Эволюция модели «Вашингтонского консенсуса»

Исходным пунктом хозяйственных преобразований в странах с переходной экономикой так или иначе была модель «Вашингтонского консенсуса». Этому способствовали позиция Международного валютного фонда, фактически опиравшегося на «Вашингтонский консенсус» как на свою официальную доктрину, а также близкая к единодушию позиция западных экспертов, консультировавших вновь избранные демократические правительства стран ЦВЕ и СНГ. В любом случае политика, проводимая этими правительствами в первые годы преобразований, достаточно точно соответствовала как содержанию «10 заповедей» «Вашингтонского консенсуса», так и его базовой логике, опиравшейся на предположение об автономной позиции СППР в экономико-политической системе.

Однако реальный опыт экономическихпреобразований показал, что модель «Вашингтонского консенсуса» весьма нестабильна по своей природе, ибо осуществить на практике идеал «автономно действующего правительства технократов» весьма трудно. Даже если условия для этого возникали, период полураспада такого правительства был очень мал. Как правило, он был ограничен продолжительностью медового месяца реформаторских правительств (или ситуации пресловутого «окна возможностей»), которая в странах ЦВЕ обычно не превышала одного года. Дальнейшие направления фактической эволюции модели «Вашингтонского консенсуса» вели либо к формированию широкого общественного консенсуса в пользу реформ (переход из ячейки I в ячейку V), либо к подчинению правительства интересам групп давления (ячейка IV).

Первое из упомянутых направлений эволюции, по всей видимости, было реализовано во второй половине 90-х годов в странах Центральной и Восточной Европы, где успехи рыночных преобразований на стадии реализации рекомендаций «Вашингтонского консенсуса» привели к формированию широкой и долгосрочной общественной поддержки преобразований («консенсус во имя реформ»). Среди экономистов осмысление данного направления эволюции привело к поискам (надо сказать, достаточно лихорадочным и безуспешным) базы для «поствашингтонского консенсуса», который содержал бы уточнённый по сравнению с первоначальным перечень рецептов необходимых реформ. По нашему мнению, безуспешность этих поисков объясняется в первую очередь тем, что в погоне за правильными рецептами упускался из виду важный аспект проблемы, связанный с тем, что массовая поддержка реформ в равной мере является и предпосылкой, и результатом эффективного их проведения. Ближе всего к теоретической проработке данной модели в экономической литературе подходит так называемая эволюционно-институциональная перспектива в исследованиях экономической трансформации.

Однако она по сути дела представляет собой скорее рыхлый конгломерат альтернативных «Вашингтонскому консенсусу» взглядов, изложенных в работах различных авторов, чем твёрдое ядро концепций и рекомендаций, каким был в своё время «Вашингтонский консенсус». Таким образом, она явно не дотягивает не только до статуса «консенсуса», но и до роли сложившейся исследовательской программы, способной обеспечить сколько-нибудь эффективную консолидацию усилий представителей экономической науки.

Второе направление практической эволюции модели «Вашингтонского консенсуса», в горазда меньшей степени отвечающее целям начатых в своё время преобразований, связано с доминирующим влиянием групп давления на политику правительства. Любопытно, что это напрвление эволюции было неявно заложено в самом «Вашингтонском консенсусе», который, если и упоминал о необходимости обеспечить политическую поддержку правительству реформаторов, основные надежды в этой сфере возлагал на соьственников приватизированных предприятий.

При этом, однако, предполагалось, что правительство сможет сохранить роль лидера (если воспользоваться термином теории игр) во взаимоотношениях с группами давления. Эти надежды, однако, оказались не вполне обоснованными, по крайней мере в странах СНГ. Опыт проведения экономических преобразований в России также показал, что «консенсус элит» при ведущей роли экономических групп давления является гораздо менее трудоёмким и гораздо более привлекательным для субъектов принятия политических решений с точки зрения обеспечения политической поддержки (да и материального благосостаяния), чем поиск путей построения «консенсуса во имя реформ».

Какой модели развития отвечает или может отвечать подчинение правительства интересамгрупп давления? За отсутствием общепринятого термина представляется возможным воспользоваться расхожим выражением экономической публицистики (причём не только отечественной) – «коррупционный капитализм». Во-первых, он достаточно чётко отражает ключевую черту этой модели – широкомасштабное изыскание политической ренты, одной из наиболее деструктивных форм которого является коррупция. Во-вторых,он позволяет провести различие между рассматриваемой и «Азиатской моделью», в которой, как уже подчёркивалось, симбиозу государства и бизнеса сопутствовали значительно меньшие масштабы изыскания политической ренты. Интересующая нас модель чаще всего ассоциируется со странами Латинской Америки. Именно данная модель, по всей видимости, характерна сегодня для большинства стран СНГ и Юго-Восточной Европы.

Модель коррупционного капитализма отнюдь не отрицает возможностей развития (что подтверждает как наблюдение за динамикой латино-американских экономик, так и опыт России 1999 – 2000 гг.). Однако подобная модель не может считаться оптимальной ни для сторонников либеральных взглядов. Действительно, среди моделей, предполагающих либеральную роль правительства в экономике, модель «коррупционного капитализма» несомненно уступает «консенсус во имя реформ» (ячейка V), иными словами, модели успешной трансформации, характерной для большинства стран ЦВЕ. Однако и при сохранении существующей позиции правительства («консенсус элит») существует по крайней мере теоретическая возможность перейти к считавшейся до последних лет вполне респектабельной «Азиатской модели» (ячейка IX). На практике, разумеется, возможен и вариант дальнейшей маргинализации при растущем вмешательстве государства в экономику (нулевые или отрицательные темпы роста , ячейка Х), но едва ли кто-либо станет рекомендовать его к претворению в жизнь.

Спектр возможных направлений эволюции модели «Вашингтонского консенсуса», как видим, достаточно широк. Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что, несмотря на общность «отправного пункта», на практике существует очередная альтернативность моделей развития, следование которым обусловливает не менее очевидные различия результатов реформ в постсоциалистических странах.