3. «Бунташный век» (XVII в.).

Если любой исторический период является в известном смысле переходной эпохой, поскольку в нем всегда что-то отмирает, а что-то рождается, то в отношении XVII в. это положение более чем справедливо: большинство исследователей сходятся на том, что в этот период число «рождений» и «отмираний» было большим, чем в какой-либо другой. Поэтому не удивительно, что XVII в. нередко рассматривают по преимуществу в качестве периода, подготовившего преобразования Петра I. Появление новых элементов в развитии общества редко происходит бесконфликтно: чаще всего им приходится вступать в борьбу с традиционными устоявшимися формами жизни, что создает условия для дестабилизации социально-политической обстановки. Именно так и обстояли дела в России. Недаром XVII в. еще у современников получил название «бунташного».

Действительно, в отличие от предшествующих этапов развития Российского государства, когда большинство конфликтов происходило лишь в верхних эшелонах власти, в XVII на политическую сцену все активнее выходят социальные низы. Даже оставляя в стороне «Смуту», можно назвать такие крупнейшие столкновения масс с властью, как городские восстания 1648 – 1651, 1662 гг., выступление под предводительством С. Разина, раскол или стрелецкие восстания конца XVI в.

Все они, так или иначе, связаны со становлением новой государственности в России. Начавшееся еще при Иване IV противоборство двух основных путей в развития государственной системы России, приведшее к временному восстановлению после «Смуты» роли аристократического элемента в управлении страной, продолжалось и в XVII в. Результатом стала весьма своеобразная политическая система, основной чертой которой являлась нерасчлененность власти и общества. Те споры, которые ведутся вокруг полномочий различных звеньев государственной власти XVII в.¹, вполне естественны. Последние изначально не разграничены. Любые решения вырабатываются с помощью весьма сложного механизма соотнесения запросов различных социальных и профессиональных групп, порой, весьма конфликтного. Фактически, выступления являются необходимым звеном действия этого механизма, позволяющим выяснить как соотношение сил между различными сословиями, так и их запросы и интересы.

Но постоянная социально-политическая нестабильность, создаваемая подобной системой не может не вызвать усталости населения и стремления к ее реорганизации. Опираясь на усилившееся стремление к стабилизации, монархическая власть переходит в наступление. Если первая половина века характеризуется резким повышением значения таких органов государственной власти, как Земские соборы и Боярская дума, без совета с которыми царь не мог принять ни одного крупного решения, то со второй половины XVII в. их влияние начинает быстро падать. С 1684 г., например, прекращают созываться Земские соборы. Еще раньше царь начинает игнорировать советы думы, перейдя к практике опоры на ближайших советников («Ближняя дума», «комната»). Напротив, резко возрастает роль исполнительных учреждений – приказов – и бюрократического аппарата (приказных начальников, дьяков, подьячих и пр.) в государственном управлении. Как раз на XVII в. приходится расцвет приказной системы. Все эти изменения являются несомненным свидетельством укрепления власти российского монарха, все более превращающегося в действительно самодержавного владыку. Их отразило уже Соборное уложение 1649 г., в котором отчетливо прослеживается тенденция к правовому обеспечению неограниченности власти государя.

Еще одним свидетельством укрепления власти монарха стала его победа в том противоборстве, которое разгорелось в рамках раскола. Проводимую патриархом Никоном реформу церкви, заключающуюся по преимуществу в исправлении книг и обрядов, обычно связывают с необходимостью укрепления церковно-политических связей России с южнославянскими странами, влияние в которых все более становится актуальным для России в связи с вхождением в ее состав Украины. Не умаляя значимости этого внешнего фактора, все-таки следует в качестве ведущего назвать другой – внутренний: меняющееся положение государства, заставляющее по-новому определить его взаимоотношения с церковью. Различие в подходах к этим взаимоотношениям и определило суть тех споров, что разгорелись в 50 – 70-х гг. XVII в.

Важно подчеркнуть при этом, что церковно-государственные отношения в XVII в. строились на весьма отличных от сегодняшних принципах. Да и в целом, понимание права в средневековой Руси отличалось от современного представления о нем, как о системе регулирования отношений между гражданами и юридическими лицами. Право здесь – справедливость, «правда», даруемая свыше как результат проявления Божьей воли. Только Божий суд является действительным и единственным источником права. Естественно поэтому что в своих заявлениях и Никон, и Алексей Михайлович апеллируют, прежде всего, в высшему арбитру – Богу. Государство при таком взгляде – лишь посредник между богом и людьми в осуществлении правовой деятельности.

Но несмотря на общность подхода, разница в положении диктует и различное понимание взаимоотношений церкви с государством. Если Алексей Михайлович видит проявление божьей воли в огосударствлении церкви, в подчинении ее государству, то Никон, напротив, стремится поставить церковь над государством, он – сторонник теократического государства («священство выше царства»). Кстати, по складу характера сам Алексей Михайлович весьма склонен был пойти навстречу Никону: недаром на протяжении нескольких лет тот фактически управлял государством. Однако, царь Алексей Михайлович, несмотря на все его колебания, не мог согласиться с подобной концепцией, что и вызвало, в конечном итоге, опалу Никона.

