей, которые стремятся приговорить Семипудова к бессрочной каторге: «Сердце его оказалось столь закоренелым, что он, на все кроткие увещания, отвечал даже с истинно сатанинской гордостью: „Что ж, что ел пирог с каким-то там околоточным. Ничего особенного в этом не вижу. Мне приходилось едать пироги и с участковыми приставами“. Это ужасное признание даёт основание предполагать о существовании целого заговора с целью уничтожить таким образом всех чинов полиции»¹⁶⁴.

Губернатор, опасаясь за представителей полиции, издает указ: «В опровержение ложных слухов, распространяемых представителями местных крайних партий, будто все представители полиции в скором времени будут запечены в пироги и съедены, по примеру околоточного надзирателя Силуянова, объявляю во всеобщее сведение, что отныне отдан приказ всем чинам наружной полиции города Завихряйска ежедневно мазаться с головы до ног особым составом, делающим мясо их решительно непригодным в пищу. Подписал: Губернатор Железнов»¹⁶⁵.

Иными словами, ситуация, которая брала исток в лингвистическом средстве создания комического эффекта (каламбуре), начинает базироваться на комических действиях персонажей. Читателю эти действия кажутся абсурдными, так как читатель осведомлен о реальном положении дел.

Абсурдны и действия полиции сами по себе: «По делу купца Семипудова, в пьяном виде съевшего в пироге околоточного надзирателя Силуянова, арестованы: весь состав губернской и уездной земских управ, вся редакция местной газеты „Завихряйское свободное слово“, редактору которой Пафнутьеву предложено впрочем, внести залог в 372 000 рублей, присяжные поверенные Ивановский, Петровский, участвовавшие в защите крестьян в Пермской губернии, врач Карповский, ввиду сходства его фамилии с известным преступником, учителя городских училищ Иванов, Карпов, Сидоров, учительницы Поликарпова, Птицына и Анненкова»¹⁶⁶.

Из многих городов сразу же начали поступать письма с сообщениями о пропаже полицейских: «Незамутиводск. «Вчера, по распоряжению губернских властей, была единовременно произведена выемка пирогов изо всех обывательских печей нашего города»¹⁶⁷.

Все дальнейшие мероприятия, цель которых сводится к недопущению поедания полицейских, смешны не только оттого, что читатель осознает, что надзиратель жив, но и сами по себе, в их «объективной» нелепости: «<…> карательный отряд озабочен вырыванием зубов у обывателей. Таким образом предполагается лишить тайных злоумышленников возможности повторять прискорбные случаи. С этой целью из губернского и уездных городов вызваны все наличные дантисты с инструментами, — с предупреждением, что с уклонившимися от явки будет поступлено, как со стачечниками. По собранным нами сведениям, многие из дантистов по этому случаю бежали в Северную Америку». «По слухам, за ними послана в погоню эскадра, под начальством адмирала Небогатова. От редакции. Печатая эту корреспонденцию, считаем долгом оговориться, что последняя её часть кажется нам совершенно невероятной. Вряд ли адмирал Небогатов годится для этой цели»¹⁶⁸. Так, игра автора с читателем видна и в том, что субъект сознаний вначале признает «невероятность» рассказываемых событий, но потом указывает, что эта «невероятность» касается лишь того, что адмирал Небогатов не годится для отведенной ему роли.

Нелепо с точки зрения логики, существующей в сознании читателя, но волне разумно с точки зрения героев отпустить Семипудова на волю: «Вторую неделю, — лишился сна! — читаю уложение о наказаниях: под какую статью подвести бы этого каналью Семипудова? Каково несовершенство законов! Людоедство не предусмотрено! Полагаю, по этому поводу, выпустить его на свободу и дело производством прекратить. Не запрещено, — значит, дозволено. Ешь людей в своё удовольствие! По закону выходит так . P. S. Письмо это, как заключающее в себе некоторую критику законов, прошу вас сжечь и пепел съесть. Бережёного и бог бережёт»¹⁶⁹.

Для героя ситуация не разрешилась: среди каторжников он следует к месту наказания, так как он был «предан военному суду для суждения по законам военного времени».

Таким образом, комические ситуации подобного типа (комическое недоразумение) базируются на ошибочном, неполном понимании ситуации одним из героев (или несколькими героями). Столкновение двух логик — логики героя произведения и логики существующего миропорядка, очевидной для читателя, — становится источником комического эффекта.