Каким бы острым ни было это противостояние, обе его стороны все же исходили из общей посылки о необходимости пересмотра системы взаимоотношений церкви и государства – отсюда и единство по вопросу о проведении церковной реформы. В противоположность такому подходу в этот период сложилось иное течение – старообрядчество, считавшее необходимым сохранить ранее существовавший порядок автономных взаимоотношений церкви и государства. Самым видным и бескомпромиссным идеологом этого движения стал протопоп Аввакум. По-видимому следует говорить об антигосударственном, и антиправовом в этом смысле, сознании Аввакума. Его учение пронизанное убеждением в нерушимости христианских устоев жизни, можно, таким образом, рассматривать как консервативную реакцию на перемены происходящие в государственном строе России.

В этом противостоянии консервативной негосударственной концепции права Аввакума, полугосударственных теократических убеждений Никона и прогосударственной идеологии Алексея Михайловича верх одержала последняя. Государство, как всегда, оказалось победителем.

Таким образом, к концу XVII в. в государственной системе России сложились все условия для окончательного оформления абсолютизма.

Централизация политической системы была тесно связана с процессом завершения становления социальной структуры российского общества. С одной стороны, становится все более заметной консолидация его верхнего слоя: к концу XVII в. практически потеряло значение былое разделение между боярами и дворянами. Формальным выражением этого сближения стал акт отмены местничества в 1682 г. Слияние верхних сословий во многом было основано на изменениях, происшедших в поземельных отношениях: к этому времени фактически теряются какие-либо отличия между вотчинной и поместной формами землевладения. Причем, происходит не только приближение поместья к вотчине (через увеличение прав помещика на владение землей), но и обратное – вотчины к поместью (поскольку и первые, и вторые обуславливались обязательностью службы государю).

С другой стороны, окончательно оформились и низшие классы общества, что связано, прежде всего, с завершением формирования крепостнической системы отношений. Соборное Уложение 1649 г. юридически прикрепило крестьян к земле (как, впрочем, посадских людей – к посадам, а дворян и бояр – к службе), создав государственную систему крепостного права. Правда, особую роль в социальной структуре продолжало играть казачество, пользовавшееся сравнительно широкой автономией. Однако с середины XVII в. правительство начинает все более активно наступать и на привилегии казаков, стремясь полностью подчинить их своему контролю. Фактически, можно говорить о неправомерности рассмотрения крепостничества как политики лишь по отношению к крестьянам. Крепостническое давление со стороны государства испытывали, хотя и в разной степени, все сословия¹.

Оно было другой причиной тех крупных социальных конфликтов, которые потрясли Россию в ХVII в. Несмотря на то, что в ряде случаев социальные выступления заставляли правительство идти на уступки (и порой весьма серьезные, как, например, в ходе восстания в Москве 1648 г., итогом которого стало удовлетворение практически всех требований восставших), государству, в целом, удавалось использовать существующие противоречия в среде восставших и добиваться, в конечном итоге, даже усиления своих позиций. Так, восстание под руководством С.Т. Разина (1670 – 1671 гг.), обратным результатом имело ликвидацию казачьей автономии. Причем, их поражение оказалось поражением и для крестьян. Дело в том, что хотя казаки защищали, в первую очередь, свои права, объективно их борьба была способом ограничения крепостнического давления на крестьян. После отмены «Юрьева дня», бегство на Дон, оставалось последним средством их противодействия стремлению землевладельцев увеличить бремя эксплуатации. Опасность лишения рабочих рук в случае чрезмерного давления на крестьянина вынуждала господина ограничивать свои аппетиты. Соответственно, успех властей в борьбе с казаками объективно способствовал усилению эксплуатации крестьянства. В то же время, активная социальная борьба, прежде всего, низов, несмотря на ее конечную неудачу, вынуждала власти умерять темп крепостнического наступления.

Таким образом, крайняя противоречивость социально-политических процессов XVII в. является неотъемлемой характеристикой этого периода. Это с очевидностью доказывает правомерность трактовки его как переходной эпохи. Другое дело, что вопрос о том, каковы причины этого перехода, от чего и к чему он совершался и сколь позитивен он для России – все эти проблемы вызывали и до сих пор вызывают немало споров. Если для одних переход к новой эпохе был следствием развития закономерных общественно-исторических процессов по пути прогресса, то для других – он объясняется лишь усилившимся влиянием Запада на Россию. Если, по мнению «государственников», основным содержанием XVII в. была борьба родовых и государственных начал, то советские историки искали в нем начало противостояния феодализма и зарождающегося капитализма. Наконец, тогда как «славянофилы» видели в XVII в. вершину развития, период расцвета неповторимой российской цивилизации, и соответственно, крайне негативно оценивали петровские реформы, то «западники», напротив, позитивно оценивали лишь те черты XVII в., которые указывали на развитие в зародыше будущих преобразований.